soshō, написанные кистью на верхней части эскизов.
Ибо раньше на свете Кораблей Духа не было.
Никто до них не строил и не проектировал флот Неба.
Никакие умы, никакие каноны европейской красоты не установили набора подобной грации. Не из снов белого человека выплыли мелодии танца металла, что легче воздуха.
Императорская Горная Верфь заказала изображения судов линейки Камакири, Хайябуса, Ко и Кемуси у художников стиля нихонга родом с юга, из Хонсю, Сикоку, Кюсю. Никто не открыл им тайн tetsu tamasi, не узнал перспективы Благословенного Перемирия. Они не знали, что проектируют неподдельные корабли Императорского Флота Неба. Им нужно было лишь проиллюстрировать приключенческий соккибон о фантазии, касающейся войн воздушных броненосцев.
Кийоко не знает, кто отвечал за отбор произведений. Доктор О Хо Кий получил уже отобранные рисунки. Вместе с тремя нихонскими инженерами, прошедших стажировку на верфи UnionIronWorks в Сан-Франциско, на их основании должен был разработать подробные планы военных конструкций tetsu tamasi. И он разработал.
Сдадут ли эти haku экзамен – никто не знает. Просто раньше на свете Кораблей Духа не было.
"Императору стало известно. Ему показали фотографии". Гайкокудзин переводит взгляд от вскрытого письма на аквамариновые лезвия перьев Сокола.
Выбранные в качестве основы проектов изображения вышли из-под кисти Мацумуры Изабуро, восьмидесятилетнего мастера из школы Shijō. Он прославился минималистскими рисунками животных; в молодости же служил в ночной гвардии сёгуната Токугава в Эдо.
Мастер Изабуро обрисовывает мир дугами, словно кривизной благородного клинка.
Так что всякий профиль воздушного изделия – словно разрез до крови.
Всякая кость судна – замороженный крик движения.
Всякий орган стали – легче синевы поэзия насилия.
Хайябуса дрожит на привязи. Крыльев нет, зато имеются ребра-веера с пустыми местами под роторы.
"Муцухито приглашает". "Аудиенция? При дворе, в Кюдзо?". "Приглашает, похоже, на вечер в Рокумейкан". "Лично? И господин доктор не должен и думать об отказе!".
Гайкокудзин снимает очки. Опускает веки.
"Сделай вид, что я не спросил. Отвечать не обязательно. Каубуцу приходило к тебе?".
Кийоко уже почти что записала этот вопрос. Не понимая того, что записывает. Какубуцу, "расследование сути вещей", принадлежит к домену мысли, а не людей или предметов.
Только через два кандзи позднее она вспоминает разговор капитана Томоэ с молодыми рангакуся в мундирах без знаков отличия. И кое-какие документы из Бансё Сирабесё, Института Исследований Варварских Книг.
"Имеется такой департамент в Министерстве Войны? Взлом шифров?".
Незнание, сестра Невинности! Доктор О Хо Кий усмехается. От облегчения? По причине смирения?".
"Тебе следует сшить европейское платье, Кийоко, для посещения салонов, для танцев. Я забираю тебя, чтобы представить пред лицом tennō. Сейчас не записывай. Будут спрашивать. Я слепну, Кийоко. Это правда. Тыпри мне не для того, чтобы записывать меня ради мира, но чтобы с этого момента описывать мир для меня. И это правда. И не кланяйся мне, ради бога! Хммм. А этот бокал шаманского даже ничего. А вообще, ты желаешь поехать в Токио?".
"Да! Да! Да!".
Тонут их слова, словно камни, бросаемые в Море Туч. "Ки! Йо! Ко!". "Хи! Би! Ки!". Тишина. Белизна. Горы.
Ункаи, густое, словно разваренный рис, залило Три Долины и остановило производство, закрыло железнодорожную линию, рабочих отослали. Кийоко забрала Хибики на западный перевал, над охранными постами умабуси и священным медвежьим гротом.
"Самый прекрасный вид. Словно с моста небес, когда Идзанами и Идзанаги творили мир".
Они сидят на оскалившихся в пропасть корнях старого бука, а под их ногами несутся галопом табуны туч.
Кийоко угощает очищенными от кожицы плодами микан. Хибики осторожно наливает в чарки сливовое вино.
"На море высокое давление! Теплый ветер с юга! Научитесь читать барометры". Это они передразнивают доктора Ака, бесконечно и безуспешно поясняющего детям, что ункаи – это никакой не каприз богов, а закон океанской метеорологии.
Загнанный с Тихого океана разницей температур массив тумана встречает горную цепь Окачи и всегда впадает в те же русла ущелий, в те же самые врата перевалов, бассейны долин.
"Они убедились в том, что в этом случае лучше остановить металлургические заводы и прокатные станы. Переждать. В противном случае, крестьяне из деревушек травятся железным рисом. Ржава роса висит над лугами. Потом она стекает в море и после очистки высвобождается в телах медуз.у Бедный капитан Рююносуке ездит вдоль побережья и платит старейшинам рыбацких деревушек. Это, чтобы не разнеслось по стране о стаях медуз, летающих в свете Луны высоко над волнами". Тень озорства на ее губах, когда рассказывает это гибкому юноше. Хибики слегка наклоняется, чтобы не уронить ни капельки утехи.
Кийоко выпросила у капитана пропуск и показала Хибики подземные металлургические заводы Горной Верфи. Свет ее глаз тогда заслоняли смолистые стекла очков-консервов. Половина долины была перекопана и вновь засыпана. Массовая плавка tetsu tamasi, металла, более легкого, чем воздух, требует нового типа доменных печей, перевернутых вверх ногами. В которых лава жар-руды не стекает вниз, но рвется ввысь, точно так же легче воздуха перед остыванием. Она прожигает все созданные человеком крыши и покрытия. Кайтакуси пришлось вначале вкопаться под скальные плиты горного массива, и вот там, в пяти сотнях футов под дном долины, построить, в соответствии с парижскими манускриптами профессора Гейста конвертеры для выплавки Железа Духа. Вспотевший в слишком толстом мундире кадета, в черных очках-консервах, с открытым ртом, Хибики наблюдал за усилиями обожженных тысячами искр металлургов, металлургов – охотников на бабочек, которые длинными палками с черпаками, похожими на сачки для бабочек, нагоняют и выхватывают из воздуха раскаленный tetsu tamasi. Только что выплавленное Железо Духа плывет в быстрых и закрученных потоках, извиваясь над лохматыми головами рабочих-айнов, словно стая китайских драконов. Различное содержание углерода в смеси и различные загрязнения руды придают ей различный удельный вес. Быть может, это и вправду можно прочитать по вращению Неустойчивого Меча – раз фень-шуй позволяет рассчитать успешность архитектуры. Ни металлург, доставленный из Страны, Которой Нет, ни пятеро нихонских инженеров-металлургов еще не открыли тайны чистой выплавки tetsu tamasi. Каждый выпуск металла из печи, это горячечная охота на змеища вулканического огня под потолком промышленной пещеры, в залпах стрй воды, выстреливающих из насосов внутреннего сгорания, в синеве электрических дуг, в ритм военных команд, выкрикиваемых через жестяные мегафоны. Туда не впускают никого, кто не имеет соответствующей подготовки, поскольку tetsu tamasi, выпущенное в виде капель или потока с сажей или иным загрязнением, увеличивает свой удельный вес и тогда скапывает людям на головы, толстыми жилами яда Солнца. Прежде чем был введен приказ защиты глаз, Железо Духа ослепило более дюжины человек. Одному охотнику, переквалифицированному в металлурги, прожгло шапку, волосы, кожу, череп и влилось в мозг. Капитан Томоэ наверняка выписал пропуск для Хибики не по по порыву доброты сердца, но из злости: а пускай придурок сгорит!
Кийоко выбрасывает хлопья золотой кожуры плодов микан в мясистый водоворот туч.
"Ки! Йо! Ко!". "Хи! Би! Ки!". Тишина. Белизна. Горы.
Они взаимно поглядывают друг на друга, краем глаза. Подглядывают – за самим собой, за самой собой в чужом взгляде. Так вот оно как на меня глядит! Вот оно как!
Радостное восхищение маленькой Кийоко в изумлении чудесами мира – и то же самое радостное восхищение большой Кийоко в изумлении чудом самой себя.
Они сидят и бросают камешки в Море Туч. Сидят и бросаются словами.
Хибики разворачивает и сворачивает бумагу от фруктов. У него пальцы флейтиста. "А вещи малые, ради красоты и удовольствия, не для войны – пробовали?". "Меньшие, чем мечи?".
Хибики показывает ей оригами-лампион. Хибики показывает ей оригами-котацу. Показывает ей оригами-цветок.
Ункаи высится и расплывается.
"Послезавтра я обязан возвратиться". "Сколько? Одиннадцать лет назад? Я так заблудилась в тучах, что до сих пор не вернулась". "Я должен прыгнуть?". "Прыгни, прыгни".
Ункаи рушится и выглаживается.
Краем глаза. Подглядывая. Так вот оно как! И мгновение озорства, без причины, без цели.
Так высоко под хребтом перевала, что почти что уже на другой стороне – на якоре дикое сердце стали. Кийоко успела позабыть о нем. Спускаясь по более высокой тропе, не залитой ункаи, они свернули в углубление под очень крутым склоном и рядами старых криптомерий, но и там дрожит, дергается, колышется на своих цепных якорях неуклюжий лом от первых абортов металлургии небес.
"Поначалу мы пробовали сами, без гайкокудзинов. Только и того, что господин Во Ку Кий передал в бумагах. И погляди. Все плавки неконтролируемые, разорванные печи, железо, кованое на ветру". Они стоят, задрав головы, в шуме сырой зелени, под массивной глыбой ржавеющих поражений науки. Человечек, человечек.
Если бы у вулканов были печени, почки, легкие, сосуды, сердца.
Это ни для чего не служит. Никакой пользы. Не знает никакого "зачем". Ужасное и красивое.
Стальное мясо стихии муга.
Кийоко карабкается по корням, камням, цепям. Вытягивает руку. Белые ленточки, связывающие рукав кимоно Неба, цепляются за ветку, рукав проглатывает ветер, надувает его.
Хибико затаил дыхание. Кийоко сейчас поднимается в воздух.
Темная от туши ладонь девушки ласкает шершавый панцирь.
Если бы у вулканов имелись алтари.
Тишина. Белый, зеленый, черный цвета. Горы.
На ведущей вниз тропе они разминаются с Эзавом. Тот направляется в Обсерваторию Вербы для чтения звезд; Эзав посещает курсы первых навигаторов Неба.