Подглядывают друг за другом. Размышляют один о другом. А что у другого в голове? А что он видит, когда глядит на меня? А что у него в голове относительно того, что у меня в голове? А что он видит, что вижу я, когда гляжу на него?
Лежа в зеркальном отражении позы, лицом в лицо, на боках, согнув ноги, с трубками и бронзовой лампой для трубок между ними, соединенные словно разделенные, разделенные будто соединенные, на бордовых футонах, под тенью плотных шелков в частном алькове той скинии слез маковых головок под покровительством святого де Квинси[6].
Минуты, часы, жизни размываются между поднятием и опусканием век, между вдохом и выдохом теплого дыма.
Не вижу своего лица, но вижу твое.
Не вижу своих мыслей, но вижу твои.
Не чувствую собственного тела, но могу протянуть руку, почувствовать твои.
"Не дашь".
"Выедешь".
"Нет".
Поднимает руку, качается лба брата. Палец отталкивает череп. Рука отклеивается от туловища. Висит между ними. Рука – триумфальная арка. Рука – радуга. Рука – рама.
Моя? Твоя?
"Нет".
"Нет".
Вышел на улицу напротив храма Лунь-фу Ссу, холодный воздух сотрясает жидким киселем мозга. Над крышами Внешнего Города жужжит полная Луна. Пекин – это тысячи деревушек, склеенные в прямоугольных ящиках укреплений, храмов и дворцов. На юге, над низкой линией крыш, мерцают гальванически разожженные глазища Хайябуса, спускающегося к Японской Миссии.
Раскрытой ладонью он бьет в лицо, в рот, и так отделяется от брата. Это не он, это – я.
Потом в серости предрассветных часов на пропотевшей кровати в миссии Эзав крутится, выплевываемый из сна в сон. И не всегда он видит сны самим собой.
Вот я слышу тайну о собственном отце, брате. Бросаю все в родном городе, друзей, работу, амбиции, удовольствия, прошлое, будущее, бросаю все и отдаюсь в руки безумной политико-террористической организации, чтобы она отправила меня через половину земного шара, в Вечер, в наиболее чуждые края, языки, войны. Что имеется у меня в сердце. Что имеется у меня в ладони. Открой зажатую душу. Ааа! Ааа! Ааа!
Вертится и схватывается Якуб на чердаке квартиры португальского миссионера при Соборе Непорочного Зачатия, недавно отстроенного после восстания боксеров. Прижигаемый слева золотыми вилами зари. Метаемый волнами озноба от сна в сон. И не всегда он видит сны самим собой.
Вот Я оставляю дом, мать, весь мир ребенка, являясь ребенком. Отец взял за руку, потянул, вырвал. Так меня и возят в бутоньерке отца, Мальчик-с-пальчик под Эйфелевой башней, гномик-путешественник под горой Фудзи. Куда меня поставят, там я охотно цвету. Ой, какой милый самурайчик, какой боевой офицерик! А дать ему японочку-игрушечку, и он расцветет синевой во славу микадо. А дать ему военные игрушечки, и он отправится в огонь, не спрашивая. Лишь бы чистенький мундир и железное чудище под седлом. Ууу! Ууу! Ууу!
Кийоко стоит на мосту над бездной тумана, за спиной одного из братьев О Хо Кий, готовая.
戰
война
Кто желает мира, уже поддался.
Ударь первым, без жалости.
Небо сражается с землей.
"Кто желает мира, уже поддался". "И все же – мы разговариваем". "Людские потори огромны". "Со стороны Японии и России. Остальные из Одиннадцати ожидают первой раздачи карт". "Потому-то и завис меч над Внутренним Двором. Так над всеми переговорами завис вопрос: как могли бы мы удержать Ниппон от того, чтобы небо не рухнуло на наши собственные головы? Как?". "Не можете".
Лица, приглашенные сэром Робертом Хартом на завтрак перед официальным открытием переговоров. Стук столового серебра и фарфора. Шелест шелка туник служащих. Пронзительное пение-писк маленьких сорок.
Кийоко сидит по правой стороне от Езава. В белом платье с кружевными вставками на рукавах, декольте и воротнике, с волосами, взбитыми в высокий кок, с легким слоем румян на щеках. Она должна будет переводить для министра Комуры. Она единственная женщина за столом. Кийоко ничего не говорит.
Сэр Роберт пригласил секретарей, адъютантов, переводчиков, консультантов. Политики завтракают с мандаринами империи Цинь. Сами переговоры будут вестись в зданиях Вайвубу. Необходимо создать видимость ведущей роли правительства Империи Цинь. "Все мы здесь всего лишь гости".
Эзава интригует карьера сэра Роберта в двух государствах, повторял Кийоко слышанные где-то анекдоты о его соломоновых решениях. О его второй, китайской семье. Как сохранить честь, служа одновременно двум коронованным дамам, политически интригующим одна против другой? Тем не менее, все сэра Роберта здесь уважают и даже любят. Британец, но глава китайской Императорской Морской Таможенной Службы.
Кийоко не спускает с него глаз.
Полковник Бошамп вполголоса представляет свое мнение о хозяине. "Он сам в себе отделил британца от китайца. Но вот поглядите хотя бы, как британцы с британцами вели переговоры по поводу условий труда китайских рабочих, массово перевозимых в Трансвааль. Англичанин из Йобурга[7] от имени шахты versus англичанин из Пекина от имени Трона Дракона. Так я говорю, так они наберут на свою голову новых боксеров. Я уже видел такие вот транспаранты под Храмом Земледелия: "Мы не негры!". Не раз услышите вокруг себя нарастающий шепот: ян гуйцзы! Ян гуйцзы!". Полковник пережил в Пекине времена Кулака Гармонии и Справедливости.
Кофе. Секретарь Миссии США разворачивает карты Китая, Восточной Индии и Леванта. Принимаются пари о прохождении новых демаркационных линий. Потребует ли Япония Владивосток для себя? А статус высших привилегий в торговле с Великобританией? А что с контролем над Сингапуром и Малаккским проливом? В гипотетическом столкновении Кораблей Духа с армадой Ройял Нэви – для чьей стороны решится власть над мировыми океанами? Тяжелые пепельницы прижимают к столу края карт. Мужчины курят папиросы и сигареты, очищают очки, крутят в пальцах чашки. Прикусывая ус, Эзав проводит пальцем по карте, словно планируя соревновательный трансконтинентальный полет.
Кийоко выскальзывает за сэром Робертом на внутреннюю веранду. Высокие трели птиц рассекают здесь мысли на тонкие ленточки. Слуги забирают птиц на ежедневные прогулки в бамбуковых клетках, они как раз вернулись с одной партией и забирают вторую.
Сэр Роберт отсылает курьера с ответом, написанным на обороте письма. Заметив Кийоко, он даже не поднимает бровей.
Медленно завинчивает свою авторучку.
"Мисс Торн". "У нас мало времени. Я обращаюсь в лояльному подданному императрицы Циси. Говорю я, только я. Трагедия сделает невозможной проведение переговоров. Погибнут все. Погибнет множество. Огонь, бомба, нападение. Сегодня или завтра. Сегодня. Прошу действовать".
Сэр Роберт Харт не отвечает, только багровеет высокой лысиной, словно при солнечном ударе.
Кийоко не опускает глаз, не кланяется, не отступает. "Да. Вы считаете: провокация. Вы не должны ничего говорить. Имеется одна страна, которая не желает этого мира. У которого имеется право чувствовать себя преданной. Это страна, которую никто не приглашает для каких-либо переговоров. Страна прислала сюда человека. У него имеются средства. Вошел в общество. Он обладает информацией. У него имеются боевики, целыми неделями он доставлял их лагеря для военнопленных на Сикоку через колонию Австро-Венгрии в Тьенсине. Я прошу вас действовать, сэр".
Сэр Роберт Харт открывает рот.
Кийоко опережает его. "Герберт Личка. Комната у Морри на Сюанвумен Тьянцхутанг. Двадцать два года, темные волосы, слегка хромает".
Сэр Роберт Харт долго приглядывается к Кийоко.
Кийоко читает его мысли: вот результаты войны сердец и ревности к женщинам.
Она не отводит взгляда. Только легонько отрицательно качает головой.
Сэр Роберт наконец-то задает вопрос: "Мисс обладает этими сведениями – откуда?".
"Я не могу сказать".
"Сохранять тайну в ситуации…".
"Я не могу сказать".
"Он признался вам".
"Нет".
""Мисс подслушала его".
"Нет".
"Мисс нашла планы".
"Нет".
"Мисс только строит домыслы".
"Нет. В переговорах будет принимать участие брат-близнец Якуба. Хотя это разныые имена и разные нации".
Сэр Роберт Харт невольно глядит в сторону гостиной.
Кийоко утвердительно кивает.
Сэр Роберт Харт складывает ладони под коротко прирезанной бородой. "У мисс имеется какой-либо предмет, поступок, высказывание, поведение, самый малый знак, что все случится именно так, как вы сказали?".
"Нет".
"Нет".
"Нет".
Не опускает взгляда, не отступает.
Сэр Роберт Харт уже ничего не говорит.
Кийоко кивает.
Вайвубу, Департамент Иностранных Дел, размещается в деревянном комплексе давнего императорского Бюро по Вопросам Всех Народов. Как многие учреждений Китайской империи после опиумных войн он представляет собой орган правительства Империи, по сути своей работающий для западных держав, учрежденный западными державами, комплектуемый западными державами.
Улицу перед церемониальными воротами Вайвубу блокируют экипажи с белыми. Вдоль правительственных участков и на углах домов поставлены высокие мачты с транспарантами: на белом фоне черные знаки процветания и благословения богов. Охрана, обеспечиваемая Стражем Девяти Врат, сводится к четырем гвардейцам в живописных одеждах, с мечами и копьями джи.
Кийоко входит в свите министра Комуры. Эзав входит в группу военных консультантов. Чиновники Вайвубу приветствуют одиннадцать посольств в длительной, навевающей скуку церемонии. Все японцы в западных костюмах или мундирах европейского покроя, в большинстве своем, лица тридцати, сорока лет. Все китайцы в длинных, тяжелых буфу; в большинстве своем – им по шестьдесят, семьдесят лет.
Эзав посылает понимающую мину над головами официальных лиц. Кийоко слегка надувает щеки. Смех, которого никто не слышит. Пульс крови, который никто не слышит.