Под сердцем придорожного камня – большая тревога – жизни червяков.
В зале для аудиенций, за длинным столом. После того, как все сели. Бумаги, папиросы, дым, бумаги. Первые выступления.
Делегация Российской Империи прибыла позавчера. Министр Витте говорит по-французски, но неточно, весьма часто употребляя русские слова и выражения. Соответствием Кийоко по царской стороне является полиглот Набоков, Константин Дмитриевич; он переводит слова Витте на французский, точно так же как Кийоко является французским голосом Комуры Ютаро. Кроме того, в обязанности Кийоко входит выхватывать и записывать иные, не предназначенные для японских ушей высказывания на немецком, английском, голландском, китайском языках.
У нее под рукой блокнот и кисточка. С нее стекают странные и красивые линии сокки. Кийоко слушает, не глядя на говорящих. Пишет, не глядя на записываемое.
Черная тушь пятнает невинные кружева.
Во время первого перерыва в переговорах в узких дверях она встречается с Набоковым. Поклоны. "Ах, прошу, прошу вас, mademoiselle Epinier". Мы не убьем друг друга этой своей вежливостью". Набоков мигает, словно бы увидел Кийоко, стоящую за Кийоко. "Поздравляю с неожиданной идеей – дать женщине голос в государственных переговорах".
Потом Кийоко повторяет это министру Комуре. Министр с удовольствием поглаживает толстый ус.
Через четверть часа второго раунда протокольных выступлений какое-то замешательство постепенно проникает в дипломатический протокол. Поначалу к делегации Великобритании, затем – Китая, наконец – Японии поступают листки с тревожными известиями.
Рубиновый мандарин Вайвубу прерывает переговоры.
Кийоко слышит, как министр Комура шепчет ассистенту: "Вдовствующая Императрица и и император на самом деле в Запретном Городе не проживают".
Переговорщики в спешке покидают зал. Уже на дворе некоторые бегом бросаются к экипажам. Бошамп нарочито проверяет патроны в барабане своего кольта.
Кийоко высматривает Эзава. Военные выходили быстрее всех.
Впервые теряя ритм и равновесие, запутавшись в нижних юбках западного платья, Кийоко собирает складки одежды и выбегает через ворота департамента.
Но ничего не видит сквозь головы более высоких, чем сама, мужчин.
Эмиль Сассоон протискивается к экипажам и тащит Кийоко за собой.
Они останавливаются на границе уличного хаоса, на линии размахивающих и указывающих на европейцев рук.
Над стенами Императорского Города вздымается туман темной пыли.
В южную сторону и в глубине, за Татарским Городом, на горизонте стоят высокие дымовые столбы.
Над крышей пагоды Врат Ди'ан нарастают языки пламени.
Выше, в небе вокруг всех своих осей вращается железная туша Акулы.
И, вцепившаяся в нее своими отростками-мечами, более легкая фигура Богомола.
Из ее поворотных стволов выбрасываются желтые языки огня.
Криво распахнутая пасть Акулы пыхает белым паром и багровым пожаром. Из нее падают вниз то ли люди, то ли бомбы.
В haku tetsu tamasi с квадратных стрелковых башен палят солдаты. Искры танцуют на голубых панцирях, словно огни святого Эльма.
Кружась, Корабли Духа дрейфуют в сторону севера, к вершине холма Фень Шуй.
Сассоон тащит Кийоко за руку. С противоположной стороны Кийоко зовут по-японски. Делегация Комуры должна, как можно скорее, спрятаться за стенами миссии.
"Иди!".
Она поворачивается.
Эзав, садясь в двуколку, глядит куда-то за спину, в экипаже уже беспокоится командор-лейтенант Неба.
Кийоко поднимает руку. Призыв? Прощание? Мольба?
Эзав скалит зубы в гуще щетины.
Они не услышали бы друг друга, даже если бы кричали.
Наполовину раскрытый рот, светлые глаза.
Здесь.
Иду.
Здесь.
Он поехал в бой.
Кийоко ожидает.
Ударь первым, без жалости. А еще лучше: ударь первый и единственный раз, не давая шансов на второй удар, на какой-либо ответ. Такой философией должен был руководствоваться Якуб Охоцкий, похищая Богомола "Bōzu" с полей над озером Йонгдинг. У него было семь человек, несколько револьверов и карабинов "маузер". Часом ранее, ходе попытки его поимки констеблями Стража Девяти Врат, он утратил три пальца (их нашли и принесли, завернутые в грязную тряпку). По "Bōzu" как раз водили секретаря шанхайской ChinaAssociation вместе с супругой, так что появление уходящего от погони истекающего кровью европейца явилось очевидным предсказанием скорого нападение китайской черни на ничего не подозревавших и невинных чужеземцев. Тут же белых гражданских заставили укрыться внутри haku tetsu tamasi. Где Якуб Охоцкий как Герберт Личка застрелил двух унтер-офицеров Неба, а так же секретаря шанхайской China Association вместе с супругой. После этого к снайперской деятельности приступили его люди, спрятанные в зарослях над озером. Все они были солдатами армии Куропаткина.
"Но где, однако, они научились управлять боевым аэростатом?". "Не научились. И не умеют. Упали с машиной в озеро, поломали деревья, прежде чем им удалось подняться в воздух".
Экипаж Акулы "Innin", вздымающейся на высоте в две сотни футов над Дворцом Императорского Спокойствия тоже застали врасплох. Они считали, будто бы "Bōzu" собирается передать им новые приказы. Пока Личка-Охоцкий не ударил в борт Кō с абордажной дистанции.
"Чтобы сделать невозможной погоню? То есть, с самого начала он желал захватить Акулу?". "Мы считаем, что для него, в первую очередь, важны бомбардировочные способности. Кийоко его знала. Кийоко?".
"Да, уважаемые господа. Он много говорил о восстании против России на своей родине. Он не желает сражаться с Нихон, не желает сражаться с Китаем. Он желает дать своему народу равные шансы на поле боя". "Он сражается с Нихон. Сражается с Китаем". "Да".
Кийоко кланяется министру Комуре, отступает в угол крыши.
Мужчины подают друг другу подзорные трубы и бинокли. На плоской крыше коммерческого бюро миссии расставлены бамбуковые стулья. Слуги вносят по узкой лестнице подносы с лимонадом и саке, а так же сумки с патронами к карабинам Мурата.. Настроение еще не перевесило в сторону одного из этих развлечений.
Ворота забаррикадировали, на Лигейшн Стрит выставили охрану. Кто не занят в конторах, наблюдает за поединком Хайябуса и Ко, неспешный менуэт аэростатов на фоне Солнца, заходящего за стенами Запретного Города.
В окнах соседствующего с японским представительством "Отеля Пекин" – дюжины голов людей белой расы. На самом высоком эркере установил треногу своей камеры Фредерик Вильерс. Еще полфута, и он выпадет, занятый трудами за свою историческую фотографию.
"Сокол быстрее". "Уже достал его!". "Будет пытаться пойти на таран!". "Только не над городом, только не над городом".
Кийоко поднимает глаза.
Искалеченная Акула, с Якубом и его людьми, плывет в мутный пурпур Солнца. Над горизонтом и Пекином она вычерчивает волнистую линию дыма, длинные горизонтальные мазки кисти, ичи. Сокол Эзава спадает на нее с высоты, пересекая линии своей резкой дугой. Которая в последний момент вздымается вверх. 弋 – это корень слова "ритуал": 式. Еще это корень "воина": 武. И "машины": 械. А так же "бунтовщика", "изменника": 賊.
От того места, где упал и взорвался "Bōzu", между Императорскими Садами и Дворцом собранной Красоты, бродят торнадо дикого tetsu tamasi, почти черные от склеенной дымом пыли. Железо Духа легче воздуха, то ли закованное в форме аэростата, то л высвобожденное в шторме остроконечных фрагментов и металлических опилок. До миссии дошел слух, будто бы эти торндо посекли на мелкие кусочки первого евнуха П'и Хсяо-ли вместе с его свитой. Горят имперские амбары.
В миссии надеются на прибытие гвардейцев Шеньджи Йинь, ожидают очередной осады Квартала. Нет ясности, а не присоединятся ли гвардейцы к осаде, либо же, скорее, станут защищать Кварта от черни.
Выслали телеграммы с требованием подкреплений. Тем временем, Торнадо Духа поглотили Дворец Наивысшей Чистоты и Дворец Божественного Янь, они въелись в Дворец Небес. Во Внешнем Городе бьют барабаны жанггу.
Хайябуса пикирует с зенита, обстреливая Акулу короткими очередями. Ко отвечает пушечкой небольшого калибра. Машины расходятся на перьевую линию, на половинку солнечного луча.
Кийоко опускает взгляд.
Со стороны Английского Кладбища, из-за западных стен, раздаются первые винтовочные выстрелы.
Поначалу с одного, затем от второго, а потом и от всех четырех пекинских соборов – бьют колокола бога христиан. Когда они били так в последний раз – христиан четвертовали, насиловали, сжигали, стреляли тысячами.
Министр Комура поглядывает на часы на цепочке, записывает минуты. По сообщениям о событиях этого дня, записанным час за часом, минута за минутой, его и запомнят будущие поколения. И он это осознает.
У всех имеется подобное осознание.
Прямые спины, легкие – паруса, все в одно мгновение поднятые на месте.
"На сколько им хватит топлива?". "Эти аэростаты нуждаются в топливе только лишь при движении против ветра".
А потом вновь молчание, растянутое до самого горизонта.
Следующий прилив тревожных телеграмм уводит вниз большую часть сотрудников миссии.
Кийоко остается в темноте с тремя охранниками в мундирах.
Видны лишь огни пожаров, нечистое сияние, пульсирующее от расположенных ниже, невидимых огней, засеянных прохождением Торнадо Духа, мелочное перемещение огней факелов за стенами Квартала Представительств – и вспышки артиллерийских поединков между звездами.
Они становятся все более далекими, все более бледными.
Кийоко дышит сухим мраком Пекина. Когда требуют отчета из твоего нутра, ты откровенно заглядываешь в этот шум и водоворот, и находишь в себе: интриги, пейзажи, счета. Ты мыслишь и чувствуешь этими интригами, пейзажами, счетами. Попробуй-ка мыслить шумом и водоворотом.
Она смеется. Кашляет. Хлопает в ладони раз, другой. После чего спускается вниз и закрывается в спальне горничных, где ей выделили кровать за ширмой. Спит до полудня. Когда ее будят топот сотен ног и призывы к эвакуации на японском и китайском языках.