Но Кийоко видит сны о временах, когда хирагана только что родилась. Перед теми женщинами-рассказчицами, предшественницами госпожи Мурасаки[10], вселенная hanzi расстилалась, словно перед Кийоко – вселенная rigaku гайкокудзина.
И была, обязана была быть какая-то Кийоко при дворе Heian-kiō, "не знаю" которой определило форму, силу и все будущие смыслы письменности Нихон.
Она открыла те неведомые земли – или же дописала свои острова на картах Японии духа?
А бедные варвары Запада
- Кийоко переворачивается во сне с боку на бок –
письменность которых не несет никакого образа мира
всяческий алфавит и словарь у которых представляют собой бесплодные каракули сокки
мышление о мире которых падает на бумагу, словно плевок паука
- Кийоко открывает глаза –
чья кисть каллиграфически выписала из непобедимую поэзию материи?
Женщины нарисовали дух Японии по слуху. Науки варваров взошли в слепых и глухих мозгах мужчин.
書
написание
Никогда она не будет столь близкой к небу.
Из семейных легенд и из казенных снов.
Эта ночь вознесения кандзи огня.
Никогда она не будет столь близко к небу.
В дорогу выходит перед рассветом, но се равно, на вершину Горы Пьяной Луны не доберется и до полудня.
Когда инь тени и янь света попрятались в футлярах древесных стволов и ками заснули под зонтиками листьев.
Перистые башки туч – словно псов, словно свиней, словно преогромнейших жаб – с любопытством выглядывают из-за края обрыва.
Кийоко находит опору в мускулистых столпах яблони и каки. Все изменилось, и она уже не может показать деревьев, которые посадила с дедушкой. Посадила ли она хоть одно дерево сама? Это не ее ладони укладывали корешки-птенчики в гнездо земли.
Посреди рощи на Горе Пьяной Луны находится древняя часовенка с кусочком пуповины любимого дитя Идзанаги и обломком клинка меча Идзанаги. Гайкокудзины позируют перед нею, делая фотографии. Пластиковая табличка сообщает, что часовенка была перенесена с Хонсю в семнадцатом веке, вероятнее всего, членами клана Какидзаки, которому было поручено перенять власть над островом от черноротых туземцев и их богов-в-медведях.
Кийоко читает эти кандзи бездушной печати, наклонившись, мигая, смеясь.
Вдоль края обрыва идет высокая сетчатая ограда. На деревянных лавках отдыхают дети и женщины. Над лавками, привязанные тонкими, словно волосы, струнами, дрейфуют на ветру массивные бинокли Духа. Посредством них можно прослеживать проток ункаи на десятки километров в низ по Долинам.
Кийоко распознает среди туристов голоса американские, корейские и русские. Империя объединяет под милостью императора народы и языки от восточного края Тихого океана вплоть до западного края Индийского океана.
Чужеземцы расступаются перед перед болезненно искривленной старушкой.
Ункаи волнуется, парит, скачет галопом и волнует горы до самого неба.
Над седыми тучами – поблескивают на солнце туч архитектуры Духа: свободные созвездия зданий дзайбацу Онся, каллигафически вычерченные на целлулоидной синеве в осенних дзен-гармониях.
Над тучами – стада oritetsu haku. Словно дикие птицы, которых можно увидеть только лишь в природных заповедниках. Каждый из аэростатов родился под кистью иного художника укиё-э и манги.
Над тучами – сияние.
Никогда она не будет столь близко к небу.
Из семейных легенд и казенных снов. Из молчания отца и шуток дедушки. Из наиболее старых статей и академических монографий. Из умолчаний в старейших статьях и монографиях, из все более громких умолчаний.
Проклюнулась пожирающая души неуверенность.
И мучит его. И преследует. И кусает.
Не выдержал, взял отпуск, купил билет, прилетел, стучит в дверь дома из сказки.
Открывает выгнутая в левую сторону бабка. Может ли она его знать? Но распознает, узнает, не удивляясь.
"Господин Рейко". "Госпожа Кийоко".
Небритый. Перепуганный. В блейзере токийской команды по крикету. С большим бобинным магнитофоном на плече.
Кийоко выдавливает из себя слова, словно клочья внутренних органов. "Обо мне вспомнили – Какубуцу Киури?".
"Ох! Токийский университет, политология, третий курс. Вы знали моего деда".
Чай весело исходит паром на тенистой веранде. Любопытные воробьи заглядывают в чашки. Всему аккомпанируют лягушки и цикады.
Рейко растирает между пальцев соленое нетерпение.
"Вы были знакомы еще с Первой Войны". "Он тебе рассказывал". "Нет, нет. Немного".
Рейко Хикару умер в 1951 году. Рейко Нобуюки напал в оставшихся от деда бумагах на фрагменты казенной корреспонденции по делу "тайны госпожи Кийоко".
И он расспрашивал деда при жизни. И дед отшучивался, дед врал или не отвечал.
А может, возможно, все те ответы деда соответствовали правде.
Между чайничком hōhin и цветами гортензии – потрескавшаяся фотография молодой Кийоко в викторианском платье с корсетом, с эмблемой хризантемы в Солнце. На фоне – монотонная геометрия стен Татарского Города и дуга архаичного панциря haku tetsu tamasi.
Нобиюки носит в голове ответы, отшлифованные до идеальных бриллиантов. Ему уже все известно. Он уже все понимает. Он только хочет, чтобы мир согласился с его умом и излечил злостную неуверенность.
"Парадокс Охоцкого – ибо это вы давали ему формулы. Так? Так? А он из зависти вычеркнул вас из истории. И уже никогда не мог признать правду. Хотя до конца не мог представить причины. И теперь выдумывают безумные теории, будто бы это пришельцы или Гейст с того света. А ведь это вы, именно вы!".
Кийоко потягивает горячий настой.
"Пекинский Удар с Неба в девятьсот четвертом – кто выдал Гвардии Девяти Врат планы покушения на Вайвубу? Ведь они оба вас любили. Так? Так? И если бы, в результате, нас не принудили к оккупации Китая, разве не рискнули бы мы тогда начать войну за глобальную империю. Скорее всего, это Америка правила бы сегодня на океанах и в небесах. Или Германия".
Кийоко хихикает за укрытием ладони, похожей на засохшую веточку.
"Монополия Онся – о! это хотят затушевать, но я проверил в суде в Окачи, вы обладаете правами на чуть ли не десять с лишним процентов в Верфи Номер Один и Верфи Номер Два. Это значит, можете иметь права. Так? Спор продолжается, похоже, уже с четверть века? Я знаю, вы должны были заключить тот договор еще с министром Куродой. Он выбрал то место, поскольку устроил из Хоккайдо цирк личного обогащения и коррупции. Что сегодня мешает вам признать это?! Это вы выносили и породили патенты и инвестиционные планы Кайтакуси. Госпожа Кийоко!".
Кийоко прикрывает глаза.
Рассказ молодого Рейко она слушает будто далекое пение корабельных сирен. Поворчивая к нему голову здоровым ухом. Зарумянившаяся. Дрожащая.
Магнитофон наматывает пустые минуты августовского вечера.
Нобуюки не поддается. Он добывает два пропуска в офисно-промышленный кампус дзайбацу Онся. Кийоко в Три Долины он забирает в арендованном katamasi.
Это новейшая модель Mitsui Koorogi. Кийого с робкой нежностью гладит кожаное и пластиковое оснащение автомобиля Духа. Выглядывает через прозрачный пол katamasi на коронованными поворотными охранными башнями перевалы над Долинами и на сеть дорог и гайстцугов[11], наполовину прикрытую одомашненной зеленью.
Дзайбацу Онся принадлежит весь городской комплекс в Первой Долине и подземные комплексы Дамаси и Адамаси, равно как и соседствующие с ними наземные жилые комплексы. Только лишь высокогорные базы Императорского Флота Неба сохранили суверенность.
"Госпожа помнит? Здесь спустили на ветер первое судно Духа".
Кийоко не распознает даже профиль реки.
Архитектура Духа беспокоится формированием территории лишь настолько, если та влияет на закрепление самых нижних туч. Здания, конструируемые на скелете tetsu tamasi, делятся на kumo – и каждая такая "туча" это икебана отдельных помещений, в трех измерениях, с внутренними стенками, похожими на бумажные сёдзи, с выплетенными из них снаружи жилами канализации, водоснабжения и электричества. Между kumo перемещаются наклонные лифты.
Некоторые здания обмениваются тучами между собою. Некоторые тучи перемещаются между городами и островами Внутренней Японии. Некоторые города Внутренней Японии полностью состоят из туч.
Кийоко останавливается у панорамного окна второй kumo здания Музея Трех Долин; глядит под солнце, прильнув щекой к стеклу.
Между зданиями Онся дрейфует угловатый шар: протяжный вопль металла и мяса.
Нобуюки спешит с объяснением: "Хината фон Дийк, по заказу Ака Такахиро, "Наслаждение начала". К пятидесятой годовщине первой выплавки tetsu tamasi. Якобы, скульптура выполнена по образцу настоящей металлургической пробы от тысяча восемьсот девяносто первого года".
Кийоко стоит и глядит, пока громадная скульптура не уплывает за соседнюю тучу офисного здания.
Рейко проводит ее в зал Почитания Предков. Он рассчитывает на инстинкт возражения, раздражения, ревности. Кийоко осматривает художественные и учебные изделия, сделанные в дань уважения к пионерам технологии Духа с тем же спокойным любопытство.
В зале проведения торжественных мероприятий Благословенного Перемирия она приседает напротив диорамы, изображающей подписание мира после Первой Войны Империй. Среди персонажей она узнала министра Комуру и министра Витте.
Рейко считает, что это никак не усталость, что как раз такой эффект произвела на Кийоко высящаяся над вторым рядом дипломатов бычья фигура мрачного европейца в высоком цилиндре, с густой седой бородой.
"Станислав Вокульский, из страны поляков, вы ведь его знаете, правда? правда? Вы должны были его знать".
Удивившее всех Четвертое Условие правительства Его Императорского Величества Муцухито вынудило тогда европейские де