ин и король предпринимают всяческие возможные способы, чтобы осуществить поимку и депортацию Кима. Наконец, к нему находит дорогу Хонг Чонг-у, обученный в Париже переводчик корейской классики, человек громадной впечатлительности и сердечности. Подружившись с Кимом в Токио, он склоняет его совершить поездку в Шанхай. Но убивает его еще во время путешествия, на судне. В Шанхае Хонга арестовывают британцы. Только Шанхай, в соответствии с принципами международных трактатов, остается доменом китайских судов. Тогда британцы выдают Хонга Чонг-у и останки Кима властям Китая. Те передают как Хонга Чонг-у, так и уже несвежий труп Кима Корее. И вот Хонг Чонг-у прибывает в Сеул в славе справедливости и героизма. Он делается известным человеком. Его принимают при дворе. Ему поручают верховные посты. А тело Кима Ок-Кюна рассекают на мелкие кусочки. После того его возят по всей стране для публичного показа с целью еще большего позора для убитого. Отца которого арестовывают и вешают. Брата которого, жену и единственную дочку арестовывают и садят под решетку. Все это описывается в Нихон с огромной страстью и подробностями, во все более массово читаемых газетах. Даже в провинцию Хоккайдо добирается цунами национальных эмоций. Не ожидая формальной правительственной ноты, три крейсера Императорского Военно-Морского Флота атакуют пару китайских судов, возвращающихся из Кореи. В ходе погони за поврежденным судном они, в свою очередь, встречают идущий в противоположном направлении "Ковшинг" с тысячей стами китайскими солдатами на борту. И топят его. Гибнут все китайцы, Императорский Военно-Морской Флот вылавливает только европейцев. Нихон, Корея и Китай очутились в состоянии войны.
"Политика". "Тсс, тсс, политика". О Хо Кий сосал кончик сигары. Министр понимающе покашливал.
Кийоко-тень записывает политику и инженерию Духа. Для нее нет никакой разницы.
В Трех Долинах джентльмены курят табак и попивают вино; в мире за пределами Трех Долин вырастают и рушатся державы.
Крепость Люйшунькоу стережет Желтое Море, водный путь в Пекин и наиболее безопасный порт в этой части Азии. Китайцы выстроили там импозантные укрепления, наняв немецких инженеров концерна Круппа. В Люйшунькоу они держали большую часть своего современного флота. У них был перевес в количестве войск, снабжении, в тактической позиции. Даже их суда не уступали по своей конструкции и мощи судам Нихон – тоже покупаемым за очень большие деньги на европейских верфях. Вот только у китайцев не было воли к сражению, далеко заглядывающих планов, ни абсолютной предусмотрительности, выросшей на уверенности о безусловной необходимости в победе. Даже те суда, построенные по европейскому проекту с европейским вооружением, они не сочли нужным снабдить разрывающимися снарядами; металлические стаканы они заполняли цементом, так что те, самое большее, точечно пробивали корпус. Морскую битву под Ялу китайцы проиграли по причине оцутствия выучки к сражению в линейном построении. И они никак не учились на собственных поражениях. У них даже не было единого командования; разделенные на Маньчжурские войска, войска провинции и остальные войска имели лишь формально главнокомандующего Ли Хонгжанга. Штаб Нихон все это знал, поскольку Какубуцу взломало шифры Сина и читало всю переписку Ли Хонгжанга и его солдат. Едва ли каждый второй китаец имел огнестрельное оружие; на стены они выходили с пиками, мечами, луками. Если вообще выходили. Поскольку китайский пехотинец шел на фронт, возможно, и без боеприпасов, но уж наверняка с запасом опиума в заплечном мешке. Помимо того – чуть ли не в каждой из последующих сухопутных битв Китай мог и обязан был победить, если бы командующие проявили решительность и инициативу, а солдаты – отвагу и веру в собственные силы. Сколько раз Нихон рисковал, что от его десанта останется хотя бы одна десятая часть, переходя реки на близком расстоянии выпада из китайской крепости! Только подобные вылазки так и не случались. Китайцы бежали, оставляя за собой запасы продовольствия и боеприпасов, совершенно целенькие, которые неприятель мог занять, линии укреплений. Нихон не располагал тяжелой артиллерией, которая требовалась для штурма таких укреплений как Люйшунькоу. Только Нихон один за другим захватывал меньшие форты на предполье, разворачивая их пушки на саму крепость. Так выглядела вся кампания на Ляодунском полуострове, от высадки на нем Второй Императорской Армии. День за днем, пали Яньчжоу, Далян; Люйшунькоу была отрезана от континента. Китайцы так быстро бежали из Даляна, что забыли там карты минных полей в заливе, планы актуальных укреплений Люйшунькоу. Японская армия не дарила врага очень уж большим уважением. Способный только лишь к бесплодной жестокости, уходя, он оставлял за собой искалеченные, оскверненные останки захваченных солдат Нихона со следами пыток. Когда Люйшунькоу сдалась (практически без боя), и японская армия вошла в город, завоеватели увидели отрубленные головы своих товарищей, заткнутых на высоких палках. Можно ли удивляться ярости воинов императора? Описания западных журналистов, сопровождавших Вторую Армию наверняка преувеличены. Нет, ста тысяч гражданских мы не вырезали. Понятное дело, что ребенок или женщина могли попасть под огонь, но ведь мы их не расстреливали в массовом порядке, не сжигали живьем, не четвертовал. Гордость – вот другое имя скромности. Те, которые в многолетнем порядке самодисциплины взялись за сверхчеловеческие цели, глядят на тех, которые никогда не сдались в тиранию Амбиций, словно с громадного отдаления, словно из громадной чуждости. Отодвинутые вне границы человечества этим грубым усилием духа.
"Была ли у господина министра возможность познакомиться с господином Станиславом Вокульским?". "Наш tennō тоже весьма робок, а в робости – горд". Гайкокудзин понимающе кивнул.
В Трех Долинах джентльмены курят табак и попивают вино.
Адъютант министра Куроды разворачивает на бамбуковом столике эмакимоно с эскизами первых моделей haku tetsu tamasi.
Вот быстрый тактический фехтовальщик низкого полетного уровня, Богомол, Kamakiri, 螳 螂
А это тяжелый поднебный истребитель, Акула, Kō, 鮫.
Модульный транспортник, Гусеница, Кемуси, 蠋.
Летный аппарат дальнего радиуса действия, Сокол, Хайябуса, 隼.
Кийоко записывает и эскизы. Отображает образами образы.
"Как быстро мы можем ожидать поточного производства?".
О Хо Кий неестественно медленно стал мигать в дыму. "А как быстро вы ожидаете следующей войны?".
Варвары растоптали гордость победителей. Брошенный на колени Пекин подписал в Симоносеки мир, отдающий Нихон полуостров с крепостью Люйшунькоу, практически контроль над Кореей, длинные поезда с серебром в качестве военных репараций и права на Пескадорские острова и Тайвань. Прежде всего же, трактат предоставил Нихон привилегии в торговле с Китаем – такие, какие западные державы веками вынуждают под стволами пушек своих флотов предоставлять им королевства нехристианских народов.
И с тех пор беззаботно кормятся на их труде. И пьют их кровь. И растут, растут на их уменьшении. Мы научились. Мы научились делать то же, что и вы. Научились творить империи. Министр Курода поднял голос. Доктор О Хо Кий краснел лицом, пот появился на шее и исках. Кийоко перестала записывать.
Страны, Которой Нет – нет, ибо она была съедена империями Европы.
Так к кому обращается министр Курода? К белому призраку у себя в голове.
"Растоптали!". Под угрозой бросить в бой свои флоты, Росся, Франция и Германия вынудили Нихон отступить из Люйшунькоу. И не прошло двух лет, как та же самая Россия взяла Люйшунькоу в аренду у Китая, подтянула к крепости железнодорожные линии и превратила ее в кулак Российской Империи, сжатый против Нихон.
Кийоко слышит этот окрик министра в тройных "Банзай!", возносимых отрядами моряков Неба для каждого рожденного Судна Железа Духа.
Ойятои гайкокудзины и императорские инженеры, как правило, осматривают механические появления на свет из куколок с этой веранды или же с газона перед Врат Туманов. А вместо салютов они вздымают бокалы с вином или шампанским.
Тогда Кийоко поднимает кисточку и рисует полный кандзи в углу блокнота сокки: 戰.
Война представляет собой в одинаковой степени очевидную и обозначенную тоской цель и плод их многолетних усилий, так же как целью и плодом брака является ребенок.
Как нетерпеливо выжидали они того единственного слова! Так страдающие от засухи крестьяне высматривают тучи на небе. И читают молитвы по причине мобилизации точно так же, как крестьяне читают молитвы, призывающие дождь.
Спускают Суда Духа в воздух, чтобы родить войну.
Первый крейсер Неба Императорская Горная Верфь подняла в синеву в тридцать четвертом году Мейдзи.
Очередные вылетали из коконов бамбуковых лесов с нарастающей частотой – голые скелеты, пустые скорлупки, духи, которые еще следовало облечь в плоть, то есть снабдить вооружением и броней – и хотя они оставались непроверенными, не окрещенными боем, не окутанными дымами битвы, Кийоко читала в них на небе над Долиной сильные, прекрасные линии кандзи войны.
Ни у кого не было сомнений, что то будет война за Люйшунькоу.
"Растоптали!".
Разбуженная, она слышит постукивание трости ойятои гайкокудзина еще до того, как тот спустился с внутренней лестницы.
Ординарец подает поднос с шампанским; О Хо Кий отказывается. Кийоко вручает доктору дневную почту. Поезда с побережья теперь прибывают в Три Долины раз пять-шесть в сутки, в том числе и ночью. Доктор вскрывает конверты фруктовым ножом, поглядывая над очками на спускаемого на ветер другого Сокола. Он щурит глаза, словно глядит на ядовитое сияние выжигаемой руды.
Стройный силуэт tetsukamasi выскальзывает из деревянных объятий – клинок катаны, выдвигаемый из ножен. Повиснув на длинных цепях за семиствольной мордой Акулы, Сокол поворачивается на солнце в позах, похожих на фигуры Неустойчивого Меча. Судно? Животное? Оригами? Бог?
Из проектов Министерства Войны, поставленных людьми Куроды и Бюро Колонизации Хоккайдо Кийоко помнит подписи авторов. Размашистые иероглифы