Однако, хватит наверно о новостях, пора и про себя, любимого, рассказать. Прошёл уже месяц с хвостиком с тех пор, как мне поменяли меру наказания и перевели в общую камеру. Ничего особенно примечательного за это время не случилось. Если не считать выходки Инны, конечно. Если коротко, то неделю назад она приехала на свидание в очень взвинченном состоянии и сразу же заявила, что ей всё надоело, и она подаёт на развод. Аллу забирает, естественно. Я спросил, как и где она собирается жить — она ответила, что продаст наш дом с автомобилями и уедет обратно в СССР, с советскими властями всё согласовано.
Возможно, это была комбинация товарищей из Центра, подумалось мне, но что-то никто ничего мне на этот счёт не сообщил. Может у Инны и действительно терпение лопнуло… и я её понимаю, жизнь с таким вот искателем приключений на свою задницу сложна и непредсказуема.
С Бонни мы изображали взаимную вражду ещё пару недель, а потом его взяли и перевели на другой край страны, в ещё более знаменитый Синг-Синг, там, если кто-то не знает, казнили советских шпионов супругов Розенберг. И ещё сидел там некоторое время писатель О’Генри, если не ошибаюсь, а Ильф с Петровым заезжали с ознакомительными целями. Перед отъездом Бонни намекнул мне, кому переходит функция связника — это оказался наркоман Том, ну кто бы мог подумать. Но он всё это время молчал, как рыба-пугало, ни слова мне не сказал, даже самых обычных добрых утр я от него не слышал.
Да, и ещё Чак же Норрис один раз приезжал — я же в своё время сдержал слово и встроил его во второй фильм про Терминатора, а он не забыл моего доброго отношения. Вот и приехал, невзирая на возможность того, что к этому не очень хорошо отнесутся хозяева кинобизнеса. Разговор у нас, мягко говоря, не получился, не о чем нам особенно разговаривать-то было… не рассказывать же ему, в самом деле, о тюремном распорядке. Но за приезд я, конечно, был очень благодарен Чаку.
В конце февраля тюремные власти затеяли мини-реформу, реформочку, я бы сказал — желающие могли записываться в мастерские, их две штуки тут сочинили, столярную и слесарную. Трудотерапия, так сказать, в действии — норм выработки никаких не определяли, делай, что сможешь, а если твои поделки кому-то понравятся, их даже и продадут. И тебе даже процент с продаж какой-то отстегнут. Я немедленно в столярку записался, с детства мне нравился запах опилок.
Там даже небольшая очередь образовалась, чтобы поработать, рабочих мест всего с десяток организовали, а желающих полсотни набралось, так что раз в неделю получалось постоять у столярного станка. Я сначала фигурные ручки для инструмента выпиливал, а потом на более сложные вещи перешёл… запомнилось мне по прошлой жизни такое божество с Камчатки, Кутх, он же Ворон, приземистый, пузатый и носатый, вот его я и вырезал в количестве трёх штук с некоторыми вариациями. И вы будете смеяться, но главным человеком по мастерским оказался уроженец Аляски с именем Илгис, так он долго смотрел на мою работу, а потом сказал, что это никакой не Кутх, а совсем даже Йэл, верховное божество у тлинкитов, он его хорошо знает. А я не возражал, Йэл значит Йэл… да хоть Йети, мне не жалко. Подружились мы, короче говоря, с этим аляскинцем — он меня про Камчатку всё расспрашивал, а я его про Алеутские острова. Да, а моих Кутхов-Йэлов продали по сотне баксов каждого, мне 30 % от этого досталось — мелочь, а приятно.
А тут восьмое марта подоспело… нет, в Америке такого праздника нет, хотя корни его именно из Штатов произошли — в далёком 1908 году в Нью-Йорке бастовали работницы текстильных фабрик, требуя чего-то там, а через пару лет Клара Цеткин предложила в честь этого праздник сделать. Но я сейчас не о празднике, а о том, что именно в этот праздник наркоша Том, наконец, проснулся и тихонько сказал мне на прогулке, когда мы в дальнем конце двора рядом оказались, что готовься, Серж, завтра или послезавтра тебе предстоят великие дела. И бумажку в руку сунул, а на бумажке кратенькая инструкция была, как себя вести, что делать, а что ни в коем случае, ну и всё остальное, весь лист А4 был исписан махонькими буковками.
Я подивился такой буйной фантазии товарищей из Центра — планчик побега крыл то, что сочинили в ЦРУ (ну когда я из Унжлага убегал), как породистый бык-производитель захудалую овцу из осетинской отары. Но если получится, это, конечно, бомба будет. С эквивалентом в пару килотонн, думал я, готовясь к завтрашнему дню. Всю ночь не спал ведь, настолько взволновался, а оказалось зря — утром тот же Том шепнул, что на сегодня отбой, всё переносится на завтрашний день. Ну да делать нечего, вздохнул я, год отсидел, так что плюс-минус один день к году ничего тут не меняет, будем деятельно готовиться к завтрашней прогулке.
Аризонский койот тебе товарищ (1984 года, пустыни Невады)
Уехали мы с чакова ранчо почти в полдень, ладно еще, что в моём Мерсе кондёр исправно работал, а то бы изжарились по дороге. Итак, я уже упоминал, что вариант передачи сообщения в Центр у меня определился, как второй. А это что значит? По глазам вижу, что не знаете… сейчас расскажу… вот только на стояночку зарулю. Да, здесь хоть и пустынная пустыня, но стоянки на автострадах обязательны через каждые полсотни километров. Иногда их с заправками совмещают, иногда просто в чистом поле — площадка на десяток авто, лавочка со столиком, врытые в песок, контейнер для мусора. Иногда пластиковый экран, защищающий от песчаной бури, хотя, если вдуматься, от бури этой ничего не защитит.
Ладно, что мы не попали по дороге в бурю… в Египте она называется самум, в Израиле хамсин, в Судане хабуб. А здесь говорят «пыльный котел» или «dust bowl», страшное дело, особенно если лично в него влипнешь. Вот нам повезло не влипнуть… успели мы доехать до точки передачи номер два, она была намечена возле восточных ворот Невадского испытательного полигон… да-да, того самого, где было взорвано под тысячу ядерных боезарядов, большинство, правда, из них были подземные. Но сейчас это дело находилось в процессе закрытия и ничего там больше не взрывали. Поэтому, наверно, Центр и решил устроить достаточно наглую передачу информации прямо у ворот такого суперсекретного объекта, никто, типа, не заподозрит.
Чтобы проехать к этим восточным воротам, надо было свернуть с нашей 15-й трассы на 93-ю и немного не доезжая Аламо — резко налево. Там оно и будет, то, что нужно.
— Я что-то слышала про этот Аламо, — сказала вдруг Инна, глядя на дорожный указатель.
— Это не тот, — возразил ей я, — ты наверно слышала про знаменитую защиту миссии Аламо во время американо-мексиканского конфликта. Этакий местный Сталинград, но это не здесь, а в Техасе, в тыще километров примерно.
— Да, наверно, — равнодушно согласилась Инна, — даже фильм какой-то про то Аламо сняли.
— И не один, — добавил я, — Джон Уэйн снял в 60-е ещё. А потом римейк вышел. И кажется пара сериалов. Но мы вроде бы приехали.
Впереди дорога перекрывалась воротами из колючей проволоки, на которых было написано «Собственность Министерства обороны США. Въезд строго запрещён». Охранников ни одного не было видно, а заперты ворота были на старый и ржавый амбарный замок. Слева и справа от ворот стояли полосатые столбики, непонятно зачем установленные, вот правый-то из них был мне и нужен.
— Кажется, мы заблудились, — начал я легендирование перед Инной, она же не в курсе была про мои дела. — Посидите тут, а я посмотрю, нет ли здесь телефона какого внутреннего.
Инна посмотрела на меня с большим подозрением, но сказать ничего не сказала. Телефона здесь, естественно, никакого не было и быть не могло, но пока я делал вид, что ищу его, запрятал коробочку с плёнкой во внутренности правого полосатого столбика, там сзади открывалась ниша какая-то. Поискал для вида ещё и на левой стороне и вернулся к машине.
— Придётся возвращаться…
— А мне с самого начала показалось, что ты не туда свернул, — выговорила мне Инна, — хоть бы со мной посоветовался сначала.
— Хотел короткой дорогой объехать грёбаный Лас-Вегас, глаза бы мои на него не смотрели, да не вышло. Придется опять через него проезжать.
И мы быстренько вернулись на федеральную трассу номер 15. До Вегаса тут совсем ничего оставалось, добрались с ветерком, но на въезде в город меня затормозила военная (!) полиция, первый раз такого зверя здесь вижу.
— Мистер Сорокалет? — сурово спросил военный полицейский, жуя свою бесконечную жвачку.
— Вы не ошиблись, — вежливо ответил я, — а в чём, собственно, дело-то?
— Вам придётся проехать в участок, — меланхолично отвечал тот, показывая рукой направление, куда нам придётся ехать. — Тут недалеко, — зачем-то добавил он.
Свернул по направлению взмаха его руки, не спорить же с ним из-за такой ерунды в самом деле. На отделении красовалась надпись «Military Police Corps», наш мерс загнали на стоянку рядом, Инне с Аллой сказали подождать, а меня под белы рученьки привели к начальнику этого отделения, звали его, судя по нашивке, старший уоррент-офицер 3 класса Бишоп… епископ значит, исповедаться наверно предложит, подумал я, садясь на жутко неудобный стул для посетителей.
Но исповедь он мне не предложил, а вместо этого грозно рыкнул (голос у него тот ещё был, только детей в лесу пугать):
— С какой целью вы проникли на секретный воинский объект?
— Какой объект? — решил прикинуться валенком я, — не знаю я никаких объектов.
— Вот этот, — и он перекинул мне через стол пару фоток, на которых хоть и расплывчато, но всё же было видно и мой мерс, и меня на фоне полосатых столбиков, ржавых ворот и страшной надписи о собственности Минобороны.
Вот интересно, кто и как сделал эти фото, мелькнула у меня мысль, но я отложил её на потом, а ответил просто:
— Ах это… да мы просто заблудились — хотели напрямую проехать в Калифорнию, минуя Вегас, но перепутали маршрут. И ни на какой объект мы же не заезжали, у ворот развернулись.
— Да неужели? — насмешливо припечатал меня к стулу Бишоп, — а у меня другие сведения.