ера наказания.
Инна приходила ко мне раза три за всё это время, и каждый раз упрашивала пойти на сделку с ФБР, но я был твёрд и неумолим. А федеральный суд округа Санта-Моника, заслушав стороны (адвокат Мейсон, надо отдать ему должное, не сбежал после моего отказа, а честно выполнил свои обязанности до самого конца), влепил мне на полную катушку и местом содержания определил Сан-Квентин.
Что за таинственный хер, которого выставили моим сообщником и который запер нас с Инной в сарае, обеспечив алиби, я так и не узнал — защита свидетеля сработала, в парике и с гримом он на суде выступал и с изменённым голосом. И про плёнку из сортира Луксора я узнал не больше, ведь не убивал же я никого, кому лучше это знать, чем мне — подделка это что ли была и откуда взялся пистолет в бачке, тоже осталось тайной, покрытой мраком.
Ну а что было дальше — смотри книгу сначала… а вот что было потом, после подводной лодки диверсионно-разведывательного типа, это будет в следующей части.
Часть 2. Родина слышит, Родина знает
Подлодка всплыла и припарковалась к какому-то большому судну, отчётливо были слышны крики матросов и удары железа друг о друга.
— Выходите, Сергей Владимирович, — сказал капитан, войдя в мою каюту (да, мне даже и каюту отдельную выделили, маленькую, но отдельную). — Надо перейти на БПК «Керчь», он и доставит вас к месту назначения.
— А какое у меня место назначения? — уточнил я.
— Не владею этой информацией, — дипломатично ответил капитан, — там лучше объяснят.
И он показал пальцем, где мне будут объяснять. Поднялся и пошёл, чо…
На «Керчи» меня встретили не сказать, чтобы очень приветливо, но и не враждебно — определили место пребывания где-то на корме рядом с трюмом и сказали, чтоб носу из этой конуры не высовывал. Сортир, в смысле гальюн, тут встроенный был, а еду, сказали, будут по часам приносить специально обученные люди. Жить тут ты будешь вдвоём с этим вот товарищем старшиной второго ранга, можешь обращаться к нему по всем вопросам.
У товарища старшины на физиономии было написано слово «КГБ» и был он крайне неразговорчивым, сам в беседу ни разу не вступил, а на мои вопросы отвечал односложными «Да», «Нет» и «Не могу знать», так что прояснить ситуацию я с тем же успехом мог бы, обратясь к красному огнетушителю, который висел здесь на стенке. Советских газет и журналов мне не выдали. Радио ещё имелось тут в углу, так по нему только духоподъёмные передачи транслировали, из коих ничего понять было невозможно.
Путешествие было не очень длительным, но утомительным в смысле отсутствия информации, но всё в этой жизни когда-нибудь, да заканчивается, подошло к концу и наше плавание. Я это понял остановившемуся вдруг рёву судовых двигателей, так-то они непрерывно работали за левой стенкой нашей каюты всё это время. А тут взяли и замолчали, даже стало чего-то не хватать.
Через полчасика пришёл целый кавторанг и сказал мне собираться и строиться. Собрался и построился, чо… вывели меня, наконец, на верхнюю палубу — это оказался Владивосток, я тут бывал пару раз в своей прошлой жизни. Узнал характерные очертания бухты Золотой Рог, а позади острова Русский. Моста, который попал на двухтысячную купюру, пока еще даже в проекте не было. Корабль стоял, припаркованный прямо к пирсу, меня под конвоем неразговорчивого старшины и еще одного непоименованного товарища провели по сходням и передали с рук на руки еще двоим гражданам, очень похожим на предыдущих. А те на зелёном воинском УАЗике споро доставили меня на международный аэропорт Владивосток, расположенный между сопками близ города Артёма.
Надо ли говорить, что мне по-прежнему не было сказано ни слова, ну не считая строго необходимых по ходу дела, типа «руки назад» или «выходим медленно и без глупостей». Как-то неприветливо принимает Родина своего беглого… ой, блудного сына, подумалось мне.
А дальше был транспортник Ильюшин-78 и семичасовой полёт через всю нашу бескрайнюю страну вслед за уходящим на запад солнцем. Сели не Шарике, конечно, и даже не в Быково, а совсем даже в Жуковском, который на тот момент был строго закрытым для гражданских лиц. Где меня ожидала Волга-24, чёрная, как нетрудно догадаться. На переднем сиденье кроме водителя там нарисовался ещё один сумрачный тип самой, что ни на есть бандитской наружности. На а на заднее сели мы втроём, я в серединке, а неразговорчивые граждане по бокам.
Пока ехал, всё гадал, куда ж меня сейчас — на Лубянку или может в Минобороны? Или сразу в Кремль? А вот и не угадал, ни в одно из этих мест я не попал, а привезли меня в Ясенево, в штаб-квартиру Службы внешней разведки КГБ СССР. Красивенький такой комплекс зданий на юго-западной окраине столицы. Про него ещё красочно написал Суворов-Резун в своём «Аквариуме».
На входе суровый прапор сличил мою личность с чем-то там своим, потом кивнул головой и меня провели далее через открывшиеся турникеты. Потом через внутренний дворик в самое высокое здание, потом на лифте на верхний этаж, потом в приёмную директора службы Крючкова Владимира Александровича, судя по табличке с золотыми буковками. А после недолгого ожидания и к самому завели — был Владимир Александрович мал ростом, лысоват и озабочен. Кивком головы он отпустил сопровождающих, те вышли, неслышно притворив за собой тяжёлые даже на вид дубовые наверно двери, а сам предложил мне сесть.
— Рассказывай, Сергей Владимирович, я очень внимательно тебя слушаю, — сказал Крючков, надевая старомодные роговые очки.
Любимый город может спать спокойно
Опускаю детали своего пребывания в столице, неинтересно это и неинформативно. И с Крючковым беседа не получилась, и дальнейшее потрошение меня в кровавых застенках СВР тяжело вспоминать, ну его. Короче говоря, судари вы мои и сударыни, проторчав битых две недели в Москве, улетел я оттуда сизым соколом в родной город Горький, где, как хорошо всем известно, ясные зорьки и девушки краше, чем где-либо ещё на всём белом свете.
Награды мне ни одной более не привесили, новым званием не обрадовали, а перевели меня в действующий резерв Вооружённых сил СССР и отправили становиться на воинский учёт в Автозаводский военкомат. Заодно и с семьёй соединишься, она у тебя там же обитает, что и до отъезда в Соединённые Штаты, на проспекте Кирова. А чем мне заниматься в этом действующем резерве, спросил я у компетентных товарищей. Отдыхай, товарищ подполковник, ответили компетентные товарищи, пока. Имеешь право, заслужил, а деньги тебе на сберкнижку перечислять будут. Спасибо за заботу, товарищи, ответил я им, но всё же хотелось бы иметь и какое-то постоянное занятие, голый отдых надоест очень скоро. На что товарищи поскребли в затылках и предложили мне самому порешать этот вопрос. Если будут затруднения, обращайся. Есть, ответил я и повернулся через левое плечо.
Родной до боли Московский железнодорожный вокзал, он же Москарик, узнаваемый трамвай двенадцатого маршрута, всё та же громыхающая, как связка консервных банок, колымага. И через час вот он — родимый восемнадцатый дом по проспекту Кирова о двух арках и одном кинотеатре. Первое, что я увидел во дворе, это был Вовчик Малов собственной персоной. Был он в новом джинсовом костюме, аккуратно подстрижен, имел модные каплевидные тёмные очки на носу и сидел на лавочке возле доминошного стола.
— Ба, — сказал он, увидев меня с чемоданом, — кто к нам приехал. Насовсем или так, погостить?
— Насовсем, дорогой, насовсем, — отвечал я, садясь рядом с ним на скамеечку. — Чо тут за дела, рассказывай.
— Сначала б ты чего рассказал, — перевёл стрелки Вовчик, — про тебя тут много чего наболтали в последнее время.
— А что болтали? — осторожно уточнил я.
— Да разное… что ты оказался ловко замаскированным американским шпионом в основном. А потом обрывки информации из Америки доходили, что ты там типа жируешь, живёшь рядом с голливудскими звёздами и ногой открываешь дверь в Белый Дом.
— Враньё всё это, — вздохнул я, — но подробно я тебе ничего не расскажу, потому что подписку дал. Знаешь, что такое подписка?
Вовчик знал.
— Ну тогда давай колись подробностями по нашему дому что ли…
И Вовчик начал колоться. Товарищество домовладельцев в прошлом году трансформировалось с Товарищество собственников жилья, прошла таки жилищная реформа и жилтоварищи в очередь побежали переоформлять свою недвижимость на себя и на родственников. Финансовые дела идут неплохо, видеоклуб и кооперативное кафе, которые я запустил, работают без перебоев. Новые фильмы, правда, стало труднее доставать, но с деньгами в руках это вопрос решаемый. Капиталку во всех подъездах вот в прошлом году сделали, электрику поменяли полностью на медь и пластиковые трубы на воду установили. Да, и вот только-только сделали разводку кабельного телевидения по квартирам — теперь у нас тут собственная телестудия есть, и главный там я, гордо закончил свою небольшую речь Вовчик.
— Так, а кто ж у вас тут теперь председателем служит?
— Собачки служат, — обиделся он, — а председатель работает. Я председатель, второй срок доматываю.
— Как же это ты сподобился? — иронически прищурился я.
— Очень просто, будто ты не знаешь, как здесь председателей выбирают — больше никто не захотел, а я подумал-подумал, да и согласился.
— Ясно, — ответил я, — с Алёной-то не разбежался ещё?
— Даже и не думал, девчонка огонь, с ней нескучно — живём душа в душу.
— А другие наши пацаны как?
— Андрей отслужил в спортроте, получил мастера спорта по метанию дисков, жил в Москве какое-то время, сейчас вернулся — в своей старой квартире обитает. Валерыч машинистом на ГЖД работает, заходит иногда, важным таким стал, не подходи.
— А Пенькович живой?
— Да что ему сделается, старому пню, выползает погулять раз в неделю.
— А с клубом чего? А с бомбарями?
— Клуб на месте, можно в бильярд сыграть хоть прямо сейчас, мы новое оборудование недавно купили. А бомбари закрыли на реконструкцию.
— Ну ладно, в бильярд попозже может быть, а сейчас пойду воссоединяться с семьёй, — вздохнул я, — Инна-то с Аллой, надеюсь, на месте?