— Ничего существенного… кроме того, разве, что ты великий артист и должен радовать зрителей ещё минимум десятилетие, а лучше два.
На этом мы с ним и распрощались, а я поднялся обратно. Ольга уже очистила стол, и гремела посудой на кухне. Высоцкий беседовал о чём-то с Мариной.
— Ну как, перекинулся своей парой слов с Андрюхой? — спросил он, завидев меня.
— Да, стороны пришли к взаимовыгодному соглашению, — ответил я. — Всё хорошо, прекрасная маркиза, короче говоря.
— Марина вам постелит в гостиной — диван и раскладное кресло, устроит?
— Вполне, — ответил я, — а о чём это вы тут беседовали?
— Да вот Марина меня про другую Марину расспрашивала — почему да как я с ней расстался…
— Вот как? — подивился я маринкиному нахальству, — ну и почему? Мне тоже интересно.
— Дело прошлое, — поморщился Семёныч, — три года уже, как мы разбежались по разным углам. Тут сложно сказать, почему конкретно… всё в комплексе навалилось… слишком сильно она опекала меня, наверно, а я как-никак вольный человек. Короче я выбрал свободу.
— Отношения-то между вами сохранились какие-то? Переписываетесь-перезваниваетесь или ножом острым всё перерезало? — спросил я.
— Редко, раз в месяц примерно, общаемся по телефону. Остались кое-какие совместные дела.
— А с Ольгой в этом смысле у тебя всё окей? Свободу не ограничивает?
— Мы с ней с самого начала договорились об этом, так что пока все пункты соглашения соблюдаются.
— Ясно, — вздохнул я, — я тоже вот со своей разлаялся примерно по той же причине. Но не до конца, может, опять сойдёмся.
— Ладно, ложитесь спать, — отвечал Высоцкий, — вам завтра опять домой рулить. А я пойду поработаю, надо новую песню до ума довести.
Вы, наверно, спросите, не было ли чего у тебя ночью, Сергуня, с девочкой Мариной — так я вам отвечу, что таки нет, ничего не было. Хотя попытка с её стороны была, не очень настойчивая, впрочем. Просто поговорили.
— Так о чем вы там с Мироновым-то беседовали так оживлённо? — поинтересовался я.
— Про кино, конечно, о чём ещё можно беседовать с Мироновым, — резонно возразила мне она и тут же похвасталась, — а он мне свой телефон оставил, представляешь?
— С ума сойти можно, — честно ответил я, — ну так куй железо, пока не остыло. Прямо завтра и звони.
— Не, завтра рано, — мудро заметила Маринка, — пусть помучается хотя бы денёк, а вот послезавтра в самый раз будет.
Но заснуть в эту ночь нам, видимо, не было суждено — через полчаса у Семёныча припадок какой-то случился, прибежала взволнованная Остроумова и начала рыдать. Пошёл разруливать процессы, чо… дверь к нему в кабинет пришлось взломать с помощью найденного в кладовке топора и стамески. Высоцкий лежал на ковре на левом боку, рядом сломанная по грифу гитара, изо рта пена нехорошая истекала.
Я тут же проверил пульс, он на месте оказался и даже вполне приличной частоты, потом спросил у Ольги:
— Знакомый врач у него есть?
— Был такой, Федотов его зовут, Толик кажется.
— Звони, — протянул я ей мобилку.
Она набрала номер по памяти, подождала немного, потом сказала, что никто не отвечает.
— Значит остаётся скорая помощь… — сказал я, лихорадочно набирая 03.
Володю забрали в больницу, скорая приехала довольно быстро. Мы все вместе с Ольгой и Маринкой добрались туда на моей копейке — это совсем недалеко оказалось, пара километров по прямой. Через полчаса вышел дежурный врач и сказал, что будет операция на сердце. А вы пока езжайте домой, продолжил он, это надолго, приедете утром и всё узнаете.
Заснуть нам не удалось, промаялись до шести утра, наскоро выпили чая и опять вернулись к палате интенсивной терапии, куда Высоцкого определили.
— Успокойтесь, граждане, — сказал на хирург со строгим выражением лица, — операция прошла удачно теперь больному нужен абсолютный покой. Никаких посещений в ближайшую неделю.
— А что хоть оперировали? — поинтересовался я.
— Коронарное шунтирование было, — коротко бросил врач и скрылся в палате.
А ведь твои планы-то, сказало мне не вовремя проснувшееся второе я, пошли коту под хвост — не будет теперь у Семёныча никаких гастролей в ближайший месяц. А то я сам не вижу, буркнул я в ответ, придётся теперь изобретать план под буковкой В… и Г тоже наверно. Уж ты постарайся, сказало второе я и удалилось в нирвану, откуда видимо только что и появилось.
Глава 9
А я отвёз Ольгу домой, а сам сел на водительское сиденье и мучительно начал размышлять, кто виноват и что делать. На календаре у нас значится 16 апреля, а нет, это вчера было 16-е, а так-то уже часов семь, как 17-е пошло. Значит, остаётся у тебя на всё про всё восемь суток. Вполне достаточно, если подойти к делу со всей ответственностью, без раскачки и перекуров, как говорит нынешнее лозунговое хозяйство.
— О чём задумался? — толкнула меня кулаком в бок Марина.
— О делах наших скорбных, — на автомате выдал ей я. — Проблема у меня, может ты чего подскажешь…
— Выкладывай свою проблему, не стесняйся, может и помогу, — насмешливо отвечала она. — Предыдущий вариант решения этой проблемы у тебя включал Высоцкого, верно? А теперь он отпал, я всё правильно поняла?
Я с удивлением покосился на неё и подумал, что наверно недооценил я Марину-то, но вслух сказал другое:
— Всё верно. Я хотел попасть в одно место, как сопровождающий Семёныча, а теперь сама видишь, его только от реанимации в интенсивную терапию сопровождать можно будет.
— А что за место-то?
— Украина, Киевская область, город Припять.
— Ха, — весело отвечала она, — нашёл же ведь проблему, да моя бабка Вера Петровна оттуда родом, можно просто навестить наших родственников, да и дело с концами.
— Да ты чо? — потрясённо сказал я, — а не врёшь?
— Вот те крест, — размашисто перекрестилась она.
— Как она, кстати, живёт-то, твоя Вера Петровна? Жива-здорова?
— Жива, что ей сделается, а здоровье в соответствии с возрастом, скоро восемьдесят стукнет.
— Тогда мы возвращаемся в Горький, договариваемся с бабушкой и её родственниками и катим в Припять — такой план действий.
— Стой, — Марина тормознула мою руку, готовую включить первую передачу, — небольшая поправка — зачем крюк делать и лишнюю тыщу километров накручивать, когда телефоны же есть, с их помощью всё и решим. И стартуем на Украину прямо отсюда … эх, давно я там не бывала, давно на ридной мове не размовляла.
— А ты молодец, — задумчиво ответил я, окинув Марину взглядом, — не ожидал.
— Что я не полная дура? — уточнила она, но углубляться в эту тему не стала. — Давай мобилу, будем разруливать вопросы.
Я протянул ей телефон, и она буквально за десять минут действительно всё решила. Вера Петровна сдала контакты родни, а родня очень обрадовалась и сказала, что ждёт её, не дождётся.
— Всего и делов-то, — сказала Марина, возвращая мне телефон, — только родне придётся тебя как-то представить, там люди старой закалки и не поймут, если я притащу с собой незнамо кого. Будешь моим женихом… временно конечно.
Я чуть не подавился от неожиданности, но тут же собрался и поднял перчатку.
— А почему временно?
— Потому что у меня Андрюша Миронов теперь первый в очереди, а ты уж за ним пристраивайся, если захочешь, — нагло заявила она. — Ну ты, кажется, стартовать хотел, так стартуй.
— Подожди, давай заедем ещё в одно место — твой план, конечно, хороший, но по правилам полагается подстраховаться ещё чем-то. Вот и поехали за страховкой.
— Поехали, — просто и без затей согласилась она. — А куда?
— Недалеко, в Большой Гнездиковский переулок. К старому знакомому… только я звякну ему предварительно, надеюсь, он проснулся уже.
И я набрал номер, давно забитый в записную книжку.
— Алло, Саныч? Не разбудил? Да, Серёжа это из города Горького… и я тоже… и мне тоже… я тут проездом в столице — подгребу к тебе через полчасика? Тема есть небольшая… нет, не про работу… окей, договорились.
— И кто это был? — спросила Марина.
— Евстигнеев. Евгений Саныч.
— И мы к нему сейчас заедем?
— Сама же всё слышала, чо тупишь-то? — и я врубил заднюю передачу, чтобы выехать со двора на Большую Грузинскую.
— Одного я не поняла, — сказала мне Марина, когда мы выруливали на Садовое, — зачем тебе надо в эту Припять?
— Давай я тебе это потом объясню, когда ситуация прояснится, а сейчас нас ждёт народный артист Советского Союза товарищ Евстигнеев.
В Большом Гнездиковском переулке с местами для парковки было значительно грустнее, чем на Грузинке — пришлось нарезать два круга по окрестностям, пока усмотрел одно вакантное местечко.
— А нам вон в тот подъезд, — указал я на огромную филёнчатую дверь сталинских времён, — четвёртый этаж, охраны нет… лифт… не работает.
Пришлось пешочком подняться. Саныч встретил нас в шикарном японском (а может и китайском) халате с драконами и пагодами. Был он небрит и непричёсан, и от него отчётливо несло перегаром.
— Что ж ты не сказал, что с дамой будешь — я бы себя хоть в порядок привёл, — смутился он.
— Ничего-ничего, Евгений Саныч, — быстро нашлась Марина, — я ещё и не такое видела в своей жизни. Так что не смущайтесь.
Евстигнеев провёл нас на кухню, где булькала кофеварка, разлил кофе (настоящий бразильский) по чашечкам, и когда мы продегустировали великолепный напиток, перешёл прямо к делу.
— Что надо-то, выкладывай прямо.
— Выкладываю, — отозвался я, — я краем уха слышал, что у тебя есть хорошие знакомые среди атомщиков…
— Да, есть парочка, — ответил удивлённый артист, — а зачем тебе атомщики понадобились?
— Есть одно срочное дело, срочнее не бывает. Не в службу, а в дружбу — порекомендуй меня хотя бы одной шишке из этой области… а лучше сразу двум… я в долгу не останусь.
— Решил сменить профессию? — ухмыльнулся Евстигнеев.
— Не так, чтобы окончательно, но подумываю над этим, — подыграл ему я. — Да, я же не представил тебе даму — это Марина, моя невеста. Правильно, Марина?