— А если у тебя нет этих прав? — спросил Быков, — вот я так и не получил их, всё как-то некогда.
— Тогда не продадут, — весело ответил я, — давайте ещё по маленькой что ли.
После тоста за развитие добрососедских отношений между СССР и Америкой разговор переключился на киношные проблемы.
— Почему их фильмы так популярны во всём мире, а наши где-то в хвосте плетутся?
— Исторически так сложилось, Лёня, — отвечал я, — в начале 20 века американцы подсуетились в этом вопросе самыми первыми, так с тех пор и сохраняют лидерство. А главные по кино там, только не удивляйтесь, наши бывшие соотечественники, например братья Уорнеры…
— Это которые Уорнер Бразерс? — уточнил Быков.
— Ну да, они самые — никакие они не Уорнеры, а Вонсколасеры, жили в польском каком-то местечке, входившем в состав Российской империи, эмигрировали в конце 19 века, а в Америке вон какую империю сколотили. Опять же Метро-Голден-Майер, двое из этой троицы тоже наши люди, Голден из Варшавы, а Майер из Минска. Или 20 век-Фокс взять, знаете такую?
— А как же, — отозвался Филиппенко, — у них заставка такая красивая, с прожекторами.
— Точно, и с пальмами, — добавил я, — двое из четырёх её основателей, Фокс и Шенк, таки тоже евреи из бывшей Российской империи. Не удержали мы, короче говоря, этих креативных людей на своей территории, а то бы может и у нас свой Голливуд образовался.
И тут я решил сменить тему, уж больно в зубах навязло рассказывать про всё американское.
— Что это мы всё про Америку, расскажите лучше, что тут у вас происходит, на киностудии имени народного артиста УССР Александра Петровича Довженко.
Быков с Филиппенко переглянулись, после этого Лёня разлил остатки коньяка, вытащил пачку Беломора, закурил, не спрашивая ни у кого разрешения, и ответил:
— Сам же знаешь, что в стране делается, перестройка — разрешили нам более свободно выражаться… не так, чтоб напрямую правду-матку лепить, но поводок немножко ослабили.
— И в чём же это выражается?
— Ну сам же видел, «Трудно быть богом» экранизируем… а в плане стоят ещё «Собачье сердце» и «Лолита».
— Да вы чо? — не смог я скрыть своего потрясения, — прямо вот «Лолита»? Прямо вот по Набокову? А ничего, что её Кубрик уже лет десять как поставил?
— Ничего, — уверенно ответил Быков, — нам Кубрик не указ. Режиссером утвердили Алексея Германа.
— Ну дела, ну дела… — пробормотал я, — а что, братья-то Стругацкие на съёмках бывают или удалённо консультируют, из столицы?
— Приезжают, как же… да вот как раз сегодня с утра они были на студии, где-то в городе остановились, могу узнать, где.
— Премного буду обязан, — ответил я.
Быков пошуршал записной книжкой и начал диктовать мне номер мобильника старшего брата.
— А что это невеста твоя всё молчит и молчит, давай и ей дадим слово, — неожиданно предложил Леонид.
— Давай, — согласился я, — Мариночка, твой выход.
Марина посмотрела не меня несколько растерянно, но быстро собралась.
— Никогда не была на киностудиях, вот и язык проглотила, — честно призналась она, народ усмехнулся на это.
— Ну и как, понравилось? — спросил Лёня.
— Конечно, тут всё так необычно… а вас (она показала на Филиппенко) я узнала, вы в Вокруг смеха рассказывали про этого… про козла на саксе.
Филиппенко сделал кислую физиономию:
— Ну вот, тридцать ролей в кино, двадцать в театре, а помнят меня только как «козла на саксе»…
— Да не обижайся, — ответил я ему (мы уже прочно перешли на ты), — яркое же выступление было, наоборот гордиться надо. А «Мастера и Маргариту» у вас случайно не собираются снять? — это я уже спросил Быкова.
— Откуда знаешь? — подозрительно спросил он.
— Ниоткуда, просто наобум вопрос задал.
— Собираются, в плане следующего года стоит. Александр вот на роль Коровьева претендует.
— А ты сам, очевидно, Мастера хочешь сыграть?
— Бери выше, меня Герман на Воланда пробовал.
— И что, получилось?
— Думает, так-то там ещё с десяток кандидатов есть. Но что-то мы заговорились тут, а ты наверно наш город посмотреть хотел?
— Не отказался бы, никогда в Киеве не был. И Марина тоже.
Марина тут же подтвердила этот факт:
— Так-то я родом отсюда, вся родня отца рядом с Припятью живёт, завтра туда поедем, но в Киеве ни разу не была, даже проездом.
— Значит, поехали, Саша, ты с нами?
Филиппенко подумал и отказался, дела у него оказались, а Быков звякнул по мобилке в одно место, и тут же выяснилось, что свободной машины в ближайшее время не предвидится.
— Могли бы и на моей, — осторожно заметил я, — но после коньяка я как-то не рискую за руль садиться.
— А что у тебя за машина? — уточнил Быков.
— Копейка. Жёлтенькая, — ответил я.
— Ну так чего сидим, погнали — если я рядом с тобой буду, ни один киевский гаишник не докопается, отвечаю.
Лёня оказался настоящим пацаном, сказал, что гаишники докапываться не будут, они и не докапывались. Проявили к нам интерес целых два раза, махали полосатыми жезлами на Крещатике и возле Киево-Печерской лавры, но когда рассмотрели, кто там на переднем сиденье находится, тут же отдавали честь и отпрыгивали на полметра.
— В уважухе ты тут, — заметил я Быкову.
— А то, — подтвердил он, — я в Киеве приблизительно, как Высоцкий в Москве. Как он там, кстати, живёт? Вы вроде с ним тесно общались.
— Не очень как, — отвечал я, выворачивая копейку к какому-то дому на Андреевском спуске, — в больницу на днях загремел. Шунтирование сделали, удачно, скоро выпишут. А куда это мы заехали?
— А это, Серёжа, дом-музей Булгакова, автора «Собачьего сердца» и «Мастера и Маргариты».
— Угу, — добавил я, — а еще «Белой гвардии» и «Роковых яиц».
— Да, вот здесь он и жил в годы гражданской войны, этот дом описан в «Белой гвардии».
— Здорово. А внутрь-то можно зайти?
— А почему нет? Обязательно зайдём.
Утром, короче говоря, мы проснулись с Мариной в одной постели, хотя с вечера, я это хорошо помнил, ложились отдельно.
— Ну ты же мой жених, сколько народу об этом уже знает, — сонно ответила на мой немой вопрос Марина, — значит спать нам вместе полагается.
— А как же Андрюша Миронов? — укоризненно спросил её я.
— Никуда Андрюша не денется, дай поспать ещё хоть немного, — и она отвернулась на другой бок.
— Ну вот, — вылезло из глубин подсознания моё второе я, — я тебя предупреждало, а ты чего…
— А что мне делать-то было, — огрызнулся я, — если б я её отшил, все отношения были бы испорчены на ближайшую неделю, а нам ещё вместе мир спасать надо.
— Ладно, — нехотя согласилось второе я, — что случилось, то случилось, но дальше будь осторожен, но скользкому льду идёшь ведь.
— Хорошо, я буду осторожен… ты бы лучше посоветовало что-то полезное насчёт Чернобыля.
— Да это пожалуйста, — и второе я вывалило целый короб советов и предложений, из коих я отобрал парочку действительно дельных.
Глава 10
А через полчасика ещё и телефон мой затрезвонил, это оказался старший брат Стругацкий, он, как это ни смешно, тоже в этой гостинице остановился, только на другом этаже. Договорились вместе позавтракать в местном ресторане.
— Подъём, дорогая, — пропел я, подражая Пионерской зорьке, — нас ждут великие дела.
— Что ещё за дела? — сонно спросила Марина.
— Аркадий Стругацкий ждёт — не дождётся разговора со мной… с нами, то есть, конечно.
— Правда? — даже не удивилась она, — ну тогда мне надо умыться и подкраситься.
И она убежала в ванную.
— Это тот самый, который «Пикник на обочине»? — спрашивала она уже оттуда, перекрикивая шум воды.
— Ага, тот самый. А ещё «Трудно быть богом» и «Понедельник начинается в субботу».
— Ну надо ж, я эти книги по десятку раз перечитала, а Понедельник вообще моя любимая. Я даже её с собой взяла, вон в сумочке лежит.
— Попроси, чтоб он расписался на ней, — посоветовал ей я.
Ресторан в этой гостинице был таким же безликим и усреднённым, как и все остальные эти заведения в СССР. Нет, архитекторы с дизайнерами пытались, конечно, внести что-то свежее, но получилось это, прямо скажем, не очень… выделялся из прочего только князь Владимир Красно Солнышко с игрушечным мечом в одной руке и маленьким смешным крестиком в другой. Аркадий уже сидел за дальним столиком возле окна, он поприветствовал нас взмахом руки с вилкой. Представил Марину, она тут же вытащила из сумки потрёпанный «Понедельник», Аркадий его подмахнул, не глядя, после чего мы сразу перешли к делу.
— Как тебе постановка на Довженко? — сразу взял я быка за рога.
— Могло бы быть и лучше, но, как говорят классики, лучшее враг хорошего…
— А ещё они говорят, что политика это искусство возможного, — добавил я, — к кинематографу это тоже подходит. По-моему Быков вполне достойный вариант, а лучше, чем Филиппенко, твоего дона Рэбу вряд ли кто сыграет.
— Не нравится мне только, кого они на Румату и Киру подобрали, — продолжил Аркадий.
— И кого же? — спросил я.
— Не знаешь? — удивился он, — Колю Ерёменко и Иру Алфёрову.
— Даааа, — призадумался я, — выбор и точно странноватый… а Алфёрова раза в два старше, чем её героиня… но может и вытянут. Вообще в народе говорят, что ваше совместное с Борисом творчество плохо экранизируемо… а где он, кстати, Борис-то?
— В санатории в Крыму, здоровье поправляет. Да, а что там со второй серией «Пикника», расскажи? — попросил вдруг Аркадий.
— Ты же сам знаешь, что со мной приключилось в Америке. Специально я этот вопрос не отслеживал, не до того было, но краем уха слышал, что проект завис…
— Жаль, — искренне ответил он, — твой сценарий мне даже понравился, не хуже, чем у нас вышло.
На этом мы собственно и завершили наше общение, а далее нам уже пора было выезжать на место, так сказать, преступления. Я рассчитался с гостиничными властями (админис