Александров почесал свою лысую голову и вдруг предложил кофе, а я не отказался. Соорудили совместными усилиями три чашки растворимого Пеле, тогда я продолжил.
— Так вот, что там по аварии серьёзного было сказано… там была утечка теплоносителя, не очень существенная, персонал уже привык к такому и справлялся худо-бедно с ней, но в ночь с 27 на 28 марта 79 года к этой беде добавились новые факторы, как то…
Я отхлебнул горячего кофе из кружки и продолжил.
— Как то — вода из фильтра конденсатоочистки вдруг каким-то образом просочилась в систему сжатого воздуха, это раз. Система управления автоматически запустила аварийную подачу воды в парогенераторы и всё бы вернулось на круги своя, но… но почему-то не закрылся клапан компенсатора давления и из первого контура в связи с этим продолжилась утечка в объёме более 50 кубов в час. Дальше больше, в итоге произошло полное расплавление активной зоны реактора и принудительное охлаждение в течение следующих трёх лет.
— Это мы как бы и так знаем, — сказал Легасов, — отчёты комиссии Роговин-Штерн-Хьюго читали.
— Но вы не знаете главного, — нагло заявил я, — в отчётах Роговина про это ничего не было.
— И в чём же заключается главное?
— Вокруг реактора на Три-Майле была оболочка из нержавейки, только это спасло штат Пенсильвания и прилегающие территории от радиоактивного заражения. А вокруг реакторов на Чернобыльской АЭС такой оболочки нет.
— То есть получается, что ты нас сюда пугать пришёл? — грозно спросил Александров.
— Да что вы, Анатолий Петрович, зачем мне вас пугать — просто предупредить хотелось. Опять же вспомните, что было на Ленинградской АЭС в 75 году — там же чудом каким-то удалось избежать всё того же расплавления активной зоны…
— Откуда знаешь про Ленинград? — сурово спросил Легасов, — всё это под грифом проходило.
— Да от того же Кенни Янга и знаю, после третьего бокала виски у него язык развязался, он мне и вывалил все подробности. А откуда он об этом знает, не могу сказать… наверно от ЦРУ.
Два академика посидели немного в гробовом молчании, переваривая новые вводные данные, потом Александров тихо сказал:
— Вот что, Сергей эээ…
— Просто Сергей, — быстро поправил его я.
— Вот что, просто Сергей — давай так договоримся, мы тебя не видели и не слышали, а ты нас не видел, на этом и расстанемся по-хорошему.
— К сожалению, не выйдет, Анатолий Петрович, — грустно заметил я, — в бюро пропусков не подтвердят такого, что я вас не видел, потому что пропуск конкретно к вам выписан.
И я показал ему лиловую бумажку. Александров побарабанил пальцами по столу, потом продолжил.
— Хорошо, видели мы друг друга, но разговор был про реакторы на быстрых нейтронах, больше ни о чём. Договорились?
Я вздохнул, потом встал и ответил:
— Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Если вы покажете мне зал управления реактором (всю жизнь хотел посмотреть на него), тогда договорились.
— А что, пойдём покажем подрастающему поколению, чего оно хочет, — задумчиво сказал Легасов, — заодно и с персоналом пообщаемся.
— Я не против, — отрывисто бросил Александров, — только это согласовать бы надо, там же режимная зона.
— Вот телефон, — показал Легасов на большой чёрный аппарат, — я думаю, тебе долго этот вопрос согласовывать не придётся.
Академик хмыкнул и набрал внутренний короткий номер… как и предсказывал Легасов, вопрос решился в изумительно короткие сроки.
— Пойдём, сейчас охрана ещё один пропуск подготовит, нам как раз мимо них проходить, только белые халаты и шапочки надеть надо будет.
Действительно, охранники вынесли пропуск буквально сразу, халаты с шапочками нашлись у них же, так что через пять минут мы стройной колонной топали уже к залу управления четвёртого энергоблока Чернобыльской АЭС. В зале присутствовали трое, охранник пошептал что-то на ухо старшему и исчез из поля видимости.
— Здравствуйте, товарищ Александров, — чётко отрапортовал старший, — дежурная смена реактора номер четыре ведёт работу по обеспечению функционирования блока. Я начальник смены блока Акимов, по совместительству старший инженер управления реактором. А это старший инженер управления блоком Топтунов и старший инженер управления турбогенератором Киршенбаум. Никаких происшествий за время дежурства не произошло.
— СИУР, СИУБ и СИУТ, значит, — эхом отозвался Александров. — Вы успокойтесь, товарищ Акимов, мы не с проверкой пришли, а с ознакомительными целями.
— Да я, в общем, и не беспокоился, — ответил Акимов. — А с чем или с кем вы хотели бы ознакомиться?
— Не я лично, но вот наш младший коллега хотел, его зовут Сергей Сорокалет.
— Я слышал эту фамилию, — наморщил лоб Акимов.
— Он потом сам про себя расскажет. Если захочет, — ответил Александров. — Сергей, спрашивай, что хотел.
Ну вот и моя очередь настала, подумал я.
— Здравствуйте, товарищи атомщики, — вежливо начал я, — всю жизнь мечтал побывал в реальном зале управления атомным реактором, вот, похоже, моя мечта и сбылась. Покажите мне, если можно, кнопку Аварийной Защиты номер пять.
— Да вот она, — Акимов жестом показал на большую красную кнопочку с защитным колпачком сверху. Полукругом вокруг неё и было написано АЗ-5. — А откуда вы про неё знаете?
— Это информация для служебного пользования, к сожалению, — ответил я, — а журнал операций за время дежурства вы ведёте?
— Конечно, — ещё более удивленно отвечал Акимов, — все действия фиксируются автоматически и сохраняются в памяти ЭВМ, управляющей блоком, она вон в той стойке расположена… Кроме того, ещё и в бумажном журнале записываем, вот в этом, но это по окончании смены уже.
И он взял в руки толстую книгу по типу амбарной.
— В ближайшее время, как мне стало известно, здесь должен пройти эксперимент, что-то там с выбегом турбогенератора… — продолжил я.
— Да, отвечал Акимов, — только это секретные сведения.
— Так вот, хочу просто предупредить — откажитесь от этого эксперимента, не стоит он того. Если это невозможно, то замените персонал, который будет участвовать в эксперименте, я имею в виду конкретно вас, Топтунова и Дятлова. Если и это никак не получится, то не нажимайте сразу кнопку АЗ-5 в аварийной ситуации, сначала введите некоторое количество стержней кнопками АЗ-3 и АЗ-4. У меня, собственно, всё.
Тут уже на всех собравшихся напал ступор на добрых полминуты. Первым из него вышел Александров.
— Так, на этом экскурсию считаю оконченной, мы уходим. А вы, товарищ Акимов, и вы… (он показал пальцем на остальных по очереди) ничего не слышали и не видели, до свидания.
И мы втроём с двумя академиками покинули зал управления четвёртым энергоблоком. По дороге к выходу Александров отчитал меня, как маленького несмышлёныша.
— Ну куда ты лезешь, Сорокалет, тут, чтобы хоть немножко в теме разбираться, десять лет сначала учиться надо, а потом столько же стажироваться на младших должностях. А ты кто такой и откуда взялся? Короче говоря, так поступим — ты выходишь за ворота блока и забываешь всё, что здесь было сказано сегодня. А мы взамен, так и быть, ничего про тебя не будем сообщать компетентным товарищам, их тут много, этих товарищей.
Он довёл меня до давешнего сурового вахтёра, я отдал тому пропуск (уложился по времени? — спросил я при этом, — так точно, — браво ответил вахтёр, глядя при этом на академика, — даже с запасом), но перед тем, как за мной захлопнулись железные входные двери, я всё же обернулся с прощальной речью к Александрову:
— Анатолий Петрович, вы всё же подумайте над предстоящим экспериментом — все ли детали безопасности будут соблюдены при этом?
Ничего он не ответил, и мне оставалось только уныло плестись к своей верной жёлтенькой копейке. Марина ждала меня в вестибюле гостиницы.
— Ну как там встреча прошла, расскажи? — попросила она, беря меня под руку.
— Отвратительно, — буркнул я, — не поверили они ни одному моему слову, так что придётся вводить в действие план Б.
— Не расстраивайся, пойдём лучше на колесе прокатимся — я выяснила, сегодня у них пробный пуск, они бесплатно будут катать всех желающих. А потом уже только за деньги.
— Ну хоть какая-то радость за сегодня, — согласился я, — пойдём кататься. И мороженое есть.
Парк развлечений
Парк культуры имени Ленина называлось это место, так было начертано на фигурчатых деревянных воротах, а сразу за воротами и начинались аттракционы. То есть сначала фонтан начинался, неработающий по причине апреля месяца, а уж за ним шло и колесо, и цепочная карусель, и карусель с лошадками, и карусель «Гусеница», и комната смеха, и гигантские качели, и летающие слоники, и даже новомодный Автодром имел тут место, правда закрытый на висячий ржавый замок.
— Мороженое хочешь? — спросил я у Марины, она хотела.
Подошли к палатке с надписью «Соки-воды-мороженое», я там купил два пломбира за 19 копеек, а далее наш путь лежал к колесу обозрения.
— Поменьше, конечно, чем в Лондоне, — заметил я, — но тоже ничего так.
— А ты был в Лондоне? — уцепилась за мои слова Марина.
— Да, заезжал на пару дней, когда в Америке жил, — соврал я, на самом-то деле я совсем по другим делам там бывал и совсем в другое время. — Лондон Ай называется, Глаз, значит, лондонский. Высота 135 метров, с верхней точки видно всё вокруг на 40 с лишним километров. Один оборот делает за полчаса.
— Оно самое большое в мире что ли?
— Нет, в Сингарпуре, говорят, ещё больше, но там я не был. Ну так мы чего, будем кататься на колесе или мы не будем кататься на колесе? — поставил я вопрос ребром.
— Ясное дело, будем — нам вон в ту очередь, — и она показала на небольшую толпу народа, также желающего покататься. — А тут какая высота?
— На первый взгляд метров 25 наверно… или 30 — в СССР по ГОСТам нельзя строить большие колёса. Исключение только в парке Горького в Москве, там 45 метров. Ещё мороженого хочешь?
Марина хотела, тогда я оставил её в очереди и сбегал к ларьку — взял, кроме двух Ленинградских эскимо, ещё и бутылку лимонада под названием «Крем-сода». Когда возвращался, увидел смутно знакомое лицо… это был серьёзный мужчина средних лет в стандартном советском мешковатом костюме, а под руку с ним прогуливалась очевидно жена. Пока возвращался, вспомнил, кто это — Дятлов Анатолий Степанович, злой гений Чернобыльской станции и вообще всей программы мирного атома СССР. А под ручку с ним это, наверно, Изабелла Юрьевна, супруга. Дети с ними не живут, а квартир