— Ну и бутылочку Ризлинга и бутылочку Столичной пожалуй, — завершил заказ Дятлов. — А теперь давай уже рассказывай свою мысль, не томи, — обратился он прямо ко мне.
— Давайте я издалека начну, Анатолий Степаныч, — ответил я, ковыряя вилкой в салате, его сразу принесли. — Только сначала тост бы неплохо какой-нибудь задвинуть.
Алкоголь тоже очень быстро появился, я взял инициативу на себя, разлил содержимое бутылок по бокалам, потом встал и торжественно произнёс:
— За атомную промышленность! Чтобы развивалась и ширилась без сбоев и аварийных ситуаций!
Тут мы все выпили, а я счёл необходимым дополнить свою мысль.
— Ведь это самый чистый источник энергии на земле… всякие там ветрогенераторы с термальными станциями не считаем, очень это узкие и ненадежные вещи, правильно?
— В корень смотришь, парень, — отвечал Дятлов, заедая водку салатом, — вредных выбросов в атмосферу почти никаких, невосполнимые ископаемые источники не используются. Плюсом к тому обеспечивает нужными материалами оборонку и в теории способна поддерживать сама себя, вечный двигатель почти что получается.
— Ладно, а теперь о деле, — нам как раз принесли горячие блюда, народ дружно начал пилить мясо с рыбой ножами, а я продолжил, — знаете об аварии на американской атомной станции?
— На Тримайл-Айленд что ли? — переспросил Дятлов, — слышал, конечно. А как это к нашей АЭС относится, там же всё на других принципах основано.
— Относится, Анатолий Степаныч, ещё как относится. Все реакторы на схожих принципах работают. Расплавилась там вся активная зона к чёртовой матери, и если б не металлический корпус, который, кстати, в Чернобыле отсутствует, то была бы заражена очень большая территория вокруг. Весь штат Пенсильвания, если не больше.
— Так, — суровым голосом скомандовал Дятлов, — во-первых, откуда ты про это знаешь, а во-вторых, что ты про это знаешь — давай с подробностями.
— Ещё по маленькой, — спокойно ответил я, — и я всё выложу, как на духу.
Выпили и закусили уже без тостов, тогда я продолжил.
— Не видели такой фильм — «Китайский синдром»? — спросил я у Дятлова.
— Да, была такая страшилка, — припомнил он, — Джейн Фонда кажется снималась. Но там же чистая фантазия по-моему, к аварии никакого отношения не имеет.
— Да, — согласился я, — фильм вышел на полгода раньше, чем всё это на Тримайле случилось, но события в нём показаны любопытные. Расплавление активной зоны, которая в результате этого теоретически может провалиться в грунт на очень большую глубину. Не до Китая, конечно, как название обещает, но до подземных грунтовых вод точно доберётся. А от этих вод загрязнится радиацией все реки и ручьи в радиусе… не знаю даже каком радиусе.
— Чушь собачья, — грубо ответил Дятлов, — советские реакторы не могут расплавиться, это на стадии проектирования устранено.
— А Ленинградская АЭС? — задал встречный вопрос я, — там что, несоветские реакторы стоят? Румынские?
— А откуда ты слышал про Ленинградскую АЭС?
Я разлил водку по бокалам и следом сразу скормил ему ту же версию, что и Александрову, про главного инженера компании, сделавшей американский реактор в Тримайле.
— Ну знаешь… — протянул Дятлов, рассматривая свой бокал на просвет, — это из области «одна бабушка сказала». Врёшь ты наверно про этого главного инженера.
Я вздохнул, но колоться на этот предмет не стал.
— Во-первых, не вру, а во-вторых, если даже и вру, факты двух серьёзных аварий в атомной энергетике от этого не перестанут существовать. Были же эти аварии, что в Америке, что в Советском Союзе — это-то вы отрицать не будете?
— Ну допустим, — с натугой согласился Дятлов, — что они были. К нашей АЭС это какое отношение имеет?
— Самое прямое. Где две аварии, там и третья может случиться. Как говорит народная мудрость — один раз это случайность, два — совпадение, а три это уже закономерность. К тому же американские реакторы, как вы наверняка знаете, заключены в герметичный стальной корпус, а советские реакторы нет, так что там последствия аварий по умолчанию должны быть легче.
— Да, есть такая особенность у наших реакторов, — ответил Дятлов, — экономия процентов в 20 от сметы. Но расплавиться у нас ничего не может, это исключено, — сурово добавил он.
— Хорошо, — со вздохом отвечал я, — давайте с другой стороны зайдём. Я также слышал от того самого главного инженера (решил я валить на него всё, как на мёртвого), что РБМК довольно неустойчивы на малых мощностях. А ваш эксперимент ведь предполагает снижение мощности чуть ли не разы, я прав?
— Ну допустим, что прав. И что дальше?
— А то, что при этом снижении неопытный инженер реактора вполне может допустить провал почти в ноль…
— У нас все инженеры опытные, — хмуро ответил Дятлов.
— А вот предположим такую деталь — а вдруг попадётся в смену именно такой? Тем более, что штатным расписанием не предусмотрены такие состояния и тренировок по их отработке наверняка не проводилось…
— И дальше что? — совсем уже похоронным тоном спросил Дятлов, выливая в рот остатки водки из бокала.
— А дальше то, что реактор свалится в ксеноновую яму. Отравлен он типа будет ксеноном, тепловая мощность копейки, а нейтронная голый ноль, и выводить его из такого состояния по инструкциям надо дня три, я не ошибаюсь?
— Можно за два дня…
— Пусть за два, но в это же время он энергию вырабатывать не будет, а руководство за такие дела не то, что по головке не погладит, а и снять может эту головку у того, кто допустил это. А это в свою очередь значит что?
— Что?
— То, что руководитель эксперимента сделает всё, чтобы поднять мощность реактора как можно быстрее и без огласки этого факта, так?
Но ни подтвердить моё утверждение, ни опровергнуть его Дятлов не успел, потому что к нашему столику в этот момент подошли двое крепких молодых людей в одинаковых костюмах и с одинаковыми короткими стрижками. Дятлов побледнел и начал вставать, но старший из этих подошедших сказал ему:
— Сядьте.
А потом обратился ко мне и сказал:
— Сергей Владимирович? Вы задержаны — пройдёмте с нами.
Встал, конечно, и попросил показать ксиву — мало ли что. Старший на секунду раскрыл удостоверение у моего носа, я успел только прочитать, что он из управления КГБ по Киевской области и зовут его капитан Кондратюк. А я спокойно (хотя кошки на душе скреблись, конечно) сказал Марине: — Возвращайся в гостиницу, это ненадолго, а Дятлову: — Извините, Анатолий Петрович, надеюсь, мы продолжим нашу беседу при более удачном стечении обстоятельств.
И проследовал в сопровождение этих двух крепышей на выход. Успел только заметить недоумевающее лицо Дятлова и растерянность Марины… ну ничего, справятся. Ребята вывели меня через тот же чёрный ход, усадили в Волгу (в виде разнообразия на этот раз она была не чёрная, а бежевая) и отвезли на соседнюю улицу, в здание казённого вида и без каких-либо табличек на входе.
— Курите? — спросил меня старший, усадив на стул напротив себя. — Ну и правильно, я тоже не буду. Меня зовут Богдан Васильевич.
— Очень приятно, — отозвался я, хотя приятного в этом было немного. — Так в чём же причина моего задержания?
— Сегодня в 19 часов 15 минут вы разговаривали с академиками Александровым и Легасовым на территории заводоуправления четвёртого энергоблока, правильно?
— Всё верно, — не стал запираться я, — вас интересует, о чём мы говорили?
— Это в последнюю очередь, — отвечал Богдан, — больше всего нас интересует, когда и как вы с ними расстались?
— Пожалуйста, — пожал плечами я, — времени на часах было около 20.00, точнее не помню. Александров проводил меня до проходной четвёртого блока, мы пожелали друг другу хорошего вечера и на этом всё.
— Это может кто-нибудь подтвердить?
— Вполне. Сам Александров, во-первых, а во-вторых вахтёр, который выписывал мне пропуск, а потом выпускал обратно — он наверняка всё запомнил. А с чем связаны ваши вопросы, можно полюбопытствовать?
— Дело в том, Сергей Владимирович, — начал кгб-ник и тут же сделал длинную театральную паузу… не на фраера напал, парниша, я и не такие паузы уже видел…
— Всё дело в том, — продолжил, наконец, он, — что сегодня в 20 часов 50 минут академик Александров найден мёртвым в кабинете главного инженера четвёртого энергоблока.
— А Легасов? — тут же задал вопрос я, — они же вместе там были.
— Академик Легасов также обнаружен без признаков жизни в том же кабинете, — закончил свою мысль Богдан.
Это был сильный удар… два даже сильных удара — всего я ожидал, но только не этого.
— Но у меня же алиби, — напомнил я ему, — когда я покинул здание энергоблока, Александров был жив и здоров. А вернуться туда я никак не мог, потому что пропуск сдал… а нового мне никто не выписывал.
— Успокойтесь, мы вас ни в чём не обвиняем, — с усмешкой отвечал Богдан. — Пока во всяком случае. Вы задержаны как особо важный свидетель. А теперь давайте во всех подробностях — как вы оказались в Припяти, зачем вам понадобилась встреча с Александровым и о чём вы там говорили… врать не надо, у нас есть свидетельства некоторых других лиц, можем сравнить.
— Когда же это я врал родным органам госбезопасности? — вздохнул я, — всё, как на духу выложу, только один вопросик перед этим можно?
— Задавай, — перешёл на ты Богдан.
— Как именно были убиты академики?
— Застрелены из пистолета Макарова, — без задержки буркнул тот, — а теперь выкладывай, что там у тебя.
И он вытащил из ящика стола маленький серебристый диктофончик и включил его. Я внутренне подивился технической продвинутости нашего КГБ и начал колоться… о предстоящем эксперименте и его возможных последствиях я, конечно, ни полслова не сказал, ну его, а всё остальное выложил почти что без купюр, и про Тримайл-Айленд, и про Ленинградскую АЭС, и про главного инженера Бабкок-и-Вилкокс. Богдан выслушал всё это с каменным выражением на своём кирпичеобразном лице, потом выключил диктофон и продолжил уже без него.