— Ладно, гони дальше, время поджимает.
— Номер два — некие секретные эксперименты на реакторе, оставшиеся неизвестными.
— Это уже интереснее и поддаётся проверке. Дальше.
— Номер три — подземный толчок…
— На Украине?? В степях?? Ладно, ещё что-то есть?
— Разве что такая байка — на четвёртом реакторе на самом деле произойдёт не тепловой, а ядерный взрыв. Небольшой, в пару килотонн, но этого хватит для последующего разгребания на много лет.
— Это абсолютно исключено, — вмешался Сергеич, — я немного посидел над ядерной тематикой и твёрдо могу сказать, что на реакторах РБМК ядерного взрыва случиться не может.
— Подтверждаю, — добавил Викторыч, — не может. А теперь переходи к конструктивной части выступления — что надо сделать, чтобы в зародыше убить самую малую возможность такой аварии.
— Ну это вы от меня слишком многого хотите, — попробовал увильнуть я, — я же не учился десять лет на физтехе.
— Не канючь, ты не малолетний пацанчик — ввязался в драку, держи удар, — честно посоветовал мне Викторыч.
— Уговорил, — решился я, — слушайте сюда и не говорите потом, что не слышали. Первый пункт — убрать с четвёртого реактора… а лучше со всей станции товарища Дятлова.
— Записывай, Сергеич, — приказал напарнику Викторыч.
— Я запомню, — отозвался тот. — Продолжай, мы внимательно слушаем.
— Пункт два — отменить эксперимент с выбегом. Желательно навсегда и на всех блоках РБМК в Союзе. Полезного выхода с него, как с козла молока, а потенциального вреда много.
— Очень хорошо, но ты не останавливайся, — подогнал меня Сергеич.
— Третий и последний пункт — изменить конструкцию стержней защиты с тем, чтобы при первоначальном вводе они не повышали реактивность реактора. А если смотреть совсем уже в корень, то надо прекратить строить эти РБМК и перейти на ВВЭРы, это же более прогрессивная технология, верно?
— Очень реалистичное предложение, — буркнул Викторыч, — в свете того, что сейчас у нас их штук шесть в процессе строительства — два на Чернобыле, два на Игналине и ещё где-то, не помню уже точно. Но мы тебя услышали, как это сейчас модно говорить.
— И что дальше? — спросил я, допивая остатки коньяка в своём бокале, — поговорим и разойдёмся?
— Да ни боже мой, — поднял руки вверх Викторыч, — сейчас мы полетим в город Припять Киевской области УССР. Борт ждёт нас в Жуковском. С нетерпением.
— А с Мариной чего? Так и будет сидеть в трансе?
— С Мариной вот чего — я её сейчас выведу из гипноза и она останется здесь, в этой вот квартире. Ждать нашего возвращения. Только и всего.
— Ну тогда погнали, чего кота за хвост-то тянуть? — довольно грубо ответил я, но оба чекиста промолчали.
Тогда я добавил: — Только как же я туда полечу, если позавчера меня оттуда депортировали без права возвращение?
— Не бери в голову, Сергуня, с этим мы разберёмся, — просто ответил Викторыч, а затем вытащил из кармана мобилку, простенькую, одного из первых годов выпуска, и набрал на ней какой-то номер. Когда на том конце отозвались, он сказал:
— Код три четвёрки, через десять минут на третьей точке.
— Всё шифруетесь, — подколол его я, — слова в простоте высказать не можете, одни коды…
— Работа такая, — вздохнул ото, — Сергеич, пойди разберись с девочкой.
Сергеич тяжело поднялся и двинул на кухню, я за ним, Марина там так и сидела, уперев взгляд в чистую белую стенку. Там гэбэшник достал давешний шарик на цепочке, покачал им перед её глазами и громко сказал «Просыпаемся». Марина сразу ожила.
— Ой, что это со мной было?
— Сморило тебя, — решил потянуть я одеяло на себя, — вот и отрубилась на полчасика.
— А что мы сейчас будем делать? — продолжила она.
— Все по-разному, мы с товарищами подскочим в одно место, а ты остаёшься здесь на хозяйстве. Я вернусь через сутки примерно, верно, Сергеич?
Тот подтвердил мои слова кивком головы, но не слишком уверенным — мол, как там фишка ляжет, так и будет, а я спорить с ним не стал.
— Ну всё, покажи Марине, где тут что лежит, да и ехать надо, — распорядился я.
Полёт длился недолго, но был исключительно муторным, воздушные ямы и турбуленция возникали с пугающей частотой и были такими заковыристыми, что дух захватывало. Ладно, я переношу что качку на море, что болтанку в воздухе нормально, а оба моих сопровождающих чекиста не вылезали из сортира. Я ещё подумал, как же там экипаж-то, тоже блюёт, не отходя от штурвалов или у них особый иммунитет есть?
Хотя условия полёта и не способствовали внимательному изучению обстановки, я всё не мог не отметить, что советский бизнес-джет, конечно, немного уступает американским, но выполнен он на высоком идейно-художественном уровне, это надо честно признать. Кресла были натурально кожаными и удобными, панели и пол выполнены из морёного дуба или чего-то, очень похожего на дуб, а стюардесса (она одна тут была на всех пассажиров) очень милой и нарядно одетой. Звали её Лилией, можно просто Лиля, как сказала она при знакомстве, широко улыбаясь всеми 32 зубами. Напитки, которые она предлагала в полёте, были хоть и не к месту, но весьма достойными — там было всё, вплоть до Камю и Гленливета 15-летней выдержки.
Улучив момент между двумя воздушными ямами, я спросил у Викторыча:
— А правда, что на этом борту Брежнев летал?
— Неправда, — буркнул в ответ он, — Леонид Ильич только ИЛ-62 возили… причём не больше шести раз каждый экземпляр, после этого он считал, что самолёт становится небезопасным.
— А это тогда что?
— А это ЯК-42, спецборт КГБ СССР, используется в особых случаях…
— Значит наш случай посчитали особым?
— Значит посчитали… — ответил он с совершенно уже синим лицом, — слушай, не приставай, а, а то весь костюм тебе облюю…
Я благоразумно отодвинулся от него и приступил к дегустации Гленливета.
Наконец, мы зашли на посадку — аэродром был какой-то мутный, явно не Борисполь, что-то военное наверно. Там нас троих погрузили на зелёный военный УАЗик (оба гэбэшника при этом покачивались и стояли на ногах не слишком крепко) и повезли в полной темноте куда-то на север, судя по Полярной звезде. Полчаса тряслись на ухабах, после чего я заметил промелькнувшую справа стелу с названием «Припять».
Снова-здорово, подумал я, так теперь и буду, как челнок в швейной машинке, крутиться с частотой раз в два дня. Ещё через несколько минут подкатили к хорошо мне уже знакомому четвёртому энергоблоку Чернобыльской АЭС имени товарища Ленина.
— Выходи, — скомандовал очухавшийся по дороге Викторыч, — и в проходную иди.
Я возражать не стал и выполнил, что требовали, а они вдвоём последовали гуськом за моей спиной. Быстро миновали дежурного, который встал во фронт и отдал честь моим сопровождающим. А далее мы проследовали во всё тот же самый кабинет главного инженера, где я совсем недавно безуспешно убеждал двух академиков и не убедил. На этот раз тут сидели совсем незнакомые лица в количестве двух штук.
— Знакомьтесь, это Сергей Сорокалет, а это директор станции Виктор Петрович Брюханов и главный инженер четвёртого блока Николай Максимович Фомин. Поговорим?
— Я с удовольствием, — нагло ответил я, садясь без приглашения на один из стульев, стоящих в рядок вдоль длинного стола заседаний. — А то меня всё взашей из разных мест выгоняют.
— Итак, товарищи, — начал свою речь Сергей Викторыч, — сегодня у нас на календаре 25 апреля 1986 года, половина двенадцатого ночи, верно?
— Абсолютно верно, — отозвался Брюханов.
— И через… через несколько минут на этом вот энергоблоке стартует эксперимент по выбегу ротора турбогенератора, позволяющий использовать запасённую кинетическую энергию ротора в случае внезапного обесточивания оборудования…
— И это тоже правильно, — отозвался уже Фомин.
— В зале управления блоком находятся товарищи Дятлов, Акимов, Трегуб, Топтунов и Киршенбаум. И через… через сорок шесть минут должен наступить так называемый час Ч, он же час Х…
— А давайте все вместе пройдём в зал управление и проконтролируем ситуацию на месте, — предложил Брюханов.
— Очень своевременное предложение, — согласился Викторыч, — пойдёмте.
— Подождите, — остановил нас второй гэбэшник. — Ещё один человек подойти сейчас должен, тогда уж…
— Хорошо, пять минут ждём, — согласился Викторыч, и мы все опять уселись на свои места.
Пять минут прошли в томительном молчании, я при этом нервно барабанил пальцами по столу, остальные сидели просто так в похоронном молчании. Наконец в дверь постучали и после возгласа Брюханова «Заходите» к нам присоединился Стивен Спилберг собственной персоной.
— Здравствуйте, Степан Алексеевич, только вас все и ждут, — сказал ему Викторович, а он сразу же поклонился мне.
Я в ответ поклонился, не переломлюсь, после чего все встали и дружно вышли в коридор. Я оказался рядом со Стивой и не отказал себе в удовольствии разузнать у него пару подробностей.
— Что ж ты, гнида такая, меня с потрохами фбр-цам сдал? — задушевно начал разговор я.
— Ты думаешь, это моя инициатива была? — недоумённо отвечал он, — из Центра приказали, я и сдал.
— О как, — озадачился я, — значит всё было рассчитано на Лубянке?
— Где уж они там это рассчитывали, я не в курсе, — подумав, отвечал Стив, — может на Лубянке, может на Хорошевском, а то и совсем в Ясенево, но рассчитали они всё точно, с этим нельзя не согласиться.
— Ну да, ну да, — пробормотал я, — не считая того маленького факта, что меня за малым в газовой камере не уморили.
— Так ведь не уморили, а как говорит ваша пословица «чуть-чуть не считается», верно?
— Абсолютно верно, Степан Алексеич, — согласился я, — значит Инна здесь совсем никак не замешана?
— Какая Инна, я про неё давно забыл…
И тут мы подошли к тому самому залу управления четвёртым энергоблоком, на двери которого имелась соответствующая табличка. Внутри имели место все те пятеро, озвученные Викторовичем четверть часа назад. Вид у всех был крайне встревоженный, даже испуганный… ну ещё бы, я их отлично понимал, одно дело тянуть свою смену в привычном составе и совсем другое дело, когда тебя контролирует толпа вышестоящих начальников, включая страшных кгб-шников.