– Какие методы использовались?
– Одни и те нее, вполне стандартные: электрошок, наркотики, сенсорное изолирование.
Она замолчала.
– Что за наркотики? – продолжила допрос Матильда.
– Я работала по программе ЦРУ: "МК-Ультра". Американцы использовали в основном болеутоляющие. Фенотразин. Хлорпромазин.
Матильда знала эти препараты – тяжелая артиллерия психиатров. В больницах их называют "химической смирительной рубашкой", но на деле это чистой воды мясорубка для мозгов пациентов.
– А сенсорное изолирование?
Валери Раннан хмыкнула.
– Дальше всех ушли канадцы – они начали уже в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, в одной из клиник Монреаля. Сначала психиатры допрашивали пациентов, страдающих депрессией, заставляя их признаваться в совершенных ошибках и постыдных желаниях. Потом этих людей запирали в полностью изолированной от света комнате, где невозможно было различить ни пола, ни потолка, ни стен. На следующем этапе на "подопытную крысу" надевали шлем наподобие футбольного с вмонтированным микрофоном, через который им в уши передавали обрывки их собственных признаний. Женщины постоянно слышали одни и те же слова, одни и те же – самые мучительные – признания. В перерывах проводились сеансы электрошока и искусственного сна.
Матильда бросила взгляд на спавшую на диване Анну. Молодая женщина дышала неслышно, грудь ее тихонько вздымалась. Валери продолжала:
– Когда пациентка уже не помнила ни своего имени, ни своего прошлого и полностью утрачивала волю, начиналась настоящая обработка. Через микрофон в шлеме передавались приказы и установки, формировавшие новую личность.
Как все психиатры, Матильда, конечно, слышала о подобных злоупотреблениях, но не могла поверить ни в то, что они действительно имеют место, ни – главное – в их действенность.
– Какие результаты были получены? – спросила она бесцветным голосом.
– Американцы сумели сотворить только зомби, русские и китайцы – они использовали примерно те же методики – преуспели больше. После окончания Корейской войны семь тысяч американских военнопленных вернулись домой полностью распропагандированными. Личность этих людей была перепрограммирована.
Матильда потерла ладонями плечи – ей вдруг показалось, что по телу расползается могильный холод.
– Полагаете, исследовательские лаборатории продолжали работать в этом направлении?
– Конечно.
– Какие именно?
Валери насмешливо расхохоталась.
– Да вы и вправду словно с Луны свалились! Мы говорим о военных исследовательских центрах. Армия всего мира работает над проблемами манипулирования сознанием.
– Во Франции тоже этим занимаются?
– И во Франции, и в Германии, и в Японии, и в Америке. Повсюду, где существуют соответствующие технологии. На рынке все время появляются новые продукты. Сейчас, например, много говорят о некоей химической субстанции под названием GHB, стирающей память о двенадцати последних прожитых часах. Вещество называют "наркотиком насильника" – жертва, которую им накачали, ничего не помнит. Я уверена, что военные работают именно в этом направлении. Мозг остается самым опасным оружием в мире.
– Спасибо, Валери.
Собеседница Матильды удивилась:
– Вам не нужны уточнения, список книг?
– Благодарю вас. Я позвоню, если мне что-нибудь понадобится.
29
Матильда подошла к спящей Анне. Осмотрела ее руки, ища следы уколов, но ничего не обнаружила. Взглянула на кожу под волосами – неумеренное употребление болеутоляющих и седативных препаратов вызывает электростатическое воспаление. Никаких признаков.
Она выпрямилась, поражаясь в глубине души, что поверила истории, рассказанной этой женщиной. Черт, да она сама, похоже, сходит с ума... В этот момент она снова увидела шрамы на лбу – три едва различимые черточки на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Она ощупала виски и челюсти Анны, почувствовав движение протезов под кожей.
Кто это сделал? Как Анна могла забыть о подобной операции?
В первый свой визит молодая женщина упомянула институт, где ей проводили томографическое обследование. Это в Орсэ. В больнице было полно солдат. Матильда помнила, что где-то записала название.
Перелистав страницы блокнота, она нашла нацарапанные в правом углу на одном из листков слова: "Анри-Бекерель".
Матильда схватила бутылку воды из ящика, стоявшего рядом со столом, сделала несколько глотков и, сняв трубку, набрала знакомый номер.
– Рене? Это Матильда. Матильда Вилькро.
Пауза. Неурочный час. Сколько лет прошло.
Удивление... Наконец он отвечает красивым низким голосом:
– Как поживаешь?
– Я не помешала?
– Прекрати, я всегда рад тебя слышать.
Рене Легарек был ее начальником и наставником по интернатуре в больнице в Валь-де-Грас. Армейский психиатр, специалист по поствоенным синдромам, он создавал первые пункты неотложной помощи жертвам насилия и природных катастроф и доказал Матильде, что не всякий человек в погонах – кретин.
– Я позвонила, потому что мне нужна небольшая справка. Тебе знаком Институт Анри-Бекереля?
Легарек ответил не сразу, и Матильда поняла, что он колеблется.
– Да, это военный госпиталь.
– Над чем они работают?
– Изначально – занимались ядерными методиками лечения.
– А сейчас?
Снова секундная пауза. Матильда больше не сомневалась: она влезла туда, куда соваться не следовало.
– Точно не знаю, – ответил врач. – Кажется некоторыми видами повреждений.
– Связанными с боевыми действиями?
– Думаю, да, но я должен уточнить.
Матильда три года работала с Легареком. Он никогда не упоминал при ней этот институт. Поняв, что его поймали на лжи, Легарек перешел в наступление:
– К чему все эти вопросы, Матильда?
Она не стала уклоняться:
– Одна из моих пациенток проходила там обследование.
– Какого рода обследование?
– Томографическое.
– Я не знал, что у них есть "Petscan".
– Томографию делал Акерманн.
– Картограф?
Эрик Акерманн написал когда-то работу о техниках изучения мозга, объединив в ней результаты исследований научных коллективов из разных стран. Книга почти сразу стала универсальным справочником, а сам невропатолог приобрел репутацию одного из крупнейших топографов человеческого мозга. Акерманн путешествовал по этой анатомической области, как по шестому континенту Земли...
Матильда подтвердила. Легарек заметил:
– Странно, что он с нами работает.
Это "с нами" насмешило Матильду. Да уж, армия – это даже не корпорация: семья!
– Ты прав. Я помню Акерманна по факультету. Настоящий бунтарь. Дозорный человеческого сознания, под завязку загруженный наркотиками. Мне трудно представить его сотрудничающим с военными. Кажется, его даже осуждали за "незаконное изготовление".
Легарек хохотнул.
– Может, потому он и сотрудничает! Хочешь, чтобы я с ними связался?
– Пожалуй, нет, но все равно спасибо. Мне было просто интересно, знаешь ли ты об этой работе.
– Как зовут твою пациентку?
В это самое мгновение Матильда поняла, что зашла слишком далеко. Легарек может затеять собственное расследование или – того хуже! – "доложит" вышестоящему начальству. Внезапно мир, описанный Валери Раннан, показался ей более чем реальным. Вселенная, где во имя высших интересов проводятся тайные исследования с непредсказуемыми последствиями.
Она попыталась ослабить напряжение.
– Не бери в голову. Это не так уж и важно.
– Но кто она? – настаивал ее военный коллега.
По телу Матильды пробежал противный холодок страха.
– Я очень тебе благодарна, – ответила она. – Я... Я сама позвоню Акерманну.
– Конечно...
Легарек отступил, и они вернулись к привычным ролям, к небрежному тону, хотя оба понимали, что этот короткий разговор был опаснее минного поля. Она повесила трубку, на прощание пообещав перезвонить и договориться об обеде.
Итак, сомнений быть не может: у Института Бекереля есть тайна, а присутствие в деле Эрика Акерманна только усугубляет глубину загадки. "Бред" Анны Геймз казался Матильде все менее психопатическим...
Она отправилась на личную половину квартиры. Походка – плечи развернуты, руки, сжатые в кулаки, опущены вдоль тела, бедра слегка колышутся, – которую она так долго отрабатывала в молодости, желая подчеркнуть достоинства фигуры, стала теперь второй натурой.
Войдя в спальню, она открыла полированный секретер, украшенный накладками в виде пальмовых листьев и пучков тростника. Работа Мессонье, 1740 год. Отперла ящик ключиком, который всегда держала при себе.
Внутри находилась плетеная бамбуковая шкатулка, инкрустированная перламутром. Она откинула крышку, приподняла легкую замшевую салфетку и взглянула на запрещенный предмет.
Автоматический "глок" калибра 9 миллиметров.
Сверхлегкое оружие, оборудованное механическим затвором и специальным устройством, смягчающим отдачу. Когда-то он был ее спортивным пистолетом и на него имелось разрешение, но теперь превратился в орудие убийства, заряженное шестью бронебойными пулями, о котором официальные власти понятия не имели...
Матильда взвесила "глок" на ладони, размышляя о своей собственной ситуации: разведенная женщина-психиатр без любовника, прячущая в секретере автоматическое оружие. Она пробормотала с улыбкой:
– Судите сами о значении символа...
Вернувшись в кабинет, она сделала еще один телефонный звонок и подошла к диванчику. Ей пришлось несколько раз резко встряхнуть Анну, чтобы та начала приходить в себя.
Наконец молодая женщина медленно потянулась, молча, без удивления, посмотрела на хозяйку дома, склонив голову к плечу. Матильда спросила тихим голосом:
– Ты никому не говорила о своем визите ко мне?
Анна покачала головой.
– Никто не в курсе нашего знакомства?
Аналогичный ответ. Матильде пришло в голову, что за Анной вполне могли следить.