Не могу перестать смотреть на его густые брови и ресницы, на легкую щетину, покрывающую челюсть, и на то, как несколько прядей темно-русых волос падают на его лоб при каждом порыве ветра.
И на мгновение мне захотелось стать этими развивающимися волосами или чертовым ветром. Неважно чем.
Но от чего я действительно не могу оторвать от глаз, так это от его темных глаз, которые сейчас кажутся почти черными. У них есть собственный язык, который никому не разрешено выучить, как бы они ни старались.
Язык, на котором я уже давно отчаянно пытаюсь научиться говорить.
Я сжимаю телефон сильнее, набираюсь смелости и говорю:
— У меня нет парня.
— Минус один поводов для беспокойства Кинга.
Я закусываю нижнюю губу, не в силах скрыть разочарование от того, как грубо он игнорирует мое заявление и сводит все к папе.
Будет лучше, если я остановлюсь.
Обычно я бы так и поступила.
Нейт не из тех мужчин, на кого любят давить, и я не исключение.
Но если бы я это сделала, то достигла бы того, к чему стремилась? Я ждала своего восемнадцатого дня рождения, чтобы закричать о том, что я теперь женщина.
Что я хочу, чтобы он видел меня такой.
Наверное, поэтому спрашиваю:
— По-твоему, у меня должен быть парень?
— Это меня не касается, малышка.
— Я-я не ребенок.
Его губы подергиваются.
— Но ты только что надула щёки как ребенок.
Чёрт. Я знала, что он все еще видит во мне маленькую девочку. Разве он не замечает, что я уже выросла? И то, как смотрю на него.
Что я просто не могу перестать делать это?
— Теперь касается, — настаиваю я. — Так что ты думаешь?
— На счёт чего?
— Следует ли мне найти парня?
— Нет.
Мое сердце чуть не разрывает грудную клетку и выскакивает, чтобы станцевать у его ног. Он сказал, что мне не следует заводить парня. Это не может быть бессмысленным, правда?
— Почему нет? — я стараюсь звучать твердо, но в конце концов не могу сдержать тремор.
— Кингу это не понравится.
Ох.
Итак, снова мой отец.
Кажется, ещё чуть-чуть и я выйду из себя, потому что все еще отказываюсь принимать это.
— А ты?
— А что я?
— Ты бы хотел, чтобы у меня был парень?
Он делает паузу, затем говорит:
— Я нейтрально к этому отношусь.
Правильно.
Конечно, как же иначе.
Зачем королю джунглей смотреть в сторону заблудшего детеныша, если рядом с ним бесчисленные львицы?
Ощущение пустоты в груди, которую я почувствовала, когда подумала, что он не появится, возвращается, и я прижимаю телефон сильнее к грудной клетке, пытаясь сохранить безразличное выражение лица.
Это был бы идеальный момент, чтобы набить желудок ванильным мороженым или молочным коктейлем, прячась в шкафу.
— С днём рождения, Гвинет, — он лезет в карман, достает маленькую синюю коробку и бросает ее мне.
Я уронила телефон на колени, чтобы поймать ее. Стоило мне получить от него подарок, как я почти сразу забыла о его словах. И о равнодушии, о котором говорят все СМИ.
Почти.
— Могу я её открыть?
— Конечно.
Я ещё даже не открыла другие свои подарки, но те, которые получаю от Нейта, всегда стоят первыми в списке. Раньше он всегда дарил мне игрушки и книги. Этот не похож ни на одно, ни на другое.
Внутри я нахожу браслет, состоящий из золотых звеньев с подвеской в виде весов, свисающих с цепочки. Перекатываю его между пальцами и улыбаюсь.
— Это так красиво.
— Моя ассистентка выбрала его.
Я перевожу взгляд с браслета на него.
Он дает мне понять, что никогда не выберет для меня что-то подобное, но что бы то ни было, это он купил его, и это все, что имеет значение.
— Все еще красиво. Спасибо.
— Кинг сказал, что ты хочешь изучать право.
— Да. Он мой образец для подражания.
И ты.
Я не говорю этого, потому что кажется, что он возведёт стены между нами за считанные секунды. Напряжение в его челюсти и лице пугает меня.
Но, видимо, этого недостаточно, потому что я выпаливаю:
— Можешь помочь мне надеть его?
— Нет.
Это прямой отказ, который заставляет меня вздрогнуть. Обычно он не отказывает мне в просьбах, даже несмотря на то, что я часто делаю их. Хоть я и знаю Нейта всю свою жизнь, он всегда так или иначе пугал меня.
Полагаю, что люди боятся и моего отца.
— Почему нет?
— Ты можешь сделать это самостоятельно, — выражение его лица становится отстраненным, и я знаю, что он закончил с разговором и уйдет, закрыв все двери перед моим лицом.
И если он сделает это, мой план на сегодня потерпит грандиозный провал.
Если он уйдет, у меня ничего не получится.
Нейт до сих пор не считает меня взрослой. Думает, что я ребенок, и если я не сделаю что-то взрослое, его представление никогда не изменится.
Если сейчас я не сделаю это, то уверена, что буду сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.
И вот, я собираю остатки своего мужества и встаю, позволяя своему телефону и коробке упасть на качели.
Благодаря отцовским генам мой рост далеко не маленький, но я все равно едва дотягиваюсь до плеч Нейта, даже на каблуках. И кажусь такой крошечной по сравнению с его широкими плечами и мускулистым телосложением.
Но я не позволяю этому остановить меня и подхожу ближе, пока моя вздымающаяся грудь почти не касается его. Ткань моего платья оказывается в нескольких дюймах от его сшитого на заказ пиджака.
Я не в первый раз нахожусь рядом с ним так близко, но это впервые при новых обстоятельствах, в центре которых тепло, разливающееся под кожей и непонятные импульсы, сопровождающиеся снами и мечтаниями, в которых он всегда главный герой.
Сны, после которых я чувствую приятную влагу и жажду его прикосновений.
— Что по-твоему ты делаешь? — его голос такой же жесткий, как и тело, но он не отступает и не отталкивает меня.
Он остается на месте, как прочная стена, на которую я всегда хочу взобраться.
— Не мог бы ты помочь мне надеть браслет?
— Я сказал нет.
— Что в этом плохого?
Я замолкаю.
Сделай это.
Я и Нейт.
Нейт и я просто сделаем это.
Чёрт. Мне нужно промыть голову отбеливателем и надеяться, что все грязные мысли исчезнут.
— Возвращайся на вечеринку, Гвинет.
Я неодобрительно скручиваю губы. Он никогда не называет меня прозвищем, которое все используют, и я ненавижу это.
Гвинет звучит безлично и отстраненно.
Расстояние между нами — последнее, чего я хочу, поэтому подхожу ещё ближе, играя с невидимой линией, которая отделяет его мир от моего.
Я разрушаю эту линию, уничтожаю ее, сжигаю дотла.
Потому что теперь я взрослая и могу это сделать.
— Я хочу быть здесь, Нейт.
Его густые брови опускаются посередине.
— Как ты меня только что назвала?
— Нейт, — говорю я, на этот раз ниже, немного неуверенно, испуганно. Потому что, черт возьми, его глубокий, грубый голос и напряжение в теле могут устрашать.
Мои мысли подтверждаются, когда он твердо, с властностью, поражающей меня прямо до мозга костей, произносит:
— Я дядя Нейт.
— Я не хочу больше называть тебя так.
— Это не тебе решать. Я дядя Нейт, понятно?
Я сглатываю от его непреклонного тона и твердого оттенка в нем. Неудивительно, что в зале суда с ним нужно считаться. Если бы я была преступницей, то стояла бы сейчас на коленях.
Черт, я бы сделала это в любом случае, даже не будучи преступницей.
— Ответь мне, Гвинет.
— Ага. Хорошо. Понятно.
Он прищуривается, и я знаю, что он ненавидит это, потому что я использую два или три разных термина для одного и того же. Однажды он сказал мне об этом, чтобы оценить мои слова, прежде чем дать им свободу, но я не такая дисциплинированная и напористая, как он. Никогда не была и, наверное, никогда не буду.
Но какая-то часть меня жаждет стать им, потому что, если я буду такой, он будет видеть во мне женщину, а не ребенка.
Девушку.
Но вместо того, чтобы комментировать мои слова, он говорит:
— А теперь вернись на свой день рождения.
— Я не хочу.
— Гвинет, — предупреждает он.
— Я хочу подарок на день рождения.
— Я уже подарил его тебе.
— Браслет не в счет, потому что его выбрала твоя ассистентка.
Хоть я вообще так не думаю, но ему и не нужно это знать.
Он выдыхает.
— Что ты хочешь?
— Я могу получить все, что хочу?
— В пределах разумного.
— Как-то ты сказал мне, что причина субъективна. Это означает, что то, что ты считаешь разумным, полностью отличается от того, что делаю я.
— Правильно.
— Тогда не говори, что я поступила необоснованно, хорошо?
Прежде чем он успевает сформировать мысли или теории, я хватаю его за лацкан пиджака, прижимаю свою грудь к его и встаю на цыпочки.
В тот момент, когда мои губы касаются его, я думаю, что достигла другого уровня существования, о котором даже не подозревала. Они такие мягкие и теплые, но в их основе лежит твердость, как и во всем остальном.
Я прижимаюсь к его закрытому рту и даже высунула язык, чтобы лизнуть его нижнюю губу. Это выглядит нерешительно и неловко, но я не останавливаюсь.
Я не могу.
Боже. Вкус его губ даже лучше, чем в моих запретных фантазиях.
Он не открывает рта и не целует меня в ответ, и все его тело превращается в гранит.
Поскольку я была свидетелем того, как он боксировал с отцом бесчисленное количество раз, то знаю, что у него стальное тело, но ощущать его мышцы собственным телом это совсем другое.
Если бы я могла остаться в этом положении на всю жизнь, то мгновенно бы выбрала это.
Черт, я готова смириться с неизбежными всплесками опустошения, если это означает, что мне придется переживать этот момент снова и снова. Если мне удастся выжить после этого, то все оставшиеся годы придется как-то жить с этим.
Однако мой небольшой порыв радости прекращается, когда меня оттягивают назад за волосы.