Тогда я это вижу. Боль. Это из-за того, что его плечи сгибаются, а движения становятся скованными.
Причина, по которой он строит стены, не из-за холода, а из-за боли.
— Ты ненавидишь его за это, не так ли? Ты ненавидишь, что он оставил тебя один на один с родителями, которые никогда не заботились о тебе. Он бросил тебя
— Я был достаточно взрослым. Он не бросил меня.
— Сколько тебе было? Десять, когда он ушел? Ты был недостаточно взрослым, Нейт.
— Он сделал то, что должен был сделать. Я не виню его за то, что он захотел вырваться из лап моих родителей. На его месте я бы поступил так же.
— Нет, ты бы не стал. Ты заботился о Себастьяне после смерти его родителей и никогда не оставлял его в лапах дедушки и бабушки. Ты ни разу не отвернулся от него, даже когда он несколько лет назад вел себя плохо. Потому что ты не хотел, чтобы он был похож на своего отца или на тебя, верно? Ты хотел, чтобы у него были все возможности, чтобы он мог выбирать свое будущее.
— Он этого заслуживает.
— И ты заслуживал того, чтобы твои родители и брат не бросили тебя. Они придурки.
Он останавливается.
— Никогда не называй Ника придурком.
— Но он был им. Он знал, что ты останешься совсем один, и все равно ушел, потому что был эгоистом. Как моя мама. Людям вроде них наплевать, кого они бросят, а потом заберут жизни, как будто нас никогда не было, и это неправильно, ясно? В пустые дни все беспорядочно и больно, потому что я все думаю: разве я недостаточно хороша? Была ли я всего лишь камнем в ее жизни, который она так легко отбросила и продолжила жить своей жизнью? Я была не нужна?
— Эй, — он хватает меня за плечи, и тепло его больших сильных рук просачивается под мою кожу. Это подстраховка, за которую я могу держаться изо всех сил и не беспокоиться о том, что она сломается и отпустит меня.
— Ты нужна, Гвинет. Ты слышишь меня?
— Ты тоже не лишний, хорошо? К черту твоих родителей только за то, что они осознали твою ценность после потери брата. Я хочу их ударить. Особенно твою маму. Она самая худшая из всех. По крайней мере, моя собственная мать решила исчезнуть с самого начала. Дебра была там, но ничего не сделала, чтобы заслужить титул матери. Я выскажу ей все это, когда увижу в следующий раз.
— Да неужели?
— Да, и я метафорически ударю ее тоже. Я не могу сделать это физически, или она подаст на меня в суд за нападение, а затем расскажет СМИ слезливую историю, и они ей поверят. Ох.
— Это умно, — он скользит большим пальцем под моими глазами, и я понимаю, что у меня есть влага, и он вытирает ее. — Хотя у нее не будет шансов, когда я буду твоим адвокатом.
— Черт возьми, это точно. Ты лучший адвокат, которого я знаю. Кроме моего отца.
— Я?
— Ты лучший, Нейт. Ты должен слышать это от всех каждый день.
— Не от тебя.
— А это важно?
— Да, важно.
— Например, когда мне нравится, когда ты меня хвалишь?
— Когда вы ведешь себя послушно, что бывает редко.
— О, пожалуйста. Тебе нравится, когда я плохая девочка.
— Правда, жена?
— Ага, — я обнимаю его, потому что мне это нравится. Мне нравится, как он смотрит на меня, словно хочет меня вместо еды, и мне нравится, как он меня трогает. Мне нравится, как его жилистые руки гладят мое лицо и так крепко сжимают меня, что я становлюсь такой маленькой по сравнению с ним.
Но что мне больше всего нравится, так это он, и я хочу запечатлеть его в каждой клеточке своего тела, взять все, что он может предложить, и сделать его всем своим.
Смертный пытается поймать бога в ловушку.
Разве все эти истории не заканчиваются трагедиями? Все говорят, что столкновение двух разных миров невозможно. Им нужно держаться отдельно, наблюдая издалека.
Но я уже прикоснулась к нему, и он прикоснулся ко мне. И я имею в виду не только физически. Теперь наши отношения стали легкими, и они кажутся мирными, нормальными, но при этом захватывающими и веселыми.
Это полно. Вот какое влияние на меня оказывает Нейт: он наполняет меня, и я хочу этой полноты. Мне это чертовски нужно.
И это не потому, что я от него зависим. Это не потому, что я выросла, наблюдая, как он был богом среди людей.
Я влюбилась в него не по этим причинам. А потому, что он Нейт. Холодный суровый Нейт со сломанным прошлым. Тот, у кого такие высокие стены, но он все равно открывает их, чтобы я могла заглянуть внутрь.
Оберегающий, собственнический Нейт, который не позволит никому и ничему причинить мне боль.
Даже если он сам иногда это делает.
Даже если его нож с каждым днем пронзает меня все глубже, а его губы отказываются встречаться с моими.
Когда-то я думала, что покончила с этим.
Оказывается, я все еще жду, когда он меня поцелует.
Глава 29
Натаниэль
Гвинет сказала, что не любит походы.
Затем она просыпается рано утром, надевает одежду и говорит:
— Возьми меня в поход, муж.
Я так и сделал, а затем трахнул ее у дерева, чтобы научить ее вести себя правильно, а не флиртовать. Хотя в ее случае это только заставляет ее действовать больше.
За выходные она так сильно увлеклась пешими прогулками, что ей даже не нужно, чтобы я носил ее на спине. Я все равно сделал это, потому что ее крошечное тело обвивает меня, и она играет с моими волосами, лицом, шеей и всем, куда могут дотянуться ее руки.
Она обидчивый человек. Тот, кому нужен физический контакт, чтобы чувствовать связь. Но она не трогает всех, только ее ближайшее окружение, которое она считает безопасным.
В данный момент я нахожусь в середине этого круга, и это чертовски дикая авантюра.
Любое время, проведенное в ее присутствии. Даже когда она спит, то растягивается на мне всем телом и прячется лицом мне в шею. Или она кладет голову мне на колени и подбрасывает ноги в воздухе.
Прямо как сейчас.
Она читала свой список отрицательных слов и рассказывала мне, как упорно трудилась, чтобы снизить к ним чувствительность. Гвинет не только рассказчик, но и забавный персонаж, поэтому я знаю, что из нее выйдет хороший адвокат, особенно по гражданским делам. Она сможет рассказывать свои истории и привлекать внимание аудитории, и это то, что делают лучшие юристы. Даже те, кто выбрал закон только из-за недовольства системой, такие как Нокс, могут добиться успеха, если они хорошие рассказчики.
— Папа никогда не узнает об этом, — говорит она сонным голосом, затем закрывает глаза.
Как будто Кинг ничего о ней не знает.
Он тот, кто направил ее на терапию, потому что он так приспособлен к ней и ее потребностям. Она думала, что он сделал это из-за того, что она говорила во сне, но также потому, что у нее были признаки депрессии. Она начала проявлять их после того, как случайно узнала, что мама бросила ее, не оглядываясь.
Я медленно вытаскиваю блокнот из-под ее пальцев, не желая разбудить. В последнее время ее бессонница идет на спад, и она иногда спит по ночам.
Все еще держа блокнот в руке, я медленно опустил ее ноги. Она не открывает глаз, забирается ко мне на колени, обнимает за плечи и прячет лицо мне в шею.
Ее дыхание медленно выравнивается, и она вздыхает прямо у моей шеи. От легкого дуновения воздуха мой член становится чертовски твердым, и я выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
Гвинет делает меня сексуальным наркоманом, я не могу насытиться, сколько бы я ни принимал ее. Как бы сильно я ни чувствовал ее тепло и не слышал ее стоны, мне нужно больше. И это необходимость. Та, которую я, блядь, не могу остановить или сдержать.
Я собираюсь закрыть ее блокнот и отнести ее в кровать, когда страница переворачивается на букву М.
Моя грудь сжимается, когда я вижу там первое слово. Гвинет говорит, что классифицирует их по цветам. Красный — для самых трудных.
И первое слово под буквой М написано толстым красным маркером. Слово, которого не должно быть в списке негативных слов.
Мама.
Под ним несколько красных линий — жирных, беспорядочных, резких — и я могу представить ее нахмуренные брови и жесткие движения, когда она это сделала. Когда она решила, что мама — худшее слово под буквой М. Как будто она думает, что смерть — худшее слово под буквой С.
— Ты никогда не забывала ее, даже если никогда не встречала ее, не так ли? — я спрашиваю спящую ее, убирая каштановые пряди со лба.
Должно быть, поэтому она спрашивает, не ищет ли ее Кинг. Она хочет ее найти? Она никогда раньше не говорила об этом ни мне, ни ее отцу.
В случае Кинга это понятно, поскольку он является основателем анти-фанклуба матери Гвинет, но она никогда не говорила со мной об этом.
Или, может быть, я не слушал.
Она шевелится, тихонько стонет мне в шею, затем отстраняется и смотрит на меня, затем на открытую тетрадь на букве М.
Весь сон слетает с ее лица, она вздрагивает и выхватывает его из моих пальцев. Шатаясь, она перебирается на другую сторону дивана, прижимая его к груди.
— Это ничего не значит, — она улыбается, но с усилием и с трудом. Эта женщина не может изобразить улыбку, чтобы спасти свою жизнь, и это странно мило.
— Ты хочешь ее найти?
— Нет! — она говорит слишком быстро, слишком защищаясь.
— Эй, это я, а не Кинг. Тебе не нужно лгать или прятаться, чтобы защитить его чувства.
Она морщится.
— Я была так очевидна?
— Вроде того.
— Дело не в том, что я хочу ее найти, потому что хочу наладить отношения с ней, как думает папа. Я просто хочу спросить ее, почему, понимаешь? Я хочу знать, почему я значила для нее так мало, что она выбросила меня, и ей было все равно, выживу я или умру.
— Я понимаю.
— Правда?
— Я уверен, что Кинг тоже понимает, хотя он не хочет признавать это или признавать, что не может стереть ее из вашей жизни.
— Он хотел этого?
— Это одна из его целей, помимо сокрушения Сьюзен.
Она встает на колени и приближается ко мне на несколько дюймов.
— Пожалуйста, скажи мне, Нейт. Он ее искал?