Я стучу посудой по столу.
— Вот и все. Я убью этого гребанного ублюдка.
На самом деле, я должен был убить его, когда мы впервые встретились. Таким образом, этого бы никогда не произошло.
Обычно, когда я угрожал жизни Нейта, Гвен вставала и останавливала меня. Она обнимала меня и держала за руку, потому что знала, что успокаивает меня, но не сдвигается с места и продолжает раскладывать ветчину по тарелке.
— Тогда ты оставишь меня вдовой и матерью-одиночкой. Не говоря уже о том, что твой внук или внучка останется без отца.
Мои кулаки сжимаются на краю стола, и я сожалею, что не взял с собой зажигалку, потому что сейчас для этого чертовски идеальное время.
— Нейт — отец?
Затем она смотрит на меня, в ее глазах вспыхивает огонь. Мне всегда нравилась эта ее часть — решимость и борьба. Я думал, она получила это от меня, но теперь, когда я приглядываюсь, я как будто смотрю в глаза ее матери.
К черту Аспен.
К черту ее существование и то, что она мать самого драгоценного в моей жизни.
Не могу поверить, что когда-то трахнул ее. Молодой я был чертовым идиотом из-за того, что влюбился в эту ведьму.
Горячую ведьма, но я отвлекся.
— Конечно, он отец. Ты думаешь, я могу спать с несколькими мужчинами одновременно или что-то в этом роде? Ты вырастил меня лучше, чем это.
— Я не имел в виду этого, — хотя, черт возьми, я бы хотел, чтобы она это сделала. По крайней мере, тогда я мог бы убить его красивым и простым способом.
Теперь это сложно.
Моя жизнь второй раз резко меняется из-за незапланированной беременности.
Или, может быть, это запланировано.
Я прищуриваюсь на Гвен.
— Какой срок?
— Пять недель.
— Когда у тебя были последние месячные?
— Около шести недель назад.
— Ты принимала противозачаточные. Так почему же перестала?
— Прошлая упаковка закончилась, и я забыла о них.
— Обычно ты не забываешь о таком. Ты не такой человек.
— Я так много думала о твоем происшествии, о том, что ты чуть не умер, и Сьюзен, доставляющая хлопоты. Я забыла о приеме.
— Сколько тестов ты сделала?
— Три.
— Как насчет доктора?
— Я ходила к акушеру-гинекологу.
— Можете ли ты повторить то, что он или она сделали и сказали?
— Он сделал анализ крови и сказал, что я на пятой неделе беременности, потому что они обнаружили гормон беременности, но я забыла его название, — она вздыхает. — А теперь ты перестанешь допрашивать меня, как будто я свидетель в суде?
Я шатаюсь на стуле, все еще сужая глаза. Обычно люди не выдерживают моих скоростных расспросов. Так я сокрушаю своих оппонентов, ведь нормальным людям требуется много времени, чтобы придумать ложь.
Я никогда раньше не использовал его на Гвен, но она могла об этом знать. Она подготовилась к моей реакции?
— Итак? — она поднимает подбородок.
— Что?
— Собираешься ли ты поступить правильно?
— Правильнее было бы прервать рождение ребенка и развестись с Нейтом, чтобы жить своей жизнью.
— Нет!
— Гвен, послушай меня…
— Нет, ты послушай меня. Если бы мама сделала аборт, меня бы здесь не было, я бы не знала тебя и не родилась бы твоей дочерью. Ей было четырнадцать, и она имела полное право хотеть избавиться от меня. Она была моложе меня, чертов ребенок, и посмотри, как далеко она зашла. Это моя жизнь, мое тело, и я имею право решать, хочу ли я иметь ребенка сейчас, через десять лет или никогда. Я решаю, что подходит мне, а не тебе или кому-либо еще, папа.
— Хорошо, иди сюда, — я подхожу к ней и обнимаю за плечи, потому что она дрожит. Блять, черт возьми. Нейт был прав. Я ее пугаю. Я пугаю единственного человека, который когда-либо что-то значил для меня.
Она начинает плакать, цепляясь за меня, и это чертовски дерьмовое чувство всплывает на поверхность.
Ощущение, что я мог все напортачить как отец. Что, когда это имело значение, меня не было рядом с ней, как должно было быть.
— Ангел, перестань плакать. Ты знаешь, я это ненавижу.
— Я не могу.
— Гвен… я хочу только самого лучшего для тебя.
— Папа, разве ты не видишь? — она поднимает голову и смотрит на меня своими чертовски выразительными глазами, которые пронзают мою душу.
Я заботился о ней так долго, что даже не подозревал, что она действительно больше не ребенок.
Теперь она женщина, моя Гвен, и у нее есть чувства — много, как она сказала.
Черт.
Когда она так выросла? В молодости было легче. Когда она цеплялась за меня и говорила, что ей на самом деле не нужны супергерои, потому что я у нее уже есть — ее собственный супергерой, которым ей не нужно делиться ни с кем другим.
И долгое время я искренне верил, что я единственный, кто ей нужен, но я на собственном горьком опыте узнал, что у нее теперь есть еще один супергерой. Один я не ожидал, хотя должен был.
Я должен был что-то заподозрить, когда она начала прятаться и краснеть рядом с ним, а он тактично избегал заходить в мой дом.
Я должен был что-то заподозрить, когда она начала собирать его вещи и запрещать прикасаться к ним. Я думал, что она просто боготворила Нейта, и никогда не мог предположить, что ее чувства к нему станут настолько глубокими, что она будет испытывать физическую боль из-за разлуки с ним.
— Смотри что? — спрашиваю я.
— Он лучшее, что когда-либо случалось со мной после тебя, и, если бы ты не был так ослеплен своим гневом, ты бы тоже это увидел.
— Так теперь ты меня заменяешь?
— Ты мой отец. Он мой муж. Ни один из вас не может заменить другого. Так что, пожалуйста, перестань причинять мне боль, папа. Умоляю тебя.
Ох, черт.
Глава 38
Натаниэль
Я знал, что это будет сложно, но не думал, что это будет так чертовски невыносимо.
Внутри меня всегда была пустота — она связана со всем багажом нежеланного ребенка. Но я хорошо справлялся с этим на протяжении многих лет.
Или я думал, что да.
Оказывается, я только ошеломлял его, не имея возможности эффективно с этим справиться. Вот почему я здесь, в глуши.
На горе.
Я много ходил в походы и думал, в основном о ней.
Девушке, которую я оставил без единого слова, потому что ее чертов отец испытывает меня.
— Держись подальше и возьми перерыв как просроченный отпуск, — сказал он мне в тот день. — Если она действительно серьезно относится к тебе, она не пойдет дальше. Но если она уедет, ты уйдешь из ее жизни.
Он также хочет десять процентов моих акций, что даст ему большинство в W&S. Мы договорились никогда не продавать наши акции посторонним или друг другу, чтобы сохранить равный баланс сил. Но он использует обстоятельства, чтобы выкрутить мне руку.
Я все равно согласился. К черту акции и фирму, они не имеют значения по сравнению с ней.
Среди других его условий — никогда не сообщать ей, где я нахожусь, разговаривать с ней и даже не давать ей никаких оправданий. Этот ублюдок хочет, чтобы она разозлилась на меня за то, что я бросил ее, и надеется, что это в конечном итоге заставит ее забыть обо мне.
Но иногда он забывает, что она такая же упрямая, как и он.
Если она захочет уйти от меня, она сделает это на своих условиях, а не из-за того, что он, черт возьми, делает.
Это не отрицает, что нынешняя ситуация — чистая долбаная пытка. Быть оторванным от ее ярких улыбок, легкого смеха и жизнерадостного характера — все равно что медленно умирать. Это отличается от того, когда Кинг впервые узнал об этом. По крайней мере, тогда я мог бы увидеть ее в фирме и убедиться, что с ней все в порядке.
Теперь это чистый лист.
Теперь я цепляюсь за обрывки своих воспоминаний о ней и о то, как она чувствовалась в моих руках. Я думаю о цветах, которые она вкладывает в мою жизнь, и стараюсь не позволить им потемнеть, как моя душа.
Хотя это чертовски сложно. А в плохие дни, как сегодня, это становится практически невозможным. Черные чернила, которые я тщательно запер внутри себя, проливаются на эти цвета и размазывают их.
Я делаю глоток воды, спускаясь с вершины. Это все, чем я занимался в последнее время, ходил пешком и думал о ней. Потом становлюсь раздраженным и лрочу, вспоминая ее тугой жар.
Затем просматриваю ее соцсети, как какой-то чертов сталкер, просто чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но вот уже две недели она ничего не публиковала. Никаких фанатских новостей о ее любимой песне недели Twenty One Pilots или NF. Нет даже воспоминаний о том, как Кинг водил ее на свои концерты на ее шестнадцатилетие.
Нет ничего.
Только радиомолчание.
И, может быть, именно это портит мне настроение даже хуже, чем разлука с ней.
Мои ноги останавливаются перед коттеджем. Последний человек, которого я ожидал увидеть, сидит на ступеньках и щелкает зажигалкой. Он выделяется в уютной обстановке своим черным костюмом и грозными глазами.
— Что ты здесь делаешь, Кинг? — снимаю рюкзак и бросаю в сторону.
— Гвен сказала, что беременна.
Я шагаю к нему, мои мускулы напрягаются.
— Она беременна?
— Нет, она солгала мне, чтобы я вернул тебя. Я подтвердила это позже, увидев фальшивое заключение врача. Здесь повсюду отпечатки пальцев той ведьмы Аспен, потому что Гвен никогда бы не солгала мне по собственному желанию. Эта женщина уже развращает моего маленького ангела.
Я прислоняюсь к перилам деревянной лестницы.
— Если ты здесь не из-за этого, то зачем ты приехал?
— Потому что она не переставала плакать, и это меня убивает. Я не хочу быть причиной ее слез, даже если я все еще хочу тебя, блядь, убить.
— Означает ли это, что ты подобрел?
Он встает на лестнице так, что возвышается надо мной, и закрывает зажигалку.
— Она сказала, что ты лучшее, что случилось с ней после меня, что ты ей нужен в ее жизни так же сильно, как и я. Я действительно не имею права голоса по этому поводу теперь, когда ты оставил свой след на ней. Кроме того, ты мой лучший друг. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо, и прекрасно понимаю, что когда тебе кто-то небезразличен, это на всю жизнь.