вня казнокрадства. Захват этой бывшей колонии вполне мог не только усилить военно-дипломатическую мощь Испании, но и поставить заплатки на расползающийся бюджет. Тот самый бюджет, который лишь немного поправился прибавкой нескольких мексиканских портов да куском бывшего Гаити, что пристегнули к Санто-Доминго.
Нарваес знал, какими именно словами урезонивать аппетиты своего монарха. Вежливо, мягко, но вместе с тем настойчиво. Да и ворчание Бисмарка, напоминающего королю Вильгельму о том, что первым делом дела австрийские, а уж потом высокие мечты о колониальном могуществе, сыграли свою роль. Как именно? Не удивлюсь, если в шёпоте Нарваеса на ушко Изабелле были и слова о том, что часть доли в канале в будущем вполне можно будет перехватить у Пруссии. Дескать, вон как прусский канцлер скептически настроен относительно вложений в строительство канала, да и военный министр с главой генштаба не сгорают на костре энтузиазма.
Тяжёлая работа, как ни крути! Это я про всю встречу в Бабельсбергском дворце. Всего лишь первая общая встреча, а для нахождения точек соприкосновения и выработки общей политики пусть даже в первом приближении требуется потратить кучу нервов. Это не считая того, что даже после нахождения общих точек последуют утомительнейшие разговоры по поводу уточнения, торговля по мелочам и не только, попытки потянуть одеяло на себя. Плюс прусская сторона, где роль первой скрипки играет Отто фон Бисмарк, будет выскальзывать из наших «тесных, дружеских объятий», куда её всеми силами стараются затащить, пользуясь имеющимися родственными связями Романовых с Гогенцоллернами, а ещё хорошими отношениями между дядей и племянником, то бишь Вильгельмом Гогенцоллерном и Александром II Романовым.
Когда закончился собственно обед, были выпиты чай/кофе и выкурены сигары с сигаретами… наступила пауза. Кто-то отправился отдыхать – Елена по вполне понятной причине – другие воспользовались ситуацией, дабы по душам потолковать с давно не виденными знакомцами. Ни разу не удивлён тому, что Александр Александрович радостно вцепился в Марию и предложил ей прогуляться по аллеям близ дворца, да и вообще показать местные достопримечательности. Не уверен, что он сам их знал, но… повод ничем не хуже прочих, к тому же вполне себе соответствующий этикету. Прусские генералы нашли собеседника в лице Рамона Марии Нарваеса, ну а русский монарх беседовал с прусским, делая вид, что не обращает внимания на строгую «дуэнью» последнего. Правда «дуэнья» была в подкованных сапогах, с усами и имела должность канцлера Пруссии, но кого волнует таких мелочей, как уже начали говорить в одном забавном портовом городе.
Меня же отловил пусть не канцлер, но находящийся на пути к этой высшей имперской должности. Граф Николай Павлович Игнатьев, панславист, неплохой востоковед, министр иностранных дел Российской империи и просто любопытный человек, с которым мы уже имели честь познакомиться. А поскольку послеобеденное – ну очень послеобеденное, говоря по правде – выдалось тихим, ясным и не по ноябрьски тёплым, вполне можно было и на свежем воздухе оказаться. Пройтись, подымить неплохим табачком, побеседовать о делах взаимоинтересных. Собственно, это и произошло.
- Вы снова и снова при оружии, Виктор, - не совсем ожидаемо заострил внимания на моей постоянной вооружённости Игнатьев. – Даже там, где полностью безопасно. Дворец оцеплен многочисленной охраной, король Фильгельм понимает всю важность встречи. И то, что найдутся желающие убить некоторых из гостей.
- На богов надейся, а сам не плошай.
- Бога, Виктор. Вы всё же немного ошиблись в пословице моей и вашихп педков Родины. Или нет?
- Конечно же… нет, - позволяю себе улыбку, потому как разговариваю отнюдь не с врагом и даже не нейтралом, а с почти состоявшимся союзником. Пусть и не во всех делах. – Про моё крайне скептическое отношение ко всем трём ветвям авраамистического культа во всех его вариациях вам, я уверен, уже не раз докладывали. Иначе и быть не могло.
- Но вместе с тем веротерпимость в Ричмонде и не только там многих поражает.
Второй круг разговора. Нет, не круг, но виток спирали. Дела религиозные всё ещё обладали немалым весом. В России особенно со всеми прилагающимися сложностями даже в рамках официального православия, не способного не исходить на гуано в сторону совершенно безобидных староверов, но, вместе с тем, вполне себе спокойно терпящего более чем агрессивный ислам в кавказских регионах. Парадокс на парадоксе, как ни посмотри. Эх, недостаточно серьёзно их Петр Великий придавил, не окончательно придушила Екатерина, опять же Великая. Ограничили в жажде бесконечного обогащения, вырвали земли с рабами-крепостными, но и только. Стремление без мыла лезть в любую – а не только юных служек и молоденьких монашков – жопу ампутировать покамест так и не удалось.
Скоро стало понятно, к чему именно подбирался Николай Павлович. К возможности ограничения совсем уж мракобесного влияния нынешних церковных иерархов на жизнь тех, кто от них откололся. Если против аристократии они мало что могли сделать – шугали этих клоунов мигом и безвариантно, понимая, к чему подобное может привести – то вот купечеству, мещанам и тем паче простому крестьянству, случись что, приходилось плохо. Целый букет уголовных статей можно было приложить под понятия «вероотступничество» или там «святотатство». А уж в натягивании совы на глобус церковники-авраамиты много веков знали толк! Чего уж, раз порой пытались лезть со своими убогими рылами в дела научные. Того же беднягу Дарвина с его эволюционной теорией охотно сожрали бы заживо, аки маори с Новой Зеландии… тем самым подтвердив своё происхождение от разных там гамадрилов. И не то что я был сторонником его теории – скорее ровно наоборот – но вместо разумного оппонирования вести себя… Мда, в общем, комментарии тут излишни.
И не Дарвином единым. Чего стоили частенько случающиеся попытки лечить болезни вроде холеры молитвой, не давать соблюдать режим карантина, мешать медицинским исследованиям и даже пытаться устраивать погромы в некоторых лабораториях. Разумеется, это пресекалось властями, но, судя по всему, не так резко и жёстко, как оно требовалось, раз подобные эксцессы повторялись раз за разом. Неудивительно, что идеолог панславизма граф Игнатьев был сильно заинтересован в очистке религиозного аспекта, важного для Российской империи, от скопившегося за долгое время мусора.
- Сигариллу? – поскольку граф отрицательно покачал головой, предпочтя раскурить собственную папиросу, судя по запаху, набитую своеобразной смесью табаков, я ограничился тем, что достал из портсигара лишь одну «курительную палочку». Прикурив же от спички, поинтересовался. – Опять сложности родом из Синода не дают спокойно жить?
- Не из самого Синода. Не только из него, - неожиданно заюлил Игнатьев, у которого. Видимо, не получалось подобрать должные слова. – А, да простят меня силы небесные, вы, Виктор, всё равно о наших делах почти всё знаете!
- Всё не всё, а достаточно. Но почему столь яркие и вместе с тем печальные эмоции? Или опять кто-то из духовной верхушки очередное непотребие учинил, как они это очень хорошо умеют?
- И это тоже, - в две затяжки «сжигая» папиросу», граф отбросил окурок и потянулся за новой. – Есть у нас… первенствующий член Синода, если знаете про такое понятие…
- Знаком. Самый главный из лиц именно духовных, но вынужденный подчиняться обер-прокурору Священного Синода и уж тем боле монарху, официальному главе церкви. Но для простых попов и прочих монахов именно он «первый после бога». Именно он, случись столь желаемое для всех священнослужителей событие, станет патриархом. Ну или первым кандидатом на сие место. И что же этот ваш митрополит Исидор учинить изволил?
У Игнатьева аж уголок рта дёрнулся в неконтролируемой гримасе, когда я произнёс это имечко. Судя по всему, министр иностранных дел, рафинированный аристократ, очень сильно не любил сего мракобеса из рода потомственных носителей креста и рясы. И ведь было за что. Патологическая склонность к мракобесию и ненависть к науке выделяли Исидора даже на фоне его коллег. Особенно паразит бесновался по поводу исследований в медицинской области, связанных с лечением редких болезней и вакцинами. Ох и бесновался! Собственно, граф это и подтвердил, пусть и в более обтекаемых выражениях:
- Есть в Медико-хирургической академии ученые, исследующие разное, в том числе работу мозга. Важное дело, многим раненым в голову помочь может, как и тем. кто после контузии в себя годами прийти толком не может. А почтенный митрополит на крик изошёл, требуя работы прекратить, всё запретить. Можно было бы уладить как-то, но есть там один доктор медицины, Сеченов его фамилия…
- Иван Михайлович. Ну как же, знаем, - невольно улыбнулся я, вспоминая тут действительно мерзко-мракобесную историю, знакомую в моём родном времени многим. интересующимся историей и стыком науки с христианской религией. – Действительно выдающийся учёный, за которым будущее. И что же, ему мешают эти «исидоры»?
- Удивлён, да-с. Не думал, что вы интересуетесь медициной, Виктор.
- Ей не интересуюсь. Просто стремлюсь следить да подающими надежды талантами, не в последнюю очередь русскими. Кровь, она, знаете ли, не водица, Николай Павлович.
Соглашается, кивая, но думает явно о другом. Вторая папироса была сожжена, а вот за третьей граф потянулся было, но решил проявить умеренность.
- Митрополит Исидор имеет большое влияние на других епископов. Он говорит то, о чём те думают, чего желают. А их желания… Если дать им волю, не сдерживать, тоиз империи побегут учёные, а за ними и другие. Необразованность, фанатичная вера, желание объяснить все собственные беды самым простым образом у многих простых людей – вот что питает подобных Исидору. Синод – это клетка для них. Золотая, но всё равно клетка. Вот они и рычат из-за золотых прутьев. Хотя некоторым их рычание кажется песнями сирен. Отсюда и некоторые печальные случаи. Но я даже не о них.