Имперские войны — страница 4 из 10

Кентурион

«Aut bibat, aut abeat!»[17]

«…С I по III век материальное положение легионеров неуклонно улучшалось, тогда как жизненный уровень большинства гражданского населения в III веке существенно понизился…

…Реформы Септимия Севера, призванные укрепить армию, ставшую чуть ли не единственной наряду с пограничными провинциями социальной опорой принципата, и радикально улучшить качественный состав новобранцев, по сути дела завершили процесс разрыва армии с гражданским обществом империи. Легионеры превратились в зажиточную и привилегированную социальную группу, неразрывно сросшуюся с обществом пограничных территорий. Благодаря мужеству легионов и стойкости населения лимитрофных провинций Империя была спасена. Однако политика „солдатских“ императоров, опиравшихся на легионы и пограничные провинции, нацеленная на сохранение античных форм жизни, оказалась глубоко чужда жителям внутренних территорий…»[18]

Глава перваяПринцепс одиннадцатого Клавдиева легиона Геннадий Павел Череп

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия

Командир римлян принцепс Геннадий Павел вынырнул из беспамятства через восемнадцать часов. Кружилась голова, руки-ноги – как ватные, но в целом состояние можно было считать удовлетворительным. Черепанов с детства обладал способностью быстро восстанавливаться.

На раскладном дорожном столе горела масляная лампа. Рядом с ложем Черепанова, свернувшись на коврике, как щенок, спала девушка. Племянница старшины из Цекулы.

Черепанов погладил ее по плечу. Девушка тут же проснулась, потерла кул ачками глаза:

– Попить?

– Сам разберусь. Сколько я спал?

– Ночь. И еще день.

– Сейчас вечер?

– Да.

– Тогда живенько найди мне старшего кентуриона Гая Ингенса, знаешь такого? Скажи: командир очнулся, зовет…

Девушка упорхнула.

Черепанов осторожно сел. Налил себе вина, разбавил, выпил – и только тогда понял, насколько хотел пить. В голове тут же прояснилось. Снаружи, за стенами палатки, раздавался привычный шум римского лагеря. Судя по звукам, в подразделении порядок. Чего и следовало ожидать. Черепанов откинулся на ложе, осторожно ощупал раненое бедро. Болело умеренно. У Геннадия был достаточный опыт обращения с ранами, в том числе – своими собственными, чтобы определить: с ногой тоже порядок. Хотя то, что он схлопотал очередную дырку, – это как раз непорядок. Детство в жопе заиграло – полез, блин, в драку, как мальчишка! Ладно, проехали. Все путем, с налетчиками разобрались. Что теперь? Корабли?

Полог откинулся, в палатку вошел кентурион Гай Ингенс. На квадратной кирпично-красной морде бывшего кулачного бойца – озабоченность.

– Как здоровье, командир?

Искренне спросил. Любят братья Ингенсы своего командира. И есть за что.

– Жив буду. Садись. Как – в лагере?

– Все при деле. – Ингенс осторожно присел на край ложа, которое угрожающе заскрипело под шестипудовым кентурионом. – С трофеями разбираемся, с пленными уже разобрались: мертвых зарыли, живых повесили. Дерево из имения соседнего завезли: разобрали там пару сараев. Девок цекульских никто не обижал…

– Значит – все хорошо? – с неопределенной интонацией произнес Черепанов. Что-то Ингенс недоговаривал…

Старший кентурион замялся:

– Ну это… – и решившись: – Корабли варварские мы упустили, Череп. Хотел дать парням передохнуть, а сегодня с утра послал Трогуса с Луцием в ту бухту, а там уже пусто!

– Угу. Нечего было до утра тянуть.

Черепанова упущенные суда не очень беспокоили.

Пускай удирают. Еще неизвестно, удерут ли. Может, их корабли данубийской флотилии по дороге перехватят. Хотя в этом случае и то, что у варваров в трюмах, достанется морякам.

Рассеянным взглядом Черепанов окинул своего кентуриона. В палатке царил полумрак, но Геннадию это не мешало. Он неплохо видел в темноте. Всем своим видом Гай Ингенс выражал раскаяние. Черепанов не стал его успокаивать. Но и наказывать кентуриона он тоже не станет.

– Ладно, иди, – разрешил Геннадий. У старшего кентуриона в лагере всегда полно работы. Это Черепанов знал по своему опыту.

Ингенс вздохнул с облегчением (не думал, что так дешево отделается), неловко поднялся, уронил что-то на землю, поднял, сунул обратно за пояс…

– Эй… что это у тебя там? – произнес принцепс вдруг изменившимся голосом.

– Да так, божок какой-то варварский… – удивленный кентурион протянул фигурку командиру. – Дурацкий, но смешной. На нашего Трогуса похож. Глянь-ка… – Гай взял лампу, поднес поближе, чтобы принцепс смог получше рассмотреть смешного божка…

М-да… Талисману тоже досталось. Помимо многочисленных царапин имелась даже корявая надпись: «Тевд Трогус-младший»… Да нет, подполковник Черепанов понимал, что надеяться не на что. Скорее всего, Буратино уже прошел через дюжину рук. И все-таки…

– Значит, убитых варваров уже закопали? – спросил принцепс, стараясь, чтобы голос его звучал ровно. Но голос все-таки дрогнул. Впрочем, Ингенс даже и подумать не мог, что командир волнуется из-за мертвых варваров.

– Так воняет же, – заметил кентурион. – Жарко.

– Ну да. А живых – повесили. Где?

– Да вдоль дороги, как всегда.

Гай Ингенс был спокоен. Потому что уверен, что эти действия командир наверняка одобрит.

Черепанов потянулся к сундучку, открыл его и бросил туда варварского божка. Ингенс удивился. Но промолчал.

– Руку дай… – сказал принцепс. Ингенс подал командиру руку, помог ему встать. Вместе они вышли из палатки. Оба часовых бодро салютовали.

Черепанов, опираясь на плечо кентуриона, отошел на десяток метров, к яме. Помочился.

Ингенс стоял рядом, аккуратно придерживая командира за рукав туники. «Как вернемся – пошлю медика, – подумал он. – Пусть даст принцепсу снотворное, пусть принцепс отдохнет, поправится…»

Мысли Ингенса были не только от заботы о командире. Гаю было приятно чувствовать себя главным в лагере.

Но в палатку они не вернулись.

– Говоришь, вдоль дороги их повесили? – сказал командир. – Пойдем-ка глянем.

– Но, принцепс, это не близко! – запротестовал старший кентурион. – Не стоит тебе…

И заткнулся. Потому что принцепс посмотрел на него тем специальным взглядом, после которого Гай Ингенс, да и любой в подразделении, моментально затыкался и делал, что сказано.

– Это – все? – спросил Черепанов, останавливаясь у последнего креста, вкопанного в землю у моста через овраг. – Или с той стороны – есть еще?

Ту сторону оврага ему было не разглядеть: обзор заслонял здоровенный склеп и пинии, тьфу, сосны. «Уже и думать по-латыни начал», – рассердился сам на себя Черепанов.

Среди распятых у дороги Коршунова не было. Некоторые лица, правда, показались подполковнику знакомыми… но эти варвары все похожи друг на друга.

– Нет, за мостом – нет, – ответил Ингенс.

– Тогда пошли обратно, – сказал Черепанов.

В голове шумело, нога разболелась… на что он, собственно, надеялся? Если Леха и был среди этих варваров, то скорее всего, он уже в земле. С его-то воинскими навыками…

Деликатно поддерживаемый старшим кентурионом, Черепанов заковылял обратно, но когда они прошли шагов пятьдесят, честный Ингенс пробубнил:

– За мостом – нету, но там, на холме, – он показал рукой, – еще висят.

Черепанов поглядел в указанном направлении. Точно, на склоне холма, за виноградником, прорисовалось еще с дюжину крестов.

– Это Луций посоветовал, – словно извиняясь, сказал кентурион. – Шутка, значит, такая. Давай, говорит, командиров ихних на почетном месте распнем. Пусть на войско свое поглядят напоследок…

Черепанов с тоской поглядел наверх. Боль в раненой ноге сразу запульсировала сильнее.

– Может, э-э-э… не надо, а, командир? Чего тебе на них смотреть? Ну варвары и варвары. А парни работу знают: вешают качественно…

– Пошли, – решительно произнес Черепанов.

И они двинулись наверх. Вернее сказать, Черепанова повлекли наверх. По пути Ингенс кликнул легионера – чтоб взял принцепса под вторую руку. Так и поднимались…

Он висел на самой макушке. Рикс варваров. Отросшие волосы закрывали пол-лица, вторая половина заросла бородой. Тем не менее Черепанов его узнал, а вот он Черепанова – нет. Присосался к влажной губке, глянул слепо…

– Раны у него серьезные? – вполголоса спросил Геннадий.

– Не очень. Крови много потерял: считай, повезло. Но сутки еще продержится. А этому, – кивок в сторону креста пониже, где обвис на ремнях еще один варвар, – совсем хорошо. До утра не дотянет.

– Угу… – Черепанов задумался, затем скомандовал легионеру с губкой: – Лицо ему протри!

Да, ошибки не было. Леха. Ну везет парню! Или, наоборот, не повезло. Ведь если бы не Черепанов, плыли бы сейчас эти готы домой, счастливые, увозя римское золото…

– Этого – снять! – сказал Черепанов, показав на Коршунова.

– Что? – не понял принцепса старший кентурион.

– Я сказал: снять! – рыкнул Геннадий. – Снять, напоить, показать лекарю. Этот варвар мне понадобится. Что-то хочешь сказать?

– Ничего, мой принцепс! – бойко отчеканил кентурион. – Будет исполнено!

– Уже лучше, – проворчал Черепанов. Ему тоже вдруг стало лучше. Как, однако, удачно все получилось. И как вовремя он очнулся…

– Что-то еще, мой принцепс?

– Еще… – Геннадий нахмурился, размышляя… – Да, еще: этого тоже сними! – Он показал на умирающего варвара. – Тоже – напоить и показать лекарю. И вообще всех, кто ранен, снять.

– Они все ранены, – заметил Ингенс.

– Всех, кто серьезно ранен! – уточнил Черепанов. – Те кто может дождаться завтрашнего дня, пускай еще повисят. Утром я решу, что с ними делать. Все ясно?

– Да, мой принцепс! Займусь, как только провожу тебя в палатку, мой принцепс!

– Прямо сейчас, – велел Черепанов. – А в палатку и без тебя найдется кому меня проводить.

Глава втораяАлексей Коршунов, он же – Аласейа, предводитель варваровБывший

– Генка… – прошептал Алексей вдруг севшим голосом. – Ты?.. Как?

– А вот так! – Геннадий Черепанов, он же принцепс одиннадцатого легиона Геннадий Павел, поднялся. Хлипкий походный стол, на который опирался подполковник, жалобно хрустнул. – Ты что же, не рад меня видеть?

Коршунов рванулся вперед – но раненая нога подвела: едва не упал. Черепанов подхватил его – и тоже скрипнул зубами. Но устоял. И Алексея удержал.

– Давай-ка присядем, – сказал он. – Сейчас у нас на двоих – две нормальные ноги. С прыжками придется повременить.

– Ты что, тоже ранен? – удивился Алексей. Черепанов, особенно сейчас, после своего внезапного превращения в римского военачальника, казался Коршунову неуязвимым и вообще неземным существом. Ну да так оно и было – летчик все-таки.

Черепанов задрал край туники – продемонстрировал забинтованное бедро.

– Ваша работа, – проворчал он.

– Ну извини.

– Зарастет. Не первая дырка и, боюсь, не последняя. – Он хлопнул в ладоши. Вошла девушка. Племянница старшины из Цекулы. Увидела Коршунова, шарахнулась…

– Не бойся, не укусит! – добродушно прогудел Черепанов. – Налей нам вина, детка, и иди погуляй.

Девушка выполнила распоряжение, стараясь при этом держаться от Алексея подальше.

– Ты что, ее поимел неудачно? – спросил подполковник.

– Я, если хочешь знать, уже месяц ни с кем не спал! – Коршунов обиделся. – Да если бы не я, им бы всем глотки перерезали…

– …Твои варвары! – вставил Черепанов. – Ну, за встречу! – и опрокинул чашу.

Коршунов тоже выпил. Вино было приторно-сладкое, с медом: римский обычай, который Алексею не нравился.

– Что морщишься! Хорошее вино! – возмутился Черепанов. – Десять денариев за кувшин. Совсем ты, брат, одичал в своей скифии. Ну рассказывай, как ты дошел до жизни такой.

– Расскажу, – кивнул Коршунов. – Только сначала вопрос: ты как, распинать меня больше не собираешься?

– А в лоб? – поинтересовался подполковник.

– Тогда давай снимай моих мужиков тоже! Или – меня обратно!

– Это что, ультиматум? – прищурился Черепанов.

– Считай, что так! И решай быстрее. Многим нужна срочная медицинская помощь. Где, кстати, моя аптечка?

– Найдем твою аптечку, – проворчал Геннадий. – Сначала скажи, почему я должен пощадить этих разбойников. Чтобы они снова устроили резню? Видел бы ты, что эти твари делают с людьми!

– Не эти! – жестко произнес Коршунов. – Эти – мои. Я привел их сюда. И делали они то, что я им приказывал. С прочими варварами можешь поступать как угодно. Но это мои люди. Я за них отвечаю. И они не устраивали резни. Тех, у кого возникало такое желание, я наказывал.

– Слышал, слышал, как ты наказываешь… – с неопределенной интонацией произнес Черепанов. – Цекульский старшина рассказывал.

Было непонятно, то ли подполковник одобряет действия Алексея, то ли осуждает.

– Решай! – твердо сказал Коршунов. – Решай, Леха. Поставь себя на мое место. Неужели ты поступил бы иначе?

– Я бы на твое место не встал, – решительно произнес Черепанов.

– Бывают обстоятельства, когда выбора нет.

– Хрена лысого! – рассердился подполковник. – У меня были обстоятельства покруче твоих. Напомни мне как-нибудь, чтобы я тебе про Африку рассказал. Чтоб ты знал, какие бывают обстоятельства!

– Ладно, ты крутой! – тоже повысил голос Коршунов. – Но я – это я! Или ты велишь снять моих парней – или возвращай меня на холм!

Черепанов хмыкнул.

– Ишь раскомандовался, – проворчал он. – Куда идем мы с Пятачком? На мясокомбинат! Да кто тебя спросит, мать твою? Ты вообще мой пленник! Захочу – продам, захочу – себе оставлю. Здесь, брат, не Питер. Здесь – рабовладельческое общество. Учил в школе? Что это ты поскучнел? Не в игрушки играем!

Коршунов мрачно глядел в пустую чашу. Такого он от Генки не ожидал.

– Вот так вот, космонавт-исследователь, – строго произнес подполковник. – Тут за базар отвечают покруче, чем у нас. Значит, говоришь, варвары твои делали то, что ты им приказывал?

– Да, – буркнул Коршунов.

– То есть за все, что они делали, отвечаешь ты?

– Да.

– То есть ты готов за это отвечать?

– Да. – Коршунов поднял голову и посмотрел прямо в глаза подполковника. – Да, я готов!

– Хорошо, – кивнул Черепанов. – Так и будет. Я сниму твоих варваров. Я уже снял кое-кого, чтобы не подох раньше этого разговора. Я подарю им жизнь. Всем, кто еще жив. Но – с двумя условиями.

Первое: отпускать таких волков домой я не могу. Они слишком опасны и наверняка захотят вернуться. Поэтому все они отныне будут служить Риму.

Второе: с этого момента за каждого из них отвечаешь ты. Лично. За их дисциплину, за их службу, за все их поведение. И если кто-то из них выкинет фортель, спрошу я с тебя. И спрошу по полной, без пощады и без поправки на нашу дружбу. Вот на этих условиях я согласен подарить им жизнь. Принимаешь?

– Да, – не колеблясь, ответил Коршунов.

– Что ж… – Черепанов положил ему на плечи широкие ладони. – Вижу, Алексей Викторович, ты кое-чему научился за это время. – Подполковник улыбнулся. – И я этому рад! Ну давай еще по одной и пойдем снимать пугала. Я хочу, чтобы каждый из них знал, кому обязан жизнью. Не повредит.

Глава третьяПринцепс Геннадий Павел Череп. Германские «рекруты»

– Я хочу, чтобы каждый из вас знал, кому обязан тем, что продолжает дышать сладким римским воздухом, а не кормит червей в выгребной яме! – неторопливо, раздельно произнес Черепанов. – Давай переводи!

Принцепс Геннадий Павел, верхом, возвышался над тройной шеренгой германцев и видел каждого из них. Чуть позади принцепса, тоже верхом, – старший кентурион Гай Ингенс и субпрефект Тевд Трогус, под чье начало Черепанов намеревался на время передать «новобранцев».

Толмач забубнил, трансформируя четкую латинскую речь в готское наречие. В принципе, Черепанов мог то же самое воспроизвести и на «варварской мове», которой владел вполне прилично, но счел это непрестижным. Будущие римские солдаты должны изъясняться на латыни.

«Будущие римские солдаты», порядка сотни готов-гревтунгов и десятка четыре герулов, перебинтованных, безоружных, в заскорузлых от крови отрепьях, выглядели, мягко говоря, непрезентабельно. И их вождь, который стоял с ними в одном строю, смотрелся не лучше. У Коршунова была возможность привести себя в порядок, но он отказался. Пусть его воины видят, что его судьба такая же, как и у них.

Черепанов отнесся к позиции друга с пониманием. Но и своей точки зрения скрывать не стал.

– Ваш рикс поручился за вас! – продолжал Черепанов, развернув коня и пустив его шагом вдоль строя свежеиспеченных рекрутов. – Он поклялся, что все вы будете служить честно и доблестно. Я ему верю, а он верит вам. Но хочу, чтобы вы все знали: за проступок любого из вас я буду спрашивать с двоих: с преступника и с вашего рикса. Так что, если кто-то думает, что рикс Аласейа не вправе решать за него, пусть скажет об этом сразу, сейчас! Есть такие?

Строй молчал.

– Очень хорошо, – одобрил принцепс Геннадий Павел. – С сегодняшнего дня вы все зачислены в состав вспомогательных войск одиннадцатого Клавдиева легиона. Claudia pia fidelis,[19] – повторил он торжественно. – Довольствие на вас будет выписано также с сегодняшнего дня. Жалованье – с того дня, когда вы принесете присягу императору и аквиле одиннадцатого легиона. Размер жалованья вам сообщит старший кентурион Гай Ингенс… – Кентурион Ингенс медленно, важно наклонил голову, – а получать его – на всех, а затем распределять между вами будет ваш сигнифер, коим – до получения вашим отрядом своего штандарта-сигнума – будет ваш рикс Аласейа, именуемый отныне Алексием Виктором. Вашим командиром – до получения сигнума – станет субпрефект Тевд Трогус (Трогус поднял правую руку). Он командовал алой ауксилариев, которая не позволила вам уйти от возмездия Рима. Возможно, кое-кто из вас затаил обиду на славных римских воинов и полагает, что пролитая кровь требует мщения. Есть такие?

Никто не отозвался. Вероятно, потому, что взгляд принцепса не сулил желающим отомстить ничего хорошего. А снова становиться придорожным «украшением» никому не хотелось.

– Очень хорошо, – одобрил Черепанов. – Римский порядок запрещает римским солдатам убивать или калечить друг друга. За эти проступки виновные наказываются очень сурово. Все серьезные претензии между вами разбирают ваши командиры. Если они не справятся, этим займусь я лично! Кое-кто из вас, насколько мне известно, уже служил Риму. Можете обращаться к ним за советами. Хотя лично я не стал бы прислушиваться к советам тех, кто, зная, что есть Рим, рискнул стать его врагом. Но, возможно, им не повезло и служили они не под теми штандартами, а командовали ими не слишком достойные командиры. Сейчас же вам всем повезло. Вы все станете не просто солдатами Рима, а будете служить под началом самого главнокомандующего Максимина. Слыхали о нем?

На этот раз раздалось несколько утвердительных возгласов. Среди варваров Максимин был весьма известной личностью. Куда более известной, чем нынешние августы Александр Север и Мамея.

– Очень хорошо! Служите честно и храбро – и ваша верность Риму будет вознаграждена. Это я вам обещаю, а если я, принцепс Геннадий Павел Череп что-то обещаю, то так оно и будет…

– Если бы не ты, хрен бы ваши римляне нас поймали! – заявил Коршунов.

Вместе с Черепановым они удобно разместились на мешках с шерстью, уложенных на дно фургона. На хорошей римской дороге даже в безрессорной повозке ехать было достаточно комфортно. Лучше, чем в седле. И раны не беспокоили. Особенно после того, как среди трофеев они отыскали аптечку Коршунова и сделали пару инъекций. Еще одну дозу вкатили Ахвизре, у которого началась горячка. Возможно, этим спасли ему жизнь. Впрочем, древние германцы оказались на диво крепким народом. Генофонд, не истощенный цивилизацией.

Ехали с удобством, в голове колонны, чтоб не дышать пылью, убрав боковины фургона, но оставив крышу, защищающую от солнца. Вокруг лежала страна, которую позже назовут Болгарией.

Не без гордости Коршунов поведал о своих приключениях. Черепанов, в принципе, всё одобрил. И даже согласился, что у Алексея были все шансы вывести своих варваров из-под удара.

– Но, – заметил он, – вряд ли тебе, Леха, хватило бы ума остановиться. На следующий год ты заявился бы снова – и получил по репе.

– На следующий год я бы поставил своего царя в Боспоре, поднял всех варваров по ту сторону Дуная, а сюда привел бы не пять, а пятьдесят тысяч воинов.

– Да их всего тысяч двести, твоих германцев! – возразил Черепанов.

Коршунов пожал плечами:

– Может быть. Но почему только германцы? Есть еще сарматы, бораны, аланы… да мало ли кто! Размер моего войска – вопрос моей личной популярности.

– Справедливо, – кивнул Черепанов. – Но не для всех. Сарматы, например, пойдут только за своим родовым вождем. В первом фракийском – четыре сарматские алы. Максимин с ними еще в мидии воевал. Так что я знаю, что говорю.

– Да мне без разницы, – сказал Коршунов. – Пускай идут за родовым вождем. Лишь бы вождь этот шел за мной.

– А ты заматерел, – не без удовольствия произнес Черепанов.

– Такая жизнь. Положение обязывает. – Последнюю фразу Коршунов произнес по-латыни. – Я, кстати, и женат теперь. Даже дважды.

– Это как?

– Помнишь ту рыженькую, дочку Фретилы? Теперь моя главная жена.

– Поздравляю. А вторая?

– А вторая – любимая. Вот слушай…

И Коршунов поведал другу историю своей любви и всего, что ей сопутствовало.

– Вообще-то я намерен за ней послать, – сказал он в заключение. – Думаю, она обрадуется, узнав, что я теперь буду воевать за Рим, а не против. Она – изрядная патриотка.

– Советую тебе не торопиться, – сказал Черепанов. – Девушки и здесь отменные. Зачем в Тулу самовар выписывать? И кто тогда за имением твоим присматривать будет?

– Да хрен с ним, с имением!

– Ну не скажи…

Тут они посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Черт! Леха! Я уже, считай, год по-русски не говорил!

– А я говорил! – с гордостью заявил Коршунов. – С Настей. И с боранами крымскими. Ну так что, поможешь мне человека за ней послать?

– Леха, какой человек! – воскликнул Черепанов. – Ты в Риме! – и добавил с гордостью: – Здесь существует почта. Пошлем письмо – и все дела.

– Отлично! Организуешь?

– Без проблем! – Черепанов привстал: – эй, там! Позовите Мелантия Ингенса!

– Луций, – сказал подполковник, когда кентурион подъехал к повозке. – Алексий хочет отправить письмо жене, в Херсон. Позвать ее сюда, в Мезию. Организуй.

– Организовать можно, – степенно произнес Ингенс-средний. – Только я не советую. Сейчас в море неспокойно. Пираты. Я слыхал: буквально милях в восьмидесяти от устья Данубия, чуть ли не под носом данубийской флотилии, утопили нашу бирему, а купцов ограбили вчистую, хорошо не убили. И варвары… хм-м… ну, может, варвары твою жену и не тронут…

– Спасибо за предупреждение, Мелантий, – поблагодарил Коршунов. – Тогда не одно письмо, а два. Второе – моему другу, боранскому риксу Крикше. Он позаботится, чтобы моя жена плыла не на первом попавшемся корабле, а с хорошим конвоем.

– Твой друг – боранский рикс? – удивился Мелантий. – Но вы же германцы! Неужели германцы теперь дружат с боранами? Это плохо для Империи, – сказал он озабоченно. – Верно, принцепс? Вот и Трогус говорил: слыхал от купцов, что бораны обчистили Питиунд. А раньше мирными были…

– Это он выпотрошил Питиунд. – Черепанов похлопал Коршунова по плечу. – И с боранским риксом тоже дружат не германцы, а наш новый соратник Алексий Виктор. Так что, думаю я, союза германцев и боранов можно пока не опасаться.

– Не уверен, – возразил Коршунов. – Идея была не моя – одного герула. Скулди.

– Это тот, которого ты поставил опционом? – улыбнулся Черепанов. – Видишь, мелантий, каких толковых солдат приобрел наш Август.

– К во ронам Августа! – воскликнул Мелантий. – А вот Максимину это понравится. То, что ты изменил своему правилу вешать варваров.

– Не изменил, – проворчал Черепанов. – Нет правил без исключений.

– Наш принцепс – философ! – с гордостью произнес Мелантий. – А с кем ты еще дружишь, опцион Алексий?

– С сарматами, – сказал Коршунов. – Кое с кем из гепидов…

– А с алеманнами?

Коршунов покачал головой.

– Это хорошо, – сказал Ингенс-средний.

– Почему?

– Потому что этой осенью Максимин собирается задать им трепку, – с неудовольствием произнес Черепанов.

– Тебе это не по нраву? – удивился Мелантий.

– Мне не по нраву то, что об этом знает каждый легионер по эту сторону Данубия, – заявил Черепанов. – Всё. Езжай к своей кентурии. Завтра Алексий отдаст тебе письма.

– Умник, – проворчал подполковник, когда Ингенс-средний отъехал. – Каждый, блин, кентурион теперь стратег.

– А что в этом плохого? – удивился Коршунов.

– Болтают много. Все в этой армии много болтают. Никакого понятия о секретности.

– Ты еще первый отдел здесь организуй! – сыронизировал Коршунов.

– Придет время – организую, – совершенно серьезно ответил Черепанов. – И разведку поставлю как надо. Чтобы такие, как ты, не разводили нас так по-детски. Это очень хорошо, Леха, что мы с тобой встретились. Очень полезную ты мне информацию принес.

– А я уж, дурак, подумал, что ты меня видеть рад! – усмехнулся Коршунов.

– Точно – дурак. Нам здесь жить, Леха. По крайней мере надо быть готовым к тому, что домой мы никогда не вернемся.

– Похоже, ты больше обратно не рвешься, – заметил Коршунов. – Тоже женился, что ли?

– Ну до этого пока не дошло, – уклончиво ответил Геннадий.

– И кто она?

– Дочка здешнего консуляра,[20] Антонина Гордиана-младшего, Корнелия Преста.

– Серьезно? Голубая кровь?

– Угу. Даже царская – по прабабке. И минимум полтыщи лет благородных предков.

– Круто! Она хоть красивая?

– Ты поухмыляйся еще – враз по зубам получишь! – посулил Черепанов, демонстрируя кулак.

– Ну прости! – с покаянным видом проговорил Алексей. – Не знал, что у вас так серьезно. А родители ее как, не против?

– А хрен его знает. С папашей мы вроде в приличных отношениях… Но они и впрямь – крутая аристократия. Дед ее вообще проконсул Африки. В общем, проблемы могут быть…

– А сама девушка?

– Мы переписываемся, – скромно ответил принцепс.

– А сколько ей лет? – полюбопытствовал Алексей.

– Восемнадцать. Будет.

«Надо же, – подумал Коршунов. – Грозный подполковник Черепанов состоит в переписке с семнадцатилетней девчонкой. Романтика!»

Впрочем, вслух Алексей сказал другое:

– А она хоть в курсе твоего отношения к ней?

– Ну, в принципе, наверное, да.

– Ну ты, принцепс, даешь! – сказал Коршунов. – Легких путей не ищешь.

– Ты – тоже. А скажи: парнишка этот, как его, Книва, что с ним?

– Живой. Я его очень вовремя отослал домой. Не пустым. Кстати, если тебе нужны деньги, имей в виду: я здесь хорошо поднялся. У меня даже трирема есть. Правда, трофейная, – уточнил он. – Твое руководство может конфисковать, если увидит. Но ее можно перекрасить. И замаскировать. Организовать ей, скажем, приписку в феодосийском порту. У меня в Боспоре хорошие связи.

– Там сейчас, по-моему, что-то типа гражданской войны?

– Угу. Мы с претендентом, его Фарсанзом зовут, в союзе.

– Наш пострел везде поспел, – проворчал Черепанов. – Я тебя об одном прошу: когда буду представлять тебя начальству – помалкивай.

– Ну я же не идиот! – обиделся Коршунов. – Кстати, один из тех, кого ты великодушно помиловал, – Сигисбарн, Книвин старший братан. А самый старший братан – Агилмунд – вообще моя правая рука. Надежнейший мужик.

– Это он в Цекуле твоего оппонента зарубил? – осведомился Черепанов.

– Нет, другой. Ахвизра. Помнишь другого парня, Нидаду, которого на болоте перед нашим спускаемым аппаратом зарезали? Ахвизра – его старший брат. И мой лучший разведчик. Вы с ним наверняка подружитесь…

– Так! – прервал его Черепанов. – Давай-ка определимся, Леха. Дружить я буду с тобой. По старой памяти. Все остальные – мои солдаты. И только так. И если кто-то из твоих парней решит, что мы с ним в приятелях – по старой памяти, я его круто разочарую. Есть такое слово – субординация. Может, слыхал?

Глава четвертаяАгилмунд, Сигисбарн и прочие варвары

– Это же Гееннах! – возбужденно воскликнул Сигисбарн. – Я его узнал!

– Тот самый, кого захватили квеманы? – уточнил Агилмунд.

– Он! Я знаю! Я с ним боролся!

Оба брата шли в конце обоза, рядом с повозкой, на которой лежал Ахвизра.

– Значит, прав был Овида-жрец, когда сказал: не совладать квеманам с таким, как Гееннах, – степенно ответил Агилмунд. – Это удача Аласейи привела к нам Гееннаха.

– Хороша удача! – возмутился Ахвизра и даже привстал, несмотря на слабость. – Скулди говорит: это Гееннах, которого теперь зовут принцепсом, погнался за нами. Если бы не он, мы бы уже плыли домой. Вместе с добычей! – сказал – и откинулся на солому, тяжело дыша. Хоть и поправлялся Ахвизра, но был еще очень слаб.

– Никто не ведает, что нам назначили боги, – неторопливо произнес Агилмунд. – Может, это удача для нас, что ромляне нас победили. Ведь мы теперь сами стали ромлянами, а все знают: никого нет богаче ромлян. Посмотри вокруг: как богато живут здешние землепашцы. А ведь они даже не воины. Они – никто. Покажи им копье – и они тут же упадут на колени, отдадут тебе добро и женщин и будут счастливы, если их не убьют. А Гееннах у ромлян – большой вождь. Скулди говорил с его воинами, и те сказали: Гееннаха привечают самые важные ромлянские риксы. Даже самый главный ромлянин, императрикс, говорил с ним как с равным. Ничего не было у Гееннаха, когда он пришел в Рим. Год прошел всего, а как Гееннах возвысился. Велики его достоинства, а удача его еще больше. Так сказал Скулди, а я ему верю, потому что Скулди уже служил у ромлян и умеет узнать правду.

– Верно говоришь, Агилмунд, – слабым голосом произнес Ахвизра. – Но ведь как вышло: была у нашего Аласейи удача, а теперь ее нет. Съела ее удача Гееннаха.

– А я иначе думаю, – возразил Агилмунд. – Не враг Гееннах нашему Аласейе, а родич. Потому не съела его удача удачу Гееннаха, а присоединила к себе. Как великий рикс присоединяет к себе дружину своего родича послабее. Но от этого родич тот только сильнее становится, ведь большим войском и добра больше добудешь, и славу бо льшую, и враги, прежде грозные, от большого войска бегут в страхе. Мудр Аласейа и хитер. Но еще мудрее и хитрее Гееннах. Слыхал я: и от квеманов он с большой славой ушел: богов их пожег. И никто не сумел ему отомстить: ни боги, ни люди.

– Разве квеманы – люди? – пренебрежительно пробормотал Ахвизра, но Агилмунд не стал отвечать на эти слова. – Я так мыслю, – сказал он. – Не ромлянам теперь будет служить Аласейа, а другу своему Гееннаху. А мы будем служить Аласейе – и великую славу добудем.

– А как же клятва, которую мы должны принести ромлянским богам и императриксу? – вмешался Сигисбарн.

– Ромлянских богов на ромлянской земле следует жаловать, – степенно изрек Агилмунд. – Они на нас и без того сердиты: храмы их мы грабили. Но и понять они должны: как ихние храмы не грабить, ежели там всякие богатства сокрыты.

– Ничё! – подал голос Ахвизра. – Вона Гееннах квеманских богов прям у них дома пожег. И квеманов затем побил несчетно, и капище их ограбил, и здесь, у ромлян, великим вождем стал. И даже нашего Аласейю удачей перевеличил!

– А я так думаю: или за Гееннахом бог сильный стоит, или сам Гееннах все же бог, а не герой, как Овида сказал, – заявил Сигисбарн.

– А я вот вспомнил, что Книве на капище боги открыли, – проговорил Ахвизра. – Когда в иной мир попал. Где пусто: лишь воды морские. И стоял Книва на воде ровной, хотя вокруг волны кипели. И тень на него падала: как от крыла. И небо было цвета огня и снега, снега и крови. Небо Байконура. И бог Аласейи и Гееннаха говорил ему что-то… а может, то был сам Гееннах?

– Эх-х, – вздохнул Сигисбарн. – Нет с нами ни Овиды-жреца, ни Травстилы… даже Одохара нет. Но ты, брат Агилмунд, ведь тоже почти что рикс. Ты еще не научился невидимое прозревать?

Агилмунд покачал головой.

– Аласейа может, – сказал он. – Помнишь, Сигисбарн, что он нам на кресте говорил? «Верь мне, Агилмунд! Я – Аласейа, пришедший с неба, я видел богов и разговаривал с ними! И я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, и отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю!» Так сказал Аласейа. Значит, умеет прозревать невидимое наш рикс!

– А я так не думаю, – возразил Ахвизра, которому историю эту не однажды уж рассказали. – Ведь что сказал Аласейа: «Через несколько дней ты, Агилмунд, отправишься к своим богам!» А ты живой!

– Если… – сказал Сигисбарн.

– Что «если»? – спросил Ахвизра.

– Аласейа сказал: «Я говорю тебе: боги отличат настоящих воинов, какой бы ни была их смерть! Так что если через несколько дней умрешь ты, Агилмунд, то отправишься прямо к своим богам! Это я тебе обещаю». «Если». Именно так он сказал. Ты знаешь, Агилмунд, я все хорошо запоминаю.

– А верно! – воскликнул Агилмунд. – Так он и сказал! Верно! Прозревает невидимое Аласейа! Помните? Хотел ведь Аласейа домой возвращаться! Знал, что побьют нас. И Книву тоже домой отправил, хотя не хотел того Книва. А ведь пошел бы Книва с нами, его бы точно убили!

– Верно, убили бы Книву! – подтвердил Ахвизра. – Всех убили, кто молодой. Один вот Сигисбарн живой, потому что ты его прикрывал, Агилмунд. А был бы с вами Книва, погибли бы вы все, потому что даже такому воину, как ты, друг мой, в той сече двоих не уберечь.

– Значит, не простой рикс Аласейа, родич наш, – сказал Агилмунд. – Он даже смерть своим волшебством изгнать может. Он ведь и от тебя смерть прогнал, Ахвизра. Так же, как от того молодого сармата, помнишь? И внимают ему – не как простому риксу. И бораны его слушаются, и даже этот боспорский царь Фарсанз…

– Фарсанз – не царь еще… – уточнил Ахвизра. – И не так уж хорош родич твой, как ты говоришь. С мечом управляется не лучше Сигисбарна. А тиви его, Анастасия, чернява и мнит о себе много!

– А я думаю: ни к чему Аласейе на мечах лучше всех биться, – сказал Агилмунд. – И без того он лучших воинов побеждает. Комозика победил? Победил. А брат его Диникей? Только он против Аласейи встал – и мертв.

– Диникея я убил, – без всякой гордости сказал Ахвизра.

– Убил ты, верно. Но хотел ли ты его убивать?

Ахвизра покачал головой.

– Нет. По обычаю Аласейа сам должен был его убить. Сам не знаю, почему я убил Диникея. Подумалось мне: не прав Диникей. И правильно будет убить. А тут и говорит мне Аласейа: «Убей его, Ахвизра». И я убил. И знаешь, Агилмунд, – от возбуждения Ахвизра приподнялся и даже попытался сесть, – так легко мне было убивать Диникея, словно не опытный воин предо мной был, а такой вот молодой, как он. – Ахвизра показал на Сигисбарна. – И еще я сейчас подумал: все, что ни скажет Аласейа, все, что ни сделаем мы для него, – так легко и славно получается. И всегда так было. Помнишь, как мы квеманов побили?

– Помню, – кивнул Агилмунд. – Так и есть все, как ты говоришь. Только ты лучше лежи, Ахвизра. Хоть и отогнал от тебя смерть Аласейа, но сил в тебе совсем немного. Лучше ты поспи, а мы с Сигисбарном к нашим пойдем. Скажу им, что мы решили.

– За Аласейей идти… – прошептал Ахвизра, у которого и впрямь совсем сил не было.

– Да! – торжественно произнес Агилмунд. – Хоть в Рим, хоть в Валхаллу!

– Лучше сначала – в Рим, – сказал Ахвизра и тихонько рассмеялся.

Глава пятая,в которой Алексей Коршунов, он же – рикс варваров Аласейа, знакомитсяс самим «главнокомандующим данубийким фронтом» Гаем Юлием Вером Максимином, по прозвищу Фракиец

Май девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия. Летний лагерь XI легиона

В расположение летнего лагеря одиннадцатого Клавдиева легиона мобильное подразделение принцепса Геннадия, доукомплектованное рекрутами-варварами, прибыло утром двадцать третьего дня месяца июня, в канун римского праздника Форс Фортуна.[21]

Ни Аптуса, ни трибуна-Латиклавия Деменция Зимы в расположении не было. Был префект лагеря Децим Флор, к которому Черепанов и отправился докладывать о результатах «экспедиции». Поскольку общаться с легатом одиннадцатого благородным Дидием Цейонием Метеллом у Геннадия не было ни малейшего желания.

Префект Флор принял доклад с полным одобрением. А затем огорошил новостью: нынче к вечеру в лагерь прибывает сам. Желает, понимаешь, главнокомандующий отпраздновать Форс Фортуна с одиннадцатым Клавдиевым (от коего в лагере сейчас – четыре когорты, вернее, пять, считая Черепановскую), а затем, вместе с шестью когортами первого Фракийского (которые придут с Максимином) посетить «варварскую» сторону Данубия, укрепив тем самым преданность союзников и проверив, не планируют ли «несоюзные» племена очередной наезд. Визит был реакцией главнокомандующего на паническое послание наместника Нижней Мезии Туллия Менофила: дескать, совсем, варвары замучили!

Сообщая об этом, префект Флор высказался насчет наместника искусно и уничижительно: оно, конечно, Максимина в армии жаловали, но он был из тех «любимых» военачальников, коих лучше любить заочно. Уж больно нравом крут.

Вернувшись от начальства, Черепанов немедленно вызвал в свою палатку братьев Ингенсов, Трогуса и Коршунова.

– Завтра здесь будет фракиец, – сообщил он.

Квадратные физиономии Ингенсов выразили радость, лицо Трогуса – озабоченность, а Коршунова – заинтересованность.

– Нечего лыбиться! – рыкнул Черепанов братьям. – Вы со своими людьми разобрались?

– А как же! – ответил за всех Ингенс-старший.

– А с новобранцами?

– Ну это… – промямлил кентурион Гай.

– Вот именно! Даю вам всем, включая и тебя, – черепановский палец указал на Коршунова, – два часа.[22] Разместить всех, экипировать и поставить на довольствие. Алексей! Пока без записи. Скажете либрариям[23] – под мою ответственность. К прибытию Максимина все будет оформлено как надо. С квестором[24] я тоже договорюсь. Помощников возьмите из своих. Потолковее. Действуйте.

Братья покинули палатку, и Черепанов повернулся к оставшимся: Коршунову и Трогусу.

– Алексей! Я рассчитывал, что у меня будет время, чтобы без спешки сформировать из вас боевое подразделение. Но времени нет. Твоя задача: во-первых, объяснить своим безбашенным, что дело очень серьезно. Фракиец, если ему не понравится «пополнение», вполне может снова сделать из вас придорожные вороньи кормушки. Так что дурацких вопросов не задавать, делать все, что скажет вот он (кивок на Трогуса), в данный момент – ваш непосредственный командир. Из твоих бойцов я намерен сформировать две кентурии – по римскому образцу. Ты будешь кентурионом первой, а твой Герул, тот, что уже служил Риму, возьмет вторую.

– Я бы хотел поставить Агилмунда… – заикнулся Коршунов.

– Меня не волнует, что ты хотел! – рявкнул Черепанов. И добавил помягче: – Агилмунда возьмешь к себе – опционом. Потом разберемся. Трогус! Составить списки рекрутов. Разобраться с медициной: кто – в строю, кто – на лечении. Но обмундирование получить на всех и всех записать. Открыть таблички-формуляры на каждого и представить мне.

Через два часа – построение на форуме. Тех, кто не может ходить, – доставить на носилках. Будем приносить присягу орлу легиона. Этим займусь я лично. Действуйте! Если будут проблемы – мой бенефектарий[25] будет знать, где меня найти.

Алексей замешкался, намереваясь задать пару вопросов, но Тевд Трогус решительно потянул его наружу:

– Давай-давай, варвар! Тут у нас – не там. Тут – римская армия. Здесь работают ногами, а не языком!

Черепанов усмехнулся.

«Вот так, Леха, – подумал он. – Здесь у нас не тут. Рикс варваров – это, конечно, круто, но до хорошего кентуриона тебе еще служить и служить!»

– Клянусь Юпитером! И это – скифы? – Максимин Фракиец издал такой звук, что ему позавидовала бы любая буккина.[26]

Трогус – на правом фланге строя – ухмылялся во все двадцать шесть оставшихся зубов. Это была его идея: постричь и побрить варварское воинство. Многим, правда, это не понравилось, но новоиспеченный кентурион Алексий сказал: надо – и две дюжины цирюльников одиннадцатого легиона принялись за дело. Зато теперь эти бравые ребята смотрелись как надо. Даже лучше настоящих легионеров, потому что были куда крупнее и осанистее.

– Виват милитари магистр Максимин Германик! – рявкнули полторы сотни глоток.

Максимин захохотал. Ему понравилось. Командующий данубийской армией любил, когда его называли «магистром». И еще больше ему нравилось, слышать прозвище «Германик», то бишь «победитель германцев». Особенно – из уст самих германцев, которые, впрочем, никогда не отождествляли себя ни с термином «германец», ни с прочими племенами, коих склонные к обобщениям римляне именовали этим словом.

Надо сказать, что не только новобранцы произвели впечатление на Максимина, но и сам командующий просто-таки поразил и уцелевших воинов Коршунова, и его самого. Задирая голову, Алексей смотрел на шагающего вдоль строя человека-башню, и ему даже не верилось, что перед ним – живой человек. Верхушка легатского гребня на шлеме Максимина возвышалась над поперечным кентурионовским гребнем Коршунова (Генка подарил ему свой старый шлем) почти на метр. Вдобавок, несмотря на свой гигантский рост и немалый возраст, римский командующий, в отличие от большинства действительно высоких людей, сложен был очень неплохо. Не хуже Коршунова. Но когда человек-башня, наклонившись, навис над Алексеем, тому вдруг стало страшно. Что-то божественно-неумолимое было в чертах этого крупного загорелого лица. Пронзительный живой взгляд из-под тяжелых каменных век монумента.

– Твое имя? – прогромыхал сверху бас командующего.

– Алексей Виктор!

– Ты знаешь латынь?

– Да, немного… – Коршунов заколебался, не зная, как обращаться к гиганту. – Немного понимаю и говорю, Август…

– Как ты меня назвал, варвар с неварварским именем? – прорычал командующий.

– Август!

«Главное, – напутствовал Коршунова Геннадий, – не выказывать сомнений и страха. Он этого не любит более всего».

– Август, величайший[27]… прости, я не очень хорошо знаю латынь.

– Да! Не очень хорошо. Больше так ко мне не обращайся. Разрешаю звать меня Максимином. Это почти то же самое, верно? – Командующий повернулся и поглядел на свою свиту. Свита безмолвствовала. Легат одиннадцатого Клавдиева Дидий Цейоний Метелл опустил глаза и поджал губы. Можно было не сомневаться: на первой же императорской аудиенции легат донесет об этом эпизоде Александру Северу и его соправительнице-матери.

– Этот дружок Черепа Алексий – под стать своему покровителю, – прошептал префекту Флору приехавший вместе с Максимином трибун-Латиклавий одиннадцатого Деменций Зима. – С ходу угодил в любимчики фракийца. Интересно, бороться он тоже умеет? Если так, фракиец наверняка утвердит его в звании кентуриона. Цейоний уже утвердил. Наш легат был в восторге от того, что Череп наконец перестал вешать варваров. Небось хотел доложить: я, мол, перевоспитал самого свирепого кентуриона по эту сторону Данубия.

– Ха-ха! И каково ему теперь? Когда поднятый им в кентурионы варвар нарек Максимина Августом? – развеселился трибун-Латиклавий. – готов заложиться на полсотни: месяца не пройдет, как Мамея узнает, что фракийца назвали Августом и ему эта титулатура понравилась.

– Готов заложиться на две сотни, что через неделю половина легионеров армии будет знать, что варвар, который в прошлом году выпотрошил Питиунд, а в этом ограбил половину Нижней Мезии, нарек фракийца Августом, – сказал префект Флор.

– Я не настолько глуп, чтобы отдать тебе свои деньги, – усмехнулся Деменций Зима. – Хотя насчет половины Мезии ты преувеличил.

– Ничуть. Более того, он ограбил бы и вторую половину, если бы не Череп. И это наверняка стоило бы нашему Цейонию легатства. Наместник Туллий Менофил съел бы его с потрохами. Иногда я даже жалею, что поддержал весной идею Черепа. Избавиться от цейония – большое искушение.

– Половины Мезии это не стоит, – сказал трибун-Латиклавий. – Тем более что император может прислать нам еще большего идиота. Эх! Много бы я дал, чтобы слова варвара оказались пророческими!

– Пожалуй. Хотя думаю я: Максимин стал бы еще более жестоким, чем Каракалл.[28]

– Чем плох Каракалл? Он многое сделал для армии. И еще больше мог сделать для Рима, если бы его не зарезали.

– Вот именно! – многозначительно произнес префект Децим Флор.

Вечером Максимин вызвал Черепанова к себе.

– Мне понравился твой сородич, – сразу заявил командующий. – Он ведь твой сородич, и только поэтому ты не вздернул его и остальных, как раньше?

Черепанов хмыкнул. Ну да, чему тут удивляться. Разумеется, у фракийца есть осведомители. В том числе и в Черепановском подразделении.

– Ты, как всегда, прав, мой легат, – согласился Геннадий. – А я?

– Ты тоже.

Максимин лежал на широком удобном ложе, опираясь на локоть и прихлебывал из кубка. Черепанову, сидевшему на складном стуле, выпить не предложил.

– Августы расположены к тебе, но их терпение могло закончиться в любой момент, – пробасил командующий. – А я сейчас не хочу ссориться с императором. Мне нужно его согласие на военные действия по ту сторону Данубия. Мне это важнее, чем кровожадность какого-то там принцепса, ты понял?

– Да, мой легат. Я понял: ты одобряешь мои действия.

– Одобряю. Но не понимаю, почему ты сформировал из них регулярные кентурии, а не отряд вспомогательных войск. Эти скифы воюют по-своему, но воюют совсем неплохо. Клянусь Марсом, если бы не ты – они бы ушли безнаказанными! На! – Он протянул Коршунову кубок. – Глотни, Череп! Ты будешь вознагражден!

Вино было густое и терпкое. Хорошее вино – Максимин понимал в этом толк.

– Я не собираюсь использовать их в качестве обычных солдат, – сказал Черепанов. – Ты прав: это неэффективно. И намерен сформировать из них… – Геннадий задумался: как сказать по-латыни «спецназ»? – Я намерен использовать их в тех боевых действиях, где требуются быстрота и скрытность. Эти парни совершили два значительных перехода по Мезийской земле – и сумели остаться необнаруженными. Ты слыхал об этом?

– Что-то такое слыхал. Это важно?

– Безусловно. Провести тысячное войско по обжитой, к тому же неизвестной территории – и остаться незамеченными – это искусство. Представь, каковы они будут, если их забросить… то есть отправить на ту сторону, в леса, которые им более привычны. Что будет?

– Скорее всего, они перебегут к нашим врагам, – хмыкнул Максимин. – Вспомогательные войска следует использовать, но доверять им нельзя.

– Нельзя, – согласился Черепанов. – но в данном случае – можно. Потому что их вождю, Алексию Виктору, я доверяю полностью, а он умеет с ними управляться. Более того, я намерен попросить его навербовать еще несколько сотен варваров – из числа тех же готов-гревтунгов.

– Дай сюда кубок! – потребовал Максимин. – Почему – несколько сотен? Несколько тысяч! Столько, сколько он сможет.

– А деньги?

– Деньги будут! – уверенно ответил командующий. – У наместника Туллия целый фонд – на подкуп варваров. Я его аннексирую – и этого хватит на содержание десяти тысяч наемников в течение года.

– Думаешь, Туллий Менофил согласится?

– А куда денется! – Максимин запрокинул голову и выплеснул в пасть оставшееся в кубе вино: эффектное зрелище. – Я еще четверть налоговой казны из него вытрясу! И пусть попробует не дать! Но все-таки зачем ты сделал из своих скифов легионеров? Надеюсь, не только для того, чтобы нацепить на палец своего дружка золотой перстень кентуриона?

– Не только! – Черепанов засмеялся. – Пусть поучатся правильному строю. Но главное: я хочу, чтобы эти дикие скифы поняли, что такое дисциплина. А усваивать это лучше всего именно в регулярном строю. Мой пил[29] Гай Ингенс лично займется ими. Ты одобряешь?

– Делай, что считаешь нужным. Это твои люди. А если к следующей весне ты и твой сородич дадите мне хотя бы тысячу готовых в бою скифов, ты узнаешь, что такое щедрость Гая Юлия Вера Максимина! – и, понизив голос: – Ты понял, лев?

– Да, – ответил Черепанов, тоже вполголоса, чтобы снаружи не услышали, – да, Бегущий По Солнцу, я тебя понял.

Глава шестаяАнастасия Фока. Возвращение на родину

Четвертое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Провинция Нижняя Мезия. Город Томы[30]

С борта боспорского судна с греческим названием «Любимец Посейдона» Анастасия смотрела на гавань римского города Томы. Настоящую римскую гавань, с башней маяка, длинными пирсами, корабельными сараями и волнозащитными стенами, укрывающими суда от непогоды. Смотрела на две либурны,[31] охранявшие вход в гавань, на сторожевые башни из аккуратных каменных блоков, на аккуратные дома, разделенные аккуратными линиями улиц. Она видела термы, и форум, и храм Нептуна, а за ним – круглое строение цирка. И фигурки людей в знакомой одежде.

Небольшая гавань и небольшой город, если сравнить с ее родной Антиохией Сирийской. Но все же настоящий римский город, свой …

Как же все хорошо закончилось, подумала Анастасия. Она снова дома. И больше не будет варваров. Никаких варваров, кроме одного. Ее собственного.

Оба больших паруса были спущены. Судно, теряя скорость, скользило по зеленой воде. Опытный кормчий с идеальной точностью вывел корабль к самому началу пирса. Палубные перебросили через борт мешки с шерстью. Мягкий удар – и там, на причале, уже ловят концы, просмоленные канаты, подтягивают судно в пирсу.

Широкий крутой трап с веревочными перильцами соскользнул вниз.

Там, на пирсе, уже толпились портовые: носильщики, перекупщики, пара таможенных чиновников…

Анастасия знала, что ее Алексия здесь нет. Он ведь даже не знает, на каком корабле она приплывает. И все-таки искала его в толпе…

Капитан, боспорский грек из Феодосии, самолично помог ей сойти на берег. Затем двое палубных снесли ее сундуки и очень аккуратно поставили на каменный пирс.

Анастасия привлекла внимание многих. Не только потому, что красива. Она была одета как римлянка, причем богатая римлянка, даже ее прическа была безукоризненна. Но приплыла на варварском корабле. Одна.

Таможенники тоже глазели на нее. А капитан замешкался.

– Может, домна пожелает нанять носилки? Я могу послать… – предложил он, впервые назвав Анастасию домной, госпожой – на римский лад. – И поискать подходящее жилье: инсулу или дом?

– Нет. Носилок не нужно. Я хочу прогуляться пешком. И жилье искать тоже не нужно. Тут наверняка есть гостиница. Поручи своим людям доставить мои вещи туда. Я им заплачу.

– Нет нужды, – улыбнулся капитан. – Сам Фарсанз поручил мне позаботиться о тебе. Не нужно денег. Ты, ты и ты, берите вещи домны и проводите ее в «Морской Конек».

«Морской Конек» – небольшая, типично римская гостиница, состоящая из двух соединенных под прямым углом двухэтажных зданий, с квадратным двором, окруженным высокой кирпичной оградой. Посреди двора – чистого, вымощенного цветной плиткой, – маленький фонтан с бронзовыми нимфой и сатиром.

– Домне угодно взять комнату? – угодливый хозяин спешил Анастасии навстречу, с безошибочностью истинного трактирщика распознав богатую гостью.

– Две. – Анастасия шагнула в тень портика. Ей, от природы смуглой, придется особо беречь лицо от солнца, чтобы обрести бледность, подобающую госпоже. – И пришли мне рабыню, умеющую укладывать волосы, делать массаж и умащивать благовониями. Мне нужна спутница в термах. Есть у тебя такая?

– Найдется. Домна желает посмотреть комнаты?

– Полагаюсь на тебя, – ответила Анастасия.

– Трапеза?

– Не сейчас. Пусть мне соберут легкий завтрак: хлеб, фрукты, фаршированные финики, кувшин мульсума.[32] Всё – в корзинку. Это я возьму с собой. Пусть мои вещи поднимут наверх… надеюсь, у тебя не воруют?

– Как можно, домна!

– Как тебя зовут?

– Публий, благородная госпожа. Позволено ли мне узнать, как к тебе обращаться?

– Домна Анастасия Фока.

Трактирщик наверняка осведомитель, но это, полагала Анастасия, не имеет значения. Алексий теперь – кентурион римской армии. Следовательно, Анастасия теперь – жена офицера-всадника.[33] Так что ее прежнее положение и все, что она делала до сих пор, – в прошлом.

Анастасия улыбнулась и достала из кошелька золотой боспорской чеканки:

– Возьми. И займись делом. Я полчаса назад сошла с корабля и желаю поскорее смыть с себя соль.

– Бегу, домна.

Он махнул рукой сопровождающим Анастасию морякам: следуйте за мной – и исчез в доме.

А минутой позже рядом с Анастасией появился мальчик-раб с зонтом и самосской[34] чашей, наполненной виноградными кистями.

– Хозяин прислал домне, – объявил он.

Анастасия улыбнулась. Да, это Рим. Здесь умеют проявить внимание. Не то что в варварских землях. Даже в романизированном Боспоре не могут сделать жизнь человека столь приятной и утонченной.

Сопровождавшие ее моряки спустились вниз, получили по сестерцию[35] и вежливо попрощались.

Она присела на край фонтана. Мальчик встал у нее за спиной, прикрыл зонтом от солнца. В воде плавали толстенькие красные рыбки. Со стороны кухни пахло дымом и пряным гарумом.[36]

Ждать пришлось несколько дольше, чем предполагала Анастасия.

Трактирщик появился с корзинкой, но без служанки.

– Увы, домна! Не сумел найти потребную тебе женщину! Не сердись! И не сомневайся: в термах найдется кому тебе прислуживать. Вот он, – кивок на мальчишку-раба, – проводит тебя, а когда ты возвратишься, служанка уже будет тебя ожидать.

– Хорошо. – Анастасия поставила чашу на край фонтана и поднялась.

Мальчишка последовал за ней: в одной руке – корзина, в другой, вытянутой вверх, – зонт.

Термы! Анастасия уже предвкушала, как погрузится в сладкую прохладную воду бассейна, как будут скользить по спине ловкие руки рабыни, умащивая кожу…

– Анастасия Фока?

Вегилы! На один краткий миг сердце Анастасии упало. Она вновь ощутила себя шпионкой Империи, сознательно передававшей пославшему ее легату лживые сведения… Анастасия знала, что за это полагается. Вот почему проклятый трактирщик так долго возился. Спешил донести. Возможно, ее имя было внесено в списки тех, о ком следовало немедленно доносить властям. Шпионка и предательница…

Анастасия поборола страх, выпрямилась гордо.

Она была шпионкой легата, но теперь она – жена кентуриона. Никто не посмеет…

– Да, это я!

– Ты последуешь с нами. Велено доставить тебя к эдилу.

«Чего я боюсь? – сказала себе женщина. – Поговорю с эдилом – и меня отпустят. Не те сейчас времена, чтобы гражданский чиновник посмел арестовать жену кентуриона».

Анастасия жестоко ошибалась. Для легата Марка, отправившего ее к варварам, для наместника Нижней Мезии Туллия Менофила она не была женой кентуриона. Она была и осталась шпионкой. И предательницей.

Мальчишка-раб стоял посреди улицы, пока матрона и уводившие ее вегилы не скрылись за поворотом, затем сложил ненужный более зонт, присел на обочину, поставил между колен корзинку и принялся с невероятной скоростью поглощать фаршированные финики, запивая их медовым вином. Через полчаса он уснул здесь же, на обочине. Перевернутая корзинка валялась рядом, а бронзовый кувшин из-под вина уже успели украсть. За кувшин мальчишку выдерут так, что он до следующего утра будет отлеживаться в конюшне, и, когда на постоялом дворе появится кентурион-Гастат, разыскивающий приплывшую вчера в город Томы домну Анастасию, мальчишка об этом не узнает и не сможет обменять на пару бронзовых монет информацию, которая стоит золота.

Что дела обстоят скверно, Анастасия поняла, когда в тюрьме у нее отняли деньги и золотые украшения. Она потребовала объяснить, за что ее арестовали, и ей показали табличку с оттиском печати эдила города Томы. Она потребовала юриста… и вегилов, и тюремщиков это очень развеселило. А когда Анастасия объявила, что является женой кентуриона… они развеселились еще больше, а декурион вегилов посоветовал ей не фантазировать. Им прекрасно известно, что прибыла она в одиночестве из города Херсона. А в Херсоне вот уже тридцать лет нет ни одного римского кентуриона. Это декурион знал точно, потому что его дед служил в шестой когорте первого италийского легиона, которая стояла в Херсоне во времена императора Коммода.[37] Еще при Септимии Севере[38] когорта эта была переведена в крепость Харакс, и с тех пор в Херсоне римского гарнизона нет.

Более Анастасию слушать не стали: заперли в одиночной камере, а ближе к полудню принесли плошку каши с рыбой, кувшин воды и восковую табличку со стилом.

– Приказ эдила, – сказал ей старший тюремщик, здоровенный волосатый фракиец с бородавкой на носу. – Опиши свою вину и назови тех, кто толкнул тебя на преступление. Советую тебе покаяться – или будет плохо.

Анастасия совету не последовала. Она была храброй женщиной. Возможно, слишком храброй, поэтому написала, что вины за собой не чувствует, законов империи не нарушала и непременно пожалуется мужу на произвол городских властей.

Таблички у нее забрали, и результат не заставил себя ждать.

Еще не успело стемнеть, как в ее камеру опять заявился старший тюремщик. Кивнул своему помощнику, чтобы запер решетку снаружи, молча набросился на женщину и принялся рвать на ней столу.[39]

Анастасия не боялась мужчин, даже варваров, которые были намного страшнее тюремщика-фракийца. Анастасия была гетерой и понимала, что женщина должна принадлежать мужчине. Но она была гетерой, а не портовой шлюхой, потому всегда сама решала, достоин ли мужчина того, чтобы ему принадлежать. Да, она была даже наложницей варварского рикса Стайны, который был не более приятен, чем этот фракиец. Но Стайна все-таки был риксом, а не похотливой свиньей. Кроме того, сейчас Анастасия уже принадлежала мужчине. Мужчине, которого она выбрала сама и которому вряд ли понравилось бы, если бы Анастасия сейчас покорно раздвинула ноги. Тюремщик был намного сильнее ее, но охвачен похотью и уверен в том, что заключенная не посмеет сопротивляться…

Его вопль услышали даже снаружи, за толстыми стенами.

Когда в камеру ворвались стражники, старший тюремщик скрючился на полу, прикрыв руками гениталии, а Анастасия стояла у дальней стены, держа у своего горла нож фракийца.

– Только подойдите – и я себя убью, – пообещала она.

– Нет-нет, не трогать! – провыл с пола фракиец. – Ты, сучка, брось нож, хуже будет!

– Не будет! – Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали, длинные черные волосы – словно львиная грива. В этот миг она была прекрасна, как Минерва.[40]

Может быть, именно ее красота, а не угроза самоубийства остановила тюремщиков. В Империи умели ценить красоту. Даже чернь. Переняли у эллинов. Это варвары лепили безликие одинаковые горшки. Римский ремесленник непременно украшал свои изделия узором.

– Мы тебя не тронем, – прохрипел старший тюремщик. Помощник помог ему подняться и сесть на узкий лежак. – Клянусь гневом Нептуна!

– Пусть все поклянутся! – потребовала Анастасия. – Нептуном и Венерой!

Томы – портовый город. Здесь многие кормятся морем. Если не сами, то родственники. Здесь с гневом потрясателя морей не шутят. Да и с Венерой тоже. Особенно если дело касается именно Венериных радостей. Венера – богиня мстительная.

– Клянусь… клянусь… – пробормотали стражники.

Анастасия бросила нож, который тут же прибрали.

– Возьмите ее! – скомандовал толстый фракиец. – И бросьте в четвертую!

– Мы тебя не тронем, сучка, – морщась, прошипел он, когда женщину выводили из камеры. – Мы-то не тронем…

Смазанная маслом – от ржавчины – решетка-дверь закрылась за спиной Анастасии. С лязгом защелкнулся замок.

В этой камере воняло. Но в противоположной стене было прорезано узкое горизонтальное окно, сквозь которое сочился красноватый свет. Но толку от этого света было немного. Куча тряпья в углу. Лежаков нет, каменный пол присыпан подгнившей соломой.

«Могли и в яму бросить, – подумала Анастасия. – И в колодки заковать».

Она шагнула вперед – и тут куча тряпья в углу зашевелилась…

Куча в углу зашевелилась. Это оказалось не тряпье – человек. Два человека. Один приподнялся.

– О-о-о! – прогнусавил мужской голос. – Никак баба? Слышь, шишка, баба! – В голосе прорезались ликующие нотки.

Тут и второй сел. В полумраке Анастасия не могла их толком разглядеть, но ничего хорошего ожидать не приходилось.

Она быстро оглянулась. Старший тюремщик стоял в коридоре, опираясь на плечо помощника. Наблюдал, ухмыляясь. Поймав взгляд Анастасии, подмигнул:

– Честный человек слишком хорош для тебя, сучка? Ну так иди к дерьму! Дерьмо к дерьму!

Он хохотнул и вместе с помощником заковылял по коридору прочь.

Оба оборванца тут же встали и двинулись к женщине.

Анастасия прижала руку к груди, ощутила ладонью крестик, не золотой – медный и потому не отнятый тюремщиками.

«Иисус Христос, Отец Небесный, сохрани меня», – прошептала она умоляюще. И совсем другим голосом, громко, предупредила:

– Не подходить! Глаза выцарапаю!

Оборванцы остановились. Один – повыше, тощий, весь заросший черным диким волосом, другой – желтобородый. Галл?

– Дура! – сказал черный. – Не артачься. Хорошо будет. Глянь, какой у меня приапище! – и задрал тунику. Набедренной повязки на оборванце не было. И воняло от него, как от старого козла.

– Оторву вместе с тестикулами! – посулила Анастасия.

– Ох напугала! – фыркнул черный. В его голосе слышался слабый сирийский акцент. Этим можно было воспользоваться.

«Прости меня, Господи», – мысленно покаялась Анастасия.

– Посмейте дотронуться до меня – и проклятие Кибелы-матери[41] и атаргаты всемогущей обрушится на вас![42] – воскликнула она.

Черный остановился. Его приятель – тоже.

– Так нельзя, женщина! – не слишком уверенно проговорил желтобородый. – Давай по-хорошему, не то хуже будет. Кибела совсем не против, чтобы побаловаться…

– Рискни! – Анастасия выставила перед собой руки с согнутыми пальцами. – Глаза выцарапаю!

Она видела, что желтобородый трусит. Будь он один… но с двумя мужчинами ей не справиться.

Черный, впрочем, тоже колебался. Похоть боролась в нем с мистическим страхом. Он чуял, что перед ним – не простая женщина.

– Ладно, – сказал он. – Силой брать тебя не станем.

– Да ты что, шишка! – возмутился желтобородый.

– Заткнись! – Черный ухватил приятеля за руку, уволок в угол и что-то зашептал ему в ухо.

Анастасия медленно опустилась на пол. Но по-прежнему оставалась начеку.

Прошел час, еще один. Стемнело. Шишка встал. Помочился в желоб у стены, поглядел на Анастасию:

– Не передумала?

Она промолчала, и Шишка вернулся в угол.

Снаружи сменился караул: по коридору, с факелами, протопала стража.

Оборванцы невнятно шептались в темноте. Анастасия сидела, опираясь спиной на решетку. Здесь было не так темно, как в самой камере: в конце коридора была открыта дверь в караулку. Оттуда падал свет и доносились голоса двух тюремщиков.

Прошло еще два часа. Снова сменился караул…

Анастасия даже не заметила, как задремала.

…Очнулась она от вони. И тут же увидела над собой бородатое лицо Шишки. Анастасия не успела даже закричать. Ее мгновенно опрокинули на пол, зажали рот, разорвали ворот, полезли под тунику.

– Во, глянь! – желтобородый нашарил ее крестик.

– Так ты – христианка! – обрадовался он. – Глянь, Шишка! Она ж христианка! А проклятием Кибелы пугала, дурила нас!

– А? – Шишка, сдиравший с женщины набедренную повязку, отвлекся, Анастасия дернула головой и изо всех сил вцепилась зубами в корявый палец.

Шишка взвыл, отдернул руку. Анастасия пронзительно закричала.

По коридору зацокали подкованные сандалии стражника. Свет факела упал на насильников и распластанную на полу женщину.

– А ну кыш! – гаркнул зычный голос.

Желтобородый отпрыгнул, а вот Шишка замешкался, и стражник не долго думая сунул горящий факел прямо ему в бороду.

Затрещали горящие волосы, Шишка заорал и откатился от решетки.

Факел приблизился к Анастасии, освещая ее. Сквозь пламя она разглядела тюремщика, вернее, не тюремщика – солдата. Легионера, судя по форме. Обычное дело: легионеры довольно часто несли службу в городах. Но для Анастасии это был еще один шанс.

– Помоги мне, воин, – негромко попросила она. – Мой муж отблагодарит тебя.

Факел отодвинулся.

– А кто твой муж? – спросил легионер.

– Кентурион-гастат в одиннадцатом Клавдиевом. Зовут Алексием, – сказала Анастасия, поднимаясь с пола.

– А не врешь? – усомнился легионер. – Я сам служил в первом фракийском, но мы с одиннадцатым два года в одном лагере стояли. И что-то не припоминаю кентуриона с таким именем.

– Он недавно стал кентурионом. Он – варвар.

– Ну допустим. – Сомнения в голосе легионера не убавилось. – кентурион-гастат, говоришь? Какой когорты?

– Второй.

– м-м-м… может быть. Слыхал, она понесла большие потери в прошлом году. Но как ты тут оказалась, если у тебя муж – кентурион?

– А я – из Боспора, эллинка. – Анастасия попыталась соединить разорванные Шишкой края туники. – Меня здесь не знают. И его – тоже. Я сняла комнату в гостинице и пошла в термы. По дороге меня схватили, отняли у меня деньги и бросили сюда.

К легионеру подошел второй стражник, в обычной форме.

– Врет! – заявил он. – Ее по личному приказу эдила взяли. Враки про мужа-кентуриона я уже слыхал.

Легионер еще раз посмотрел на Анастасию: видно было, что она ему нравится.

– А что – правда? – спросил он у своего напарника.

– А правда то, что она нашему старшему чуть тестикулы не оторвала! – засмеялся тюремщик. – Вот он ее к этим и сунул. Для науки.

– Мой муж – кентурион! – твердо произнесла Анастасия, хотя сердце ее сжималось от страха.

– Ну не знаю… – проворчал легионер. – Пусть эдил с тобой разбирается. Но ты пока не бойся. Они, – жест в сторону забившихся в угол оборванцев, – тебя больше не тронут. Или я их лично оскоплю. Вот этим самым! – Он похлопал по рукояти гладия. – Слышали меня? – Он повысил голос.

– Слышали, – буркнул из своего угла шишка. И желтобородый тоже что-то пробормотал.

– Вот так вот, – удовлетворенно изрек легионер и хлопнул своего напарника по плечу: – Пошли доиграем. Мой ход, не забыл?

– Ну сучка, – тут же злобно прошипел желтобородый. – Теперь – все. Как только этого сменят, мы тебя…

– Погоди! – крикнула вслед легионеру Анастасия. – Погоди, воин! Моего мужа ты можешь не знать, но может знаешь его командира – кентуриона Геннадия? Он – тоже из варваров! Его еще Черепом зовут!

Легионер, уже шагнувший через порог караулки, быстро обернулся.

– Ну-ка повтори! – произнес он. – Кто его командир?

– Кентурион Геннадий Павел. По прозвищу Череп. – И добавила на всякий случай: – Они с моим мужем родичи.

– Эй, Хрис! – крикнул его напарник. – Хватит всякую болтовню слушать. Ты играешь или нет?

Но легионер окрик проигнорировал.

– Черепа я знаю, – сказал воин. – Значит, он теперь – в одиннадцатом?

– Да. Принцепс.

– Славно! – Легионер явно обрадовался. – Мы все знали, что Череп далеко пойдет! Ну ежели твой муж у Черепа кентурион, так это другое дело! Эй, мешалка, давай сюда ключи!

– Да ты никак спятил? – изумился второй тюремщик, выглянувший из дверей. – Ничего я тебе не дам!

– Да ну? – Тон легионера мгновенно изменился, в нем отчетливо звякнула сталь. – Неужто не дашь? Ну-ка, ну-ка…

– Хрис, ты чего… – Тюремщик, похоже, испугался. – Ты чего это…

– Ключи! – Легионер перебросил копье в левую руку, а правую протянул напарнику. – Живо! Где это видано, чтобы жена кентуриона вместе с ворьем ночевала! Ключи! Ну!

Тюремщик с большой неохотой отстегнул от пояса ключи и протянул легионеру.

– Перед старшим сам оправдываться будешь, – буркнул он.

– Оправдаюсь, можешь не сомневаться!

Лязгнул отпираемый замок, гнусно заскрипело железо.

– Выходи, женщина. До утра с нами посидишь. Не против?

– Ну ты и дурень, Хрис, – пробубнил второй тюремщик.

– Не нравится – проваливай во двор! – бросил легионер.

– Я? Во двор?..

На физиономии тюремщика выразилось мгновенное озарение.

– А-а-а, Хрис! Ах ты…

– Бери ключи и заткнись! – рявкнул легионер.

– Думает, я тебя вывел, чтобы помиловаться, – сказал воин Анастасии, когда его напарник ушел.

– Он ошибается? – осторожно спросила женщина.

– Сдается мне, ты сейчас более Морфею склонна послужить, чем Венере, – сказал легионер. – Мульсуму хочешь?

– Хочу. Но сначала… мне бы нужду справить. А то при этих… – Анастасия кивнула в сторону коридора.

– Понимаю. Это во дворе, увидишь. Иди, а я пока на стол соберу…

Ночь была темная, беззвездная. Тускло светились окошки караулки и будочки у ворот. Слышно было, как в будочке недовольно бубнит изгнанный Хрисом тюремщик. Стены у тюремного двора высокие, а вот ворота – железные, с поперечинами. Анастасия их хорошо рассмотрела, когда ее сюда привели. Перелезть через ворота (ленивые стражники ее не услышат) – и темнота города спрячет ее. Останется только найти своих, христиан… братья не выдадут, укроют…

Анастасия вздохнула. Нет, она так не поступит. Ради поверившего ей Хриса. Ради Алексия, которого могут призвать к ответу вместо нее. Нет, Анастасия знала, на что шла, когда писала лживые письма легату. Просто она надеялась, что ее простили. Амнистировали вместе с мужем и остальными варварами. Она ошиблась, и теперь придется отвечать.

Анастасия еще раз вздохнула и открыла дверь в караулку…

– …А я вместе с Черепом в тюрьме сидел, – рассказывал Хрис. – Его Латиклавий заточил – за подстрекательство к бунту, а я кентуриона своего ударил. Только это все вранье было.

– Про кентуриона? – спросила Анастасия.

– Нет, про кентуриона – правда. Врезал я ему по морде, это верно. Про бунт – вранье. Вот Черепа на другой день и выпустили. А меня – еще через день. Это, мне сказали, Череп постарался. Денег дал моему пилу[43] и попросил, чтобы перевели меня. Выручил меня Череп. А не то плохо бы мне пришлось. Так что я теперь не в легионе служу, а здесь, в гарнизонных. Жалованье, конечно, меньше, но жить можно.

– А я думала: ты легионер… – сказала Анастасия. От сытости и вина ее неудержимо клонило в сон. Глаза сами слипались.

– Нет. Только форма старая осталась. Хорошая форма…

Глава седьмаяАлексей Коршунов, кентурион-гастат XI легиона

Двадцать седьмое июля (восемью днями ранее) девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Летний лагерь XI легиона

Месяц с хвостиком армейской муштры не доставили большого удовольствия бойцам Коршуновской кентурии. При том что Гай Ингенс, который лично занимался подготовкой обоих кентурий, не особо и гонял новобранцев: делал скидку на то, что половина германцев еще не восстановились от ранений, а десятка полтора только-только покинули лазарет. В числе последних был и Ахвизра, который пока не мог занять место в строю, но едва силы позволили, непременно присутствовал на всех занятиях и смотрел очень внимательно. Вообще после ранения лучший друг Агилмунда здорово изменился. Все они, недавние пленники римлян, побывали между жизнью и смертью, но Ахвизра задержался в «промежутке» несколько дольше остальных. Наверное, поэтому он стал смотреть на жизнь значительно серьезнее. А может, время пришло – сменить молодую бесшабашность на традиционную готскую рассудительность.

– Теперь я понимаю, почему ромляне нас бьют, – сказал он как-то Коршунову, когда они вчетвером: сам Коршунов, Ахвизра, Агилмунд и Сигисбарн – сидели у Коршуновской кентурионовской палатки. – Они – как муравьи. Каждый занимается своим делом: кто-то строит, кто-то охотится, кто-то дом защищает. А понадобится – охотник превратится в солдата, а солдат – в строителя.

– А разве у вас – не так? – Алексей был уверен, что именно у варваров каждый человек одновременно и воин, и землепашец, а в империи как раз наоборот.

Ахвизра покачал головой:

– У них нет разницы между войной и строительством. Они и воюют, как свои дороги строят. Кто камни тащит, кто землю копает, кто плитки подгоняет. И только главный знает, как все вместе делать надо. Их главный большую мудрость накопить должен. Зато таких главных немного надо, а землю копать научиться просто. У нас же каждый может сам дорогу проложить, да что толку. Все равно римская дорога намного лучше получается. Потому римский порядок сильнее нашего, и бьют они нас.

– Мы их тоже били, – заметил Коршунов.

– Это потому, что ты, Аласейа, нас на римский лад перестроить пытался, – сказал Ахвизра. – Я это теперь понимаю, а раньше не понимал. Первый раз задумался, когда по твоему слову Диникея убил, а сейчас понял.

– Прав Ахвизра, – поддержал друга Агилмунд. – Римский закон сильнее нашего. Одно плохо: от вождя слишком много зависит. Хороший вождь – хорошая дорога будет. Плохой – плохая. А сами они вождя выбрать не могут, потому что не знают, каким должен быть вождь. А у нас любой знает.

– А Гай Ингенс – хороший вождь? – спросил Сигисбарн. – Он меня два раза палкой ударил. Хорошо ли – когда воина палкой бьют? Многим нашим это не нравится.

– Агилмунд, когда тебя учил, тоже палкой охаживал, – напомнил Коршунов. – Или у Агилмунда рука легче?

– Потяжелее, конечно (Ахвизра засмеялся), да Агилмунд – брат мне старший. Ему можно.

– А мне? – осведомился Коршунов.

– И тебе можно, – разрешил Сигисбарн, но при этом опасливо покосился на Коршуновский витис, словно опасался, что Алексей тут же опробует на нем свой «кентурионов жезл».

– Старший кентурион – хороший солдат, – сказал Агилмунд. – Зря бить не станет, так что ты, Сигисбарн, терпи. Это я тебе как старший брат велю. А что мне не нравится у ромлян, так это оружие ихнее. Щиты – еще ничего, а мечи и копья никуда не годятся. Железо совсем плохое.

– И обувка у них никудышная, – сказал Агилмунд. – В такой по дорогам ровным ходить можно, а все остальное – еще хуже. И Скулди то же говорит. Еще он говорит: надо к Гееннаху, то есть к принцепсу, – поправился он, – пойти: просить, чтобы наше оружие нам вернули. Что скажешь, Аласейа?

– Попросить можно, – ответил Коршунов. – А вот вернет ли – не знаю.

– Принцепс Гееннах, он всегда знает, чего хочет, – сказал Агилмунд. – Но мало кто знает, чего хочет принцепс Гееннах. Вы с ним, Аласейа, – одного племени, а совсем разные. Хотя ты сейчас на него похож становишься…

– Хочешь узнать, чего я хочу? – улыбнулся Коршунов. – Могу ответить. Я хочу, чтобы сюда скорее приехала моя тиви Анастасия. Но хотеть мне осталось недолго, потому что сегодня пришла мне весточка из Херсона: скоро уж моя Анастасия будет здесь. А вам всем – привет.

– От тиви твоей? – спросил Ахвизра.

– И от нее. И от Книвы.

Трое гревтунгов невероятно оживились.

– От Книвы? – Агилмунд даже привстал. – Значит, дошел Книва до Херсона!

– Дошел. И добычу нашу довез. И долги наши отдал: Крикше и Фарсанзу. Но добра еще много осталось. Очень рад Книва, что мы живы. Пришла им весть, что перебили нас всех римляне, только Книва в это и раньше не верил, так в письме написано.

Лица гревтунгов просветели. Добыча…

– Эх, – вздохнул Сигисбарн. – А если бы Гееннах нас не перехватил, сколько бы тогда у нас добра было!

– Это да, – поддержал младшего брата Агилмунд. – В Цекуле мы много взяли. Больше, чем раньше.

– Аласейе спасибо, – заметил Ахвизра. – Без него не взяли бы мы Цекулу. А ушли бы из Цекулы, когда Аласейа сказал, не догнал бы нас Гееннах. Надо было мне Диникея раньше убить…

– Ничего, – сказал Коршунов. – Не горюйте. Будет у нас еще добыча. И золото. Много. Будьте уверены!

– Мы верим, – серьезно ответил Агилмунд. – А что Книва? Долго он в Херсоне будет? Надо бы ему добычу нашу в Бург свезти. Так надежнее.

– Уже везет, – сказал Коршунов. – Он письмо мое получил, когда уж отправляться собирался. Так что теперь его уже в Херсоне нет. Повез Книва добычу нашу в Бург. Только не в старый, а в новый: в тот, который этим летом Одохар строить начал.

– Это правильно, – сказал Агилмунд. – Там земля побогаче. И к морю ближе. Комозик два года назад тоже хотел поближе к морю сесть, да с боспорским царем не поладил.

– Ничего! Если все хорошо пойдет, скоро у нас будет в Боспоре свой царь! – сказал Коршунов.

«Только мне это уже не очень нужно, – подумал он. – Что такое боспорское царство? Мелкий сателлит Рима…»

– Из Боспора и к ромлянам поближе… – мечтательно протянул Ахвизра и подмигнул Агилмунду.

– На что это ты намекаешь? – возмутился Алексей. – Мы же теперь Риму служим!

– Теперь служим, а потом перестанем, – рассудительно произнес Агилмунд. – Вон Скулди тоже раньше ромлянам служил. Ты, Аласейа, не сердись, да только любому ясно: богаче ромлян никого нет, значит, и грабить их – лучше всего.

Трое гревтунгов переглянулись с полным пониманием.

«Сколько волка ни корми… – подумал Коршунов. – Только ничего у вас, ребята, не выйдет. Потому что теперь вы больше не свободные звери, а личные волки Генки Черепанова. И мои, конечно…»

Через три дня, после занятий, они со Скулди явились к палатке принцепса.

– Там? – спросил Коршунов у бенефектария, полировавшего толченым мелом Черепановские поножи.

– Там. Позвать?

Но Черепанов уже услышал.

– Давай заходи! – по-русски позвали из палатки.

Оба кентуриона вошли.

На столе перед принцепсом лежала куча исписанных глиняных пластин и восковых табличек. Местные документы. Алексей уже знал, что бюрократия в римской армии – почище, чем в российской. А дотошный Генка взял за правило все проверять лично…

– Садитесь, – сказал Черепанов и чиркнул что-то стилом на зеленом воске. – Говорите, чего надо.

– У нас тебе просьба, принцепс, – с каменным лицом произнес Скулди. – Нельзя ли, чтоб нам наше старое оружие вернули? А то эти ваши ромлянские железки, – он похлопал по ножнам гладия, – ими только хлеб резать.

Черепанов оторвался от таблички и посмотрел на Герула… и смотрел на него до тех пор, пока тот не опустил глаза, а тогда уж произнес ровным голосом:

– Ваше старое оружие вы получите. И сложите в свои сундуки. Потому что я хочу, чтобы вы все прошли полный курс римской военной науки. Старший кентурион Гай Ингенс лично вами занимается. Но не думайте, что это – честь. Просто вы сами: и ты, Скулди, хотя и служил раньше в ауксилариях, и тем более он, – кивок в сторону Коршунова, – такие же новобранцы. А я хочу, чтобы через два месяца вы все умели сражаться оружием легионера как подобает легионерам. Но свое оружие вы тоже получите, потому что я не намерен использовать вас как обычных легионеров. И как вспомогательные войска – тоже. Поэтому я забрал вас у префекта Трогуса и поставил под начало вашего собственного вождя.

– И как же ты намерен использовать нас, мой принцепс? – сразу оживился Герул.

– Узнаешь в свое время, гастат. А сейчас можешь идти. Алексий, останься.

– И как же ты намерен использовать нас, мой принцепс? – осведомился Коршунов, когда они остались вдвоем.

Черепанов усмехнулся. Едва Скулди вышел, он сбросил маску высшего римского офицера, снова превратившись в старого Лехиного друга Генку.

– Использую, можешь не сомневаться! Грешно держать в обычных войсках ребят, которые способны скрытно пройти почти сотню миль по чужой густонаселенной земле.

– Разведка?

– Именно! Но две сотни парней мне мало. Я хотел бы, чтобы к следующей весне их у меня было не меньше полутысячи. Сумеешь организовать?

– Да хоть пять тысяч! – уверенно ответил Коршунов. – Правда, мне придется сплавать в Боспор и самому заняться вербовкой. Отпустишь?

– Без проблем. Тем более идея не моя – Максимина. У него большие планы на будущее. Так что – чем больше людей ты приведешь, тем лучше… И тем выше будет твой собственный чин. Только мне нужны качественные бойцы, такие как твой Скулди, а не всякий сброд, учти это.

– Надо – значит, будут, – уверенно ответил Алексей. – Правда, пять тысяч таких, как Скулди, я тебе не приведу. Это товар штучный. Но качество – обещаю. Там, – он махнул рукой в сторону северо-запада, – я, Гена, в большом авторитете. А сейчас у меня к тебе просьба…

– Да?

– Мне надо уехать…

– В Боспор?

– Ближе. В Томы. На днях Настя моя туда приплывет, если все будет путем… – Коршунов постучал по деревянной раме кровати, на которой сидел. – Хочу ее сам встретить, а то мало ли… отпустишь?

– В Томы? Без вопросов. Недели тебе хватит?

– Пяти дней. Это же в шестидесяти милях.

– Я тебе даю неделю, – сказал Черепанов. – Если не уложишься – здешние суда – это не электрички, у них расписания нет, – разрешаю тебе ждать до дня Дианы. Это тринадцатое августа по-здешнему. Но дай мне знать. Годится?

– Замечательно.

– Когда отправляешься?

– Хотелось бы – послезавтра. Нормально?

– Да хоть завтра. Я тебе прямо сейчас пропуск выпишу…

Глава восьмаяЗакон и порядок в городе Томы

Ночь с четвертого на пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

– …Так что я теперь не в легионе, – сказал Хрис и приложился к чаше. – Но и тут служить можно, так что я кентуриону Черепу – должен. Его здоровье! – Хрис приложился к чаше еще раз. – Эй, женщина, ты чего не пьешь? Или вино не сладкое… э-э-э… Да ты спишь!

Анастасия и впрямь спала, сидя, привалившись спиной к стене.

– Умаялась, – пробормотал солдат. – Сейчас мы тебя получше устроим…

Хрис осторожно поднял женщину, уложил на собственную постель.

– А ты красавица… – проговорил он, глядя на спящую. – Грудка – как у Наяды…

Некоторое время он смотрел на нее, потом отвернулся и пробормотал с ожесточением:

– Нет уж! Хрис не таков, чтобы на женщину соратника покуситься… Хрис – не то что некоторые… – Он снова приложился к вину и подумал: «Завтра на заре пошлю с почтарем весточку в лагерь одиннадцатого. Прямо Черепу и пошлю. Пусть знает, что Хрис добро помнит. А если соврала женщина? – Он покосился на спящую. – Ну, если соврала, значит, будет старине Хрису добрая порка». Что ж, не привыкать. И старый солдат снова приложился к чаше.

Четвертое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

До Том Алексей добирался три дня. Он не очень спешил: даже если Настя приедет раньше, ничего страшного. Деньги у нее есть, Римская империя – ее родина. Отдохнет, пообщается с единоверцами… без него. Не то чтобы Коршунов недолюбливал здешних христиан, но какие-то они были не такие. Зашуганные, что ли… Не привык Коршунов к такому христианству. Ни соборов с куполами, ни икон в окладах, ни батюшек осанистых с кадилами, ни службы богатой, многоголосой… Как-то мелко все это было, как-то по-сектантски… Хотя в отличие от сектантов, с которыми Коршунов сталкивался там, глаза у этих христиан были вовсе не оловянные. Хорошие, живые глаза… и все равно – не то. Не церковь вселенская, а какая-то частная лавочка. Вдобавок на треть состоящая евреев (а может, и сирийцев, поди отличи), на треть – из высокомерных эллинов да на треть – из всякой непонятной шушеры. И все они постоянно между собой пререкались, вечно спорили, то бишь – дискутировали… а иной раз и дрались – некрасиво, неумело, с драньем бород, царапаньем и плеванием. В суть споров Коршунов не въезжал: знание языка не позволяло. Понимал только: вопросы муссировались исключительно теологические. Хотя, надо признать, и греческие-римские философы-язычники вели себя «чисто по жизни» во время диспутов не лучше. Но зато в здешнем язычестве чувствовалась основательность. Государственность. Гадания. Предсказания. Праздники опять-таки. Жрецы разукрашенные, шествия…

Вот и сейчас ехал Коршунов по хорошей римской дороге на спокойном гнедом мерине (весной надо будет сарматских скакунов привезти – и одного Генке подарить), думал о приятном, по сторонам глядел – и взгляд то и дело натыкался на языческое зодчество. А ближе к городу, когда придорожное кладбище началось, что ни шаг, то какой-нибудь языческий божок. Скульптуры каменные и деревянные, барельефы. Все раскрашено ярко. Ничего общего с безликими серыми статуями в античных залах эрмитажа. Там – мертвые мрачные боги, здесь – живые, веселые… любят здесь красоту. Но ведь и места какие красивые: горы, море, солнце… и боги у них такие же. Тут мысли Коршунова снова вернулись к христианам. Вопросы вероисповедания его весьма беспокоили. Поскольку всякие эзотерические материи были для него не пустым вымыслом. Еще бы! После того как их с Генкой нечто сверхъестественное переметнуло через семнадцать с лишком веков. После таких пертурбаций начинаешь понимать, что Бог – это серьезно. М-да…

Нет, были у здешних христиан и очень неплохие обычаи. В Бога они верили неформально и заповеди воспринимали практически. Не крали, не убивали, жили скромно, а уж своих всегда привечали. Помогали при нужде и деньгами, и участием, невзирая на собственный скромный достаток. Хотя здесь, в Империи, может, и христиане другие. Коршунов был близко знаком только с херсонской общиной. Может быть, здесь иначе? Вот и Настя говорила, что у них в Антиохии христиане авторитетнее…

У ворот города Томы бдили стражники. Досматривали товары, взымали мыто… Коршунова это не касалось. Форма кентуриона была универсальным пропуском. Небрежно ответив на приветственный салют стражи, он миновал тень привратных башен и по узкой улочке спустился к гавани. Предстояло выяснить, пришел ли уже корабль из Боспора. И приплыла ли на нем женщина по имени Анастасия Фока. Если – да, то ему сообщат. Появление такой женщины, как его Настя, наверняка не прошло незамеченным. А если она уже здесь, то найти ее будет несложно. Обойти десяток местных гостиниц поприличнее, на крайний случай наведаться в ту же христианскую общину… Это по здешним канонам Томы – значительный город. А фактически – поселок с портом, окруженный крепостными стенами. Тысяч десять населения – и все всех знают.

Поначалу все шло прекрасно. Корабль уже пришел. Причем пришел как раз сегодня утром. Если бы Алексей немного поторопился, то встретил бы Настю прямо у трапа. Вот славно бы было! (Коршунов еще не знал, насколько это было бы славно.) Впрочем, и так все путем. Капитан судна был на борту и с большой охотой сообщил, что домна Анастасия доставлена в добром здравии и не далее как три часа назад по местному времени (то есть порядка пяти часов по времени астрономическому, прикинул Коршунов) вместе с багажом переправлена в гостиницу «Морской Конек». Сейчас капитан кликнет матроса, и тот проводит Коршунова туда…

Гостиница «Морской Конек» с первого взгляда произвела на Коршунова хорошее впечатление. Он уже достаточно насмотрелся на римские постоялые дворы, чтобы понять, что данное заведение по здешним меркам тянет минимум на четыре звезды.

Появление во дворе кентуриона не могло остаться незамеченным. Хозяин появился лично и немедленно:

– Чем могу служить?

– Анастасия Фока, моя жена… здесь? – Латынь Коршунова была еще далека от совершенства. Греческий – получше, но ненамного.

– О-о-о!.. – щекастая физиономия трактирщика выразила смесь беспокойства и хитрости.

– В чем дело? – нахмурился Коршунов.

Трактирщик проблеял что-то невыразительное, изобразив лицом полное смятение чувств.

«Ах ты козел потный! – подумал Коршунов. – Рожи мне тут будет строить!»

– Я задал вопрос! – отчеканил он. – Где она? Здесь?

– Я-а-а-а… м-м-н-н-е-е… – проблеял хозяин «морского конька», напряженно размышляя, что делать.

Вид у кентуриона был весьма грозный, а выговор типично германский. И меч у пояса длинный, германский, а не обычный гладий. Варвар на службе Империи. Хуже не бывает.

Поначалу у трактирщика была мысль – соврать. Сказать, что не было здесь никакой Анастасии Фока. Но он вовремя вспомнил, что кентуриона привел моряк из тех, что сопровождали эту женщину. Сказать, что она переехала в другое место? М-м-м… страшно! А щеки варвара уже начали розоветь от гнева. Сейчас как рубанет…

– Где она?!

– Она была… была здесь. Имущество…

Собственно, из-за этого имущества трактирщик и колебался. Он уже успел заглянуть в тюки и сундуки, но еще не уполовинил их содержимого. Собственно, он надеялся присвоить кое-что ценное. А ценного было мно-ого! Если женщину осудят, все равно ее имущество достанется государству. То есть вегилам и чиновникам. А ее наверняка осудят…

Но этот кентурион! Такому не составит труда отволочь преступника к судье,[44] а там… ничего хорошего. А такой, может, и к судье не потащит – зарубит на месте и уедет к себе в лагерь…

– Говори! – зарычал кентурион, сгребая в кулак тунику на груди трактирщика.

Тот, скосив глаза, увидел на золотом кольце кентуриона оттиск: воин со щитом, а вокруг надпись: «XI cl leg – II cog»…

– Ушла она, ушла. В термы! – поспешно проговорил трактирщик. – А имущество ее здесь! Здесь! Могу показать, если хочешь!

Пальцы кентуриона разжались.

– В термы? – Коршунов отпустил трактирщика. Что ж, это похоже на правду. В любом случае, это нетрудно проверить. Да и самому помыться с дороги не помешает. Алексей ухватился за «рога» седла и махнул прямо на коня. Без подпорок и стремян. Наловчился уже.

Чтобы найти здешние бани, Коршунову проводник не требовался. Бани в любом римском городке – это как большой клуб для всех сословий. Вход – медный грошик, пол-асса. Это в «общий класс». Там тоже неплохо: бассейны непременно не менее двух видов: горячий и холодный. Парная типа сауны… короче, Коршунов в здешних термах побывал и нашел их вполне приличными. Тем более что за отдельную плату можно получить и индивидуальные развлечения. Массаж там или выпить-закусить, девочку-мальчика – тоже без проблем. Но – дороже, чем в соседнем трактире. Забавно, что здесь тоже бывали «женские» и «мужские» дни. Точнее, не дни, а часы. Обычно первая половина дня – мужская, вторая – женская. Правда, опять-таки в «общем классе».

«Хм… А ведь уже за полдень, – подумал Коршунов. – Следовательно, женская часть дня – миновала. Значит, Насти в термах уже нет. Дорога в „Морской Конек“ одна. Значит, сейчас я ее встречу…»

Так, предвкушая, он не спеша ехал вверх по узкой улочке… и выехал к термам. Никого не встретив. Может, здесь второя половина – женская?

Нет. У Коршунова было достаточно хорошее зрение, чтобы, несмотря на здешнюю платьеобразную одежку, разглядеть, что входят в здание исключительно мужики.

Он спешился, поручил мерина заботам мальчишки-раба и отправился внутрь, решив, что предстать перед любимой женщиной в поту и пыли – дурной тон. Настя – девушка взрослая. Не пропадет…

Алексей нанял еще двух рабов: одного – присматривать за вещами, второго – скрести спину. Мочалок здесь не признавали, равно как и мыла. Техника была такая: сначала тебя умащивали маслом, затем специальными скребками и щетками соскребали это масло вместе с грязью. Ну разумеется, для желающих массаж, маникюр и прочие удовольствия. Коршунов с толком вымылся, попарился и поплавал. Затем заказал легкого винца и порасспросил персонал: не видели ли они женщины, черноволосой, нездешней, только сегодня приплывшей в Томы. Определенного ответа Алексей не получил. Вроде были какие-то черноволосые иногородние… в целом соответствующие описанию. А может, и нет.

Короче, закончив с гигиеническими процедурами, Коршунов оделся, пообедал в харчевне напротив, не забыв и здесь поинтересоваться: не видели ли тут Насти? Нет, не видели. А здешние последователи Христа где обитают? А вот там и там. А зачем господину офицеру христиане? А это не ваше собачье дело. Ну да, ну да, не надо сердиться! Больше никаких вопросов, вакхом клянусь…

У христиан Анастасии не обнаружилось. И не было. Все еще не слишком обеспокоенный Коршунов вернулся в гостиницу… и забеспокоился всерьез.

Угодливый до отвращения трактирщик проводил его в снятую Настей комнату. Да, все верно. Вещи здесь. А ее самой – нет.

Что за черт?

Нервничающий и растерянный Коршунов отправился в здешнюю «полицию». Старший «дежурной смены» вегилов, только что принявший пост, ничего не знал. Но заверил, что порядок в городе – есть. И если бы с женой достойного кентуриона случилось что-то нехорошее, то об этом непременно стало бы известно. Или станет…

Тем временем стемнело. Коря себя за время, потерянное в термах, Коршунов вернулся в «Морской Конек». Искать что-либо в незнакомом ночном городе – бессмысленно.

Этой ночью Алексею спалось скверно, потому проснулся он поутру с тяжелой головой и мрачными мыслями. И совершенно не знал, что делать дальше.

Позавтракав, он хотел поговорить с хозяином «Конька»: может, подскажет что-нибудь, но хозяин куда-то пропал. Оставив коня в гостинице, Алексей отправился к вегилам. Там с ним разговаривали любезно, но ничего не знали и ничего предпринимать не собирались. Наверняка существовала какая-то специальная процедура вроде подачи заявления или жалобы. Но Коршунов этой процедуры не знал, а подсказывать ему никто не собирался. Тоже понятно. Из своего сравнительно небольшого опыта общения с правоохранительными органами в России Алексей вынес знание о том, что органы эти во главу угла ставят не раскрытие преступлений, а минимализацию работы. Легко представить какого-нибудь инородного старлея, скверно говорящего по-русски, заявившегося в отдел милиции с заявлением, что пропала женщина, которую он намеревался встретить, но не встретил, а теперь вот не может найти. Тысяча против одного, что такому старлею даже не предложат написать заявление (сам-то он об этом не знает), а посоветуют подождать недельку. Глядишь, сама найдется… Но даже оформи он все по правилам, все равно никто палец о палец не ударит…

Может, денег им дать? Бли-ин… С этим тоже попасть можно. Взятка должностному лицу при исполнении…

Потеряв два часа впустую, раздосадованный и растерянный (давненько с ним такого не было) Коршунов отправился в местную мерию-курию, увидал какого-то клерка за столом:

– Salve, domine. Velum…da mihi veniam…[45] qua via venio ad…[46] cvestor… pretor…[47]

Клерк пошевелил что-то под столом. Булькнуло.

– Non scio, domine.[48]

Упитанный чиновник, вдобавок завернутый в тогу, изнывал от жары. Въезжать в зубодробительную латынь Алексея у него не было никакого желания.

– Dic mihi…[49] А, хрен с тобой, козел нерусский! – выругался Коршунов и вышел вон.

Впервые с тех пор, как его провозгласили вождем, он чувствовал себя таким беспомощным. Словно пацан какой-то.

«Дурак я, дурак! – корил он себя. – Надо было взять кого-нибудь с собой. Кого-нибудь, знакомого с местными порядками. Попросить у Генки сопровождающего…»

Но кто же знал?

«Я! Я должен был знать! – ругал себя Алексей. – На мундир, блин, понадеялся…»

И тут ему пришла в голову неглупая мысль. Христиане! Во, точно! Местная община! Они же, блин, своим всегда помогают! А все, что надо Коршунову, – это разобраться в ситуации. Деньги у него есть. И права наверняка есть. Так пусть ему подскажут, кого взять за кадык, а уж возьмет он сам!

Через полчаса Коршунов уже шел по знакомой улочке. Пастырь (здесь его называли старшиной) здешней христианской общины обитал в маленьком домике на окраине города. Вчера он разговаривал с Коршуновым весьма любезно и сам предложил помочь, если что. Вот пусть и поможет.

Старшину звали Еремой. Или что-то вроде того. Был он низенький, лысый, плотный. По специальности – плотник, что характерно. Жил бедновато, но гостя-единоверца встретил по-доброму. За стол усадил с домочадцами (как раз время обеда подоспело) и тем, что гость в ритуале ни ухом ни рылом, – тоже не смутился. Ясно же: кентурион. Тем более – из варваров. Прежде чем за стол усадить, руки гостю помыли. И ноги. Дочка хозяйская. А хозяин душу успокоил: объяснил кое-как, что есть у него знакомый юрист, а у того юриста – знакомый в курии. Узнают, что смогут. А затем уж вместе подумают, что можно для поиска сестры во Христе сделать.

Спокойно было в этом доме. Приятно. Сам хозяин как бы немного не от мира сего, зато супруга, сразу видно, женщина основательная. Все хозяйство на ней. Детей четверо, еще бабулька лет семидесяти. Небольшая семья, домик хоть и маленький, но уютный. Давно уж Алексей таких не видел. У готов семья – целый табор. А дом… последним его домом было поместье под Херсоном. Не дом – здание. Напомнило Коршунову Еремино семейство мир, в котором Алексей родился, мир его детства, когда семья – маленькая уютная ячейка общества.

И Коршунов, впервые за сутки, тоже успокоился. Расслабился немного. И впрямь все в руках Божьих. Помолиться надо – и все будет хорошо.

Пообедали. Хозяин ушел – заниматься Коршуновскими делами. Южное солнце ползло вверх по небу, а кентурион Алексий Виктор сидел в тени, на скамеечке, глазел на бродящих по двору гусей и размышлял о душе. Даже о Насте думать перестал. Все наладится, образуется…

Наладилось.

В калитку шмыгнул некто в фиолетовой тунике, зыркнул на Коршунова и исчез в доме. Алексей прислушался. Некто что-то тататорил, ничего не понять. Жена Еремы отвечала междометиями и невнятными возгласами. Коршунов слышал их через окошко, понимал только отдельные слова… но общий тон разговора ему не понравился. И не зря. Пяти минут не прошло, как супруга Еремы-плотника появилась во дворе. И сразу принялась выпихивать Коршунова за ворота.

Алексей так вот запросто выпихнуть себя не дал.

– В чем дело? Ну-ка объясни толком! – потребовал он.

Женщина попыталась объяснить. На жуткой смеси греческого и латыни, все более волнуясь…

Алексей понимал с пятого на десятое, но суть уловил. Не хочет семейство Еремы больше с Коршуновым дела иметь. Потому что будут у них и у всей общины из-за Коршунова и женщины его большие неприятности. Всех их могут наказать, даже казнить могут. Здесь, в Томах, и так христиан очень сильно обижают… бедняжка чуть не плакала: «Уходи, добрый человек! Уходи скоро! И из города уходи тоже! И женщину свою не ищи! Плохо будет! Pessime!..[50]»

И Алексей ушел. Решил: помощи ему тут не получить. Маленькие люди, вдобавок зашуганные. И понятно почему. Наслушался от Насти, как тут с христианами обращаются. Чуть где засуха, пожар, знамение недоброе или иной непорядок, христиане всегда в крайних. Рим, который охотно принимал всех богов – что добрых, что ужасных, – всепрощающего Христа принимать отказывался. Слишком далек от вещного мира. Непонятен. Чужд. И властям, и народу. Меньше века пройдет – и пошатнется языческая империя. И тогда поднимется из скромных первохристианских общин церковь. И укрепит великий Рим. Ненадолго, если смотреть в историческом масштабе. Империя все равно развалится. И церковь единая тоже распадется. Но и разделившись, останется крепка и победительна. Падут языческие храмы, а на фундаментах их встанут церкви и соборы, рождая основу новой, священной Римской империи. И будут наследники престола Святого Петра из роскошного Ватикана править этой Империей, коронуя светских властителей и по-светски воюя с ними за блага мира сего. Только это будут совсем другие христиане…

Алексей ушел, не дождавшись хозяина. И впрямь – не драться же ему с женщиной, матерью, оберегающей своих детей от гнева власть предержащих.

А хозяин, вернувшись домой и узнав, как и почему выставили единоверца, сначала рассердился немного на жену, но быстро успокоился, решив: на все воля Божия. Коль захочет Бог, чтобы Ерема, рискуя собой и близкими, помог хоть и чужим, но единоверцам, – вернется странный кентурион.

Глава девятаяЗакон и порядок (продолжение)

Пятое августа девятьсот восемьдесят седьмого года от основания Рима. Город Томы

Старший тюремщик заявился сразу после рассвета. Жил он поблизости, и узнать ему не терпелось, как «приласкали» строптивую заключенную.

Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно спящей в караулке.

От удивления он даже дар речи потерял.

Хриса к этому времени в караулке уже не было. Сменился. Но строго предупредил «сменщика» – бабу не трогать. Если что – будут иметь дело с ним. Репутация у Хриса была серьезная. Настоящий опытный легионер выделялся среди прочих городских стражников, как боевой пес – среди дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с легкостью мог бы стать даже не опционом, а повыше. Но все, включая гарнизонное начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.

Когда у старшего тюремщика восстановилась способность говорить, он потребовал объяснений. И выслушав, уверился, что бывший легионер получил от заключенной то, в чем ему самому было отказано. Старший тюремщик немного обиделся. Но подумал, что свое он еще возьмет.

Анастасия, скромно сидевшая в уголочке, в беседу не вмешивалась и оспаривать ничего не стала. Ее препроводили в камеру, снова – в одиночную, принесли скудный завтрак и оставили в покое. Анастасия ждала, что ее вызовут к эдилу и предъявят официальное обвинение, но этого не произошло. Тем не менее женщина понимала, что положение ее – скверное. Ее будут судить и, скорее всего, казнят. Состоится ли суд здесь, в Томах, или ее повезут в Маркионополь – результат один. В столицу провинции ее отвезут, если легат Марк Аврелий захочет с ней поговорить. Возможно, в этом случае у Анастасии появится какой-то шанс… нет, не появится. Марк Аврелий не из тех, кто прощает. И Алексий ей не поможет. Легат провинции даже слушать не станет какого-то младшего кентуриона. Более того, заступничество Алексия может дорого обойтись ему самому. Император принял на службу варвара, забыв о его прошлом. Но римский закон иногда выше императора… нет, решила Анастасия, она не должна более вспоминать об Алексии. И говорить о том, что она – жена кентуриона. Отныне только Бог – ее заступник…

Поэтому, когда ей вторично принесли стило и таблички, Анастасия упираться не стала: призналась в том, что сочиняла фальшивые донесения. Но Алексия упоминать не стала: всю вину взяла на себя. Обосновала тем, что боялась мести варваров.

Таблички с признаниями унесли… и ничего не произошло. Анастасию как будто забыли…

Нет, ее не забыли. Старший тюремщик, очень довольный тем, что заключенная «сломалась», немедленно понес таблички эдилу. Но эдила в курии не было. Он отличался не слишком хорошим здоровьем, а вчера позволил себе некоторые излишества. Потому вследствие серьезного недомогания эдил вынужден был пренебречь служебными обязанностями. Тюремщик мог бы отдать таблички замещавшему эдила чиновнику, но не отдал. Потому что в этом случае и заслуга бы досталась не ему, а чиновнику. Так что тюремщик ушел, унеся с собой признание Анастасии и размышляя о том, что отсутствие эдила – к лучшему. Теперь заключенная останется на его попечении еще одну ночь, и у него появился еще один шанс с ней позабавиться. Не посмеет сучка снова отказать ему, старшему тюремщику, после того, как уступила простому солдату…

А простой солдат Хрис с рассвета безмятежно спал в своей инсуле. Правда, обещание, данное самому себе, он исполнил еще до рассвета: на куске папируса написал письмо принцепсу одиннадцатого легиона и отнес его декуриону императорской почты. А чтобы тот отправил письмо экстренно, а не с оказией, Хрис с другого документа аккуратно срезал восковую печать начальника гарнизона Том. За такую подделку полагалось очень серьезное наказание, но Хрис был уверен: даже если заключенная все наврала, кентурион Череп все равно его не выдаст.

Бывший легионер был прав. Принцепс Геннадий не выдал бы его в любом случае. Прицепс Геннадий никогда не сдавал тех, кто ему доверился. А если считал, что кого-то следует наказать, то наказывал сам. Быстро и решительно. Летчик-космонавт Геннадий всегда действовал быстро и решительно. Работа такая. И, став принцепсом Геннадием, натуре своей он не изменил.

Глава десятаяПреступление и наказание с точки зрения римского права

Коршунов вернулся в гостиницу. Настроение было препохабнейшее. Очень хотелось кого-нибудь убить. Или завыть волком. Час назад он, в совершенно расстроенных чувствах, написал письмо Черепанову. С просьбой прислать кого-нибудь, разбирающегося в местных порядках. Римская почта работала исправно – его заверили, что не позднее завтрашнего вечера письмо будет доставлено адресату. Следовательно… следовательно, пройдет минимум четыре дня, прежде чем здесь появится человек, способный сориентировать Алексея.

Четыре дня… надо что-то делать… но делать ничего не хотелось. Разве что – напиться. Но здешним компотом разве напьешься?

Коршунов начал было разбирать Настины вещи: может, хоть какая-то подсказка… бросил. Бесполезно.

Не раздеваясь, он упал на постель, уткнулся лицом в покрывало и замычал от ощущения бессилия…

Старший тюремщик послал подчиненного: узнать, не появился ли эдил? Нет, не появился. Но – ждут. Может, после шестого часа…

Старший тюремщик велел узнать, чем занимается заключенная.

Спит, доложили ему. Пускай спит. Нынче у нее будет трудная ночь. Старший тюремщик пощупал гениталии: вроде не болит ничего… Ах сучка! «Отдеру ее сам, потом ребятам отдам, – мстительно подумал тюремщик. – Запомнит, сучка, как на государственного человека руку поднимать!»

Анастасия не спала. Ее измучило ожидание. Скорее бы уж все кончилось. Скорее бы…

За обширным столом, заваленным пергаментами и табличками, в дорогом просторном кресле с высокой резной спинкой восседал эдил города Томы. Будучи не слишком крупным мужчиной, хотя и из хорошего всаднического рода, эдил тем не менее изрядно возвышался над поверхностью стола, так как под ягодицы его была подложена специальная подушка. Эдил страдал геморроем.

Кроме эдила в помещении находились положенные ему по рангу шестеро ликторов, два чиновника, коих он инструктировал на предмет изъятия ценностей у уличенного в жульничестве ювелира, и два вегила, которым было приказано обеспечить безопасность чиновников в этом деле. Ювелир был родом из Дакии, а от этих потомков варваров всего можно ожидать.

Эдил предпочел бы в этот послеполуденный час отдыхать у бассейна в прохладном атриуме, но дела, дела… дело ювелира, которое нельзя вот так запросто доверить подчиненным. Так же как дело этой бабы из парфии, за которую вполне можно получить личную благодарность наместника провинции. Эдилу доложили, что старший тюремщик уже был здесь, но ничего не передавал. Значит, добился каких-то результатов и желает сам доложить. Эдил подумал: не послать ли за ним? Не послал. Чтоб не возомнил лишнее. Сам прибежит.

Эдил поморщился, пытаясь удобнее умостить многострадальную задницу. Ничуть не помогает эта сирийская мазь. И жертва эскулапу[51] тоже не помогла… а с этой, из Боспора, все не так просто. Если и впрямь она замужем за кентурионом, то тут открываются большие возможности. В послании наместника сказано: «Преступление против Рима и августов». И указание: арестовать и немедленно препроводить в столицу. А про кентуриона и словом не упомянуто. А если в преступлении замешан муж этой бабы? Как говорится, где вагина,[52] там и гладий… а в армии сейчас неспокойно. Особенно в Данубийских легионах. Не любят здесь Августа и особенно Августу (да живут они вечно!) После парфянской войны… если в преступлении замешан армейский офицер, то это уже смахивает на заговор… от сладкого предчувствия даже боль как-то уменьшилась. Если ему удастся раскрыть заговор против императора…

Эдил молчал. Подчиненные смиренно ждали. А за высокими двустворчатыми дверями, в приемной, еще более покорно ожидали желающие подать жалобу или прошение. Их примут в порядке очереди… если у эдила найдется свободное время. В любом случае просителям и жалобщикам полагалось смиренно ждать, пока высокопоставленный чиновник занят делами государственного значения…

Внизу, во дворе, раздался шум: зацокали копыта, заржала лошадь, чей-то начальственный голос потребовал хозяина…

«Новые постояльцы приехали…» – подумал Коршунов, но так и остался лежать. Какая разница…

Новый рык, звук оплеухи…

«Шумные, однако, гости…» – возникла отстраненная мысль, ничуть не изменившая общего настроения Алексея.

Застучали по лестнице, потом – по деревянному полу галереи подкованные подошвы…

«Человека три-четыре, – чисто механически, на слух определил Коршунов. – В калигах». Легионеры или вегилы… вегилы!!!

В следующий миг Коршунов вскочил с кровати… но незапертая дверь уже распахнулась, и в комнату ввалился…

– Ёш твою мать! – по-русски выругался принцепс Геннадий Павел, останавливаясь на пороге. – Мы, блядь, летим сюда, хренову тучу коней загнали! А ты, разтак-разэтак, едри тебя поперек и вдоль, харю давишь!

Алексей так и застыл, с открытым ртом, с рукой, не дотянувшейся до меча, с красными полосками от складок покрывала, отпечатавшимися на щеке.

– Что челюсть отвесил, ёш твою двадцать! – прорычал Черепанов, шагнув внутрь. – Рикс, бля! Как ты своими скифами командовал, ума не приложу! Подобрал слюни, встал и доложил обстановку!

– Генка-а… – проговорил Коршунов, улыбаясь во все тридцать два зуба. – Ты… как ты успел… я ж тебе только три часа назад письмо отправил… сказали, ты его только завтра получишь…

– Жопа ты с ручкой! – прорычал Черепанов. – без тебя нашлись… проворнее и толковее… Луций! Квинт! Вышли и закрыли дверь! – гаркнул он по-латыни. – Никого не пускать!

Младший кентурион Луций Ингенс, сунувшийся было за командиром, тут же отыграл назад. Дверь захлопнулась, и можно было не сомневаться: теперь без приглашения в эту дверь не войдет никто.

– Ты что ж, мудило, сразу мне не сообщил? – Черепанов грозно глянул на Алексея.

– Ну я… – промямлил Коршунов. – Я же не знал…

– Что ты не знал? Здесь тебе не твоя Скифия! Здесь, мать твою, баб просто так не воруют! Письмо небось обычной почтой отправил?

– А как надо было?

– Срочной! Императорской! Ты, бля, офицер армии Рима! Все, что тебя касается, касается армии Рима! Ясно?

– Ну откуда ж я знал…

– Думать надо, бля! Мозги, бля, подключать!

– Ну-у…

Несмотря на то что командир был нешуточно сердит, Алексей испытывал невероятное облегчение. Генка здесь. Теперь все будет в порядке. Найдется Настенька…

– Хорош лыбиться, космонавт-исследователь! – рявкнул Черепанов, совершенно правильно угадав его настроение. – Ты – в жопе, понял! А баба твоя – под арестом. Ну-ка выкладывай, что вы тут успели накуролесить?

– Мы?! – возмутился Коршунов.

– Ну не я же! Выкладывай!

Рассказ занял не больше пятнадцати минут. Но еще в самом начале Черепанов Алексея прервал.

– Луций! Найди мне здешнего хозяина и за яйца тащи сюда! – велел принцепс Ингенсу-младшему. – Ждать за дверью, пока не позову.

Особенно подробно Черепанов слушал про то, как Коршунов общался с Ереминой женой. Было заметно, что данный эпизод ему совсем не понравился.

– Ладно, – сказал он, когда Алексей закончил. – Ясно, что дело не в тебе, а в Анастасии твоей. Что мы знаем? Арестовали ее по приказу эдила. Эдил здесь – большущая шишка. Типа начальника РУВД и главного прокурора в одном лице. И повод для ареста, как можно догадаться, явно нешуточный. Да ты не ссы, рикс! – усмехнулся он, заметил, как сразу потемнел лицом Коршунов. – Мы – тоже не последние люди в этом мире! Прорвемся! Луций! – гаркнул он, повысив голос. – Давай сюда хозяина!

Младший кентурион втолкнул в комнату порядком перепуганного владельца «Морского Конька»… И Черепанов с ходу вмазал ему по морде. А следующим движением вытянул из ножен меч и приблизил к носу ошеломленного домовладельца.

– У тебя ровно минута, чтобы рассказать мне все, что ты знаешь о жене этого воина, – процедил принцепс, кивнув в сторону Коршунова. – Говори!

Они ехали цепочкой по узкой улочке. Прохожие жались к стенам. Какой-то зеленщик не успел вовремя прибрать свою тележку – ехавший впереди Луций Ингенс спихнул ее в сточную канаву, а самого зеленщика перетянул хлыстом. Зеленщик пожелал обидчику нырнуть в нужник. Легионер, ехавший за Коршуновым, легонько пихнул зеленщика ногой в лоб – и тот кувыркнулся в канаву вслед за своим имуществом. Остальные солдаты контуберния[53] засмеялись.

– Тихо! – рыкнул Черепанов. – Не в лупанарии!

У знакомых ворот остановились. Коршунов заглянул поверх забора. По двору так же бродили гуси. Младший сынок Еремы, чистивший котелок, прервал свое занятие. При виде аж трех кентурионовских гребней выпучил глаза и уронил котелок.

– Эй, хозяин! – крикнул Коршунов.

Ерема тут же, словно ждал за дверью, выкатился во двор, замельтешил, отпирая ворота.

Черепанов скомандовал: легионеры тут же распределились, замыкая оба конца улочки. Во двор въехали только Черепанов с Коршуновым.

– Ну, брат во Христе, – произнес Черепанов, спешиваясь, – выкладывай!

Спустя полчаса они уже подъезжали к форуму: Томы – небольшой город, а рассказ Еремы оказался довольно лаконичен. Знакомый юрист (не христианин, но сочувствующий) сумел выяснить, что Анастасию задержали не просто так, а по особому распоряжению аж наместника провинции Нижняя Мезия. С формулировкой: «За преступление против Рима и августов». Так что испуг Ереминой супруги можно было понять. Хоть Александр Север и считался «добрым» августом, но в Империи казнили и за меньшее.

– Скверно, очень скверно! – резюмировал Черепанов. – Если эдил упрется, а он упрется наверняка, добром нам твою Настю не вытащить.

– А если силой? – предложил Коршунов. – Нас здесь одиннадцать бойцов…

– Уймись! – осадил его Черепанов. – Ты не в лесу со своими варварами. Это государство! И все, что ты делаешь, должно быть продумано. Иначе и жену свою не спасешь, и себя подведешь под монастырь. Да и меня заодно. Не говоря уже о том, что в здешнем гарнизоне не менее пятисот человек. Не считая вегилов и ополчения. Так что для захвата города нас маловато.

– Но нам же не город захватывать – только местную тюрьму! – возразил Коршунов.

– Все-таки я вовремя приехал, – сказал Геннадий. – Не то, я чувствую, ты отправился бы штурмовать тюрьму в одиночку. И сидел бы сейчас по соседству со своей дамой. Ты, Леха, недопонимаешь. Здесь все повязаны. Окажись ты втянут в грязную историю, и пиши пропало. Даже фракиец тебя не отмажет. Да он и сам окажется под ударом. Ты, его офицер, выступил против наместника провинции. Здешние интриганы из этого мигом дело о заговоре состряпают. Даже если ты захватишь тюрьму и освободишь свою женщину, что дальше? Увезешь ее в лагерь? Чтобы там вас повязали по новой, и уже навсегда?

– Я могу уплыть с ней обратно в Херсон, – буркнул Коршунов.

– Тогда повяжут меня, – сказал Черепанов.

– И что теперь делать? Лапки кверху?

Блин! Он так надеялся на Генкину помощь!..

– Не дуйся! – сказал подполковник, в очередной раз угадав его мысли. – Вытащим твою Настю. Обязательно вытащим, хотя бы потому, что от нее ниточка к тебе потянется. А что она наговорит, это даже здешним Богам неведомо. Вернее, ведомо. Что ей скажут, то и наговорит.

– Анастасия меня не предаст! – заявил Коршунов.

– Дурак! – Черепанов рассердился. – В умелых руках даже я соловьем запою! Язык развязать кому угодно можно. Это только вопрос времени и профессионализма палача. Здесь о правах человека слыхом не слыхали. Неужели ты с этим аспектом местной жизни еще не сталкивался, рикс варваров Аласейа?

– Сталкивался, – мрачно кивнул Коршунов. – Но ты же сам сказал: здесь не варварский лес, а правовое государство!

– Угу. Только права у всех разные. И у нас с тобой они тоже не маленькие. Поэтому тюрьму штурмом брать мы не будем. Программа такая: взять штурмом местного эдила.

Глава одиннадцатаяРимское право: понятия и авторитеты

Если высокопоставленный государственный чиновник[54] занят делами, то простым гражданам, тем более – рассчитывающим на содействие этого самого чиновника, следует вести себя скромно и подобострастно. Поэтому когда снаружи, у входа в курию, раздался шум и кто-то даже закричал, эдил покосился на дверь, нахмурился и уже открыл рот, чтобы дать указание вегилам выкинуть нарушителей спокойствия из здания…

Но тут дверь с треском распахнулась – и пухлая физиономия эдила сморщилась в болезненной гримасе. На пороге, во всей своей красе, в жезлом в руках, в золоченых доспехах, увенчанных роскошным алым гребнем, стоял принцепс одиннадцатого легиона Геннадий Павел по прозвищу Череп. Эдил видел его только однажды на приеме в Маркионополе, но сразу узнал. Этот принцепс в Мезии был известен поболее иного легата. Особенно после весенних событий. За спиной принцепса теснились легионеры в по-боевому надвинутых шлемах и с обнаженными гладиями, которыми (работая, впрочем, исключительно плашмя) легионеры только что расчищали дорогу своему командиру. Принцепс окинул грозным взглядом просторное помещение, ликторов, самого эдила, двух чиновников рангом помельче, шестерых вегилов… Принцепс поднял руку с зажатым в ней витисом, направил его на эдила и рявкнул:

– Ты! Останься! Остальные – вон!

Легионеры потеснились, пропуская перепуганных чиновников, «полицейских»-вегилов, ликторов с фашинами и топориками…

Выражение лица принцепса было таково, что никто, включая ошарашенного эдила, даже рта открыть не посмел.

– Двери закрыть! Никого не пускать! – рыкнул принцепс.

Створки с грохотом затворились, принцепс десятью стремительными шагами покрыл расстояние между дверью и широченным столом, за которым восседал эдил, смахнул виноградной тростью «мусор» со стола, затем упер ее конец в грудь эдила.

– Ты! – рявкнул принцепс так, что эхо прокатилось по углам. – Ты! Козье вымя! Что ты сделал?!

– А что я сделал? – пискнул важный чиновник, в этот момент забывший о том, что он – важный чиновник, римский всадник и так далее, а помнивший только то, что принцепс, стоящий перед ним, не просто принцепс, а сам свирепый Череп, гроза варваров, «спаситель провинции», любимчик еще более свирепого Максимина…

– Что я сделал? – Чиновник скорчился в кресле, вдруг ставшем невероятно просторным, вжался в спинку…

– Ты уничтожил свой город, идиот! – прорычал первый кентурион. – Тебя распять мало! Завтра здесь будет пять тысяч варваров, ты, ослиное дерьмо! Они придут за тобой, мерзавец! И поделом тебе! Но знаешь ли ты, что такое пять тысяч варваров – в городе? Ты знаешь?!.

– Я? Нет… – промямлил в полном замешательстве эдил. – Я ничего такого не сделал!

– Ты сделал! – Рык принцепса вновь сотряс стены и потолок. – Ты! Оскорбил их рикса!

– Но я… ничего такого… я, Юпитером клянусь, матерью Юноной, никогда… никогда даже не видел… в глаза не видел никакого рикса варваров… ты ошибся, достойный принцепс!

– Я никогда не ошибаюсь! – Виноградная трость уткнулась в подбородок эдила, отбросив его голову к спинке кресла. Затылок эдила с глухим стуком ударился о дерево.

– Ты – ничтожество! Позор своей семьи!..

Перед глазами эдила плыло и двоилось. Страшное оскалившееся лицо кентуриона нависало над ним, словно разгневанный лик самого Марса.

Измученный анус эдила ослабел, и по комнате поплыл нехороший запах.

– Ты виноват! – прорычал принцепс. – Ты! Вчера! Арестовал! Жену! Самого рикса Аласейи!

– Я-а-а… не-ет… – заблеял эдил. – Ка-акую жену…

– Анастасия Фока! – рявкнул страшный принцепс. – Ты арестовал ее!

– Эта?! – воскликнул эдил. От удивления он даже бояться почти перестал. – Я тут ни при чем! Указ наместника Туллия!

– Покажи! – потребовал принцепс.

– Сейчас, сейчас… – Эдил закопошился в ящике, вытянул нужный документ: – Вот!

Принцепс выхватил папирус с красным оттиском, прочитал…

– Да, – произнес он, несколько смягчившись. – Но тебя это не спасет.

– Почему? – воскликнул эдил.

– Посмотри на дату: пятое мая. Пятого мая муж Анастасии Фока, рикс варваров Аласейа, грабил твою провинцию. Я разбил его… Ты, верно, слыхал об этом? (Эдил быстро-быстро закивал.) Разбил и, согласно воле нашего августа, принял на имперскую службу. И теперь рикс Аласейа – кентурион римской армии. И он пожелал, чтобы его жена была с ним. А ты ее арестовал!

– Но приказ наместника… – попытался возразить эдил.

– Рикс Аласейа узнал об этом, – проигнорировал жалкую попытку Геннадий Павел. – И очень разгневался. Он заявил, что не желает служить императору, который пытается отнять у него жену. Поэтому он более не кентурион, а его воины – не солдаты Рима. Аласейа уже послал гонца за своими людьми. Завтра они будут здесь: тысячи разгневанных варваров! Они уничтожат Томы и снова начнут грабить провинцию. Ты понимаешь, что ты наделал?

– Я действовал по распоряжению наместника, – сказал эдил несколько более уверенно. – Да, оно устарело, но ведь его никто не отменял.

«Варвары будут здесь только завтра, – подумал он. – значит, если я потороплюсь, то успею уехать…»

– Надеешься удрать? – угадал его мысли принцепс. – Зря. Из-за тебя варвары, которые должны служить Риму, будут снова жечь римские города. Думаешь, наш добрый император божественный Александр Север простит тебе такое? – последние слова принцепса прозвучали совсем мягко, даже сочувственно.

– А что мне делать? – жалобно спросил эдил.

– Я бы на твоем месте отдался риксу Аласейе, – строго проговорил принцепс. – Ты сам передашь риксу Аласейе жену и скажешь, что ее арест – твоих рук дело. Ни Рим, ни император, ни наместник провинции тут ни при чем. Тогда Аласейа, может быть, не тронет твой город и согласится вернуться на службу. Варвары отходчивы. Хотя, скорее всего, тебя он убьет, – задумчиво добавил принцепс.

Эдил, и без того бледный, просто позеленел:

– Я-а-а не могу… Я бо-о-лен…

– Надо! – строго произнес принцепс. – Город погибнет!

– А может, не обязательно я? – пришла в голову эдила спасительная мысль. – Может быть, ты это сделаешь, храбрый Геннадий? Тебя-то он наверняка пощадит…

Принцепс подумал немного… Эдил взирал на него с отчаянной надеждой…

– Хорошо! Где она?

– В тюрьме, конечно! – воскликнул обрадованный чиновник. – Я тебе сейчас напишу… – Он потянулся к стилу, но тут бюрократическая закваска взяла свое. – Э-э-э… Я не могу ее просто так отпустить! – жалобно проговорил эдил. – У меня же приказ наместника!

– Ладно, – смилостивился принцепс. – Ты не отпускаешь ее, а передаешь мне, представителю армии, для дальнейшего сопровождения. Для того, чтобы…

– …В связи с возникшими трудностями содержания под стражей! – мгновенно выдал формулировку счастливый чиновник.

– Годится. Пиши.

Эдил в считанные мгновения нацарапал текст, оттиснул на воске свою печать. Принцепс принял табличку, кивнул безмолвным легионерам: пошли. Но в последний момент повернулся, упер свой кентурионов жезл в грудь эдила, процедил грозно:

– Запомни! Ты мне должен!

И вышел, оставив обессиленного чиновника в полном расстройстве чувств и кишечника.

Коршунов и Луций ждали на форуме, прячась от солнца в тени портика. На них поглядывали с интересом. Еще бы: аж два кентуриона в полном боевом!

Черепанов выбежал из курии, перепрыгивая через две ступеньки. Легионеры не отставали.

– Ты и ты! – ткнул пальцем принцепс. – В гостиницу. Забрать вещи и запасных лошадей. Ждать у восточных ворот! Марш, марш! – и с места взлетел в седло.

Форумные лоточники приветствовали прыжок одобрительными возгласами… которые через полминуты сменились воплями негодования, когда торговцы бросились собирать рассыпавшиеся товары. Небольшой отряд вылетел из форума, не разбирая дороги, сшибая все, что попадалось на пути.

– Ну?! – воскликнул Коршунов, бросая коня в карьер и догнав Геннадия. – Что?!

– Есть! – подполковник махнул зажатой в левой руке табличкой. – Поспешим, пока эта трусливая жаба не передумала!

Черепанов хлестнул коня, снова вырвался вперед, но у выезда с площади придержал, пропуская вперед декуриона, лучше знавшего город.

– Жаба не передумает! – бросил Алексею поравнявшийся с ним легионер. – Это же наш Череп! Чинуша полные штаны наложил, ха-ха! Вонища на всю курию! – И, обойдя Коршунова, третьим влетел в узкий проем улочки.

Через десять минут они были у ворот тюрьмы.

Снаружи их уже ждали: стражник Хрис и легионер, которому Черепанов поручил найти пославшего письмо.

– Сальве! – крикнул Хрису Черепанов. – Ут валес?

– Сальве, принцепс! Нон ита бене…[55]

– В чем дело? – быстро спросил Коршунов.

– Ты ее муж? – угадал бывший легионер.

Угадать, впрочем, было нетрудно. Выбор был невелик, а у Луция Ингенса была физиономия типичного римского крестьянина, ну, может, самую малость «подправленная» ареной.

– Наш толстяк начесал приап на твою жену, – сказал Хрис. – Я не мог его придержать. Меня вообще отстранили за то, что…

– Потом! – перебил его Черепанов. – Луций! Чего ждешь?

– Открывай! – заревел Ингенс-младший и заколотил витисом в запертые ворота.

– Ну кого там орк принес? – раздался голос по ту сторону.

– Шевелись, собачий сын! – заорал Луций поставленным голосом полевого командира. – Палок захотел?

Лязгнул замок, скрипнул засов…

Не дожидаясь, пока стражник отопрет ворота, Черепанов послал коня вперед. Коршунов – тоже. Стражник еле успел отскочить.

– Ты! – Черепанов ухватил его за вихор (бездельник даже шлема не надел). – Читать умеешь? – и сунул ему под нос табличку.

Стражник захлопал глазами. Читать он не умел, но печать эдила, конечно узнал.

– Анастасия Фока! – гаркнул Черепанов. – Сюда ее!

– Я… это…

Из караулки вылез еще один стражник, такой же сонный.

– Ключи давай! – вмешался Хрис. – Я сам ее приведу!

Раньше чем тюремщик успел что-то сообразить, спешившийся Луций уже отобрал у него связку.

– Пошли!

Вдвоем они устремились внутрь.

Из караульного помещения внутри здания выбрались несколько стражников: поглазеть. Еще один, порасторопнее, побежал за начальством.

Прошла пара минут…

Коршунов, не выдержав, спрыгнул с лошади, намереваясь последовать за Луцием и Хрисом.

– Подожди, – бросил ему Черепанов по-русски. – Пацаны сами справятся.

И точно: на пороге, щурясь от яркого солнца, появилась Анастасия. Увидела Коршунова, просияла…

Алексей тоже расцвел улыбкой…

– Это что такое?! Куда?! Кто разрешил?!

Старший тюремщик, в одной тунике и наспех завязанных сандалиях, бежал через двор. – Куда? Не пускать!

Толстяк бросился к Анастасии, Коршунов – наперерез, но Луций успел раньше и встал между женщиной и тюремщиком.

– Ты! – начальственно бросил Черепанов. – Подойди сюда!

Старший тюремщик при виде принцепса несколько поостыл.

– Читай! – велел Черепанов, поднеся табличку к заплывшим жиром глазкам.

Старший тюремщик читать умел. Но содержание таблички ему не понравилось. И легионеров он не испугался. Это его тюрьма! Он здесь хозяин!

Толстяк бросил алчный взгляд на Анастасию. Он не любил, когда его желания не удовлетворяются. С другой стороны, печать эдила – настоящая и приказ недвусмысленный. Но эдил еще не видел ее признания.

– Приходите завтра, – сказал тюремщик. – С утра. Я оформлю все документы…

– Какие еще документы? – процедил Черепанов.

– Признание преступницы! – старший тюремщик самодовольно усмехнулся. – Мы тут тоже, принцепс, не зря жалованье получаем…

– Признание? Хм-м-м… не верю! Покажи!

Через несколько минут ему были вручены исписанные каллиграфическим почерком Анастасии восковые таблички.

За это время в тюремном дворе собралось уже дюжины полторы стражников: поглазеть на скандал.

Черепанов прочитал первую табличку…

– Я это забираю, – сказал он, пряча таблички в седельную сумку. – И заключенную – тоже.

– Нет!

Тюремщик покраснел от возмущения. Что он себе позволяет, этот вояка?

– Вернуть преступницу в камеру! – скомандовал он своим.

Анастасия спряталась за спиной Коршунова. Алексей выхватил меч.

– Ты что же, кентурион, биться с нами будешь? – искренне изумился старший тюремщик.

В следующее мгновение глаза тюремщика вылезли из орбит, а из его спины выглянула заостренная стальная полоска сантимеров пять длиной.

– Никто не смеет протянуть лапы к моей жене – и остаться в живых! – процедил Коршунов.

Привычным движением он провернул меч и выдернул клинок наружу.

Стражники оцепенели. Наступила тишина, которую нарушил лишь звук падения грузного тела, а затем спокойная реплика Луция.

– И впрямь у вас в готии куют отличную сталь, – заметил Ингенс-младший.

– Это не готская работа, – сказал Коршунов, вытирая клинок и возвращая его в ножны. – Боспорская. Хочешь такой же?

– Лучше – покороче.

– Будет. Весной привезу.

– Заранее благодарен.

– Доложите эдилу, – сказал Черепанов ошеломленным стражникам. – Аласейа, великий германский рикс на службе Рима, убил вашего старшего за то, что тот покушался на его жену. О сумме выкупа, которую рикс потребует с курии города за покушение на свою честь, будет сообщено позже. Так, рикс?

Коршунов величественно кивнул, подхватил Анастасию, усадил на коня, оттолкнулся от земли и, мягко спружинив, опустился в седло.

– Хрис, – сказал Черепанов бывшему легионеру. – Не хочешь вернуться в легион? У меня есть право вербовать пополнение…

– Прямо сейчас?

– Не обязательно. Собирай вещи и приезжай в лагерь, скажем, недели через две. К этому времени я все оформлю. Не возражаешь?

– Еще бы! Служить у тебя, принцепс, – это честь!

– У него. – Геннадий кивнул на Коршунова, выезжающего из ворот.

– Годится!

– Вале,[56] легионер!

– Вале, принцепс!

– Марш!

Посланные в гостиницу легионеры встретили их за воротами: с запасными лошадьми и вещами.

– Слушай, Генка, мне что, и впрямь потребовать у них выкуп? – спросил Коршунов по-русски.

– С ума сошел! Какой еще выкуп?

– Ну ты же сам сказал…

– Надо же мне было чем-то загрузить стражников! Еще чуть-чуть – и они полезли бы в драку. Не хотелось устраивать мясорубку.

– Понял. И куда мы теперь, в лагерь?

– Нет. В Маркионополь.

– Это еще зачем?

– Разве ты забыл? – Черепанов усмехнулся. – У меня же поручение эдила Том: доставить Анастасию Фока в столицу. Наместнику Мезии…

Глава двенадцатаяНаместник Нижней Мезии сенатор Туллий Менофил

– Геннадий Павел, принцепс одиннадцатого легиона? Немедленно веди сюда!

Наместник Нижней Мезии Туллий Менофил поднялся навстречу гостю:

– Приветствую тебя, победитель скифов!

– Приветствие и тебе, благородный Туллий! – Черепанов снял с головы шлем и приложил кулак к груди. – Благодарю, что согласился меня принять!

– Всегда рад видеть тебя, славный принцепс! – наместник хлопнул в ладоши. – Накройте стол в красном триклинии.[57] Мой скромный дом всегда открыт для тебя.

«Скромным домом» наместника был четырехэтажный дворец, вместе с зимним садом и внутренним двором занимавший полгектара.

– Что привело тебя в Маркионополь? Дело или развлечения? Надеюсь, ты не покинешь нас до послезавтрашнего дня и украсишь своим присутствием мой пир, который я дам в честь дня Меркурия?[58]

– Благодарю за честь! – еще раз поклонился Черепанов.

Тут в дверях появился слуга и дал знать, что в триклинии все готово.

– Пойдем, доблестный Павел! – ухоженная ладонь наместника, консуляра и сенатора в шестом поколении опустилась на прикрытое золоченой кирасой плечо принцепса. – Время прандия:[59] пора и нам немного подкрепиться…

«Немного подкрепиться», по понятиям благородного Туллия, – это стол размером с двуспальную кровать, плотно уставленный дорогущими яствами и напитками. И меняли[60] этот стол четырежды. При том, что за трапезой они с Черепановым возлежали вдвоем. Слуги и музыканты в расчет, разумеется, не шли.

Правда, большая часть кушаний и напитков так и была унесена неопробованной. Нужно было обладать прожорливостью Максимина, чтобы съесть хотя бы двадцатую часть предложенного.

– Как чувствует себя командующий Гай Юлий Вер Максимин? – поинтересовался наместник. – Не по его ли делам ты приехал, славный Павел?

– Нет, благородный Туллий, – сказал Черепанов. – Чувствует он себя превосходно. Недавно отправился инспектировать наши прирейнские заставы. Он удовлетворен состоянием войск и уверен, что в ближайшие месяцы, по крайней мере до осени, может быть спокоен за твою провинцию.

Это следовало понимать так: «Можешь не беспокоиться. Страшный фракиец к тебе не нагрянет. Ты ему в июне достаточно отстегнул. Но в конце осени придется снова раскошелиться».

– Пока Риму служат такие, как ты, славный Геннадий, за его границы можно не волноваться!

«Я бы с большим удовольствием платил тебе, принцепс, лишь бы никогда не видеть твоего командующего!»

– Я всего лишь принцепс, благородный Туллий! – напомнил Черепанов.

– Твои деяния многократно превышают твои регалии. В моей провинции твое имя у всех на устах, и полагаю, в Риме тоже кое-что услышат…

«Если будешь хорошо себя вести, принцепс, я замолвлю за тебя словечко перед августами».

– Благодарю тебя!

– Попробуй фазана, он превосходен! Особенно с этим вином!

– Да, у тебя прекрасный повар, благородный Туллий. Даже в Риме я не пробовал лучшего угощения.

«Спасибо, дорогой! Но у меня есть и свои связи».

– Я заметил: твоя латынь стала почти безукоризненной!

«Но ты все же всего лишь варвар…»

– Мой друг консуляр Антоний Антонин Гордиан подарил мне своего ритора.

«Зато у меня такие друзья-аристократы, рядом с которыми ты, уважаемый, просто плебей из Сирии».

– Однако ж мне никогда не сравниться в благородстве речи с такими, как ты и он, – тут же дипломатично добавил Черепанов. – И мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько приятно мне твое общество. Однако ж ты вовремя напомнил мне о моем варварском происхождении…

– Что ты, что ты!.. – махнул наманикюренными пальцами наместник. – Твое прошлое…

– Не совсем, благородный Туллий. Как ты знаешь, не столь давно я принял на службу некоторое количество варваров. Согласно указу наших преславных августов – да живут они вечно! А мой легат сенатор Дидий Цейоний Метелл («обрати внимание: не Максимин, а именно твой собрат-сенатор!») назначил двух самых выдающихся риксов кентурионами в моей когорте. Один из них, наиболее славный, в прошлом причинивший немало проблем Риму, а теперь, наоборот, способный, как полагает мудрость наших августов, в силу своих талантов оказать Империи немалые услуги, прибыл в Маркионополь вместе со мной.

– Вот как? – наместник искренне заинтересовался. – Уж не тот ли это варвар, что едва не опустошил мою провинцию?

– Он самый, – улыбнулся Черепанов. – И Питиунд Понтийский ограбил тоже он.

– У наместника Понта не было столь храброго защитника, как ты, принцепс Павел! – отвесил комплимент наместник. – Пью эту чашу во здравие августов, благодаря которым наши самые опасные враги становятся друзьями Рима!

– Виват! – поддержал Черепанов.

Они осушили кубки.

– Буду рад, если ты придешь на мой послезавтрашний пир вместе с ним, – осушив губы полотенцем, произнес наместник. – Любопытно взглянуть на того, кто обрушил стены Цекулы и сумел перехитрить всех, кроме тебя, славный павел!

– Благодарю тебя от его имени. Мы придем. И, если ты позволишь, мой кентурион-рикс возьмет с собой свою прекрасную жену, недавно прибывшую к нему из Боспора.

– Жену… – Лицо наместника выразило некоторое сомнение: не испортит ли пир дикая дочь Скифии.

– Жена скифского рикса – эллинка, – успокоил наместника Черепанов. – Более того, уроженка Сирии, так что манеры у нее наилучшие! – польстил сирийцу Менофилу Геннадий.

– В таком случае пусть приходят вдвоем, – кивнул наместник. – А теперь скажи мне, славный воин, почему ты игнорируешь этот замечательный пирог…

– Все в порядке, – сообщил Коршунову Геннадий, возвратившись в гостиницу, где они остановились. – Вы приглашены. Оба. Послезавтра я представлю тебя и ее этому индюку-сенатору – и о прошлых прегрешениях твоей Насти можно забыть. Но до сего времени лучше будет, если ее настоящее имя останется в тайне. Жена кентуриона Алексия – этого вполне достаточно.

В этот день произошло еще одно замечательное событие: Черепанова наконец догнало письмо от Корнелии.

«…Я по-прежнему живу на нашей вилле близ Лютеции[61] и, скорее всего, там и проведу остаток лета, – писала дочь консуляра Антония Гордиана. – Отец полагает, что ближе к границам сейчас небезопасно. Наверное, он прав, но я бы охотно поехала в одну из наших паннонийских латифундий. Тогда ты смог бы меня навещать… очень хочу тебя увидеть! Было бы замечательно, если бы ты нашел возможность приехать в Рим на Юпитеровы игры…[62] возможно, и отец мой сумеет приехать из Африки. Дед[63] обещал отпустить его… В Риме опять беспорядки… убили префекта… в середине лета в городе совершенно невозможно: жара, миазмы, комары… Не понимаю, как люди могут там жить… Отец пишет, что тоже хочет с тобой повидаться. Даже в Африке знают о твоих победах. В Лютеции… я иногда выезжаю туда, чтобы развлечься… там боятся усиления Максимина. Говорят, он очень жесток и в гневе способен убить. Надеюсь, тебе ничто не угрожает? Говорят, скоро будет большая война с германцами. Но ты об этом, конечно, уже знаешь… береги себя, дом, Геннадий! Помни, что ты мне дорог!

Твоя Корнелия».

Геннадий коснулся губами розового папируса. Египетская бумага слабо пахла сандалом и розовым маслом. «Твоя Корнелия». Подполковник улыбнулся. На душе было тепло и сладостно. Он больше не завидовал Лехе. Конечно, его Настя – красавица и умница, но до дочери сенатора Гордиана ей далеко. Перед его мысленным взором встала Корнелия – чистая, утонченная, благородная, юная… да их даже сравнивать нельзя! Вот он, Черепанов, никогда не женился бы на гетере. Хотя по здешним понятиям это – не позор, даже почетно. Но как можно брать в жены женщину с таким прошлым?

«Вот черт! Куда это меня занесло! – отдернул себя Геннадий. – Не твое дело, кем была жена Лехи. Леха – твой друг, и она его устраивает. И не тебе, подполковник, брезгливо кривить морду, вспоминая кому-то прошлое. О своем, блин, лучше подумай…»

Но думать надо было не столько о прошлом, сколько о будущем. Следовало отмазать Коршуновскую Настю и его самого. Капитально отмазать. Так, чтобы потом никаких расследований и разборок. Реально это? Вполне. Менофил, лиса краснополосая, однозначно дал понять, что хочет со мной дружить. И с Лехой он тоже будет дружить, если вложить в него мысль, что дружба с таким авторитетным риксом – гарантия безопасности провинции. А так ли это? Хорошо бы на эту тему с Лехой перетереть…

Глава тринадцатаяНаместник Нижней Мезии Туллий Менофил (продолжение)

Надо признать: выглядела Анастасия сногсшибательно. Одетая, накрашенная и завитая по последней римской моде, в дорогих шелках и украшениях, которыми не могла похвастаться ни одна знатная матрона Маркионополя. Даже у присутствовавших здесь дочерей самого наместника Туллия побрякушки были скромнее. Ничего удивительного. Наместник Туллий – очень богатый человек, но его богатства – это в основном вклады и недвижимость. Держать собственность в виде драгоценностей – типично разбойничий подход. Однако в данном случае эффект был достигнут. Более того, Леха Коршунов смотрелся ничуть не хуже своей жены (ее же стараниями) и намного респектабельнее своего командира. Черепанов, в своих парадных доспехах, выглядел рядом с расфранченным младшим кентурионом, как селезень рядом с павлином. Мысленно он сделал в памяти зарубку: использовать умения Лехиной подруги для повышения собственной респектабельности. Сразу видно: она понимает в этом толк. Было бы совсем неплохо предстать перед Корнелией (и прочей аристократией) не суровым солдатом, а изысканным вельможей.

– Благородный сенатор Туллий, позволь представить тебе, владыке важнейшей из римских провинций, моего друга и подчиненного, недавно повелевавшего дикими скифскими воинами, соревновавшимися в доблести с нашими легионами. Бывший рикс гревтунгов, а ныне кентурион моей когорты Алексий Виктор, прозванный Коршуном.

– Польщен столь высоким знакомством. – Коршунов приветствовал наместника, на римский лад прижав кулак к груди. – Но хочу уточнить: риксы, принцепс, не бывают бывшими. Бывший рикс – мертвый рикс. А я жив!

Сказано было на вполне приличной латыни. Правда, фразу эту Коршунову пришлось довольно долго репетировать. Как и следующую…

– А вот, достойнейший Туллий, моя супруга Анастасия Фока!

– Будь моим гостем, кентурион Алексий… – улыбнулся наместник. («Анастасия Фока… где-то я уже слышал это имя», – подумал он). – Или ты предпочитаешь, чтобы тебя именовали риксом?

– Кентурион – лучше, – сказал Коршунов. – Я служу Риму… – Его словарный запас стремительно иссякал.

– Замечу: у тебя очаровательная жена, кентурион, – продолжал наместник. – Где я мог слышать твое имя, домна?

– Я родилась в Сирии, – ответила Анастасия. – Как и ты, благородный Туллий. Может, там?

– Анастасия Фока… – повторил наместник, будто пробуя имя на зуб.

Черепанов заметил, как напряглась женщина. Хотя на лице ее по-прежнему сияла улыбка. Следовало вмешаться.

– Великолепные музыканты у тебя, владыка,[64] – польстил наместнику Геннадий, хотя единственная здешняя музыка, в которой он разбирался, – это трубные звуки боевых флейт и буккин.

– О да!

Наместник посмотрел в сторону эстрады, где, возвышаясь над головами гостей, наяривал на лирах, барабанах и прочих инструментах праздничный оркестр. На первом плане изгибалась и перебирала стройными ножками темнокожая танцовщица в одежде из разноцветных лент. Вот ее голосок Черепанов послушал бы с удовольствием. Наедине. Кстати, почему бы и нет? Надо только намекнуть об этом ее хозяину…

Наместник удалился – приветствовать кого-то длинного и лохматого, в сенаторской тоге. Философа из благородных, вероятно. А спустя четверть часа гостей пригласили к трапезе.

Черепанову и его спутникам было отведено почетное место: за одним столом с хозяином. Геннадию – поближе, Коршунову с Анастасией – подальше. Всего же столов было не менее дюжины.

– Вероятно, такой праздник обходится недешево, – заметил Черепанов.

– Естестственно, – ответил наместник. – Но этот праздник оплачивает не городская казна, а вот он. – Сенатор кивнул на возлежавшего напротив верховного жреца бога Меркурия. Жрец уже накушался и задремал – у него был сегодня трудный день. – Расскажи, доблестный Геннадий, что происходит в армии? Они более не ропщут?

– Не могу тебе сказать касательно всей армии, но моим легионерам роптать некогда. Мой принцип прост: солдат должен быть сыт, обмундирован и постоянно занят делом. Разумеется, и жалованье он должен получать в срок. А если у солдата остаются силы роптать, значит, кентурион мало его гоняет. В моей когорте таких кентурионов нет. Да и во всей армии Максимина – тоже.

– Армии Максимина? – нахмурился наместник.

– Он ею командует. Разумеется, верность легионов принадлежит богоравному императору Александру.

– Так ли это? Император, насколько я слышал, не сомневается в верности своих азиатских легионов, а здесь…

– Здесь, владыка, дела обстоят так же! – отчеканил Черепанов. – Легионы преданы командующему, а командующий верен августам! Как и все мы.

Черепанов положил правую руку так, чтобы был заметен профиль императора на золотом перстне, украшавшем его безымянный палец. Перстень этот был вручен ему год назад самим Августом – в знак особого доверия. Носитель такого перстня мог лично обращаться к повелителю Рима.

Если наместник и мог прежде не обратить внимания на этот перстень, то теперь он заметил его наверняка.

– Надеюсь, ты прав, принцепс, – сказал Туллий Менофил. – Ведь ты один из немногих армейских командиров, пользующихся расположением и фракийца, и Рима. И понимаешь, чье расположение важнее, не так ли?

– Я всего лишь принцепс, – дипломатично ответил подполковник. – И я понимаю (тут он понизил голос), что армия остается армией, даже если у нее вдруг появляется другой командующий.

Наместник положил в рот ломтик копченого угря, запил вином…

– Ты понимаешь меня, – сказал он. – В сенате многие считают: не дело ставить на важные должности неримлян. Но так считают не все. Империи нужна свежая кровь, чтобы вернулись времена Траяна и Юлия. Держись правильной стороны, принцепс, и мы обеспечим твою карьеру.

– Мы?

– Мы. – Наместник многозначительно коснулся алой полосы на своей тоге.

«Сенат», – сообразил Черепанов.

Свора заплывших жиром магнатов, отхвативших при нынешнем слабом императоре здоровенный кусок власти. Максимин у них – кость в горле. Они готовы на все, чтобы от него избавиться. Даже заигрывать с варваром-принцепсом. А избавившись от фракийца, они выкинут Черепанова на свалку. И на его место посадят какого-нибудь магна или метелла. Чужих в этом кругу используют, но внутрь не пускают.

– Ты так говоришь, – заметил Геннадий, вертя на пальце перстень с профилем императора. – А другие скажут: зачем покупать чужих лошадей, если у нас есть собственные! Я – новый человек…

– Иными словами – тебе нужны гарантии, – сказал наместник.

Черепанов не ожидал от него подобной прямоты.

– Ты читаешь мои мысли, благородный Туллий. Сейчас мое имя на слуху, но так будет не всегда. И недоброжелателей в Риме у меня предостаточно… особенно среди сенаторов.

– Я верю, что твоя слава будет только расти, принцепс, – возразил наместник. – Уже сейчас твоя известность конкурирует с известностью Капелиана… это имя тебе ничего не говорит, я вижу?

Черепанов кивнул.

– Капелиан командует мавританской конницей в Африке. И показал себя отличным военачальником. Кстати, когда Максимин был префектом лагерей в Сирии, Капелиан командовал там же вспомогательными войсками. Говорят, они с фракийцем до сих пор переписываются. Если хочешь узнать о Капелиане подробнее, можешь расспросить о нем своего друга Антония Антонина, – усмехнулся Туллий Менофил. – Оба Гордиана, и старший и младший, Капелиана терпеть не могут. Капелиану очень не повезло, что отец и сын теперь правят в Карфагене.[65] Готов биться о заклад: стоит Капелиану разок ошибиться – и у мавров появится новый командир.

– Думаю, ты прав, – согласился Черепанов. – И слова твои очень поучительны: ведь и я не застрахован от ошибок, а мы говорили о гарантиях…

– Брак, – сказал наместник. – Вот средство для честолюбивого и талантливого человека войти в круг избранных. Хорошая партия – и твои сыновья тоже будут заседать в сенате. Но это должна быть римлянка, настоящая римлянка из хорошей семьи… возможно, мы еще вернемся к этому разговору, – добавил он многозначительно.

«А ведь у благородного Туллия целых три дочери, – подумал Черепанов. – Неужели он рассчитывает заполучить меня в зятья?»

Что ж, это хороший признак. Значит, рейтинг принцепса Черепанова достаточно высок. С другой стороны, стань он зятем наместника провинции, сенатора и т. д. – и карьера гарантирована. Правда, еще неизвестно, как к этому отнесется Максимин, а с мнением командующего Черепанову стоит считаться. Хотя Геннадий отдавал себе отчет: если предложение породниться поступит от другого сенатора, плевать тогда на то, понравится ли это Максимину.

– Мы еще поговорим об этом, Геннадий, – повторил наместник. – Ты ведь не женат, в отличие от рикса Алексия? Где же я все-таки мог слышать имя его жены… – задумчиво проговорил Менофил. – Не связана ли с ней какая-то история, ты не знаешь?

– Была одна история, – решился Черепанов. – Только ты вряд ли о ней слышал, ведь это произошло совсем недавно. В Томах. Не слышал?

Наместник покачал головой.

– У тамошнего эдила был приказ о ее задержании. Из твоей собственной канцелярии. Вероятно, кто-то из твоих шпионов проведал, что у рикса Аласейи жена – гражданка Рима, донес об этом – и там решили на всякий случай разослать приказ о ее аресте. Ты об этом ничего не знаешь?

Наместник еще раз покачал головой.

– Этим занимается мой легат.

– Я так и предполагал. В общем, приказ пришел, и, когда жена рикса Алексия прибыла, эдил ее арестовал. Представь, – с улыбкой продолжал Черепанов, доверительно наклонившись к наместнику. – Этот честный служака понятия не имел, что рикс Аласейа стал кентурионом Алексием. Выполняя твой эдикт, он велит арестовать Анастасию и препроводить в тюрьму, словно воровку. А один из тамошних тюремщиков, какой-то сластолюбивый вольноотпущенник, позволил себе покуситься на ее честь. К счастью, рядом оказался один из моих бывших легионеров – и не позволил свершиться беззаконию. Иначе, боюсь, кентурион Алексий снова стал бы риксом Аласейей, а этой осенью город Томы превратился бы в руины.

– А такое возможно? – обеспокоился наместник.

– Вполне. Друг мой Алексий! – Черепанов повысил голос. – Сколько у тебя людей по ту сторону Данубия?

– Шесть тысяч воинов под моей рукой! – выдал Коршунов заготовленную фразу. – Это не считая союзных мне сарматов. И еще пять тысяч – по ту сторону Понта. Думаю, многие из них готовы послужить Риму, – с важностью добавил он.

– Вот видишь, благородный Туллий. Из-за старательности чиновника и похоти какого-то глупого тюремщика могла случиться большая беда. Представляю, как опечалило бы такое известие нашего богоравного августа Александра, да продлятся дни его правления!

– Да уж! – буркнул наместник. – Этого тюремщика следует примерно наказать!

– Уже не нужно, – успокоил Черепанов. – Рикс собственноручно проткнул подлеца мечом.

– Как это? – оторопел наместник. – Просто зарезал?

– Вот именно. Просто зарезал. Я пояснил ему, что он теперь на службе Рима и пытать негодяя четыре дня, постепенно отрезая от него по кусочку, как следовало бы по их, варварским законам, у нас не положено.

– Убивать человека, даже последнего негодяя, без суда – тоже нехорошо, – заметил наместник. – Тем более служивого человека…

– Ты прав, благородный Туллий. Но я позволил ему это сделать еще и потому, что мне придется доложить об этом случае, а кентурион Алексий – на особом счету у Максимина. Представь, что было бы, если бы сам Максимин пожелал прибыть в Томы искать виновных… Ты же помнишь, что было в Новах,[66] когда там намеревались судить его кентуриона?

– Не будем портить праздник беседой на подобные темы, – холодно произнес Туллий. – Я выясню, что там произошло, и накажу виновных. Без моего ведома более никто не посмеет предъявить обвинение твоему кентуриону… и моему гостю. Закон есть закон, но богоравный август в Риме – выше закона. А здесь, в моей провинции, императора представляю я.

Глава четырнадцатая

– …В общем, Леха, тебе надо отсюда валить, причем срочно! – заключил Черепанов.

– То есть как – валить? – возмутился Коршунов.

– Молча! Забирай Настю – и плыви в свой Херсон.

– Черт!

Коршунов вскочил со стула и, расстроенный, забегал по комнате. Анастасия вела себя намного сдержаннее: сидела тихонько, молча. Готовилась к самому худшему. Пыталась въехать, о чем речь. Разговор шел по-русски, и понимала она с пятого на десятое.

Черепанову она чем дальше, тем больше нравилась. Не в сексуальном смысле – по-человечески. Когда Леха рассказал подполковнику о своей жене, шпионке, подложенной империей под варварского вождя, у Черепанова сложилось весьма отрицательное мнение об этой женщине. Тем более у Лехи с бабами и в той жизни постоянные проблемы были: вечно какие-то подставы. То ли сам Коршунов склонность к красивым стервам питал, то ли они – к нему… подумалось: и здесь аналогичный случай. Мнение Черепанова переменилось, когда он прочитал Настино «признание». Прочитал и порадовался: во-первых, потому, что забрал таблички, по которым любой судья тут же без раздумий вынес бы Анастасии приговор, а во-вторых – потому, что ошибся в своем первоначальном и заочном мнении об этой женщине, которая сознательно перевела на себя все стрелки, полностью выгородив Алексея. Причем сделала это так аккуратно и умело, что сразу становилось ясно: ни ума, ни опыта гречанке не занимать. В общем, подполковник пришел к выводу, что его другу повезло. На этот раз ему досталась женщина не только умная и красивая, но вдобавок готовая пожертвовать собой ради любимого оболтуса. Хотя, может, хватит смотреть на своего космонавта-исследователя сверху вниз? Как-никак доказал Алексей Коршунов, что может, если захочет. Как знать, вдруг он только в присутствии Черепанова ведет себя как мальчишка, а во всех остальных случаях – немереной крутизны мужик?

Но сейчас в немереную крутизну Лехи поверить было трудно. Великий германский рикс метался из угла в угол и распускал слюни:

– Ты же обещал мне!.. – восклицал он. – Нам всем обещал! Что же теперь…

– Сядь! – сказал Черепанов. – Не мельтеши. И успокойся. Уезжаете только ты и Анастасия. Твои люди остаются и продолжают обучение. С ними и без твоего высочайшего присутствия все будет в порядке. Тем более что от такого кентуриона, как ты, в тренинге толку никакого. Поставлю во главе кентурии Агилмунда – ты ведь этого хотел? – и все будет путем. А из тебя, один хрен, нормального легионера не получится. Нету в тебе армейской дисциплины, и никакой палкой ее в тебя не вколотишь. Тем более несолидно тебя витисом охаживать. Авторитет роняется. Так что не быть тебе пока римским офицером. Будешь ты по-прежнему риксом варваров. И сейчас твоя задача – убраться отсюда вместе с Настей как можно скорее, пока не начал раскручиваться процесс. Это не только тебе надо, но и мне. Этот Менофил, хитрожопая сволочь, имеет на меня виды. Поэтому наверняка начнет расследование того, что произошло в Томах. На меня он ни хрена повесить не сможет: ничего по-настоящему противоправного я не сделал. А вот ты – другое дело. Следовательно, Менофил повернет дело так, чтобы именно ты оказался максимально запачкан. И получит рычаг давления на меня. Или я пляшу под его флейту, или тебя – под суд. Звание кентуриона тебя в данном случае не защитит. Как поведет себя Максимин, тоже неизвестно. Наш командующий – субъект непредсказуемый. Ты как-никак совершил убийство, а дезинформация, полученная от твоей жены, стоила Империи не одну сотню талантов золота. Да-да, я знаю, что это была твоя идея, а ты полностью амнистирован. Но она-то – нет. Все это можно было бы замять, оформить задним числом… Но не в том случае, если наместник провинции, чья власть – покруче губернаторской, заинтересован в обратном. Молчи! Я еще не закончил! Твои две сотни уцелевших варваров – это не сила ни с военной, ни с политической точки зрения. Разговоры о тысячах германцев, которые откликнутся на первый твой зов, – тоже пустой звук. Убрать тебя – и никакого зова не будет. Другое дело, если эти твои воины уже будут здесь. Две-три тысячи ауксилариев, преданных только тебе и благодаря тебе пришедших на службу империи, – это уже нечто конкретное. С таким «приданым» ты можешь резать по три тюремщика в месяц – никто не вякнет. Я намеревался отправить тебя на вербовку весной, но даже лучше, если ты поедешь прямо сейчас. Максимин намерен начать широкомасштабную операцию против германцев в апреле-мае. Формальное одобрение императора уже получено, и, если твое войско прибудет сюда к началу боевых действий, это будет очень кстати.

– Все равно раньше мая мы тут не появимся, – сказал Коршунов. – Посевная…

– Пусть будет май. Скажи куда и когда – и я договорюсь насчет кораблей. Ты получишь все необходимые грамоты и полномочия. Ты получишь деньги на расходы и для выплаты авансов. Я отправлю с тобой десяток настоящих легионеров: для повышения твоего престижа и чтобы все видели: ты действительно представитель Рима. И доставит тебя не какой-нибудь купец, а целая флотилия. Как раз через неделю из нов в провинцию Понт отправляется эскадра из шестнадцати боевых кораблей. Они поплывут мимо Херсона – им по пути – и высадят тебя с максимальным почетом. С их префектом я знаком – он мне не откажет. Всё! Теперь можешь высказываться.

– Да что я могу сказать, – вздохнул Коршунов (он уже успокоился). – Ты сам все сказал. Значит, Рима мне не видать…

– Потерпи. – Черепанов усмехнулся. – Какие твои годы… я и сам сомневаюсь, удастся ли мне этой зимой побывать в столице.

Тут он как в воду глядел. Не удалось. Ни в Сатурналии,[67] ни в январе, когда в Рим приезжал из карфагена отец Корнелии, с которым Черепанову очень хотелось пообщаться. Не получилось. Служба. Он намеревался взять отпуск в марте – на несколько недель – до начала военной кампании. Но в марте случилось нечто, перевернувшее не только планы Черепанова, но и судьбу всей великой Римской империи…

Часть четвертая