Имперские войны — страница 8 из 10

яЖелезная грива персидского льва

«EX UNGUE LEONEM»[143]

Глава перваяДевятьсот девяносто второй год от Основания Рима. Весна. Антиохия. Дворец наместника и его, наместника, проблемы

Во дворце Генка был один. Вернее, не один, конечно. Тут была прорва народу: чиновники из канцелярии, обслуга, докладчики, просители, фрументарии[144] и прочий полезный и бесполезный люд. Не было Корнелии.

– Отправил супругу в деревню, – сообщил Алексею Черепанов. – До Флоралий.

Под деревней подразумевалась роскошная вилла на берегу Средиземного моря, в тридцати милях от столицы провинции, купленная Корнелией «для летнего отдыха». И здесь, в Сирии, патрицианка желала следовать аристократической римской традиции: уезжать из города в жаркое время года. Подальше от болотных и городских миазмов столицы империи. В Антиохии с болотами было напряженно, однако традиция есть традиция. Да и морской климат тоже неплохо. Черепанов покупку одобрил.

– Как сплавал, Леха?

– Превосходно! – Коршунов уселся на табурет и без спросу налил из кувшинчика местного медового морсу. – Море новых впечатлений. Привет тебе от префекта Одиннадцатого Молниеоружного! Он – весь твой.

– Кто бы сомневался. Я им жалование за год заслал из провинциальной казны. Что еще?

– Красивая у тебя провинция!

– У нас, – рассеянно поправил Черепанов, проглядывая очередное донесение. – Что в Палестине?

– Боюсь, Шестого легиона тебе не видать. Прикинь, прокуратор шпиона ко мне приставил: вдруг я в лагерь Шестого направлюсь? Ну я его все же навестил на обратном пути. Только без толку. Там такой хмырь сидит: со мной даже разговаривать отказался. Он, как мне сказали, на племяннице кесарийского прокуратора женился. Хоть на дуэль его вызывай. Как легат – легата, – Алексей хмыкнул. – Зато командир Десятого легиона очень к нам просится. Скучно ему там, на развалинах…

– Пусть скучает дальше, – буркнул Черепанов. – Десятый хорошо, если на треть укомплектован. А вот Шестой… Эх, прокуратор! Пердун старый!

– Давай его убьем! – оживился Алексей.

Черепанов поглядел на него, как на ненормального. Ничего не сказал.

– Ты чего такой хмурый? – поинтересовался Коршунов.

– Смененная кентурия из Дура Европос не вернулась в расположение легиона. Вчера.

– Дура – крепость по-местному, – произнес полиглот Коршунов. – А Европос – это где-то на Евфрате.

– Так точно. Причем как раз на главном пути, по которому в Рим шелк везут. Следующий крупный город на этой дороге – уже наша Пальмира.

– То есть получается, что эта Дура Европос – стратегическая точка. И ты думаешь…

– Я пока ничего не думаю, – перебил Черепанов. – Но если ты смотаешься и выяснишь, что там стряслось, буду очень признателен!

Меньше всего хотелось сейчас Коршунову отправляться черт-те куда.

– Но – Флоралии! – жалобно проговорил он. – Я же опоздаю!

Черепанов одарил его весьма недоброжелательным взглядом.

– Почтовые станции – в твоем распоряжении! – рявкнул он. – Возьми с собой человек десять в сопровождающие – и двигай!

– А кого попроще послать нельзя? – Алексею жутко не хотелось ехать. – Это ж сколько миль до Евфрата… По пустыне…

– Ну ты лентяй, Лёха! – процедил Геннадий. – Еще скажи: устал с дороги. Я же тебя в Европос и не гоню. В лагерь съезди. В Первый Парфянский. Гонорий – мужик резкий. С него станется – с одним легионом на всю армию Ардашира кинуться. Твоя задача, если что не так, придержать Аптуса. Потому тебя и посылаю. Больше он никого не послушает. Задача ясна?

– Куда уж яснее, товарищ подполковник, – буркнул Коршунов.

Как это ни печально, Генка был прав. Кроме них двоих удержать Гонория Плавта Аптуса от резких движений было некому.

– Я тебе еще не всё рассказал, – произнес Коршунов. – Был у меня занятный разговор с одним сенаторским сынком в Тире. Юнец заявил, что тебя в Палатине не любят. Опасаются, говорят, что ты может нынешнего императора с трона спихнуть. Что скажешь, командир?

– На хрена он мне сдался, этот трон? – буркнул Черепанов. Но умолк и задумался.

Вспомнился разговор с женой, происшедший между ним и Корнелией, когда он узнал о смерти Бальбина и Пупиена.

* * *

О смерти, вернее, об убийстве Бальбина и Пупиена Черепанов узнал с опозданием. Римское начальство просто не удосужилось ему об этом сообщить вовремя. Так, слухи доходили, но точная информация поступила незадолго до того, как в провинцию были доставлены новые чеканы для монетного двора. Чеканка монет с ликом нового императора была доброй имперской традицией. Даже если император правил всего-ничего, монеты он всё равно успевал начеканить.

Еще пришел приказ: легионам принести присягу на верность новому Принцепсу. Тоже согласно традиции – в день рождения императора. То есть 20 января.

Когда Черепанов явился с этими известиями к своему главному политическому референту Корнелии, она удивилась:

– Эта скверная новость уже давно не новость, – сказала девушка.

– И ты мне не сказала!

– Так ты не знал? – изумилась молодая патрицианка. – Как так?

– А вот так, – сердито произнес Черепанов. – Не знал.

– Ты же наместник! – Корнелия даже расстроилась. – Плохие новости ты должен узнавать раньше всех! Или с тобой обойдутся так, как ты – с жирным негодяем Гельмием.

– Я постараюсь этого не допустить, – пообещал Черепанов. – А теперь скажи мне, детка, что плохого в том, что теперь императорские регалии у Гордиана Третьего? Не для империи в целом, а лично для нас. Он ведь, как-никак – твой брат. Не вижу ничего дурного в том, чтобы Римом правил близкий родственник.

– Да, он мой брат, – согласилась Корнелия. – И мы воспитывались вместе. Но матери у нас разные. Когда моя мама умерла, отец взял новую жену… И отослал ее через три года после рождения брата. В одно из наших поместий в Италии отослал. Там она ни в чем не знала отказа, но очень тосковала по сыну, с которым отец разрешал ей видеться лишь три месяца в году. А она – из хорошего рода, вдобавок хитра и коварна. И красива. На это красоту отец и польстился. Он три года терпел ее интриги. А потом надоело. Отца она ненавидела. Меня тоже не слишком любила. Пыталась настроить против отца, но мне хватило ума понять, что это за тварь, – Корнелия улыбнулась так, что сразу стало ясно: она – истинная аристократка, с детских лет искушенная в интригах и подлостях.

«Удивительно, как ей удалось вырасти чистой и искренней в подобном окружении», – подумал Черепанов. Видно, благодаря папе. Покойный Антонин Гордиан-Младший, по отзывам «сослуживцев», был человеком правильным и высоконравственным (изрядная даже по римским меркам блудливость здесь грехом не считалась, скорее наоборот – ставилась в заслугу) и сумел воспитать свою дочь, Корнелию Престу, достойным образом. Надо полагать, что и сыну он тоже успел привить правильное мировоззрение. А правильное мировоззрение, с точки зрения Черепанова, в обязательном порядке включало правило: своих беречь и не обижать.

Эту мысль он и высказал Коре, но та лишь покачала красивой головкой, украшенной изысканными кудряшками, над укладыванием которых две умелые рабыни трудились не менее полутора часов.

– Он хороший мальчик, но слишком мягкий. Уверена, что мать вложит в его уста всё, что захочет.

– Она станет нам мстить? Неужели она настолько тебя не любит?

– Она – женщина, – сказала Корнелия. – Мы, женщины, мстительны. Но есть еще и политика. В политике решают не чувства, а выгода. Не ссориться с сильным. Но постараться сделать его слабее… Так говорил мой отец.

– Правильно говорил, – подтвердил Черепанов. – Что ж, постараюсь не дать себя ослабить.

И вплотную занялся размещенными в провинции легионами, начав с Первого Парфянского. Геннадий очень надеялся, что удастся вернуть Шестой. Не получилось. Значит надо использовать те ресурсы, которые есть. А их – немало. Если бы не Ардашир…

Хотя и Ардашира можно использовать… Всё можно использовать, если речь идет о политике. Главное – не ошибиться…

* * *

Стук и звон в просторном атрии привлекли внимание наместника.

– Леха, пойди глянь, кто это там безобразничает? – сказал он.

«Безобразничали» парни Алексея. Сигисбарн и Агимар. И Фульминат.

За время путешествия африканец почти поправился, но резких движений ему делать медицина пока не рекомендовала. Была опасность, что откроется рана на спине. Сейчас Коршунову был отлично виден длинный красный рубец, пересекающий спину Фульмината от лопатки к пояснице. Мощный был удар. Как он только выжил, этот черный?

Видимо, дворцовый лекарь наконец разрешил Фульминату двигаться, потому что сейчас он вполне успешно отражал атаки гота и герула. Очень даже успешно. Германцы орудовали привычными длинными мечами. У Фульмината атакующего оружия не было: в левой маленький щит, вроде того, каким он пользовался на арене, когда Алексей увидел его впервые, а в правой – короткая дубинка.

Тут же присутствовал и Красный. Не участвовал. Просто наблюдал за порядком.

Алексей видел, что поначалу парни старались Фульмината щадить – действовали аккуратно, с контролем, но поскольку оцарапать противника у них никак не получалось, варвары постепенно вошли в азарт и заработали всерьез. Всё равно не доставали. Двигался Фульминат изумительно. Очень экономно и так грациозно, что ухитрялся не задеть ни один из предметов, находящихся в атрии. А предметов было полно. Причем большая часть – настоящие произведения искусства. И Агимар уже ухитрился опрокинуть какую-то вазу. Хорошо, что не разбил, иначе было бы ему на орехи!

Герул и гот работали неплохо. Слаженно, точно. Атаковали одновременно, с разных сторон и с разных уровней. Но варвары рубили, а Фульминат – танцевал. Если рана и давала о себе знать, то на подвижности африканца это никак не сказывалось. Он почти не парировал – лишь иногда сводил чей-нибудь клинок вдоль палки или щита. Спокойно давал атаковать себя с двух сторон, потом выскальзывал так элегантно и ловко, что иной раз мечи его противников со звонов ударялись друг о друга. Десятки раз он оказывался за спинами германцев. Сотню раз он мог бы нанести смертельный удар, будь у него боевое оружие. Но он даже воздерживался от того, чтобы засветить противнику палкой по шлему.

И практически никогда не уклонялся сверх необходимого. Чувство дистанции у него было фантастическое. Боевые клинки вспарывали воздух в миллиметрах от его кожи. Фульмината это ничуть не смущало. Он вовсю демонстрировал одно из любимых высказываний Черепанова: «Почти достал – значит промахнулся».

Ага, вот и Геннадий появился. По лицу видно: намеревался обложить всех нехорошими словами, но – заинтересовался.

Игра продолжалась еще минуты три, потом Красный рявкнул:

– Прекратить!

Заметил, что на лбу у Фульмината выступил пот. Правильное решение. Конечно, Сигисбарн и Агимар – мокрые, как мыши после дождя (Агимар, впрочем, просто разок свалился в бассейн), но африканец – после ранения, как-никак.

Варвары церемонно поблагодарили за доставленное удовольствие, хотя по рожам видно: не очень-то они удовлетворены.

Фульминат не менее чинно ответил.

– Это его ты привез из Тира? – спросил Геннадий.

– Его.

– Любишь ты коллекционировать бойцов.

Коршунов ухмыльнулся:

– Ну, не все ж самому руками махать!

– Это точно, – согласился Черепанов. – Пусть лучше другие. Тебя-то сразу кокнут.

Небрежно скинул с плеч тогу (раб, небось, минут десять надевал, складки расправлял правильно) и сбежал вниз:

– Эй, хомо, а без оружия умеешь?

Фульминат неторопливо оглядел Черепанова. От чиновничьей жизни Генка чуток подернулся жирком, но всё еще выглядел вполне по-борцовски.

– Поклонись! – яростно прошипел Красный за спиной африканца. – Это наместник!

Фульминат поклонился. Низко, до пола. Коршунов заметил чуть заметную гримасу на лице негра – рана дала о себе знать. Поклонился и посмотрел на Алексея: «Что скажешь, господин?»

Коршунов кивнул.

– Мне всё равно, – сказал африканец. Его латынь была намного лучше, чем у Алексея.

– Попробуй со мной, – предложил Черепанов, снимая тунику и оставшись лишь в набедренной повязке и сандалиях.

– Генка, ты полегче! – На всякий случай, по-русски, предупредил Алексей. – Он – после ранения!

– Вижу, не слепой, – тоже по-русски отозвался Черепанов. – Ну, давай, сын Африки, покажи, что умеешь!

Фульминат ослепительно улыбнулся и вытянул вперед длиннющие руки. Типа, хватай меня, если получится.

Генка тут же схватил. Вот уж в чем Алексей ничуточки не сомневался. Схватил и очень ловко метнул весившего под сотню кило африканца через себя. Без подстраховки, но зато точно в бассейн. Коршунов увидел, как Фульминат, еще в полете, сумел сгруппироваться, но от большого булька это его не спасло.

Африканец встал во весь рост посреди бассейна и засмеялся. Похоже, понравилось.

– Продолжай, – разрешил Черепанов, и негр с обезьяньей ловкостью выпрыгнул из бассейна. С него вовсю текла вода. Мраморный пол стал скользким. Но ни его, ни Геннадия это не смущало.

Рук Черепанову Фульминат больше не протягивал. Проявлял разумную осторожность. Коршунов знал: лапы у Генки – как клещи. Легче руку оторвать, чем вырваться.

Так они покружили с минуту, потом Черепанов сам сделал выпад… Негр увернулся.

Геннадий вновь сократил дистанцию, быстро, резко… И Фульминат вновь ускользнул. Коршунов увидел даже, как Генкины пальцы прошлись по предплечью африканца… Но захвата не получилось. И еще раз… Фульминат не убегал. Он действовал так же, как и против вооруженного противника – уходил в сторону, уклонялся… Самую малость, чуть-чуть… Но достаточно. И точно так же, как с Сигисбарном и Агимаром – не атаковал.

Наконец Генке это надоело. И вместо очередной попытки захвата он, собранными в пучок пальцами, нанес короткий удар в плечо Фульмината.

Тот пропустил. Скорее всего – от неожиданности. Как первый бросок. Но эффект не замедлил сказаться. Рука африканца повисла плетью.

Фульминат изумился. И растерялся. Поглядел на отнявшуюся конечность, потом на Черепанова. Тот не нападал. Стоял, ухмылялся.

– Это волшебство, домин? – с большим почтением поинтересовался Фульминат.

– Вроде того.

Алексей видел: Генка невероятно доволен. Это хорошо. Хрен его знает, как бы он отнесся в Фульминату, если бы тот его поборол.

– Эй, кто-нибудь! – крикнул наместник Сирии. – Чистую одежду мне, вина в таблиний и прибраться тут. Живо!

– Твой черный – самородок, – сказал наместник Коршунову, прихлебывая вино. Бумаги как-то сами собой передвинулись на дальний край стола. – Просто чудо какое-то.

– Чувство дистанции у него – безукоризненное, – согласился Алексей. Он сидел на изящном табурете, уложив ноги на роскошный сундук, резной, инкрустированный бронзой и слоновой костью и вертел в руках оправленный в золото розовый стеклянный кубок в форме виноградной кисти. Любовался игрой света в выдержанном фалерне.

– Какое, на хрен, чувство дистанции! – продолжал восхищаться Геннадий. – Это не чувство дистанции, это просто – чувство! Он шкурой чует контакт, понимаешь? Шкурой! И уходит, уводит себя… Просто потрясающе! Я о таком только читал. Помнишь, как там у Мусаси, кажется… Возможность победы заложена в противнике, а возможность поражения – только в тебе. Его не достать! Просто мистика! И ни школы, ни системы, ничего! Самородок!

– Ты же сам сказал перед отъездом, что мне нужен телохранитель, который умеет убивать быстрее убийц, – заметил Коршунов. – Теперь у меня такой есть.

– Дурак ты, Леха! – с разочарованием произнес Черепанов. – Я о чуде, а ты о рубилове. Ладно, допивай мое вино и проваливай. Тебе сегодня к Аптусу ехать, не забыл?

Глава втораяПальмира, лагерь Первого Парфянского и старина Гонорий Плавт Аптус, у которого слишком много дел

С собой Коршунов собирался взять десяток легионеров из готов и Красного с Фульминатом, но к нему неожиданно заявился сам Скулди.

– С тобой поедем мы, Аласейа, – заявил герул решительно. – Надо.

Ну надо так надо.

– Выезжаем в через четыре часа, – сказал Коршунов. – Успеете собраться?

Скулди поглядел на него… с сожалением.

– Аласейа, – сказал он. – Мы все знаем, как велика твоя удача. Ты принес нам деньги и славу. И принесешь еще. Ты – великий рикс, Аласейа. Но было бы лучше, если бы ты больше времени проводил со своими воинами. Скоро они забудут, как выглядит их рикс.

Ну да. Конечно, Алексей должен знать, что его «спецназовцам» собраться – коней оседлать да пояс с оружием надеть. Остальное всегда наготове.

А вот Коршунову требуется намного больше времени. Ему еще с Настей надо попрощаться. Как следует. На два дня вперед.

Со Скулди прибыло девятнадцать бойцов: пять герулов и одиннадцать готов. Все девятнадцать были очень похожи: среднего (для германцев) роста, средних лет, надежные, как каменные арки акведука. Манерой держаться очень напоминали самого Скулди. Но в отличие от начальника легионной разведки, были исключительно немногословны: молча отсалютовали легату и так же молча выстроились позади Скулди. Каждый из прибывших держал на поводу запасного коня с туго навьюченными сумками.

– Вообще-то я планирую вернуться к Флоралиям, – заметил Коршунов. – А ты, Скулди?

– Посмотрим, – уклончиво ответил герул. – Поехали?

И они поехали.

Коршунов принял решение ехать через Пальмиру, в официальных римских документах именовавшуюся Андрианополем[145]. Это был крюк, но зато из Антиохии туда вела отличная имперская дорога. С почтовыми станциями. Такая же качественная трасса пролегала от Пальмиры к Дура Европос – городу-крепости на берегу Евфрата. Очень важная магистраль. Именно по ней шла значительная часть торговли с востоком.

Кроме того неподалеку от Пальмиры был лагерь Третьего Киренаикского легиона. Черепанов был о нем не слишком хорошего мнения, поскольку легион был «приписан» к Пальмире и завязан непосредственно на ее «хозяина» Септимия Одената, однако сменных лошадей там можно было бы получить наверняка. И переночевать на обратном пути из лагеря Первого Парфянского. Если всё пойдет так, как распланировал Коршунов, он вернется в Антиохию как раз к Флоралиям.

До Пальмиры добрались к закату. Аккурат перед тем, как закрыли ворота. Впрочем, для Коршунова их бы всё равно открыли.

Хорошие ворота в Пальмире. Большие, красивые. За ними – широкая, прямая, как стрела, дорога. Насквозь. От ворот до ворот. С колоннами по обе стороны. На колоннах подставочки. На подставочках – статуи уважаемых людей. Типа городской доски почета.

Богатейший город. Оазис. Воды – полно. Пальмы вокруг. Потому и Пальмира. Добрая еда, хороший сервис… А что еще надо караванщикам, везущим шелк в Великую Римскую империю? Вино, еда, девочки… Ну и верблюдов, само собой, напоить.

Без девочек обошлись. Переночевали, позавтракали, набили седельные сумки и отправились дальше. Общаться с городской верхушкой у Коршунова в планах не было. Тем более, что «верхушка» эта, некий сенатор Септимий Оденат, держал себя по отношению к наместнику провинции крайне высокомерно, чтобы не сказать нагло. Был он местным уроженцем, поставленным еще императором Каракаллой, попутно давшим городу статус juris italici, то есть уравнявшего его в правах с италийскими колониями с широкой автономией. Вероятно, чтобы удержать от союза с персами. Черепанов методику задабривания порицал, полагая, что наилучший способ удержать союзника не подкуп, а страх наказания. Так или иначе, но светиться в Пальмире-Адрианополе Коршунов не стал.

Ехали быстро, почти по-курьерски, покрывая за час километров тридцать. Дорога была отличная. Погода – идеальная. Лошадей меняли дважды, на почтовых станциях. В лагерь Третьего Киренаикского въехали задолго до полудня. Большая часть легиона вкалывала на строительстве акведука. Освобожденные от работ и иммуны слонялись по лагерю. Легат отсутствовал. Уехал в степь охотиться. Ничего не скажешь, отличное времяпрепровождение для командира пограничного легиона.

Впрочем, не Коршунову, покинувшему вверенное ему подразделение ради морского круиза, критиковать легата-охотника.

Лошадей они получили. Провизию тоже. И в путь. Поесть можно и на ходу. Даже Алексей теперь был опытным наездником, а уж о варварах и говорить нечего. Некоторые сложности возникли только у Фульмината, но тот от природы был терпеливым парнем. А когда ему чересчур наминало задницу, просто спрыгивал на землю и бежал рядом с конем. Под одобрительными взглядами германцев, которые тоже, при необходимости, могли совершать марш-броски не хуже всадников.

Наконец впереди показался дорожный столб, обозначающий поворот к расположению Первого Парфянского.

О да, многое изменилось в зимнем лагере легиона с тех пор, как тут сменилось командование. Во-первых, на поле в полумиле от лагеря вздымались клубы пыли: легионеры отрабатывали боевые построения. Во-вторых, прямо под стенами не менее двух когорт упражнялись в метании и отбиве тупых и острых предметов. И дырявили мечами тренировочные чучела.

Чуть в стороне еще одна когорта отрабатывала защиту против конницы. По команде ала ауксилариев с визгом накатывалась на пехоту, меча в нее камни и тупые дротики. А пехота, в свою очередь, должна была сначала плотно сомкнуться, прикрывшись сверху и спереди чешуей щитов, а потом, продолжая прятаться за щитами, рысцой двинуть навстречу, ощетинившись перьями длинных копий.

Не факт, что это сработает против тяжелой персидской конницы, но выглядело эффектно, да и опыт всяко пригодится.

Зато другое подразделение тренировалось вообще непонятно как. Напоминало танковую обкатку новобранцев.

Человек двадцать, группами, бросались под ноги скачущей кавалерии, втыкали в песок короткие палки, и тут же выдергивали, падали и прятались под щиты. А через них прокатывалась конница. То есть лошади по возможности старались на щиты не наступать, но иногда у них не получалось. Но щиты держали удар копыта. Римский скутум – довольно крепкая штуковина.

Коршунов сразу двинул в преторий. Префект Первого Фракийского был на месте.

– Так и знал, что он тебя пришлет! – гаркнул Аптус. – Садись и слушай.

Информации, впрочем, у Гонория Плавта было не особенно много. Двенадцать дней назад они, согласно графику, направили сменную кентурию в Дура Европос. Гарнизон крепости состоял из бойцов Первого Парфянского и Шестнадцатого Флавиева. А рядом с городом – еще одна смешанная когорта в собственном лагере. Но они, так же, как и парни из Шестнадцатого, Аптуса не заботили. А вот пропажа своих…

Когда все сроки прошли, Аптус послал дозоры. Те перехватили по дороге пару караванов, но о пропавшей кентурии (ни той, что ушла, ни той, что должна была возвратиться), те ничего не слыхали. Или помалкивали, потому что караваны шли из Персии, а персы могли и приврать.

Ауксиларии пробежались по дороге еще миль сорок – и тоже ничего не обнаружили. Четыре дня назад Гонорий отправил в Европос гонца – тот как в воду канул. Вчера отправил уже не одного гонца, а сразу тридцать всадников. Новостей пока нет…

Вопреки опасениям Черепанова, двигать куда-то легион Аптус не собирался.

– Если персы перешли границу, – сказал он, – то скоро они появятся здесь. И я предпочитаю встретить их не в поле, а за стенами лагеря. Так Черепу и передай. Мол, если хочет, чтобы я действовал решительно, пусть скомандует. А еще лучше пусть возьмет пару легионов, и мы вместе пощупаем Ардашира. Но я бы торопиться не стал. Пока у меня всего две когорты готовы. Но еще месяца три – и будет вполне боеспособный легион вместо кое-как обученной деревенщины. А сейчас извини – дела. Скажи моему повару: я велел покормить тебя и твоих. А дальше уж сами. Вечером еще поговорим, если дождешься.

По интонации чувствовалось: говорить Гонорий Плавт не очень настроен – только из вежливости.

– Да я поем и уеду, – сказал Коршунов.

– Ну тогда будь, легат! – Аптус сдавил Алексею предплечье и отправился контролировать учения.

А Коршунов пошел искать повара.

– Ты езжай, – сказал Алексею Скулди после обеда. – А мы с братьями еще немного задержимся. Надо.

Коршунов кивнул. Раз надо, значит надо.

– И еще совет, – произнес Скулди, глядя Коршунову прямо в глаза. – Ты бы взял у Аптуса пол-алы в сопровождение. Негоже это, когда легат сам-три по дорогам ездит.

– Что-то чуешь? – насторожился Коршунов. Интуиции, особенно интуиции Скулди, он доверял. Оно конечно мистика, но тут от правильной чуйки сплошь и рядом жизнь зависит. Факт: у кого ее, то есть чуйки, нет, те помирают значительно чаще.

Скулди сделал неопределенный жест.

– Не буду я эскорт брать, – сказал Коршунов. – У Аптуса и так конницы мало. Лучше пойду раздобуду кентурионовский шлем. Так поскромнее выйдет.

Скулди кивнул, стукнул себя кулаком в нагрудник (по римскому обычаю) и вышел вон. Коршунов услышал, как он по-готски командует своим людям седлаться.

– Поедем и мы, – сказал Алексей Красному. – Как, Фульминат, рана не болит?

– Рана – нет. Задница немного, – честно ответил африканец.

Глава третьяСирийская пустыня. Катафракты

– Вождь, там за холмами человек лежит! – посланный на разведку гепид подскакал к Скулди и придержал коня.

– Что за человек? – спросил трибун-латиклавий Первого Германского легиона. Впрочем, сейчас вряд ли кто-нибудь узнал бы в Скулди не то, что трибуна, но даже и просто римлянина. Голова его по здешнему обычаю была замотана платком, оружие и доспехи были укрыты просторным плащом из грубой серой шерсти.

– Легионер, – ответил разведчик. – Птицы показали.

– Что вокруг?

– Никого.

– Поехали, покажешь.

Легионер лежал на спине и глядел в небо. В небе кружились стервятники. То есть недавно они уже сидели на земле и присматривались к будущему обеду, но люди их спугнули. Одежда лежащего была в пятнах запекшейся крови. Ножны меча пусты. В руке – обломок сигнума.

Скулди спешился, похлопал человека по заросшей щетиной щеке. Тот глухо застонал, перевел взгляд на герула… Бессмысленный взгляд. Попытался что-то сказать… Не получилось.

– Дайте ему попить, – распорядился Скулди.

Легионеру приподняли голову, сунули в зубы горлышко фляги… Тот присосался. Пил жадно, захлебывался, кашлял и снова пил…

Скулди поднял сигнум.

На изувеченном значке значилось: «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона».

– Что он здесь делает? – недоуменно поинтересовался один из готов. – Лагерь Шестнадцатого – там!

– Вот мы у него сейчас и спросим, – произнес Скулди, наклоняясь над легионером. – Давай-ка, парень, выкладывай, как ты сюда забрел?

* * *

…Всадники рассыпались по холму, меча стрелы издали, но и стараясь держаться на за пределами пращного броска.

– Сомкнуть ряды! Плотнее, плотнее! – рычал кентурион. Впрочем и без его команды легионеры знали, что делать. Хорошо, что у них были старые скутумы, а не новомодные овальные щиты. Вражеские лучники били навесом, и большая часть стрел падала прямо на головы. Вернее, в поднятые вверх щиты центральных шеренг.

– Стой! – скомандовал кентурион, и восемь десятков легионеров застыли на месте.

– Ждешь, когда у них закончатся стрелы? – поинтересовался прикрывавший командира щитом опцион.

– Жду, – согласился кентурион, смуглый крепыш, ветеран, поднявшийся из простых легионеров и умевший ценить жизни своих людей.

Кентурия, плановая смена пограничного гарнизона, следовала обычным порядком, когда, откуда ни возьмись, налетели парфяне. Легкая конница. Момент был выбран удачно. Дорога проходила меж холмов, вдобавок кентурия была достаточно далеко и от лагеря, и от пограничной крепости.

Позже, думал кентурион, кое-кто получит изрядную взбучку за то, что проморгал вражеский рейд. Но это – позже. А он уже потерял двоих, в том числе своего – заместителя-опциона – стрела пробила ему шею. И еще одиннадцать – ранено, причем трое – тяжело и не могут сами передвигаться.

Кентурион ругал себя за беспечность, но теперь уже ничего не поделаешь. Оставалось надеяться, что сигнал буккины услышат и подойдет помощь – конница ауксилариев. Или у персов кончатся стрелы…

Надеждам кентуриона не суждено было сбыться. Тяжелый топот, от которого задрожала каменная поверхность доброй римской дороги, возвестил, что подмога подошла не к римлянам.

Конная стена тяжелой парфянской конницы вынеслась из-за поворота и устремилась на легионеров.

Катафрактов было немного, меньше сотни. У римлян был бы шанс устоять… Если бы у них были длинные копья. И вокруг не вились конные стрелки.

Римляне кое-что успели. Например, перестроиться и метнуть в противника спикулумы, новые дротики, которыми (к недовольству понимающих в войне легионеров) заменили традиционные пилумы. Но чтобы остановить закованного в железо всадника требовалось кое-что посильнее. Например, тяжелая стрела «скорпиона».

Дружный «залп» легионеров не принес вреда катафрактам.

«Откуда здесь латная конница парфян?» – успел подумать кентурион, прежде чем длинное копье прошибло скутум, руку и грудь римского офицера, командовавшего кентурией.

Вскоре все было кончено. Спешившиеся лучники добивали раненых и собирали трофеи. Четверо пленных легионеров мрачно глядели, как убивают их товарищей, но помочь не могли – это стоило бы жизни им самим.

Впрочем, и их жизни сейчас стоили немного.

Командиру катафрактов подали сигнум, значок кентурии, немного помятый копытами персидских лошадей.

– Что здесь написано, – спросил командир, благородный перс, приходившийся дальней родней шахиншаху Ардаширу.

– «Первая кентурия третьей когорты Шестнадцатого Флавиева Крепкого легиона» – подсказал толмач.

– Отошлите это в римский лагерь, – распорядился перс. – Вот этот, – прикрытый железом палец указал на одного из римлян. – Отнесет. Остальных… – Палец прочертил в воздухе короткую черту и в то же мгновение персидские мечи упали на головы пленников.

Мгновение – и в живых остался только один, тот, которому повезло.

– Объясни ему, – велел перс толмачу, – наш великий царь сообщает римскому императору, что отныне граница будет проходить здесь, на этом самом месте.

– Ты всё запомнил? – поинтересовался толмач, переведя слова командира.

Легионер молча кивнул, бросил полный ненависти взгляд на горбоносое, обрамленное кудрявой бородой лицо перса, развернулся и, прихрамывая, двинулся на запад. Ему предстояло пройти чуть более двадцати миль. Пустяк для хорошего легионера. Если только он не ранен и не ослаб от потери крови. Раны персы не заметили. Повезло. Иначе горбоносый наверняка выбрал бы другого посланца.

* * *

Раненый бессильно откинулся на руки державших его германцев, а Скулди задумался… Потом сказал:

– Думаю, ты немного заблудился, парень. Но ты – везунчик. Если бы мы на тебя не наткнулись, к вечеру твои глаза уже достались бы вот им, – герул показал на небо, где в тщетной надежде на добычу рисовала круги пара пожирателей падали.

Он снял с седла бурдючок, в котором булькала поска: жидкий замес из винного уксуса, воды и яиц – любимая питательная смесь римских легионеров, и сунул в руки раненого:

– Взбодрись, солдат! До лагеря всего три мили.

– Значит, я почти дошел? – растрескавшиеся губы легионера тронула улыбка.

– Дошел, да не туда. Это лагерь не Шестнадцатого, а Первого Парфянского. Ты миль шестьдесят отмахал, парень. Молодец!

Варвары уважительно переглянулись. И верно. Молодец.

– Но я должен…

– Ничего ты не должен, – перебил Скулди. – Без тебя разберутся, солдат. Сажайте его на лошадь и езжайте вперед. А мне надо немного подумать…

* * *

– Выходит, персы перешли границу вот здесь, у Нисибиса? – Гонорий Плавт ткнул пальцем в рельефную карту провинции. А куда тогда делись мои легионеры?

Скулди пожал плечами.

– Я бы на твоем месте постарался это узнать.

– Уж постараюсь, не сомневайся, – заверил префект Первого Фракийского. – А ты давай-ка, езжай к Черепу. Он – сообразительный. Быстрей нас разберется.

Скулди не спорил. У него уже имелось собственное мнение, но озвучивать его Гонорию Плавту он не стал.

Через два дня запыленный, насквозь пропитавшийся лошадиным потом Скулди вошел в заставленный дорогой мебелью, пахнущий благовониями таблиний наместника провинции.

– Ну что? – спросил наместник после обмена приветствиями.

Скулди доложил.

Наместник Геннадий Павел выругался на неизвестном языке, похожем на язык боранов.

– Понятно, – сказал он. – Но не очень. А где твой легат, трибун?

Так Скулди узнал, что его легат и рикс Аласейа в Антиохию так и не вернулся.

Глава четвертаяПуть через пустыню. Беспечность наказуема

До Пальмиры они не доехали. Не то, чтобы расслабились, но – потеряли бдительность. Что, собственно, может случиться на популярной дороге, можно сказать, почти ввиду городских стен?

А вот случилось.

Не зря Скулди предупреждал насчет легатской «формы». Впрочем и кентурионовской хватило. Ехали себе спокойно по дороге, предвкушая хороший ужин и мягкую постель и вдруг…

Вдруг – это короткий свист раскручиваемой петли, рывок – и вот уже, потеряв шлем, Коршунов волочится за вроде бы неторопливо рысящим верблюдом… Неторопливо – для верблюда, а так – километров двадцать в час.

Он не успел отследить, что случилось с остальными. Недолгий, но болезненный подсчет дорожных камней с помощью совсем не предназначенных для этого частей тела, затем на ошеломленного Алексея упала тень от второго верблюда… И сеть, которую бросил всадник. Потом его вздернули вверх, как рыбу, освободили от оружия, тюкнули чем-то по голове…

И всё.

Последнее, что осознал гаснущий разум, это короткое падение на что-то мягкое и гаснущий свет.

Когда Коршунов очнулся, был уже поздний вечер. Небо было усыпано звездами. Жара спала… Откуда-то вкусно пахло жареным мясом… Впрочем, оценить всё это по достоинству Коршунов не мог, потому что в чувство его привели довольно грубым способом – треснув по голени древком копья.

– Доброй ночи, римлянин! – рядом с Алексеем присел на корточки мужик средних лет. Судя по внешности – перс. По латыни он говорил почти без акцента. – Назови свое звание и легион!

Коршунов не спешил ответить. Сделал вид, что ничего не понимает… Приподнялся…

Увы! Его спутники тоже были здесь. И досталось им, пожалуй, побольше. У Красного всё лицо ободрано. Фульминат вообще лежал пластом. Надо же, как вляпались! И башка вдобавок раскалывалась… Сотрясение, не иначе.

Коршунов скосил глаза в сторону костра. На костре, роняя в огонь жир, источал аромат барашек… И калился наконечник копья.

Поскольку просто так железо портить никто не станет, то назначение инструмента было очевидно. Значит, запираться не стоило. Но говорить правду – вообще глупо.

Перс перехватил взгляд Коршунова – и усмехнулся.

– Второй пил пятой когорты Первого Парфянского легиона, – будто бы неохотно процедил Коршунов. Однако достаточно громко, чтобы его услышал Красный. Был бы перс поумнее, провел бы раздельный допрос, а потом сличил показания. Хотя зачем ему? Коршунов отлично знал, как в этой эпохе проверяют правдивость источника. Опытный палач может привести жертву в такое состояние, что врать будет просто невозможно.

Хочется верить, что до этого не дойдет.

– Что тебе от нас нужно?

– Да вот, – усмехнулся перс. – Едем домой, видим: гонит нам навстречу Ахриман[146] трех почитателей дэвов[147]. И подумали мы, что надобно прихватить их с собой. Может сатрап захочет поговорить с ними.

Коршунов задумался. Понятно, что перед ним – персидский шпион. Это как раз не удивительно. Среди купцов шпион – каждый второй. А вот то, что они так нагло захватили в плен двух римских офицеров, может означать только одно: война.

А то, что сделано это, можно сказать, под боком у властей Пальмиры, скорее всего, следует понимать так: в этой войне Пальмира не собирается поддерживать Рим. В лучшем случае сохранит нейтралитет.

Черт! Генка должен об этом знать!

– О чем ты задумался, римлянин? – поинтересовался перс. – Может, хочешь рассказать мне, почему у тебя в сумке лежат доспехи легата?

– Потому что мне велено отвезти их в Антиохию, – буркнул Коршунов первое что пришло в голову.

– Зачем?

– Подогнать, – нашелся Алексей. – Нашему командиру они не подошли.

Интересно, сообразит ли он, что Коршунову они – как раз в пору.

Не сообразил. И еще очень удачно, что они не сообразили стащить с Алексея сапоги, которые он в это не самое жаркое время года предпочитал носить вместо калиг.

– Это единственное, что ты должен был отвезти в Антиохию? – Перс так и впился в Алексея своими подкрашенными глазками.

– Нет, – пробормотал Коршунов. – Еще мы должны были доложить, что у нас пропала кентурия.

– Вот как? И это всё?

– А что еще? – Алексей сделал вид, что сердится. – Мало что ли?

– Для этого тоже не обязательно посылать кентуриона., – Недовольство пленника перс проигнорировал. – Вполне достаточно гонца.

– Мы должны были принять новобранцев, – соврал Алексей. – На границе неспокойно…

– Кто это сказал? – насторожился перс. – Почему?

– Да все говорят, – сказал Коршунов. – А то не видно, что ли? Просто так кентурии не пропадают.

Перс задумался. Пытался определить, насколько искренне говорит пленник. Похоже, не врет. Вместе с тем ничего нового не сообщил.

– А что именно видели на границе? – спросил перс.

– Лично я ничего не видел, – буркнул Алексей. – Попить дай!

Перс что-то сказал по-своему, и Коршунову дали попить. Вода была еще свежая. Видно только что залили, в Пальмире.

– Это хорошо, что ты разговорчивый, кентурион, – похвалил перс. – Может быть, тебя не убьют.

– Может, мне и руки развяжут? – нагло спросил Коршунов.

– Может. Но не сейчас.

Перс встал и направился к Красному. С тем разговора не получилось. Гепид, как настоящий варвар, дипломатий не разводил. Послал перса в Хель.

Вряд ли тот опознал адрес, но общение ему не понравилось. Он кликнул подчиненных, и те принялись лупить связанного Красного древками копий.

Но каленое железо в ход не пошло. Видимо, перс решил, что всё стоящее он уже узнал от Коршунова. Или узнает. Главное – определить слабое звено.

Пока подручные лупили Красного, шпион вернулся к Алексею.

– Этот сын Ахримана, – кивок в сторону Фульмината, – твой раб?

– Да, – не стал оспаривать Алексей.

– Почему у него шрамы от меча?

Отвечать надо было сразу, поэтому Коршунов ляпнул, что пришло в голову.

– Он был ауксиларием.

– Вот как? И как же он стал рабом?

– Деньги украл, вот как, – проворчал Алексей. – И сбежал. Его поймали. Ранили тяжело. Видел шрам на спине? Чуть не помер. Я купил за сотню денариев. Совсем недорого для такого крепкого раба.

– Недорого, – согласился перс. – Не боишься, что сбежит?

– Он мне предан, – сказал Коршунов. – По его диким обычаям, если я его спас, так теперь он – мой.

Перс покивал. Видимо, противоречий не обнаружил.

– Так и есть, – согласился он. – Этот раб бился за тебя лучше, чем за себя.

Сформулировал криво, но понятно.

– Он жив? – с деланным равнодушием поинтересовался Коршунов.

– Жив, – ответил перс. – Пока.

И встал.

– Сейчас тебе развяжут руки, – сказал он, глядя на Алексея сверху. – Чтобы ты мог поесть. Уверен, ты не станешь делать глупостей.

– Не стану, – пообещал Коршунов.

В правом сапоге у него имелся нож. Так, совсем маленький, для мелких надобностей. Камешек из копыта выковырять… Или веревки разрезать. Но последнее надо делать по-умному. С гарантией. Вряд ли у него будет второй шанс. Нет, ну надо же, какие наглые! Украсть двух римских офицеров прямо на римской дороге! Куда катится империя?

Глава пятаяАнтиохия. Большая политика как она есть

Пропажа Коршунова была важнейшей, но не единственной неприятной новостью для Геннадия Черепанова.

Прибыл гонец из Рима. С сумкой документов. В числе которых – грозное требование прислать все недоплаченные налоги. Сумма выражалась в шестизначных цифрах, причем выплатить «недоимки» велено было золотом, а не утратившими последние граммы серебра денариями. А если он, наместник Геннадий, вышеназванные невероятные бабки немедленно не отправит в Рим с первой же попутной биремой, то пусть распрощается с должностью. Это – как минимум.

Да уж, с прежними императорами – Бальбином и Пупиеном – было проще. У Черепанова с этими двумя было заключено твердое соглашение. Мальчишку же Гордиана Геннадий вообще не принимал в расчет. Выходит, зря. Теперь этот мальчишка – пытается изображать из себя строгого императора. Вообще с тех пор, как Бальбина и Пупиена прирезали преторианцы, политика столицы в отношении Сирии менялась исключительно к худшему. Ей-Богу, Черепанову в пору было пожалеть, что когда-то не отдал парнишку на расправу людям Максимина. Или что его не прикончили преторианцы вместе с Бальбином и Пупиеном. Ну они-то, может, и хотели, ад не риснули. Побоялись, что возмутится римский плебс. Народу нужен император. Вот только пацанчику Гордиану управлять огромной империей да еще в такое смутное время явно не по зубам… Черт! Смута – это всегда плохо. А тут еще Ардашир… И Леха пропал где-то… Завис, небось, где-нибудь в Пальмире и наслаждается жизнью, а тут сиди, разгребай и рули…

Впрочем, что себя обманывать: разгребать и рулить Геннадию нравилось. Периодически. Особенно поначалу. Нравилось чувствовать себя правителем, повелевать множеством (в одной только Антиохии население почти сто пятьдесят тысяч, а во всей провинции – несколько миллионов) людей, благополучие которых зависело от его, Черепанова, указов…

Тут Геннадий вспомнил еще кое-о-чем и не смог сдержать улыбку. Вчера вернулась из «деревни» Кора. Его чудесная Кора! Корнелия Преста Гордиана! Лучший его консультант по римским политическим раскладам! Старшая сестра юного императора!

Воодушевленный Черепанов ударил в гонг.

– Скажи домне, что я хотел бы ее видеть, – скомандовал он рабу.

Кора появилась буквально через минуту. Будто ждала, что он ее позовет. А может и впрямь ждала.

Она была прекрасна. Хрупкую фигурку идеально обрамляла шелковая стола, что нужно – приоткрывая, что нужно – заманчиво драпируя… Дивное ожерелье из крупных сапфиров идеально шло к ее светлым волосам, уложенным так искусно, что казалось – дунь, и дивная прическа рассыплется. Ее глаза сияли, зубки блестели…

Черепанов глянул – и забыл, зачем звал жену. Так и замер, очарованный.

Кора засмеялась и прошлась по таблинию той особой, летящей походкой, которой нельзя научиться, потому что она дается женщине от природы, а многолетние упражнения лишь оттачивают врожденную пластику.

Восхищение мужа окрыляло Корнелию. Оно несло ее. Казалось физически осязаемым. Щекотало кожу, как щекочут ее пузырьки воздуха, поднимающиеся со дна ароматической ванны…

Черепанов и сам не заметил, как Кора оказалась у него на коленях, обхватила тонкими руками его шею, царапнув застежкой браслета. Он зарылся носом в вырез столы, туда, где прятались в скользкой ткани крепкие беленькие грудки…

В следующий момент его обретшая самостоятельность рука решительно смела со стола все важные и неважные документы, серебряный письменный прибор, золотую статуэтку Меркурия… Корнелия тихонько вскрикнула, когда мир опрокинулся, а под спиной оказалась гладкая кожаная обивка столешницы. Две стройные ножки в легких золоченых сандалиях взметнулись вверх…

Раб-секретарь, осторожно заглянувший в таблиний: проверить, надо ли что-нибудь, так же аккуратно прикрыл дверь и отправился на кухню. По опыту он знал, что в ближайший час ни господину, ни госпоже он точно не понадобится.

Полтора часа спустя перебравшиеся наверх, в спальню (к черту всех просителей и посетителей!) наместник и его жена валялись голые на широченном ложе, и юный раб-нубиец старательно работал опахалом, овевая разгоряченные тела.

– Есть новости из Рима, – расслабленно проговорил Черепанов.

– Какие именно? – голосок у Коры был томный, чуть охрипший, хотя она уже успела смочить горлышко разбавленным фалерном.

– Денег хотят, – Геннадий приподнялся на ложе, потянувшись за бокалом и белокурая головка жены соскользнула с его живота.

– А что тебя удивляет? – недовольная тем, что ее потревожили, спросила Кора.

– Не то, чтобы очень. Но то, что они требуют, просто невозможно, даже если бы я искренне хотел им угодить.

– Они хотят тебя сместить, – Корнелия потянулась, игриво царапнула ноготками по груди мужа, но потом передумала и решила договорить, а потому уютно устроилась у него на груди. Положила подбородок на руку. – Не сердись на моего братика. Он – хороший.

– Твой братец император Гордиан грозит сместить меня с должности наместника. Это что, такая извращенная форма братской любви? – спросил Геннадий.

– Это не он. Это мачеха. Я же говорила: она меня терпеть не может. Но дело тут не только в ее неприязни. Тут еще и другое. Ты же слышал: римляне возвели в императоры моего брата, потому что он – самый богатый патриций империи, а плебсу всегда нужны деньги. На еду, на игры… Они думают, что все деньги брата пойдут на их развлечения.

– Но ведь ты не претендуешь на наследство отца, верно?

– По завещанию почти все отошло моему брату. У меня осталось немногое. Например та вилла, которую защитили твои легионеры, – девушка улыбнулась. – Небольшой дом в Риме. Еще одна вилла – недалеко от столицы. Рудники в Африке… Это мне дедушка оставил… Только дело не во мне и не в моем наследстве. Дело в тебе, муж мой. Чтобы прокормить Рим – никакого частного состояния, даже состояния Гордианов, не хватит. Поэтому Августу нужно собрать как можно больше денег. В первую очередь с тех, на кого укажут советники. В данном случае – его мать. Ты отправишь им деньги? – Может быть что-нибудь и отправлю, – сказал Черепанов. – Для видимости. Но финансировать римских бездельников я не намерен. Довольно того, что я не препятствую проходу барж с зерном из Египта. Пусть Палатин шлет мне грозные письма, если ему это нравится. Но при первой же настоящей угрозе, я просто остановлю зерновой поток. Посмотрим, как римскому отребью понравится, если прекратятся ежемесячные бесплатные раздачи. Понтийского зерна на всех не хватит. Значит под креслом Принцепса сразу станет очень горячо. В воронам налоги! На войну с персами мне понадобятся все деньги, какие есть. Я занял это место при Бальбине и Пупиене. Я заключил с ними договор. И кто бы ни сидел на Палатинском троне, он должен со мной считаться!

– Моя мачеха с тобой договор не заключала, – заметила Корнелия. – А жадность ее известна всем в Риме. Если ты не станешь платить налоги, в Сирию пришлют другого наместника. Вспомни, муж мой, как поступил в свое время Максимин. Сместил своего друга Мания Митрила, и посадил негодяя Гельмия.

– Маний был прав. Моя провинция не может разбрасываться деньгами. Царь Ардашир спит и видит, как бы отогнать нас подальше от Евфрата. Мне нужны деньги, чтобы держать в готовности легионы. Вооружить их как следует, подготовить… И я уверен, детка, пока сирийские легионы – мои, ни одна сволочь в Риме не посмеет задрать на меня хвост!

– Максимин Фракиец тоже так думал, – напомнила Корнелия. – И его убили собственные солдаты.

– Потому что им было нечего жрать, – буркнул Черепанов.

Смерть императора Максимина была большой удачей для наместника Геннадия Павла, но как человек, он был глубоко огорчен. Фракиец был великим человеком не только по росту, но и по духу.

– А у меня запасы зерна – на год вперед, – похвастался Геннадий. – И можно всегда пополнить.

– Ты – муж, тебе виднее, – не стала спорить Корнелия. И перевела разговор на другую тему: – Алексей еще не вернулся. А завтра – Флоралии. Он бы ни за что не захотел пропустить начало праздников!

– Вернется, куда денется, – отмахнулся Черепанов.

– Анастасия ходила к гадателю.

– Что?! – изумился Геннадий. – Она же – христианка! Она же их…

– Я ее уговорила, – спокойно сказала Корнелия. – Ей приснился дурной сон.

– Вот как? – Черепанов гадателям не верил ни на грош. То есть обращался, когда требовалось по местным обычаям, не чаще.

А с чего бы им верить, если он отлично знал, сколько стоит положительный результат. Немного денег, угроза «лишить покровительства» – и внутренности «говорят» исключительно то, что требуется, а облака и птицы бороздят небо в заказанных заранее сочетаниях.

– Гадатель сказал: с ее мужем случилась беда. Но боги к нему расположены, так что пока он жив. Я знаю, ты не веришь гадателям, но, может быть, ты все-таки отправишь людей на поиски Алексия? Анастасии будет легче.

– Само собой пошлю! – ответил Черепанов. – А теперь, моя нежная нимфа, пока у нас есть еще немного времени…

– Я уже отправил людей, – с легкой укоризной сообщил Агилмунд наместнику Сирии. – Неужели ты думаешь, что я не обеспокоен судьбой моего брата? Особенно после того, как Скулди сказал, что у него дурное предчувствие?

– Ты правильно поступил, – кивнул Черепанов, ощущая легкие угрызения совести. Он-то спустил тему на тормозах. Получается, что ему на Леху наплевать?

– Ты не тревожься, Гееннах, – Агилмунд неверно истолковал огорченное выражение лица Черепанова. – Он удачлив, наш Аласейа. Может быть, я бы тоже не стал никого посылать, но может статься, что мои люди – часть его удачи…

Глава шестаяСирийская пустыня. В плену у персов

Применить ночью засапожный ножик не получилось. Приглядывали за Коршуновым качественно.

Утром пленников упаковали в мешки и навьючили на верблюдов.

Дышать в мешке было трудно, но можно. И еще было можно кое-что разглядеть. Достаточно, чтобы понять: персы покинули дорогу и направились прямо в пустыню. Это было огорчительно. На дороге мог оказаться вооруженный отряд римлян. Или хотя бы патруль. В пустыне же не было ни черта. И бежать в пустыне намного труднее. Трава уже выгорела. Вокруг только камни и песок. Ни привычных ориентиров, ни колодцев с пресной водой. То есть колодцы имелись. На первом же привале персы раскопали один: сняли тяжелую каменную плиту, начерпали воды. Примерно три ведра.

Людям хватило. Верблюды обойдутся. Фульминат и Красный выглядели скверно. Фульминат не мог даже на ногах удержаться. Красный же непрерывно ругался и провоцировал сторожей до тех пор, пока Коршунов на него не прикрикнул по-готски.

Мол, заткнись и веди себя прилично. Если тебе переломают руки-ноги, интересно, как ты сможешь бежать?

Красный поглядел на заплывшими от побоев глазками. Так поглядел, будто увидел впервые. И заткнулся.

– Что ты ему сказал? – поинтересовался главарь персов.

– Что мои родственники заплатят за нас хороший выкуп. И за него тоже, если его к этому времени не убьют.

– Твоя семья богата? – заинтересовался перс.

– Да уж не бедна.

– Как же ты тогда попал в войско?

– Три года назад убил одного… квирита, – и добавил, изображая смущение: – Случайно получилось.

– Понятно.

Перс был в курсе, что из римской армии, как из французского Иностранного Легиона, выдачи нет. Поэтому немалое количество всевозможных преступников пытались укрыться за стенами римских военных лагерей. Однако получалось далеко не у всех. Кроме умения нарушать закон, еще было необходимо отменное здоровье. И – понравиться вербовщику. Впрочем, в последнее время в армию брали вообще кого попало. Издержки гражданской войны.

– И насколько богата твоя родня?

– Пять тысяч сестерциев тебя устроит? – спросил Коршунов.

Вот это был бы отличный выход – поменять свободу на деньги. А уж потом – сочтемся!

– Ты шутник! – Перс рассмеялся. – Если я просто продам вас на рынке, то выручу не меньше семнадцати тысяч! Да и то только потому, что твой приятель строптив, а этот черный – болен. А так – не меньше тридцати!

– Ты в своем уме? – поинтересовался Коршунов. – Триста ауреев?

– Двести, если старой чеканки, – уточнил перс. – И еще сто – за твоих приятелей. Как, твоей родне это по силам? И не прикидывайся бедным: при тебе нашли кучу денег!

– Это не мои! – тут же нашелся Алексей. – Это за переделку доспехов!

– Теперь уж они точно не твои! – хохотнул перс. – Ну как? Согласен?

– Не знаю… – пробормотал Коршунов, пытаясь сообразить, как правильно себя вести. Перс – торгаш, это понятно. Сумма – неслабая. Особняк в центре Антиохии можно купить за тысячу ауреев. Однако если он легко согласится, то кто мешает персу потребовать больше?

– Думай быстрее, римлянин! – поторопил перс. – Сатрап даст за вас никак не меньше двухсот ваших золотых. И никаких хлопот!

– Ладно, – с наигранной неохотой проговорил Коршунов. – Но потребуется время. Моему отцу придется заложить корабль…

– А куда нам торопиться? – нагло заявил перс. – Посидите в яме, пока не придут деньги. Не думаю, что разорюсь на вашей кормежке! – Перс захохотал.

Вот такой вариант Коршунова категорически не устраивал. Как только он окажется по ту сторону границы, сбежать станет намного труднее. А если выяснится, кто он на самом деле…

А выяснится наверняка. Шила в мешке не утаишь…

Но спорить нельзя. Сейчас главное: притупить подозрительность врага.

– Мне надо написать письмо домой! – сказал Коршунов.

– Пиши! – разрешил перс.

Коршунову выдали стило и восковую табличку. Писал он по-латыни, потому что по-гречески не умел. Написал просто:

– Алексий Виктор, кентурион, Сергию Мавроди, купцу, в Тир, на Пирамидальную улицу, привет. Пишет тебе твой сын Алексий. Так вышло, что меня взяли в плен. Просят тридцать тысяч сестерциев. Выручи, отец, или меня убьют. Будь здоров.

– Хорошо, – похвалил перс. Порылся в поясе, нашел среди монет Алексеево золотое кольцо, оттиснул на воске. Вручил табличку одному из своих людей, а пленника похвалил:

– Молодец! За это тебя накормят.

Снова связывать Коршунова не стали. Более того, главный перс уселся на свернутый коврик рядом с другим бородачем и они стали что-то бурно обсуждать, то и дело поглядывая на Коршунова. Потом поспел очередной барашек (еще несколько обреченных стать обедом бедолаг пытались щипать высохший кустик у колодца), и персы занялись делом. То есть – едой. О Коршунове забыли. Забыли даже о том, что у него развязаны руки. А куда, в самом деле, он денется, даже если развяжется? Побежит домой через пустыню? Да и ноги развязать будет непросто. Связали его грамотно. Даже не связали – стреножили коротеньким ремешком. Передвигаться в принципе можно, но только прыжками. Узлы затянуты так, что развязать практически невозможно. А вот разрезать ремешок толщиной в полсантиметра…

Коршунов потянулся к сапогу. Он старался делать это как можно незаметнее. Сначала просто переменил позу, потом полез в потайной карманчик… И перехватил взгляд Фульмината. Вполне осмысленный взгляд. Хотелось бы еще знать, в каком африканец состоянии? Если он сможет драться, это будет неплохое подспорье. Красный – довольно далеко, по ту сторону костра, а Фульминат практически рядом…

Коршунов разместил ноги так, чтобы разрезанный ремень не бросался в глаза, спрятал ножик в рукав и приготовился. Нет, он не собирался бросаться на вооруженных мечами и копьями персов с этим железным огрызком. У него был план получше…

– Эй! – крикнул он. – Эй ты, старший! Иди сюда, скажу тебе важное!

Перс очень неохотно оторвался от истекающего жиром барашка, положил обглоданную лопатку на пшеничную лепешку и с явной неохотой подошел к Коршунову.

– Ну! – буркнул он. – Что важное ты хочешь мне сказать?

Алексей привстал, потянулся к персу, но не слишком далеко, будто собираясь сказать что-то по секрету…

Перс поддался: наклонился навстречу…

Цап! – Левая рука Коршунова вцепилась в холеную бороду.

– Чувствуешь? – поинтересовался Алексей, упирая ножик в горло перса. – Скажи своим, чтобы сложили на землю оружие и отошли назад!

Перс хрипло выкрикнул что-то по-своему и Коршунов на собственном опыте убедился, что фокус с заложником отлично получается в теории. Но не на практике. Ни секунды не медля, один из персов метнул нож. Хорошо метнул, мощно. Клинок рыбкой мелькнул в воздухе… И вонзился в подставленную Коршуновым спину главного перса.

Дальше все завертелось, как в карусели.

Остальные караванщики, а было их почти два десятка, похватали лежащее на песке оружие и кинулись на Коршунова.

Алексей выхватил кинжал из-за пояса раненого, но сразу понял, что расклад – далеко не в его пользу, перемахнул через лежавшего верблюда (тот глянул презрительно-брезгливо) и припустил наутек. Он очень надеялся, что успеет добраться до скалы, взобраться на которую было не так уж сложно. А там – как Бог положит. Главная надежда, что персы попытаются взять его живьем. Триста ауреев, как-никак. Хотя его могут просто подранить… Коршунов оглянулся. В него не собирались бить из луков. Один из преследователей на бегу раскручивал пращу. Второй – аркан. Остальные разошлись дугой, отрезая Алексею возможности для маневрирования…

А вот и скала. Все-таки хорошо, что руки успели отойти от веревок. Сейчас Коршунову понадобится вся его цепкость…

На бегу он сунул кинжал за широкий готский пояс, разогнался, взбежал по инерции шага на два, ухватился за подмеченный выступ, толкнулся ногой от выступа побольше и оказался на неширокой площадке на высоте примерно трех с половиной метров.

Персы столпились внизу. Лезть за Алексеем никто не торопился. Купцы-разбойники шумно переговаривались. Тыкали пальцами вверх. Один отошел подальше, раскрутил посильнее пращу… Коршунов прижался к полке… Камень треснулся о скалу полуметром выше, отскочил и упал на песок. Веселья не получилось. Перс сообразил, что подбить хитрого римлянина не выйдет и повторять попытку не стал.

Похитители сбились в кучку и залопотали на своем языке.

А тем временем Коршунов кое-что заметил. А именно – Фульмината.

Африканец не стал дожидаться, пока Коршунова соскребут со скалы. Он подполз к лежащему ничком старшине каравана и принялся перепиливать ремни лезвием торчащего из спины кинжала. Туша верблюда полностью скрывала африканца от лишних взглядов.

К тому моменту, когда купчики-разбойнички закончили совещание, он не только освободился сам, но и освободил Красного. Тот, к счастью, сообразил, что не стоит с ревом бросаться на врага.

На угольях медленно догорал барашек. Осиротевший меч подставившегося под нож перса лежал у костра. Им уже завладел Фульминат.

Персам пришла в голову прогрессивная идея. Если Коршунова нельзя достать с земли, то можно попробовать – с верблюда.

Трое остались сторожить Коршунова. Двое – с копьями, один – с коротким мечом. Остальные гурьбой отправились к стоянке.

Вот молодцы! Красный и Фульминат заняли свои прежние места. Вот только под животом африканца прятался меч, а под ногой Красного – вынутый из спины перса кинжал.

Оставалось надеяться, что купцы-разбойники не заметят пропажи оружия.

Не заметили. Похоже, лишившись «командования», они растеряли большую часть боевых навыков. Даже удивительно, как им удалось, пусть и врасплох, захватить Коршунова со спутниками!

Караванщики загалдели, принялись поднимать верблюдов… Не все. Один кинулся к костру – жаркое спасать … Он-то и помер первым. Более удобного момента представиться не могло, и Красный с Фульминатом этим воспользовались.

Коршунов не стал наблюдать за резней. В отличие от тех, кто был оставлен его охранять.

Эти трое забыли о загнанном на скалу Алексее и разом обернулись к лагерю.

Самый быстрый (но не самый умный) заорал и бросился своим на подмогу. Ну да, там, среди общего переполоха, где лютовал Фульминат, ему самое место.

Африканец же чувствовал себя в столпотворении и суматохе – как рыба в воде. Купцы-разбойники тоже чувствовали себя рыбами. Но на суше. Те, кому удавалось вырваться из окружения орущих товарищей и ревущих верблюдов, натыкались на Красного. Тоже не повод для радости.

Коршунов спокойно мог отсидеться на скале, дожидаясь, пока его телохранители оприходуют весь караван. Но это было скучно. К тому же он хотел захватить парочку персов живьем. Вот почему он оттолкнулся от скалы и совершил красивый прыжок на ближайшего перса. Когда-то, еще подростком, он специально отрабатывал такой прыжок. Правда, не на плечи, а на перила. Но геометрия та же.

Перс, увлекшийся зрелищем гибели соплеменников, обнаружил нападение только тогда, когда подошвы сапог Алексея обрушились на его макушку.

Коршунов не был мастером паркура (так, умел кое-что), поэтому на ногах не удержался, грохнулся на песок. Будь второй перс проворнее, мог бы нанизать Коршунова на копье. Но к счастью он был не воином, а всего лишь погонщиком верблюдов. Пока он разворачивался и поднимал копье, Алексей успел не только встать, но при желании – прирезать его раза три. Но не стал этого делать. Блоком отбросил копье в сторону и врезал ворогу рукояткой кинжала по башке. Спокойной ночи!

Развернулся ко второму… М-да, неудачно получилось. Шейка – того. Покойничек.

А на стоянке всё уже закончилось. Фульминат переводил дух, опершись на трофейные мечи – всё же он был не в лучшей форме. А Красный, в лучших готско-гепидских традициях, добивал раненых.

– Стой! – закричал ему Коршунов. – Красный! Прекрати! Нам нужны пленники!

Гепид услышал. Шевельнул могучими плечами и принялся стаскивать недобитков в кучу. Больше он не резал. Просто отключал клиентов точным пинком ножищи по тыковке.

Коршунов ухватил за шкирку оглушенного перса и поволок в сторону лагеря. Пока доволок, порядком запыхался. Еще бы, тащить по песку шестидесятикилограммовую тушку. Он же не такой медведь, как Красный!

Когда Алексей приблизился, Фульминат шагнул к нему и вдруг рухнул на колени, а потом – лицом в песок.

Коршунов не на шутку перепугался. Бросил тушку и кинулся к африканцу…

Нет, тому не поплохело. Он каялся. Типа, поклялся беречь – и не уберег.

Алексей поднял его, обнял, успокоил, как мог. Фульмината трясло. Может, от переживаний, а скорее всего от перенапряжения. Только-только от тяжелой раны оправился, да и от персов при захвате ему досталось, похоже, больше всех…

– Никто не был добр ко мне, домин… Только ты…

Бывшего гладиатора будто прорвало. Он говорил и говорил… О том, что матери не помнил. О том, что никто его не любил, и даже женщины, которые клялись ему в любви, не любили, а лишь жаждали сексуальных утех… О том, что он, Фульминат, до того, как попасть в клиенты[148] Коршунова, жил, как зверь… – Он говорил – и слезы текли по серым от пыли щекам, оставляя темные дорожки – …его боялись и презирали. И ненавидели. Только после освобождения, он, Фульминат стал человеком: обрел друзей, обрел настоящий смысл жизни, а дотоле видел его лишь в том, чтобы не дать себя убить…

Алексей терпеливо слушал, понимая, что прервать такую исповедь такого мужчины – это предательство. И вынужден был признать, что до сих пор совсем не знал Фульмината. И не понимал такой простой вещи: есть разные гладиаторы. Попавшие в плен, подобно Красному. Есть преступники. Есть продавшиеся ради денег. Выходившие на арену ради славы и адреналина, как благородный Секст Габиний Оптимиан. И есть просто рабы. Такие, как Фульминат.

Постепенно речь африканца становилась всё невнятнее, а голос – слабее. Наконец он умолк. Коршунов был тронут. Помог Фульминату лечь. Велел беречь силы. Все необходимое они с Красным сделают сами.

Гепид, несмотря на разбитую рожу, был бодр и весел. Он повязал четверых караванщиков, не получивших серьезных ранений. Упаковал того, которого притащил Коршунов, и с чувством исполненного долга жадно уминал обгорелого барашка.

Алексей пристроился рядом. Перекусил. Потом попробовал накормить Фульмината. Не получилось. Африканца вырвало после первого же куска. Ладно. В поклаже обнаружился бурдюк с верблюжьим молоком. Молоко организм Фульмината принял.

Перекусили. Теперь следовало разобраться с наследством. И понять, что делать дальше.

Имущество каравана лежало на песке. Верблюды стояли неподалеку и косились на трупы. Видно, запах крови им не очень нравился. Как управляться с этими тварями, Коршунов не знал. Зато у него было аж пять пленников, способных к самостоятельному передвижению. И еще один – с перерезанными поджилками на обеих ногах, но всё равно оставленный в живых. Тот бородач, с которым советовался старшина каравана. Алексей предположил, что он может быть носителем наиболее ценной информации.

Однако допросить бородача Алексей не смог. Потому что не знал персидского. А попытка пообщаться по-гречески или по-арамейски отклика не нашла. Это было странно, потому что греческий здесь знали практически все торговцы. Ну да хрен с ним! У Скулди есть такие специалисты, которые даже верблюда «разговорят».

Время шло. Римляне отыскали свои вещи. Облачились, как подобает, вооружились привычным оружием. Надо было решать, как поступить дальше. В первую очередь, что делать с верблюдами. Здоровенные твари наотрез отказывались слушаться. Пятились, пытались лягаться. Разъяренный гепид пустил в ход палку. Верблюдам взбучка пришлась не по душе. Но подчиняться они всё равно не желали. Или не понимали, чего хотят от него глупые двуногие.

Пришлось прибегнуть к помощи караванщиков.

Для начала Коршунов выдал им тряпки и велел перевязать раны. Потом троим пободрее надели на шеи затяжные петли и велели заняться делом. Петли были необходимостью. Взберется перс на верблюда, хрюкнет по своему – и ищи ветра в поле! Вернее, «корабль» – в пустыне.

Дело пошло. Подбадриваемые окриками и пинками персы загрузили животных, имущество, трофеи (практичный Красный обшарил покойников и избавил их от ненужного больше имущества), оседлали верблюдов и отправились в обратный путь. Дорогу контролировал Красный. Оказалось, что даже сидя в мешке он ухитрился запомнить кое-какие приметы.

Похолодало. Приближалась ночь…

Дорогу первым заметил Фульминат. Закричал, замахал руками. Едва с верблюда не сверзился.

По мостовой верблюдики пошли проворнее. Надо полагать, воду почуяли. Ага! А вот и мильный столб. Ну-ка… До Адрианополя – двадцать миль. Многовато! Зато до ближайшего постоялого двора – всего одна! Виват!

Постоялый двор оказался забит под завязку. Часть лошадей постояльцы даже оставили снаружи. Из открытых ворот шел густой чесночный запах легионерской похлебки. Свои! И не просто свои, а…

– Аласейа! – Сигисбарн глядел на Коршунова снизу, улыбаясь во весь рот. – А мы вот…

– Рикс! – А вот и Ахвизра. – Я гляжу, ты опять с прибытком!

– А то! – Алексей счастливо рассмеялся. – А вы как здесь очутились?

– Агилмунд послал. Сказал: что-то Аласейа задерживается. Верно, такую добычу взял, что в одиночку не довезти. Надо помочь!

– Это правильно! – Коршунов соскользнул с верблюда (высоковато прыгать, но как заставить эту тварь лечь, он так и не понял) и оказался в объятиях гота. Очень вовремя. Иначе упал бы. Блин! Как же он устал…

Бадьи с горячей водой поставили прямо во дворе. На троих. Девки-рабыни нежно и аккуратно работали скребками, собирая с поверхности покоцанных тел Коршунова и его спутников накипь борьбы и пустыни. Алексей блаженствовал. Легионеры Ахвизры разбирали и сортировали добычу.

После помывки отдохнули. То есть покушали. А Фульминат даже «официантку» успел попользовать. Понравилась ему задастенькая девка. Перемигнулись с хозяином «гостиницы» и ушли наверх. Быстрый секс за восемь медяков. Два стакана вина не лучшей марки. Это, кстати, не считалось проституцией. Ни здесь, ни в Риме. Дополнительная услуга. Вроде сигары в хорошем ресторане двадцать первого века.

Коршунов порадовался. Если секса захотелось, значит, оклемался парень.

Отдохнув, занялись делом.

Подогнанный хозяином постоялого двора толмач сидел на корточках напротив привязанного к скамейке бородача. Переводил вопросы и ответы.

Бородач открещивался от всех обвинений. Мол, нападение на римлян – исключительно инициатива хозяина. Владевший латынью перс оказался не старшиной каравана, а хозяином товара. Вот он во всем и виноват. А мы так, верблюдов погоняем. К верблюдам претензии есть? Нет? Тогда какие могут быть вопросы?

Но вопросы были. И были ответы, которые бородач непременно даст. Но не здесь и не сейчас. В Антиохии. Когда им займутся квалифицированные специалисты. Так что Алексей прекратил допрос и велел армейскому лекарю заняться ногами пленника. А то как бы не помер от гангрены раньше, чем из него выдоят всю информацию.

Глава седьмаяПровинция Сирия. Вторжение

– Ничего он интересного не расскажет, – сказал Черепанов. – По крайней мере, того, о чем мы не знаем. Ну да, персы готовят что-то нехорошее. Вернее, уже не готовят, а начали. Ну да, его хозяину было дано указание при возможности прихватить «языка». Из офицеров. Что подвернулся именно ты, так это твоя личная удача.

– А что в целом? – спросил Алексей. – Ты понимаешь, что происходит?

– Очень приблизительно. Сначала я думал, что всё, трындец! Ардашир вторгся со всеми своими силами. Информация пришла из самых разных мест. Кроме сигнума, который привез Скулди, мне доставили еще два. Причем действия противника были примерно одинаковыми: рейдеры числом до полутысячи всадников атакуют небольшое наше подразделение, вырезают всех, кроме одного, которого отправляют к командованию со стандартным посланием. Но помимо подобных «сигналов», других не было. Ни дополнительной информации от гарнизонов крепостей, связь с которыми не прерывалась. Ни беженцев, ни сопутствующих войне слухов. Даже караваны по опасным направлениям ходят, как ходили.

– И какой вывод? – спросил Алексей.

– Дезинформация, – уверенно произнес Черепанов. – Обманка. Нет никакого массированного вторжения по всему фронту. Похоже, и рейдерские нападения выполняет одна и та же группа катафрактов. Двигаются очень быстро – ни догнать их, не перехватить нашим пентюхам не по силам. Вопрос: зачем всё это? Разгромить пару-тройку кентурий? Фигня! Укусы неприятные, но – комариные. Не стоит того! Мы ведь тоже можем устраивать рейды. Я подумал: чего хочет от нас персиянин?

– И чего? – Коршунов бросил в рот горсть чернослива. Здесь, на террасе над рекой, в тишине и покое спящей столицы, думать о войне не хотелось. Хотелось выпить вина и подняться в спальню. К Насте.

– Очевидно, – сказал Черепанов, – хочет, чтобы я рассредоточил силы. Разбросал по гарнизонам крепостей. Рассредоточил легионы вдоль границы. А зачем?

– Зачем? – механически повторил Коршунов.

– Леха, ты вообще меня слушаешь? – рассердился Черепанов.

– Знаешь, Генка, устал немного. Извини!

– Ну так вот: если перс хочет, чтобы я рассредоточился, значит он намерен нанести точечный удар. Кинжальный. Куда?

– Туда, откуда нет дурных вестей, – проявил интеллект Коршунов.

– Не совсем так. Туда, откуда нет явных дурных вестей.

– Не понял?

– Ну, Леха! Ты же ездил к Аптусу! Что он тебе сказал?

– Кентурия потерялась! Так ты сам же сказал, что потеря кентурии – комариный укус!

– Ну, брат! – Черепанов аж руками развел от такого примитивного ответа. – Ты мозгами-то пораскинь! В чем разница?

– К нам никого не отправили с поломанным сигнумом.

– Более того, – подхватил Черепанов. – В десяти милях вокруг лагеря Первого Парфянского – вообще никаких следов. А что у нас дальше по дороге?

– Дура Европос!

– Точно! Крепость Европос. Перевалочная точка великого шелкового пути на Евфрате! А оттуда, напомню, дорога на Пальмиру-Адрианополь. А там сидит наш добрый знакомый, местный царек Септимий Оденат. Надежный, как табуретка без ножки. И, по сведениями, полученным от твоего пленника, его патрон, будучи в Пальмире, Одената посещал. Не исключено, что договорился о поддержке или, как минимум, – о нейтралитете. Пока Европос у нас – Оденату ловить нечего. Падет крепость – и наш сенатор тут же переметнется. У него собственных войск – на пол-легиона наберется. Да и прикормленный Третий Киренаикский тут же перебежит. И тогда у Ардашира появится могучий плацдарм для наступления. Так что готов поставить аурей против грязного медяка, что сейчас войска персов вовсю осаждают Дура Европос.

– То есть как – осаждают? – воскликнул Коршунов, которого наконец пробило. – И мы тут вот так сидим?

– Хочешь перейти в дом? – усмехнулся Черепанов.

– Да я – не об этом! Там штурмуют нашу крепость, а мы тут винишко потягиваем. Надо же срочно что-то делать! – Алексей даже об усталости забыл.

Черепанов засмеялся.

– Леха, кто из нас – кадровый военный, ты или я?

– Ну, допустим, ты, – буркнул Алексей. – И что дальше?

– А то, что я не считаю, что нужно задрать хвост и куда-то бежать, как подскипидаренный ишак. Европос – серьезная крепость. Запасов там – на год осады. Город, конечно, вокруг, ну да бог с ним, с городом. Не такой уж он ценный. Удар наверняка был внезапным, так что городу – хана. А вот крепость, скорее всего, держится. Гарнизон там надежный и достаточно сильный. Там смешанная Двадцатая когорта ауксилариев из Пальмиры и ауксилларии Шестнадцатого, которых должны были постепенно сменить легионеры Аптуса. … В общей сложности почти полторы тысячи пехоты, шестьсот – конницы и даже четыре десятка дромедариев[149], – Черепанов усмехнулся. А рядом – еще смешанная когорта из Третьего Августова, оставшаяся там после того, как легион перебросили на Дунай… Наверняка они успеют уйти в крепость. Вот и прикинь, легко ли захватить такую махину? Поверь, очень даже нелегко. Разве что – врасплох. Но если бы ее захватили на хапок, то тебя не купчики бы пленили, а персидские катафракты. Вывод? Дура Европос держится! И пусть держится. Пусть стянет на себя побольше вражеских войск, пусть они увязнут в осаде, а уж тогда и мы ударим! – Черепанов сжал кулак. – Всей силой! Четырьмя, а лучше – пятью легионами. Я уже начал собирать войско. Думаю, дней через десять подтянутся все. И кроме твоего, моего и Аптусова Парфянского, у нас будут еще Двенадцатый и Шестнадцатый. Да мы их просто раздавим! И Оденат даже не пикнет!

Коршунов спорить не стал. Впереди были любимые им Флоралии, затем три-четрые дня передышки, а потом можно и повоевать.

Однако жизнь внесла кое-какие коррективы в планы Алексея Коршунова.

На шестые сутки после его благополучного возвращения в Антиохию в столице провинции случился бунт.

Глава восьмаяАнтиохия. Бунт

Произошло это на второй день после окончания Флоралий. Сразу после праздника Доброй Богини.

Служили Доброй Богине девственницы-весталки. И они же устраивали мистерии. Закрытые женские мероприятия, на которых, по слухам, происходили потрясающие воображение оргии. Правда, слухи эти распространяли исключительно мужчины, которых туда не допускали. Опять-таки ходили слухи, что тех, кто пытался, распаленные женщины тут же разбирали на запчасти. Или, извращенно надругавшись, вовсе пускали на шашлык для участниц праздника. Был только один мужик, которому, еще во времена Юлия Цезаря удалось туда проникнуть. Звали мужика Публий Клодий. Его не съели. Но отдали под суд за святотатство, так решили весталки вкупе с понтификами. Однако Цезарю, который получил от диверсии Клодия целый ряд преференций, например, развелся с женой (жена Цезаря должна быть вне подозрений – это оттуда), Публия Клодия отмазал. Выступил в суде и поддержал проходимца. В итоге судьи Клодия оправдали. Но негодяй всё равно ухитрился прославиться в веках. Сатирик Ювенал написал, что член у Клодия был огромен, как двойной свиток. Соврал, надо полагать[150]. Но речь не о свитках и пенисах, а о семейной жизни. В частности о том, что у наместника Геннадия имелась красавица жена, благороднейшая патрицианка, которая у себя в Риме участвовала в «девических» мистериях неоднократно и с удовольствием. И оказавшись вдали от Рима, пожелала провести праздник у себя дома. То есть – во дворце наместника. А поскольку во время божественного «девичника» присутствие мужчин, включая даже младенцев, в здании категорически запрещалось, то и Черепанов, и Коршунов вынуждены были искать себе пристанище на ночь[151].

Черепанову было проще: забрал очередной сундук документов и ушел к своему дружбану Манию Митрилу, а вот Коршунову пришлось отправиться на свадьбу одного богатенького купчика, Евстафия Пухлого. Притом без Насти. И не потому что та осталась на мистерии. Конечно же нет! Как можно! Анастасия отправилась к своим братьям во Христе. Замаливать грехи диких язычниц, творивших непотребное в их общем доме.

На пир Коршунов пришел не один: с родичем Сигисбарном и молодым герулом Агимаром. Естественно и с телохранителями – Красным и Фульминатом. Пир был затеян в честь рождения у оного купца сына-первенца, и на угощения счастливый папаша не поскупился. Поляну накрыл по первому классу. И о развлечениях не забыл. Были фокусники, девочки-танцовщицы, акробаты и дрессированные обезьянки. Гвоздем программы стал теологический спор между христианином-греком и христианином-иудеем, закончившийся дракой. Ради этой драки их, собственно, и пригласили. Гладиаторы были купцу не то, чтобы не по карману – не по рангу.

В христианской теологии ни хозяин, ни его гости – почти сплошь язычники, не разбирались. Но все знали, чем закончится диспут. И заранее делали ставки. Коршунов поставил на более крепкого грека – и проиграл три денария. Иудей оказался боевитее.

Еще Алексей подумал: хорошо, что пришел без Насти. Она бы расстроилась. Не из-за побитого соплеменника, а из-за того, что бисер божественной мудрости мечется перед жрущими языческими свиньями.

Впрочем, было весело.

В качестве бонуса отработали Агилмунд с Сигисбарном.

Накушавшиеся варвары вели себя традиционно. В варварских традициях, разумеется. То есть набив животы и как следует набравшись, повели беседу о крутости собственных родов. Они прервали беседу, когда религиозный диспут перешел в потасовку (интересно же), но когда иудейский проповедник прижал к мозаичному полу эллинского оппонента, спор между тремя римскими легионерами германского происхождения возобновился с новой силой. И, опять-таки в лучших варварских традициях, каждый брал соперника на глотку. А глотки у гота, герула и гепида были воистину мощные. Даже Коршунову, старательно тренировавшему «командирский голос» (реальная необходимость в отсутствие технических средств связи), с ними было не сравниться. Рев спорящих варваров легко перекрыл и музыку, и голоса прочих пирующих. Последние, впрочем, и сами примолкли, с восторгом и некоторой опаской взирая на раскрасневшихся варваров, широко разевавших зубастые пасти и исторгавших звуки, более напоминающие бычий рев, чем осмысленную речь. Ну да и для тех, кто понимал по-готски, речи сии были не очень осмысленны. Как-никак принято было минимум по три литра цекубского на рыло. А цекубское, для тех, кто не знает, – одно из самых крепких (римских, разумеется) вин.

Закончилось тоже традиционно. Сигисбарн, полагая себя старшим (ему недавно дали опциона), сунул в рыло Агимару. Агимар, само собой, в долгу не остался… Красный привстал, намереваясь присоединиться в веселью, но получил локтем в бок от «охраняемой персоны» и сел, вернее, возлег на место.

Агилмунд с Агимаром молотили друг друга кулачищами. Гости радостно аплодировали, а Коршунов уже понял, что мордобой следует немедленно пресечь. Оба варвара относились к Коршуновскому «спецназу», то есть были неплохо обучены рукопашке. И вдобавок изрядно датые. Так и до серьезных травм недалеко…

– Прекратить! – грозно рыкнул Алексей по-готски.

И к удивлению почтенной публики варвары прекратили. И виновато уставились на командира. Даже протрезвели немного.

– Я вас для чего взял? – с угрозой произнес легат Коршун. – Вы что творите? Спины по палке соскучились?

Провинившиеся смущенно глядели на своего главного начальника.

– Ты, это, прости нас, Аласейа… – на правах родственника выступил за двоих Сигисбарн. – Мы, это… Больше не будем!

Восхищенный этакой детской непосредственностью, Коршунов тут же их простил. Но тем не менее показал обоим кулак и скорчил страшную рожу.

На том и рассосалось. Минут через двадцать хозяин предложил гостям выбрать девочек. Коршунов отказался, но увидев умоляющие взгляды Сигисбарна и Агимара, кивнул. Разрешил. Молодые, горячие. Никогда не упустят случая. Впрочем, лучших девочек всё равно захватил Красный. А самая лучшая (и свободная, кстати), выбрала овеянного славой Фульмината. И приступила к делу, немедленно. Это, впрочем, считалось предосудительным. Секс угоден богам, улучшает настроение и отгоняет злых духов. А что касается последствий… Контрацепция в Римской империи – выше всяких похвал. Главным образом потому, что женщины (особенно из благополучных семей) не только не рвались рожать от первого встречного-поперечного, но и даже от законных мужей. Уж очень высокой была смертность при родах.

Сам же Коршунов девочкам предпочел беседу с хозяином. Его интересовала африканская конница. Нумидийцы. Тысячей этих отморозков по разнарядке Черепанова недавно усилили Германский легион, и Алексею хотелось разобраться, как их можно использовать. На его взгляд практически голые всадники с легкими метательными копьями были сущими обезьянами. Нормальных команд не понимали. Слушались только своего вождя: такого же голого дикаря. Африканский префект, который прибыл с ними и являлся номинальным командиром этой банды, договаривался с вождем с помощью взяток, что, естественно, Алексея не устраивало.

Оценка, которую купец дал африканцам, мало отличалась от собственных наблюдений Коршунова. Однако теперь Алексей знал, что у дикарей очень сильны родоплеменные связи и в деле их охватывает боевое безумие. Купец привел несколько случаев (с чужих слов, правда), когда нумидийцы вдрызг разбивали лучше вооруженных и численно превосходящих противников.

Осталось лишь провести аналогию с германцами – и картинка выстраивалась. У тех тоже родоплеменной строй. И тоже в бою реально «падает планка». А что голые, так ведь Африка. Жарко.

Так что механика управления прорисовавалась. Набить морду вождю (это славное дело можно поручить будущему командиру подразделения), затем согнуть вождя под колено и выйти в абсолютные нумидийские авторитеты. Дело привычное. Управимся.

Словом, время было проведено не без пользы и с приятствием.

С рассветом Коршунов вернулся домой и сразу завалился спать. Только вот выспаться не удалось.

* * *

Алексея разбудил шум. Вернее, гул. Ровный и недобрый гул тысячной толпы.

Грозный шум снаружи очень не понравился Коршунову. Настолько не понравился, что невероятным усилием воли он подавил желание снова уткнуть физиономию в подушку и ударил в гонг.

Тотчас появился раб. Подал «ночную вазу», а затем – чашу для омовения.

– Что там творится? – спросил Коршунов.

– Люди пришли, мой господин. Требуют что-то.

Вид у раба был обеспокоенный, но не слишком.

– Поски мне принеси, – распорядился Алексей. – А потом бегом за моими людьми.

Поска – порядочная дрянь. Но взбадривает неплохо. А что-то подсказывало Алексею, что завтрак придется отложить.

Не дожидаясь возвращения раба, Алексей нацепил пояс с оружием, пригладил пятерней всклокоченную гриву и покинул спальню. Через просторную галерею он добрался до балкона. Там уже стоял тоже не выспавшийся Генка. И мрачно глядел вниз. Поздоровался. Тоже мрачно.

Вид с балкона открывался неплохой. В смысле видимости. А по сути – очень нехороший.

У ступеней «губернаторского» дворца собралась толпа тысячи в полторы. И толпа эта росла – с прилегающих улочек текли в нее ручейки антиохийцев.

Враждебных действий горожане пока не предпринимали. От шеренги из двух десятков стражников из городской когорты держались на почтительном расстоянии. Но насчет этих самых стражников Коршунов не заблуждался. Городская когорта – это не легион. По сути просто ополченцы, умеющие кое-как тыкать копьем и держать щит, не роняя его себе на ноги. На трех таких и одного легионера много. Впрочем, среди этой цепочки был и легионер. Бывший опцион. Он этими чучелами и командовал. Линейка стражи – трех десятков легионеров – сдерживала самых ретивых.

Пришел раб. С чашей. Коршунов выпил. Передернулся. Отдал чашу рабу. Прислушался к ощущениям… Вроде полегчало.

– Генка, – спросил Алексей. – А где твои головорезы?

– Праздник чертов, – буркнул Черепанов. – Отпустил я их. До прандиума.

То есть – до второго завтрака. Неудачно получилось.

Ага, а вот и молодежь! Агимар с приятелем. Заспанные, но в рабочем состоянии. Здоровые молодые организмы легко справлялись с похмельем, а побитости на морде – это вообще несерьезно.

Коршунов вышел в галерею.

– Сигисбарн, останешься со мной. А ты, Агимар, ноги в руки – и в конюшню. Скачи к Агилмунду и скажи, что я велел взять когорту и галопом – к дворцу наместника. Что стоишь? Бегом!

Герул умчался.

– Ну что, родич, – по-готски проворчал Коршунов. – Пойдем выясним, что за проблемы у нашего светлейшего наместника.

Причина народного волеизъявления оказалась проста: Геннадий ввел новый налог. На укрепление легионов. Причина этого эдикта Коршунову тоже была известна. Война с персами – на носу. Война же – это, в первую очередь, расходы. А возможная добыча и трофеи – только во вторую. Причем в случае с персами – с очень малой долей вероятности. Воевать с Ардаширом одними сирийскими легионами – это как верблюду на слона нападать. Оплевать и даже удивить можно, а вот победить – никогда.

Событиями на площади Генка был реально встревожен. То есть на его квадратном лице волнение никак не отражалось, но Алексей достаточно хорошо знал Черепанова, чтобы понять: обеспокоен светлейший наместник Сирии не на шутку.

– Может, вигилов подтянуть? Как думаешь?

– Я бы не стал, – ответил Коршунов, который лучше друга разбирался в социальных взаимоотношениях внутри сирийской столицы. – Вигилы ведь тоже в основном местные. И дисциплина у них… Сам знаешь, восток. Да ты не парься, я уже за своими пацана отправил. Думаю, часика через полтора подтянутся. Ты бы вышел, потолковал с ними…

– Я, Леха, и собирался. Но сейчас думаю: надо время потянуть. Сам знаешь: я долго говорить не мастер.

– Ладно тебе прибедняться, – улыбнулся Коршунов. – А вот женщин я бы из дворца убрал. На всякий случай.

– Уже, – ответил Черепанов. – Вот только твоей Насти не нашли.

– И не найдут. Она со своими… единоверцами. – Алексей криво усмехнулся. Никак не мог простить «христианам», как в Томах «братья во Христе» вместо помощи его за ворота выставили. И информацией поделились только, когда Генка с легионерами приехал и за глотку их взял. Пусть в Антиохии совсем другие люди, но – из того же садка. Медузы. Рабская кровь. Это, блин, навсегда[152].

– Тогда я сейчас пойду, – решил Черепанов. – Ты со мной?

– А сам как думаешь?

Вышли они, однако, не вдвоем, а вчетвером. Сам господин наместник, господин легат Алексий Виктор, его верный родич Сигисбарн Фретилович и один из эдилов[153], выбранный на эту должность с личной подачи наместника и поспешивший поддержать своего патрона. Не испугался эдил. Впрочем, такому пугаться – грех. Мужик, насколько было известно Коршунову, из первой Генкиной центурии. Ветеран.

Вышли и остановились на ступенях дворца – вроде как на трибуне.

Толпа, к этому времени достигшая уже пары тысяч, взволнованно загудела.

Черепанов поднял руку. Гул не то, чтобы стих, но заметно понизился.

– Люди Антиохии! – зычно крикнул Черепанов. – Я готов выслушать вас!

Толпа снова взревела с недетской силой. Понять что-либо было невозможно. Но Черепанов не спешил утихомиривать народ. Пусть поорут. Авось подостынут немного. Да и время…

За спиной Коршунова нарисовался Фульминат. Коршунов сразу взбодрился. Необученный сброд против Фульмината – как трава против газонокосилки.

Интересно, где шляется Красный?

Наконец до пестрого антиохийского сброда дошло, что если они хотят изложить свои требования, то надо, чтобы это сделал кто-то один.

Рев понемногу стих, и вперед вытолкнули прилично одетого господина со значком местной юридической школы. Отличной, кстати, школы, насколько было известно Коршунову. Такие крючкотворы из нее вылуплялись… Мама не горюй.

Хотя и судьи получались неплохие. И управленцы. Например, нынешний императорский корректор[154], присланный еще Пупиеном с Бальбином, тоже был ее выпускником. Но кушал из рук Черепанова. Вернее, его старого соратника Мания Митрила Скорпиона. Однако в данный момент это не имело значения.

Короче, патентованный юрист встал в позу и произнес речь. Довольно длинную, минут на пятнадцать, ссылаясь на разные законы, прецеденты и поправки. Но суть речи была проста. Народ не желал платить новую подать.

Антиохийская чернь восторженно внимала заковыристым юридическим терминам. Понимала наверняка еще меньше Коршунова. Слушали, как актера в цирке. Тем более, что многие понимали латынь с пятого на десятое.

Черепанов, впрочем, понимал всё. Законы местные он изучил очень тщательно, Законами Двенадцати Таблиц[155] не ограничиваясь. Но не настолько хорошо, чтобы играть в юридические игры с настоящим стряпчим. Геннадий и сам знал, что, как наместник, он не имел права вводить новый налог. Но практически все наместники плевать хотели на законодательные ограничения. Они считали провинции своими вотчинами и поступали соответственно.

– Этот налог – вынужденная необходимость! – заявил Черепанов. – Многие из вас знают, что персидский царь Ардашир уже собрал армию у наших границ. Мы должны дать ему отпор. То, что мне нужно от вас – это всего лишь деньги. Деньги на содержание тех, кто будет платить за вашу безопасность своей кровью.

Черепанов говорил на безукоризненной латыни. Но чернь, как сказано выше, латынь понимала не очень. Так что до большинства дошел только общий смысл. Отменять налог наместник не собирается.

Толпа недовольно загудела и придвинулась ближе. Стража подняла оружие, но всем было понятно, что долго они толпу не удержат. Сомнут. Пока дистанция сохранялась исключительно потому, что первые ряды не очень-то рвались на копья. Но эти копья – в таких хлипких руках… Даже отсюда видно, что ополченцы вот-вот наложат в штаны. Их удерживало одно: своего командира-легионера они пока что боялись больше, чем народного гнева.

– Можно, я скажу? – попросил Алексей.

– Попробуй, – неохотно согласился Черепанов. Он чувствовал: не срастается. Толпа – она и есть толпа. Чтобы ею управлять – нужен контакт. И еще: в любой толпе есть зачинщики. И у них-то контакт точно есть. Кто они? Каковы их цели? Это могут быть агенты того же Ардашира, которым выгодны беспорядки в столице провинции. Или обычные ворюги, которых в Антиохии – пруд пруди. Когда еще удастся сорвать такой куш – разграбить дворец «губернатора»? И пусть потом местная полиция ищет… Хренушки найдет! Три тысячи человек. Всех казнить?

Коршунов сделал шаг вперед. Вдохнул разок-другой, чтобы успокоиться. Жизням их вряд ли что-то угрожает. Луков у народа не видно. Камнями – не докинуть. Они – на самом верху лестницы. Даже такая чахлая стража удержит толпу на полминуты. А в дверях нападавших притормозит Фульминат. За это время они с Генкой успеют сбежать. Лошадок полна конюшня. Жизнь – она дороже всего. Но и добра, нажитого непосильным трудом, не по-детски жалко…

Алексей вскинул вверх руку.

– Вы меня знаете! – громко и уверенно произнес он. Вряд ли его услышали, но заинтересовались. Толпа – тварь любопытная. Ор начал стихать. И дистанция между цепью охраны и народом осталась.

– Я – легат Алексий Виктор Мильв, – объявил Алексей по латыни. А потом повторили по-гречески. Громко, но не слишком громко. Интуитивно чувствовал, что орать не надо. – Кое-кто из вас меня знает.

– Знаем, знаем! – заорал кто-то из толпы. – По делу говори!

– Наместник сказал вам, что сюда идет (иногда полезно малость сгустить краски) царь Артаксеркс (он произнес имя Ардашира на греческий лад). Вижу, многие не поняли, что сказал наместник Геннадий. Так что повторю еще раз, по буквам: «А-р-т-а-к-с-е-р-к-с»! Между ним и вами – только храбрые римские легионы! Если у них не будет стрел, чтобы поражать врага, они не остановят врага. Если у них не будет щитов, чтобы отбивать вражеские стрелы, они не остановят врага! Если…

– А что нам персы! – опять заорал из толпы уже знакомый голос по-арамейски. – Пускай приходят! Может они будут нас меньше грабить, чем твои соплеменники, римлянин!

– Это кто такой смелый? – поинтересовался тоже по-арамейски Коршунов. Но поскольку по-гречески он говорил намного лучше, то сразу перешел на язык эллинов, который в Антиохии понимали все. – Выйди сюда – и поговорим. Клянусь мечом, – Коршунов коснулся рукояти. – Я не буду тебя убивать!

– Только руки-ноги переломаю, – пробормотал он по-русски.

– А мне и здесь хорошо! – выкрикнул его оппонент.

– Трусишь? – Алексей усмехнулся. – Тогда заткни рот. Или, может, ты – человек Артаксеркса? Может, ты поэтому не боишься персов, а?

Оппонент что-то завопил, но Коршунов не стал его слушать. Включил «командирский голос» и заревел на всю площадь:

– Точно! Ты – шпион! Эй, кто там поблизости? Хватайте его! Тащите сюда!

В толпе возникло небольшое бурление… Никого не схватили и не потащили. Но сам обвиняемый счел за лучшее сделать ноги.

– Я вам скажу! – уже спокойнее произнес Коршунов. – Может, Ардашир и будет брать с вас меньшие налоги, но перед этим в город войдут его солдаты. И возьмут все! Они будут драть ваших жен и дочерей! Они будут жечь вас огнем, чтобы вы сказали, где спрятано золото! И если у вас нет золота, то вас запытают до смерти! А если есть и вы скажете, где оно, то вас всё равно запытают – вдруг вы отдали не все!

Алексей говорил с большой уверенностью. Он очень хорошо знал тему. Как-никак он когда-то был варварским риксом.

– А разве мы не платим на содержание армии! – раздался из толпы другой голос. Мы много платим. Все эти годы из нас выжимают сок! Срезают у нас с костей жир! А теперь вы хотите срезать не только жир, но и мясо?

– Выжимают сок, говоришь? Тяжело?

– Тяжело, тяжело! – охотно подтвердили из толпы.

– Выходит, новый налог вы не потянете?

– Нет! Нет! Не потянем! – не менее охотно поддержало общество.

Черепанов ткнул Алексея кулаком в спину: что ты такое говоришь? Но тот отмахнулся: не мешай.

– Так уж и не потянете? А мне помнится, вы платили и больше! Намного больше! При прежнем наместнике Гельмии Гульбе? Забыли, верно? Напомнить вам, кто выпустил ему кишки? Вот он стоит, этот человек! – Коршунов шагнул в сторону и картинным жестом указал на Черепанова. – Этот человек избавил вас от Гульбы! Он, напомню, втрое снизил налоги. Втрое! А теперь, когда он хочет получить от вас немного серебра, чтобы вас же защитить, вы приходите к его дому! Вы угрожаете ему! Да вас всех надо казнить! – Голос Коршунова обрел новую силу. Теперь в нем звучала ничем не прикрытая угроза. – Вы – подлые преступники! Вы – шелудивые псы, норовящие укусить руку, которая вас кормит! Скажите хоть что-то в свое оправдание! Почему ваш господин должен вас пощадить?

О, да! Алексей уже мог себе такое позволить – угрожать толпе. Потому в проемах улиц появились его варвары. Быстро, однако! Невероятно быстро. Он ждал их не раньше, чем через сорок-пятьдесят минут. Умницы! Не зря он готовил когорту «быстрого реагирования». Сейчас его молодцы спешивались – германцам привычнее воевать на своих-двоих, выстраивались в линию. Около сотни прорвались вперед, довольно грубо (но пока без крови), распихивая горожан, и выстроились внизу лестницы – к немалому облегчению стражи.

– Вы вовремя! – по-готски крикнул Коршунов.

Одно его слово – и начнется резня.

Черни это тоже было понятно. Ох, как они заволновались! Как сбились в кучу. Те, кто оказался снаружи, лезли внутрь… Точь-в-точь овечья отара, которая сбивается вместе холодной ночью. В воздухе отчетливо повеяло страхом.

И этот страх почуяли воины Коршунова. А они – как волки… Еще чуть-чуть – и начнут резать без всякой команды. Просто потому что варварам нравится убивать.

– Нет! – поспешно закричал Алексей. – Не трогать чернь, герои! Это же овцы! Овцы! Если их убить, то где мы возьмем шерсть для ваших плащей?

Кричал он по-готски, так что свои его поняли. И остались на месте… Перекрывая, впрочем, все выходы с площади. Толпа оказалась в западне.

– А вот теперь, – сказал Алексей, – зови, Генка, своих вигилов. Пусть просеют эту человеческую массу, отфильтруют подозрительных. А уж с теми я сам потолкую.

– А я к тебе присоединюсь, – Черепанов усмехнулся. – Черт! Давно у меня не было такого адреналинчику!

– Вот она, мирная жизнь, – философски произнес Коршунов. – Пора тебе, Генка, на поле боя. Иначе форму потеряешь.

– Чует мое сердце, боев у нас скоро будет – выше крыши, – проворчал Черепанов. – Ардашир, чертова заноза! А знаешь, Леха, нам ведь повезло! Затей они бучу дней через пять, когда нас здесь уже не было бы…

– Ограбили бы наш особнячок подчистую! – закончил Коршунов. – Слушай, а не упрятать ли нам движимую часть имущества куда-нибудь в укромное местечко. Ограбят, так хоть заначка будет!

– Извини, дружище, но я уже поработал в этом направлении, – сказал Черепанов. – Обратил примерно половину наших средств в надежные векселя. Такие, что любой солидный банкир обналичит. Уж прости, что тебя не проинформировал!

– Ерунда. Я всё равно в этом не разбираюсь. Ты лучше скажи: много ли получилось?

– Порядочно, – усмехнулся Черепанов. – Тысяч по двести денариев на брата. И это – наши личные деньги. Из казны провинции я ни асса не взял!

– Сенаторам это скажи. И госчиновникам, которым ты налоги не платишь. Они тебе за это пирожок дадут. Со стрихнином.

– С цикутой, – поправил Черепанов. – Стрихнин еще не изобрели. Всё. Пойду делами заниматься. Через три дня мы стартуем. Тебе, кстати, не надо своих к походу готовить?

– Без меня обойдутся. Там такие «готовщики»: Агилмунд, Трогус… Я им в подметки не гожусь. Хотя ты прав, есть у меня одно дельце…

Тут наконец появился Красный. От него густо воняло потом. Собственным и лошадиным.

– Сердце мое, ты где гулял? – поинтересовался Коршунов.

– Я не гулял! – ответил гепид. – Я к нашим сбегал. Как увидел, что творится, сразу взял лошадку – и к Агилмунду. С нашими же и приехал.

Ага. Теперь понятно, почему братва подоспела так быстро. Красный опередил Агимара как раз на эти сорок минут.

– Молодец! – одобрил Коршунов. – Сегодня нас ждут великие дела. А сейчас пойдемте-ка позавтракаем.

Глава девятаяЛучшая легкая конница империи. Продуманная смена руководства

Префект нумидийцев был африканцем. Но – латино-африканцем. То есть белым его назвать Коршунов бы не рискнул, а от негроидной расы он унаследовал только исключительно густые и курчавые волосы. На груди. Их было так много, что на макушку уже не осталось. В Риме щеголи выщипывают волосы на теле. Военным это не обязательно. Повезло префекту.

– Он спит, – сказал официальный командир нумидийцев. – И будить его я бы не советовал.

Надо отметить, что боевого командира префект походил еще меньше, чем на негра. Лет сорока, довольно хлипкий… Зато в одежке с красной полосой. Из сословия всадников…

– И не советуй, – посоветовал Алексей. – Свободен!

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался префект.

– В полном! – пояснил Коршунов. – Забирай свои вещи и убирайся!

– Но, легат Алексий… – Одутловатое лицо префекта выразило смесь обиды и негодования. – Я не…

– Ты именно не! – отрезал Коршунов. – Принцип! Сопроводи господина бывшего префекта к дому и проследи, чтобы он нечаянно не прихватил с собой лишнее!

Второй принцип-кентурион (из людей Скулди) опустил лапу на смуглое плечико латино-африканца и легким толчком направил его в сторону командирской палатки, стоявшей вне пределов нумидийского лагеря. Да уж, одного этого факта было бы достаточно, чтоб снять латиноафриканца с должности. Хорош командир, который старается держаться в стороне от вверенного ему подразделения.

– Давай, давай, парень! Легат приказал, ты сделал! Шевели задницей!

Латиноафриканец трепыхнулся, хрюкнул что-то протестующее, но кентурион двинулся вперед и поволок за собой жертву, аки лев – антилопу.

Отныне о префекте можно было забыть. Но это было самое простое в задуманном Коршуновым. Теперь предстояло обратать нумидийского вождя, черномазого громилу с непредсказуемым характером.

Первоначально Алексей собирался натравить на вождя Фульмината, но позже отказался от этой мысли, потому что не собирался ставить Фульмината во главе нумидийцев. А дать вождю трепку должен был именно будущий командир союзной конницы. И командира этого следовало выбрать со всей тщательностью. То есть не просто того, кто мог бы накидать дюлей вождю (с этой задачей справилась бы половина коршуновских спецнзовцев), но и впоследствии успешно этим вождем командовать.

Посоветовавшись со своими офицерами, Алексей остановил свой выбор на некоем Зуре, полусармате-полугеруле, поначалу воспитывавшимся в племени своего отца-сармата, а позже, после гибели отца, перебравшегося к родному брату матери, коим был Кумунд, правая рука Скулди. В отличие от Кумунда, простого непритязательного, как удар дубиной по темечку, Зура был отнюдь не дурак. И довольно быстро дослужился до опциона в «элитной» когорте, а затем стал при Скулди чем-то вроде офицера для особых поручений. Кроме того Зура выделялся недетской силой даже среди могучих германцев. И, что еще более важно, был воспитан сарматами. То есть, как говорили, родился с лошадью между ног. Не в смысле гениталий, а в смысле – настоящим кентавром. То есть для командования нумидийцами лучшего кандидата просто не найти. С этим согласился даже Скулди, которому было явно жаль расставаться с перспективным офицером. Но дело есть дело.

А вот и нумидийский лагерь!

То есть лагерь – это громко сказано. Ни стен (как положено у римлян), ни ворот, ни караулов… Если не считать караулом с полдюжины нумидийцев, подъехавших поближе к легату и его спутникам, но державшихся все же на некотором отдалении.

До сего момента Коршунов еще ни разу не видел легких африканских конников вблизи. И, как выяснилось, составил о них превратное представление. Во-первых, они не были неграми. Смуглые черноволосые нумидийцы были поевропеистее тех же сирийцев. Если бы Коршунову предложили сказать, на какой из народов мира образца двухтысячного года похожи нумидийцы, он, скорее всего, остановился бы на турках.

А вот что всадниками они были великолепными, в этом никаких сомнений. Достаточно сказать, что на своих маленьких лошадках они сидели охлюпкой, то есть – без седел. Более того, из всей упряжи на маленьких, как пони, лошадках – только ремешок вокруг шеи. Ни узды, ни поводьев. Но слушались лошадки безукоризненно. Один из нумидийцев выехал вперед и, явно красуясь, одними только коленями, заставил свою соловую кобылку перейти с шага в короткий галоп, потом двинуться боком и наконец – задом. Коршунов отметил, что на спине у всадника висит щит и несколько дротиков. И – никаких доспехов. Однако сказать, что парень – голый, тоже нельзя, поскольку на нем имелась короткая голубая туника и узкий пояс с ножом.

Проводника, чтобы найти вождя, не потребовалось. Место его дислокации было легко определить по самому высокому и самому богатому шатру.

Несмотря на довольно позднее время вождь спал. Причем не один, а с двумя смуглыми красотками. А вокруг дрыхло еще несколько таких же засонь. Тоже с девками.

Вождь был хорош. Настоящий атлет в полном расцвете сил. Красавец с аккуратной черной бородкой и гривой нечесаных волос. Из одежды на нумидийском лидере была узкая головная лента из красного шелка и золотая цепура с медальоном, в середке которого горел рубин с ноготь большого пальца размером. Еще на отличном организме нумидийца имелись татуировки: змея на животе и загадочный знак на лбу – край знака выглядывал из-под головной ленты.

Когда Коршунов со спутниками приблизились, один из спящих приоткрыл глаз и вдруг, спихнув с себя девку, довольно лихо вскочил на ноги и встал между легатом и своим лидером.

С грозной такой рожей встал, типа: «не подходи – укушу!»

Красный выдвинулся вперед, намереваясь отправить нахала в краткое путешествие по воздушной стихии, но Алексей его остановил.

Конные нумидийцы (их стало больше – десятка два) вертелись поодаль. Не вмешивались, просто любопытствовали.

– Эй! Победитель мягких девок! – отчетливо, но не слишком громко произнес Коршунов по-гречески. – Проснись. Твой легат пришел.

Вождь приоткрыл один глаз и Коршунов сразу понял, что вождь лишь притворялся спящим…

– Ты что ли легат? – осведомился он хриплым голосом.

– Если у тебя так плохо с глазами, что ты не видишь за семь шагов, – сказал Коршунов, – то, наверное, мне следует поискать среди твоих людей другого вождя. С хорошим зрением.

Нумидиец, стоявший между Коршуновым и вождем, прохрипел что-то угрожающее… И вознамерился помочиться Коршунову на сандалии.

Коротко свистнула палка, и наглец полетел рожей в землю. Да так и остался лежать. Но опорожняться не прекратил.

– Да… – задумчиво протянул Коршунов, глядя сверху вниз на малость офигевшего от такой развязки нумидийского лидера. – Плохи твои дела, вождь, если ты приближаешь к себе людей, которые делают под себя. Видимо зря я согласился принять вас в свой легион. Зачем мне трусливые сучки с недержанием мочи?

Трудно сказать, был ли Коршунов понят вертящимися вокруг всадниками, но вождь его понял. Выпутался из женских рук и ног и встал во весь рост. А рост у вождя был очень даже неплох. Метр восемьдесят пять, никак не меньше.

То есть в глаза Зуре, Кумунду и Красному он мог глядеть, почти не задирая головы.

– Вы – римляне? – с некоторым сомнением спросил нумидиец, удивленный тем, что видит перед собой скверно выбритые подбородки, а не привычную лысину африканского префекта.

– Не все, – усмехнулся Коршунов. – Вот он, – кивок в сторону Фульмината, – нет.

Нумидиец поглядел на коршуновского африканца. Изучил отметины на торсе и на конечностях. Хмыкнул уважительно… И сразу заработал у Коршунова пару баллов в плюс, потому что сделал вывод не на основании ширины груди, а по характеру испещривших ее шрамов.

У самого вождя отметины тоже имелись. Всё это были легкие раны. Поверхностные. Тоже хороший знак.

– Твой новый префект. – Коршунов кивнул на Зуру. – Нравится?

– Я бы предпочел его. – Нумидиец показал пальцем на Фульмината. – Хотя какая разница, кто будет платить мне деньги… Пусть будет этот.

– Не этот, – мягко произнес Зура по-латыни. – А домин… Или префект Зура, если тебе так больше нравится.

Латынью полусармат владел на уровне военного разговорника, но этого было достаточно.

– Мой господин – там! – Нумидиец показал на небо. – И там! – Он обозначил направление на Африку. – А ты – просто очень крупная куча говорящего дерьма. Причем, скверно говорящего. Ну, для дерьма это и не удивительно.

– За такие слова, – тем же мягким тоном произнес Зура, – у меня на родине отрезают язык. И засовывают наглецу в задницу, где такому языку и место.

– Ну так что же ты ждешь? – ухмыльнулся вождь. – Нож у тебя есть. Язык – тоже. А задница… По-моему ты и есть одна большая задница. Видно, привык, что с тобой обходятся, как с бабой, а?

Полусармат поглядел на Коршунова. С некоторой растерянностью.

Вообще же надо признать, что чуток охренел не только Зура, но и все остальные. За подобный юмор у германцев убивали на месте.

Алексей его понимал. «Можно я прибью гада?» – говорил этот взгляд.

Коршунов чуть заметно качнул головой. Надо, чтобы вождь первым полез в драку. Ну же, Зура! Мы же именно так договаривались. Ты ведь не дурак. И язык у тебя подвешен…

Полусармат справился. Он не стал хватать нумидийца за горло. Поглядел на него задумчиво, почесался пониже пояса, потом громко произнес, показывая пальцем на вождя и на его хлопавших глазами подружек:

– Раз, два, три! Это хорошо, что вас трое, девочки. Я люблю, когда вас много. Ты, – палец указал на одну из девок, – будешь первой. Ты – второй, а ты, – толстый указательный палец Зуры с таким же толстым золотым перстнем на второй фаланге едва не коснулся груди нумидийца, – так и быть, будешь третьей. Только поди рот помой, а то из него дерьмом несет. Ну что стоишь, раззявясь, как ночной горшок в лупанарии? Шевели попкой, сучка, если хочешь, чтобы я тебе заправил кое-что под хвост! Бегом!

И сочно шлепнул мозолистой дланью по голой ягодице нумидийского вождя, раньше, чем тот успел достойно ответить.

Коршуновские варвары загоготали. Даже Скулди изволил усмехнуться. Осклабился и кое-кто из нумидийцев, собравшихся послушать назидательную беседу.

Ответил вождь с похвальной быстротой. Коленом в пах.

Не учел две вещи. То, что сие уязвимое место было прикрыто кольчужным передником. И то, что у противника может быть хорошая реакция. Зура чуток повернулся, и колено угодило в украшенные медными бляшками ножны кинжала.

– Ишь ты! Какая игривая девчонка! – ухмыльнулся Зура и ущипнул нумидийца за щеку. Качественно так ущипнул. Как плоскогубцами. Аж кровь показалась.

Нумидиец разьярился. Глаза выпучились и налились кровью, из оскалившегося рта вытек звериный клокочущий звук, тяжелая рука со скрюченными наподобие когтей пальцами метнулась к глазам полусармата и…

«Два-три приема, – говорил в свое время Черепанов. – Два-три варианта активной защиты. Этого им хватит. Лишь бы отработали до совершенства. Перехват и бросок. И сходу – на болевой. Или на удушающий».

Так Коршуновский спецназ и обучали. Никаких изысков. Захват, бросок и удержание. Можно – с переломом руки. Можно – с переломом шеи.

Ломать нумидийцу руку Зура не стал. Сказано было: не убивать. И вообще – без членовредительства. Просто швырнул через бедро, не отпуская перехваченную руку, мордой – в землю. Наступил ногой на спину, довернул кисть так, что нумидиец взревел просто не по-детски, затем сдернул с его головы шелковую ленту, подцепил ею левую щиколотку вождя и в три секунды, подтянув повыше, привязал к кисти вывернутой правой руки. Что-что, а вязать пленных варвары умели! Так сказать, искусство, входящее в обязательный список военных дисциплин.

Увидав такое надругательство над лидером, зрители-нумидийцы не выдержали и сунулись на помощь. Германцы и Фульминат схватились за оружие, но Коршунов крикнул: «Нет!»

– А ну назад, ауксиларии! – рявкнул он. – Забыли, что полагается за нападение на командира?

Нет, не забыли. Видать не такие уж они отморозки, эти нумидийцы. Ну и хорошо.

Зура тем временем уселся на спину клацающего зубами от ярости вождя, преспокойно достал флягу и отхлебнул. Потрепал нумидийца по черной гриве, сунул ему под нос флягу:

– Хлебнуть не хочешь?

Нумидиец уже не рычал, а злобно сипел. Тоже понятно. Без доспехов в Зуре – килограммов под сотню. А в доспехах и с оружием – все сто двадцать.

– Зура, – сказал ему Коршунов. – Ты бы проехался по лагерю, поглядел, что тут да как, а я пока с твоим дружком побеседую.

– Ты, легат, верно, хотел сказать – с подружкой? – осклабился Зура. Но встал.

Нумидиец тут же перевернулся и попытался порвать ленту. Но не сумел, только затянул сильнее.

У шатра был привязан к колышку жеребец. Чисто символически привязан, но никуда не рвался. Да и что ему рваться, если прямо перед мордой – деревянные ясли с овсом.

Зура подошел к жеребцу. Тот немедленно показал зубы… Цап! Промахнулся. Зато пальцы Зуры вцепились в длинную гриву, толчок – и полусармат одним прыжком взлетел на спину жеребца. Так легко, будто и не было на нем доспехов. Впрочем, и коник был невелик. Со здоровенным сарматом на спине он выглядел просто осликом. Но нрава был самого дикого. Сходу ударил задом, потом подпрыгнул… И успокоился. Еще бы ему не успокоится! Здоровенный сармат сдавил его ногами со всей сарматской мощью. И кулаком промеж ушей добавил – для закрепления рефлекса. Затем свесился вниз, до земли, выдернул колышек, отвязал и метнул в злобно глядевшего на него нумидийского вождя. Колышек воткнулся в сантиметре от носа нумидийца, Зура выпрямился и, демонстрируя настоящую сарматскую выучку, одними ногами направил жеребца прочь от палатки.

Коршунов уселся на кусок войлока рядом с вождем, вынул нож, рассек красную ленту и похлопал ладонью рядом с собой.

– Присядь, – сказал он вождю. – Пусть твой новый префект познакомится с твоими людьми, а мы с тобой обсудим, какую долю добычи ты получишь, когда мы разобьем парфян…

Они договорились. И помирились. И скрепили дружбу бочонком винишка. И пришли к общему выводу, что таким крутым парням, как нумидийцы, было бы зазорно идти в бой под предводительством такого засранца, как их бывший префект. А вот с таким молодцом, как Зура, они непременно стяжают славу. Особенно если легат Алексий скажет им, где и как можно ее добыть. Ну и немного монет тоже не помешают. Сегодня вечером Коршунов их выдаст, а префект Зура привезет их и раздаст нумидийцам. Кому сколько положено по служебному расписанию. Сразу за два месяца. И будет всем счастье. А вождю, если его люди сумеют хорошо показать себя в бою, господин префект подарит коня. Настоящего боевого жеребца из тех, что выращивают на его родине. Такого, что даже боги такому позавидуют.

– Можешь дарить прямо сейчас, – уже порядком заплетающимся языком заявил вождь. – В бою моим всадникам нет равных!

– Посмотрим, – спокойно сказал Зура, которому литр подслащенного цекубского – что слону стакан водки. – А скажи, вот эта твоя девка… Она так же горяча, как твой конь?

– А то! – захохотал вождь. – Дай ей волю, так поскачет, что ни одна кобыла не угонится!

Тут Коршунов понял, что самое время уходить. Поводья нумидийской конницы теперь в надежных руках.

Глава десятаяПальмира. Личная армия наместника Геннадия

Когда три легиона, родной Черепановский Девятый Клавдиев, Двенадцатый Молниеоружный и Первый Германский вступили в Пальмиру, ее хозяин Септимий Оденат и впрямь даже и не пикнул. Римский сенатор и полновластный царек сирийской пустыни был невероятно любезен и гостеприимен. Более того, предложил обустроить все четырнадцать тысяч единиц наместнического войска, сытно кормить-поить и всячески обихаживать столько, сколько потребуется. Пальмира – богатейший город, но даже для него три легиона на содержании – нагрузка неслабая. Черепанов сделал правильный вывод. И принял меры. Собственно, меры были приняты еще до начала похода. Три когорты Первого Германского скрытно обошли Пальмиру и выдвинулись далеко вперед, перекрыв не только дорогу, но и окрестности. Параллельно с ними работали «блокпосты» из легионеров Аптуса. Тогда же злая судьба постигла голубей, которые на свою беду летели в неправильном направлении. Черепанов собрал «бригаду» любителей популярной в Сирии соколиной охоты и сообщил, что будет платить приличные премии за каждое перехваченное послание. Уверенности в том, что вся голубиная почта будет перекрыта, не было, однако это была превентивная мера. Если персы действительно осадили Дура Европос, то вряд ли где-то были голуби, приученные не к голубятням, а к шатру персидского военачальника.

Черепанов предложение Септимия Одената принял. Выразил искреннюю благодарность. Но отплатил черным вероломством.

Во-первых, скупил у местных торговцев кучу фуража и провианта, рассчитывшись не живыми деньгами, а расписками. Мало кому из торговцев это понравилось, но попробуй откажи легионерам при исполнении, да еще – в походе, да еще действующим по личному распоряжению наместника провинции. Само собой, у Пальмиры – права римской колонии и автономия… Но как притащить в суд римского кентуриона? На Одената так и посыпались жалобы, но Черепанов, выслушав сенатора, только плечами пожал: война, издержки, всем трудно. Рим, если что, оплатит. Опять же трофеи, не исключено, будут продаваться здесь же, в Пальмире. А если сюда придет Ардашир, он даже расписок оставлять не будет. Сразу возьмет, что понравится.

Оденат (по самоуверенной роже видно) персов не боялся. Стопудово успел с ними договориться. Но сказать об этом наместнику Сирии, естественно, не мог. Поэтому проглотил пилюльку. И своего не упустил: его люди скупали расписки наместника за треть цены. Выгодная сделка. Оденату, с его связями в Риме, скорее всего, удастся обналичить эти бумажки по полной стоимости. А вот пальмирским оптовикам – вряд ли.

Но это – во-первых.

А во-вторых, Черепанов мобилизовал для собственных нужд Третий Киренаикский легион. Не весь, только шесть лучших когорт и всех ауксилариев. Вот такая подлянка. Формально то легион был «приписан» к Пальмире. Пальмира его содержала и пестовала, а пальмирский царек Оденат полагал своей личной гвардией. А тут такая обида.

Был скандал. Оденат вышел из образа доброжелательного сирийского вельможи, орал и ругался, аки рыбная торговка на Антиохийском рынке.

Не помогло. Черепанов был неумолим. Легат Третьего Киренаикского не рискнул пойти на конфликт – попросту испугался. Тем более, что Черепанов не побрезговал: лично пообщался с командирами когорт, старыми служаками, воевавшими еще при Александре Севере, посулил им призы и прочие преференции… Словом, солдатики легата не поддержали. Когорты ушли.

Не то, чтобы это было очень нужно. По пути к Черепанову должны были присоединиться легионеры Аптуса и пять когорт Шестнадцатого легиона. Но зачем оставлять у себя в тылу ненадежные части, если можно их не оставлять? Шесть когорт Третьего Киренаикского были гарантами благонадежности остальных. Да и воевать в пустыне без конницы – смешно. А ведь конницу и «верблюжатников» Черепанов тоже забрал…

В общем разъяренный Септимий Оденат принялся строчить жалобы в Рим, а Черепанов во главе возросшего войска и здоровенного обоза направился по Великому Шелковому Пути в направлении Евфрата. А впереди, опережая его на десяток миль, двигались дозоры из легких всадников, сканируя местность и следя за тем, чтобы мышь не проскочила в сторону Дура Европос.

Коршунов Генкин план полностью одобрял. Особенно в части предварительной зачистки территории. Его варвары справлялись с этой работой замечательно. Каждому из отрядов были приданы проводники из местного населения, а в остальном, что лес, что поле, что пустыня – технология одинаковая. В пустыне даже проще – видимость лучше.

И пока всё получалось, как задумано. Если к персам и утечет информация о приближении римского войска, то это будет информация исключительно о пяти когортах Шестнадцатого. Пять когорт – тоже немало. Больше двух тысяч клинков. Но две, а не двадцать. Чувствуется разница, верно?

Всё получалось, но Генка тем не менее был обеспокоен. Не персами. Оденатом. И тем, как воспримут его жалобы в Риме. Само собой, победа многое спишет, но по поводу отношения к нему в Палатинском дворце императора, Черепанов не обольщался.

– Знаешь, что меня настораживает? – сказал он Алексею. – То, что мне из Рима не писали чуть ли не год, а теперь вдруг стали требовать бабки.

– Может, о тебе просто забыли? – предположил Коршунов.

– Или, наоборот, помнят. И о том, что моя жена – сестра императора. И о том, что я когда-то служил Максимину…

– Но мы же вовремя переметнулись! – возразил Алексей.

– Что с того? Мы с тобой – варвары. И об этом благородные патриции забывать не собираются. Вот вчера мне об этом как раз Оденат напомнил!

– Да хрен с ним! А чем плохо быть женатым на сестре императора? Которому мы, на минуточку, жизнь когда-то спасли.

– Не спасли, а только не стали убивать, – уточнил Геннадий. – Это первое. Римские императоры, как гласит история последних веков, традиционно не любят своих родственников. Это второе. И, наконец, третье: Гордиан-младший – сопляк. А его мамаша Корнелию жутко не любит!

– Ну и пошла она! – беспечно отмахнулся Коршунов. – Нам с тобой еще – с бабами воевать? Ладно, не парься! Пойду проверю, как там, в авангарде? Эй, Фульминат! Красный! Ко мне!

Послал коня вперед и и умчался. Телохранители – за ним. Нагнали через минуту, пристроились по бокам.

«Хорошо Лехе! – вздохнул наместник провинции Сирия. – Живет, как трава растет!»

Черепанову жутко захотелось бросить всё. Послать подальше и наместничество с его бесконечной бюрократией, тяжбами, распределением средств, дать коню шенкелей и тоже умчаться, куда глаза глядят. Вместе с Корой.

Только не получится. Чувство ответственности задушит.

«Вот побью персов – и возьму отпуск! – сказал сам себе Черепанов. – Покатаемся с комфортом по городам и весям Великой империи. А то ведь стыдно сказать: столько лет живу здесь – и ни черта не видел. Разве что сквозь пыль, поднятую легионерскими калигами. Не все же Лехе одному по круизам кататься!»

Глава одиннадцатаяОкрестности Европос. Победоносная персидская армия

Черепанов не ошибся. Крепость Европос была обложена по всем правилам военного искусства. Но стояла твердо. И расположена была очень удачно: с трех сторон – высокий обрывистый берег Евфрата, и только с четвертой – ровная земля. Зато с этой стороны и стены были потолще, и башни повыше. Окрушающий крепость город, несмотря на городскую стену, отстоять не удалось. Как и следовало ожидать. Слишком силы были неравные. Теперь под прикрытием домов и храмов Европос засели персы. Они были везде. В покинутом лагере когорты Третьего Августова легиона, на реке Евфрат, в рощах, садах и полях, окружающих город. Впрочем, садов и рощ почти не осталось. Как водится, всю толковую древесину осаждающие пустили в дело. И даром свой паек не кушали. Напротив крепости уже начал вырастать вал, которому предстояло сравняться с крепостной стеной и послужить плацдармом для штурма. А чтобы осаждающим не было скучно, их вовсю развлекали осадные орудия.

Но без радикального эффекта. Так, сбили пару-тройку зубцов, выщербили стены и подпалили что-то в городе – из-за стены поднималась вялая струйка черного дыма.

Но численное преимущество штурмующих было настолько очевидно, что никаких сомнений в том, что рано или поздно крепость падет, у внешнего наблюдателя не возникало. Если только этот наблюдатель не знал о прячущейся в трех километрах от города армии.

Метод зачистки сработал. Геннадий лично выразил благодарность коршуновским спецназовцам. Благодарность выразилась в ста денариях на брата, офицерам больше – пропорционально окладу. Изрядная сумма, но Черепанов на отличившихся воинах не экономил. Варвары были в восторге. Прочие тоже отнеслись с воодушевлением. Сегодня – одним, завтра – другим. Главное – отличиться.

Вообще это была почти фантастика – подвести скрытно такое войско. Объяснить можно только одним – персы не ждали их так быстро.

И всё же персов была тьма-тьмущая. Пожалуй, никак не меньше, чем подошедших римлян, о которых они пока что не знали.

Пока в зоне видимости агрессоров было лишь несколько когорт Шестнадцатого легиона, подступивших с запада и обустоившихся собственным небольшим лагерем примерно в миле от персидского. Когорты подошли накануне вечером. Но терпеть их присутствие персы не собирались. Видно было, как на западном краю обширного персидского становища скапливаются снятые с обстрела крепости боевые машины. Дальше – традиционно. Сначала будут навесом обрабатывать внутренность лагеря, потом подкатят тяжелые орудия на эффективную дальность, разметают хлипкую, временную лагерную стену – и пустят в пробоину катафрактов. Опять-таки поддержанных лучниками и артиллерией. При таком раскладе даже пятикратное (а оно наверняка будет) превосходство в силе не обязательно. Тяжелая латная конница парфян, как явствует из документов, на открытой местности сносит самые крепкие когорты.

– Подкопы делают, – сказал опытный префект Двенадцатого, понаблюдав за противником. – Там земля подходящая. Подроют стену – и обрушат. Если в крепости не угадают с направлением.

«Генералитет» армии наместника собрался на невысоком холме, откуда открывался превосходный вид на крепость и персидскую армию. Все военачальники заблаговременно сняли шлемы и набросили на плечи застиранные до желтизны пастушьи плащи. Не то взблестнет не вовремя солнышко на отполированном металле, прыгнет лучик в глаз персидскому наблюдателю – и прощай скрытность.

– Да угадать подкоп нетрудно, – отклинулся на реплику префекта Двенадцатого Аптус. – Главное – землю слушать.

– А ты ее сам послушай, когда тебе по стенам непрерывно из онагров лупят! – возразил префект.

– А я, знаешь ли, слушал! – набычился Гонорий Плавт. – И копал, было дело. И оборонялся. И штурмом брал! Я, чтоб ты знал, еще опционом венок за стену получил!

Префекту крыть было нечем. Он бормотнул что-то уважительное и заткнулся, потому что заговорил Черепанов.

– Завтра, – сказал он, – персы начнут штурм лагеря Шестнадцатого. Думаю, с самого рассвета начнут, что скажете?

– Верно, домин, – поддержал примипил Третьего Киренаикского. – До восхода не начнут. Им бог без солнца не помогает. Могут и вообще штурм отложить, если на небе тучи.

– Тучи… – мечтательно вздохнул иллириец Маний Митрил. – Пошлите боги нам хороший дождь, и я готов еще денек подождать с персами!

– А я не готов! – жестко произнес Черепанов. – Каждый час мы рискуем, что нас обнаружат. Пошлют пяток разъездов за холмы – и всё.

– Не думаю, домин, – возразил Гонорий Плавт. – Не до того им. Вон, опять Европос на прочность пробуют.

Он был прав: персы в очередной раз насели на город. Уплотнили обстрел, подтащили поближе две осадные башни и принялись перебрасываться стрелами с защитниками стен. Но это был не настоящий штурм. Так, проба сил. Но шум поднялся изрядный. Долетало даже до совещавшихся римских военачальников.

– План такой… – Черепанов отвернулся от Дура Европос и поглядел на свой генералитет. – Как только персы начинают атаку лагеря, Первый Германский и ауксиларии нумидийских ал с максимальной скоростью выдвигаются к крепости, обходят ее и отрезают персов от переправы и флота. Тем временем пехота Двенадцатого и когорты Третьего Киренаикского, с орудиями, заходят атакующей группе с флангов и давят их, лишая маневра, а Первый Парфянский отрезает атакующую группу от основной армии, захватывает персидские машины, не давая обслуге срезать тяжи, разворачивает и при их поддержке удерживает первую атаку персидской конницы, которую, несомненно, бросят на помощь атакующей группе.

– Домин, их просто втопчут в песок! – воскликнул примипил Третьего Киренаикского.

– Так и будет! – поддержал его префект Двенадцатого. – Префект Гонорий! Ты же бился с персами! Ты же знаешь, что их не удержишь!

Аптус хитро улыбнулся и сразу стал похож на италийского крестьянина, которого пытается учить правильному севу приезжий агроном. Но – промолчал.

– Он удержит, – сказал наместник Сирии. – Во всяком случае, очень постарается. Ваше дело – окружить и добить. Справитесь?

Военачальники переглянулись.

– Расплющим, как улиток! – пообещал префект Двенадцатого. – Ты их только останови, Аптус, старина! Не промахнись!

– Когда это я промахивался? – проворчал Гонорий Плавт Аптус[156]. – Ты видел? И не увидишь!

– Далее, – продолжал Черепанов, – пропустив мимо катафрактов, во фланг персидской пехоте заходит армянская конница, следом за которой – все конные ауксиларии, которые у нас есть. Задача – не только разгром пехоты, а проникновение в персидский лагерь и создание паники. Ты понял, Меружан?

– Понял, домин! – Заросший бородой по самые глаза армянин, величественно кивнул. Черепанов поставил его во главе всей армянской конницы вопреки правилу, что командовать ауксилариями должен римлянин. Меружан оценил. Лет триста назад его дальний предок-полководец пал в битве с римлянами, что не помешало сыну предка вместе с сыном тогдашнего царя Армении перейти на сторону завоевателей[157]. С тех пор род Меружана верно служил Империи. И Черепанов верил ему больше, чем назначенному еще при Александре Севере префекту. Тем более, что префект ничем не был ему обязан, а Меружана возвысил именно Черепанов, которому армяне были очень нужны. Они – его единственное подразделение тяжелой конницы, способное не то, чтобы противостоять персидским катафрактам (для этого их было слишком мало, да и выучка не та), но хотя бы драться с ними один на один более-менее на равных.

– Я бы посоветовал использовать нумидийцев, домин, – пробасил Меружан. – Они неоценимы, когда надо посеять хаос и панику.

– Спасибо за совет, – кивнул Черепанов. – Но я уже определил им боевую задачу. Друзья мои! Если все мы завтра как следует постараемся, то вторгшаяся на нашу землю армия персов перестанет существовать.

– Слушай, Ген, а может нам на них ночью напасть? – предложил после совещания Коршунов. – Мои ребятки в темноте отлично работают. А персы, ты же слышал, в темноте воевать не любят.

– Что они не любят, это их дело, – произнес Черепанов, разглядывая лагерь противника через потертый монокуляр – вторую вещь, оставшуюся у них от посадочного модуля. Первой был Генкин талисман – уродец Буратино. Монокуляр Коршунов приволок в Мезию в виде прицела для арбалета. Штуковина чудом уцелела в заварухе, но – уцелела, и Черепанов по праву победителя забрал ее себе. – Важно не это, а то, что люблю я. А я люблю, чтобы разгром был полным. Может, ночью они и хуже дерутся, зато лучше удирают. А я не хочу, чтобы главные массовики-затейники дали деру. Мне нужна скорлупа их сатрапа. И вся та лабуда, которая у них заменяет знамена. Здесь, брат, мало победить врага. Надо еще собрать доказательства победы. И предъявить Сенату. Иначе тебе просто не поверят. Так что ночь – не прокатит.

– Хочешь, как тогда, на Дунае?

Алексею рассказывали историю, когда Генка заманил в ловушку превосходящий числом отряд варваров-германцев и вырезал его весь до единого. Была банда – и пропала. Никаких следов. Если не считать отрезанных ушей, которые Черепанов велел завялить и сложить в мешок. А потом предъявил императору в качестве вещественного доказательства. Император вник.

– Хорошо, что напомнил, – одобрил Геннадий. – Уши тоже пригодятся. А сейчас пойдем покушаем, что Бог послал и на боковую. Завтра подъем в третью ночную стражу.

Глава двенадцатаяКрепость Европос. Битва

Геннадий не ошибся. Едва солнышко показало гребешок над излучиной Евфрата, в лагере персов по-бычьи заревели трубы и армия начала выдвигаться.

Как и ожидалось – не вся. Примерно тысяч пять. Под прикрытием легкой конницы и пеших лучников персидские артиллеристы подтащили орудия и с оглушительным грохотом принялись обрабатывать лагерь, недавнее место обитания смешанной когорты Третьего Августова, а ныне – опорная база легионеров Шестнадцатого.

В сторону лагеря полетели камни и горшки со смолой. А затем, по команде, человек триста выбежали вперед, и принялись метать огненные стрелы. Смола тоже загорелась. Часть частокола охватило пламя, и мощные онагры персов, пристрелявшись, принялись лупить прицельно, в пламя. Минут сорок – и горящая часть лагерного периметра рухнула внутрь, и персидская конница, не особенно торопясь, через вырубленную рощу олив, покатила в сторону лагеря.

Но перед ними прежде – легкая конница, между всадниками которой, что шли легкой рысью, персидские вспомогательные войска: пешие лучники в круглых шапочках и простых одеждах. Ни доспехов, ни даже щитов, зато бегать легко.

Орудия продолжали обрабатывать лагерь – и навесом и прямой наводкой. Похоже, персы притащили сюда большую часть своих механизмов, на время избавив от обстрела Дура Европос. Впрочем, возможостей для вылазки осажденным не оставили. Лагерь атаковала примерно половина персидской армии. Вторая пасла ворота и стены римской[158] крепости.

Ну вот и всё. Теперь очередь кавалерии.

Так и есть. Застрельщики подались в стороны, пропуская латную конницу. Катафракты начали разбег. Неспешно так начали, с шага – на крупную рысь. Им предстояло преодолеть около километра. Половину – по песку и рыхлой земле. Между пней вырубленной рощи. Лишь метров за триста до лагеря ребят из Шестнадцатого начиналась ровная и твердая земля – идеальная поверхность для разгона тяжелой конницы. Красиво шли, дьяволы! Почти что колено к колену. Эх, сейчас бы какой-нибудь завалящий пулеметик… «Утес», к примеру. Сорок секунд – и нет больше персидской элитной конницы… Эх, мечты, мечты…

Геннадий окинул взглядом поле будущей битвы. Вышедшие загодя Лёхины варвары огибали персидский лагерь по широкой дуге. Двигались очень хорошо. Быстро, скрытно… Прирожденный спецназ. По еще более широкой дуге скакали нумидийцы. У них была совсем простая задача: когда персы побегут (а побегут они непременно и в самые разные стороны), ловить и бить беглецов. Или гнать их обратно в лагерь. Но это всё были второстепенные задачи. Главная же лежала на крепких плечах легионеров Аптуса. Если эти плечи сдюжат, всё остальное пройдет как по маслу.

Карафракты начали настоящий разгон. К этому времени римляне Шестнадцатого уже успели им «подыграть» – растащили горящие столбы лагерной ограды и выстроились в шеренгу поперек пролома. Идеальная позиция для сокрушительной конной атаки.

Ах, как красиво шла латная конница. Из-за узости проема персы не стали увеличивать интервал. Шли плотной массой, колено к колену – как единое целое. Можно было не сомневаться: если им понадобится совершить маневр, они выполнят его так же безупречно, и на полметра не нарушив строя. Сейчас в маневрах не было нужды. Только вперед!

Римский строй разошелся буквально за пару секунд до того, как опущенные копья персов были готовы сокрушить линию скутумов и всех, кто за ними прятался.

Даже не разошелся – разорвался на две части, пропуская летящую на всех парах конницу внутрь лагеря. Остановиться катафракты не могли, даже если бы захотели. Дистанция между рядами не превышала двух метров. Передовых просто сшибли бы те, кто скакал сзади. Ряд за рядом, латная конница вливалась в лагерь легионеров Шестнадцатого, рассыпалась между палаток, сбивала шесты, опрокидывала легкие сооружения… Теряя разгон. И не встречая врага. Лишь изредка мелькала впереди, между палаток, спина улепетывающего легионера…

И вдруг лагерь вспыхнул. Разом, словно разлившееся по плите масло. Огонь охватил палатки. И непонятно откуда взявшиеся кучи древесины… Испуганные лошади взбесились, рванулись из ловушки, сбрасывая и топча всадников. Те, что удержались в седле, пытались найти выход… Не через пролом – в него продолжали вливаться всё новые шеренги, – а через лагерные ворота…

Которые оказались закрыты. Снаружи. Да так качественно, что сразу и не сломать.

Лишь главные, преторские ворота разогнавшимся по виа Преториа латникам удалось вынести. С разбега. И с разбега «наткнуться» на залп «скорпионов». Практически в упор. Доспехи катафрактов не защитили хозяев от тяжелых дротиков. Люди и лошади полетели наземь, образовав естественную преграду на пути других. Но – не остановили. Обезумевшие кони скакали прямо по бьющимся в агонии телам – и тоже падали. Пронзенные дротиками или просто споткнувшись…

Всё получилось даже лучше, чем рассчитывал Черепанов. Без малого тысяча катафрактов успела ворваться в лагерь раньше, чем его подожгли. А те, что остались снаружи, в панике, в тесноте, пытаясь развернуться, наглухо законопатили пробитую брешь. И тут в атаку бросились когорты Третьего и Двенадцатого.

Увидев бегущих легионеров, катафракты попытались развернуться навстречу… Кто-то из персидских командиров погнал вперед приотставшую легкую пехоту – лучников, пращников… Персидского командира можно понять. Он хотел выиграть время, создать буферную зону, которая дала бы возможность коннице развернуться и нанести удар сходу. Последнее – очень важно. Главная сила латной кавалерии – стремительный разбег. Но перс, верно, не знал, как быстро умеют бегать легионеры. Стрелки и пращники не могли причинить римлянам особого вреда… И не успели убраться с дороги. Увидев набегающий строй, они в ужасе кинулись наутек – прямо под ноги всадникам, лишив тех возможности взять настоящий разбег. А тут еще заработали подтянутые римские орудия, осыпая латников дротиками и камнями. Чтобы победить, персам нужно было самим ударить в римский строй, ударить мощно, концентрированно, вынося и опрокидывая римские шеренги друг на друга, прорвать линии, втоптать в землю тех, кто не успел отпрыгнуть, вспороть римский строй во всю глубину, насквозь. Потом развернуться и ударить еще раз, в спины, беспощадно, безжалостно, пронзая копьями, разя клинками, сбивая с ног железными грудями лошадей… В общем, совершить всё то, что и делало персидских катафрактов непобедимыми в бою.

Вместо этого не успевшая разогнаться кавалерия приняла на себя удар бегущей римской пехоты. Нет, персы не сдались. Они дрались умело и беспощадно. Длинные копья пронзали римлян, мечи разили сверху… Но без скорости всё это было совсем не так страшно. У римлян тоже имелись длинные копья, которыми дальние ряды пытались достать всадников через головы передовых. У римлян были крепкие скутумы, которые не так просто было пробить без разбега. И они тоже умели давить, давить крепко и мощно, когда задние подпирали тех, кто впереди, тесня храпящих лошадей, пронзая мечами ноги всадников…

Черепанов перевел взгляд с окрестностей горящего лагеря на становище персов.

Там, само собой, уже сообразили: происходит что-то нехорошее. Важно, что теперь предпримет сатрап. Если решит окопаться в лагере, весь план Черепанова может развалиться. Нет, не должен. Не может же он бросить на произвол судьбы, вернее, на произвол римлян несколько тысяч отборного войска…

Сатрап не бросил. Черепанов вздохнул с облегчением, когда увидел выезжающую из лагеря и строящуюся в боевые порядки конницу… А вот и легионеры Аптуса бегут. Правильно бегут. У персидского военачальника должно возникнуть предположение, что легионеры спешат на помощь своим. Тем, кто сейчас выжимает сок из угодивших в западню катафрактов. Что ж, пусть спешат, должен подумать сатрап. Если еще несколько тысяч пехотинцев примкнет к остальным – худа не будет. Итак, персидские всадники выглядят малым островком в окружении превосходящих сил Двенадцатого и Третьего.

Чем больше римлян скопится в одном месте, тем эффективнее будет удар латной кавалерии. А еще можно будет пустить легкую конницу – лупить разбегающихся римлян…

Вероятно, персидский командующий так и рассуждал, потому что не очень торопился бросать в бой оставшихся катафрактов. Которых, на взгляд Черепанова, оставалось не так уж много. По грубым прикидкам – не больше полутора тысяч. Ну же, Аптус, занимай позиции!

И Гонорий занял. Именно там, где предписывалось. На дальнем краю вырубленной рощи. Ну-ка, господа кавалеристы, попробуйте галопом – по пенькам! А еще у нас для вас – сюрприз!

Катафракты тоже понимали, что вырубка – не лучшее место для разгона. Конечно, деревья сажали аккуратно, правильными рядами, но брошенные ветки, рыхлая земля… Держать плотный строй в таких условиях трудновато… Но можно. Главное – умело править лошадьми, чье зрение существенно ограничивают наголовники и наглазники.

То есть кое-какой разбег катафракты взять сумели…

Страшное это зрелище – когда на тебя летят закованные в железо всадники! Огромные, грохочущие, ревущие… И еще страшнее, когда вдруг, разом, опускаются копья и кажется, что устремлены они прямо на тебя…

Так что всадники в первых шеренгах ничуть не удивились, когда линия красных щитов подалась назад…

И опрокинулась.

То есть именно так: только что была сплошная линия скутумов – и раз! – все легли. Вместе с теми, кто их держал. Зато «выросла» целая грядка торчащих под углом копий. То есть даже не копий, а острых топориков на длинных древках и тонким острием наверху.

Катафракты не удивились. Просто не успели. Прогрохотали копыта по щитам… И тот же воздух наполнился жуткими криками раненых лошадей. Первая шеренга персидской конницы полегла практически вся. Несколько секунд – и перед второй линией римлян уже бьется в судорогах живой вал из смертельно раненых животных и придавленных ими всадников. И вторая шеренга конницы, тоже с разбега, врезается в это жуткое месиво… Третья успевает как-то сдержать разбег, но всё равно накатывается на красных «черепашек» под скутумами… И те, вскочив, атакуют потерявших скорость смятенных персов. Они сдергивают их с седел «бородками» своих топориков (те, у кого не вырвали из рук оружие пронесшиеся над ними лошади), другие колют не полностью защищенные железом ноги катафрактов…

Пока персы сообразили побросать копья и взяться за мечи и булавы, их стало уже на несколько десятков меньше. А тут еще по задним рядам отработали навесом трофейные орудия…

Три тысячи легионеров Парфянского бросились бегом, «клещами» охватывая сбившуюся конницу… Еще немного – ловушка захлопнется и тогда вторую волну катафрактов постигнет участь первой.

Персидский сатрап был опытным военачальником. И понял: ситуация критическая. Он поступил именно так, как ожидал от него Черепанов. Не исключено, что он сам поступил бы так же на его месте.

На персидской стороне загудели трубы, и тяжелая пехота персов, несколько тысяч бойцов в шлемах и кольчугах, с большими овальными щитами, с копьями и мечами… Словом, ничуть не уступающие в вооружении легионерам, бросилась на помощь коннице. Бросилась со всех ног, в свободном строю… Лишь бы быстрее…

А те, кто командовал катафрактами… Может быть, они погибли в первых шеренгах… Или просто растерялись… Но вместо того, чтобы организованно выйти из боя, перестроиться (большая часть конницы всё еще оставалась боеспособна) и ударить снова, три четверти катафрактов, больше тысячи копий, решили самостоятельно выйти из боя. Точнее говоря – удрать. Само собой им хватило ума не скакать напролом, через собственную пехоту, благо места была довольно, и катафракты свернули в сторону, огибая бегущих пехотинцев с правого фланга… Как раз там, где Черепанов запланировал атаку армянской латной кавалерии.

Префект Меружан оказался перед выбором: выждать, пока катафракты вихрем пронесутся мимо – к персидскому лагерю, и уж тогда ударить во фланг пехоте.

Или атаковать равных.

Первый вариант выглядел вкусно: катафракты играли на руку армянам, потому что закрыли их от пехоты. Скорее всего, те не успеют увидеть врага и встретить его в правильном строю…

Второй вариант тоже был неплох, потому что в случае успеха принес бы Меружану славу победителя персидских катафрактов. Конечно, Меружан колебался недолго. Да он вообще не колебался.

Пронзительный свист, рявк трубы – и армяне, опустив копья, с грозным рёвом устремились на старинного врага.

Если бы персы были готовы… Если бы они верно оценили численность армянской конницы… Если бы они были в строю, тогда бы они в считанные секунды (как они умели) развернулись навстречу летящей и ревущей волне армянской кавалерии. И помчались на врага еще более сокрушительной волной…

Но персы отступали розно, не строем, а неуправляемым потоком. Так что когда их командиры оценили степень угрозы (вовремя!), то времени на отражение уже не осталось. И каждый катафракт, глянув влево, ощущал себя уже не частью единой боевой машины, а, считай, одиноким всадником, на которого несется вражеская лава. А что бывает, когда во фланг отступающей коннице ударяет точно такая же, но свежая, как следуют разогнавшаяся, каждый катафракт знал отлично. Потому что сам не единожды проделывал этот маневр с отступающим противником.

Часть тут же подстегнула коней, уходя из-под атаки. Но большинство, осознав, что уйти не удастся, попросту развернули лошадей хвостами к противнику и дали деру. А поскольку справа от них оказалась персидская пехота, то мешанина получилась неслабая.

Впрочем, многие всё-таки проскочили: персидские пехотинцы отлично понимали, что такое разогнавшийся катафракт, и поспешили убраться с дороги. Если могли. Могли – не все. И на правом фланге персов образовалась та самая куча-мала, которую так удобно плющить разогнавшейся коннице. Армянская кавалерия своего не упустила.

А вот следовавшие за армянами алы вспомогательных войск в сечу не полезли. А зачем рисковать, если можно напасть на полный сокровищ (а как же иначе!) персидский лагерь? Тем более, что командующий поставил и такую задачу…

Римские алы ворвались в персидский лагерь «на плечах» удирающей «мобильной» пехоты: лучников, пращников и прочих… Эти парни действительно были мобильными – хорошо бежать налегке. Многие думали, что если очень быстро бежать, то всадник тебя не догонит. Ошибочная мысль. Но не в данном случае, потому что те, кто успел добежать до лагеря раньше, чем доскакали римские ауксиларии, на время оказался вне опасности. На хрен кому нужны нищие пращники, когда богатые шатры персидской верхушки – вот они!

Тут бы их и приняла гвардия сатрапа, показала бы ауксилариям, с какой стороны копья стоят более крепкие ребята…

Но к этому времени в лагере уже не было ни гвардии, ни сатрапа.

Как только стало ясно, что победа – в кармане, Черепанов отправил к персидскому лагерю стратегический резерв – собственный легион, Девятый Флавиев. Увидев же стремительно приближающихся легионеров, персидский лидер вмиг сообразил, что надо давать деру. И вместе с несколькими сотнями охраны, галопом двинул к плавсредствам.

Легионеры Девятого их не преследовали. Просто оккупировали лагерь, повязали всех, кого там обнаружили (обслугу, женщин, раненых и лекарей, замешкавшихся маркитантов и шустрых мародеров) выставили охрану, и занялись приятным делом освобождения от личных сбережений пачками сдававшихся персов.

Перехватить персидского полководца попытались защитники цитадели, выскочившие из открывшихся ворот…

Но не преуспели. Сатрап прорвался. Кони у полководца и его гвардии были самые лучшие.

Несколько сотен персов стрелой пронеслись по утоптанной дороге, рассчитывая на оставшиеся на берегу суда… Но тут их уже ждали.

Примерно тысяча всадников-полупрофессионалов (Коршунов с варварами), еще столько же пехоты (те же варвары, но на своих двоих), и, наконец, голоногая нумидийская безбашенная конница, которая только что с наслаждением переколола оставшихся при кораблях персов и теперь искала, кого бы еще порешить… А тут – опаньки!

Сатрап всё понял, сделал поворот на девяносто градусов и поскакал прочь. А чтобы погоне было чем заняться, помимо его благородной особы, прикрывать бегство командующего осталась большая часть его вооруженной свиты.

Нумидийцы в драку не полезли. Они попросту обогнули заслон, а затем с гиканьем и кошачьими воплями припустили за вожделенным призом.

Перебили храбрых персидских гвардейцев уже парни Коршунова. Не сказать, чтобы быстро и легко, но и без серьезных потерь. Всё же германцев было в десять раз больше. Задержало их только распоряжение рикса – постараться взять кого можно – живьем и не покоцанным.

Не вышло. Персы стояли насмерть. И свое дело они сделали: дистанция между персами и нумидийцами изрядно выросла, и вскоре стало понятно: нумидийцам сатрапа не достать. Пусть они намного легче доспешных персов, но у тех действительно великолепные кони… Оторвались.

Наблюдавший за маневрами персидского главнокомандующего Черепанов, выругался по-русски и повернулся к командиру дромадариев-верблюжатников.

– Догонишь?

Верблюжатник латыни не знал. Ему перевел на сирийский один из адьютантов Коршунова.

– Живьем? – уточнил верблюжатник.

– Без разницы, – ответил сирийский наместник, не знавший по-сирийски и десятка слов, но понявший вопрос без перевода. – Голову только мне принеси. Целую. И всё, что на нем – тоже. Сделаешь – приз. Тысяча денариев!

– Будет тебе голова! – уверенно произнес дромадарий. – В нашей пустыне я самого Гермеса догоню!

Дромадарий был сирийцем, но поклонялся греческим богам. Нормальная ситуация в римской провинции.

* * *

– Легат! – К Коршунову подъехал забрызганный кровью бенефициарий. – Там легионеры Скулди взяли командира.

– Целый? – оживился Коршунов.

– В порядке. Как ты приказал. Лошадью придавило.

– Ко мне его!

Минут через десять перса приволокли. Судя по доспехам, действительно, не простой катафракт. Правда, сказать, что он – «в порядке», было бы преувеличением. Нос, похоже, сломан, рука висит, крашеная, колечками, борода, в грязи и запекшейся крови.

– Поднимите его!

Перса подняли. Тот закричал. Точно, сломана рука.

– Поаккуратнее, – недовольно проворчал Алексей. Еще не хватало, чтоб «добыча» загнулась от болевого шока.

– Ты понимаешь меня, перс? – поинтересовался Коршунов по-латыни.

Пленник не понимал.

Алексей повторил вопрос по-гречески.

– Я не перс, я мидянин! – с неуместным в его положении высокомерием поправил пленник. Ладно, пусть хорохорится. Главное – контакт налажен.

Коршунов наклонился, ухватил пленника за грязную бороду и задрал его голову кверху.

Тот дернулся, сглотнул (решил, видно, сейчас горло перехватят), но не пикнул.

– Жить хочешь, мидянин? – поинтересовался Алексей.

– Ахурамазда…

– Заткнись! – перебил его Коршунов. – Я задал тебе простой вопрос и хочу получить простой ответ. Ну!

– Кто из живущих не хочет жить? – философски произнес пленник.

– Поверь, очень многие! – усмехнулся Коршунов. – Я знавал людей, которые были бы счастливы умереть. Только им не спешили оказывать это благодеяние.

Даже сквозь природную смуглость и слой пыли было заметно, как пленник побледнел.

Но ничего не сказал. Благородный, надо полагать.

– Я могу подарить тебе жизнь, – небрежно произнес Коршунов.

– Сколько? – немедленно поинтересовался мидянин. – Моя семья богата, но много золота за меня не дадут. Я всего лишь третий сын у своего отца.

– Мне не нужно твое золото, – качнул головой Коршунов, отпустил бороду пленника и выпрямился. – Мне нужны твои знания. Я хочу, чтобы ты выучил моих людей биться в конном строю.

– Легче козу научить гарцевать на лошади, чем римлянина – биться длинным копьем! – Пленник почувствовал, что его не станут резать прямо сейчас, и обнаглел.

– Если я велю тебе обучать коз, ты будешь их обучать! – жестко произнес Коршунов. – Ты будешь делать то, что я скажу. И тогда ты останешься в живых. Более того, если ты обучишь моих людей как следует, я тебя отпущу домой. И даже, возможно, дам немного золота, чтобы у тебя было, чем откупиться, когда попадешь в плен в следующий раз. Ты понял меня, перс?

– Я понял тебя, римлянин! Я согласен!

Слишком быстро согласился, подумал Коршунов. И что-то такое мелькнуло в глазах…

«Ишь ты! Надуть меня вздумал!»

– И ты готов поклясться перед своими богами, что будешь верно мне служить?

– Готов! – не раздумывая ответил перс.

Точно! Перехитрить решил. Дай ему волю – тут же смоется. Это что же, как у мусульман в родном мире Коршунова? Клятва, данная неверному, не стоит и медной монетки?

– Хорошо, – кивнул Коршунов. – Мои люди отведут тебя к вашему жрецу, как его… мобеду. И ты принесешь мне клятву. Перед лицом бога.

Пленник заметно опечалился. Точно, надуть хотел.

– Можно я подумаю?

– Можно, – разрешил Коршунов. – Пока я досчитаю до десяти. Потом я отдам тебя вот ему, – Алексей кивнул на скалившегося Фульмината.

Вряд ли африканец годился в палачи. Самый молоденький из Коршуновских готов дал бы ему сто очков форы. Но пленник-то об этом не знал. Глянул на улыбающегося негра, включил воображение… И сдался.

– Да, – пробормотал он, поникнув буйной головенкой. – Я согласен…

– Громче! – потребовал Коршунов.

– Да, архонт, я согласен!

– Рад за тебя. Парни, тащите его к лекарю, да скажите, что он нужен мне больше, чем любой из вас! А ты, – обратился он к бенефициарию, – отыщи персидского жреца и проследи, чтобы клятва была произнесена как надо. Всё. Выполняйте!

Глава тринадцатаяСлава победителям или vae victis[159]

Черепанов был доволен. Всё вышло именно так, как он планировал. Безукоризненно. Враг разбит. Осада снята. Собственные потери – умеренные. Добыча – изрядная. В первые же часы после битвы – шесть тысяч пленников: персы сдавались сотнями и тысячами. Многие, впрочем, разбежалось – их потом собирали по окрестностям. Собрали еще тысячи три – часть выживших всё-таки ухитрилась удрать, вплавь преодолев Евфрат или затерявшись в пустыне. Последним, впрочем, можно было только посочувствовать. Выжить в песках, когда вокруг только враги, маловероятно. Долгая и очень неприятная смерть. Лучше уж сразу, от меча.

Жаль, не удалось пленить сатрапа. Персидский военачальник и его охрана сдаться не пожелали и дромадарии, не вступая в рукопашную, издали побили их стрелами. Верблюжатников тоже можно понять: не с их квалификацией рубиться с персидской элитой.

Ну да ладно. Главное, не ушел, гад! Отправился к своему Арихману или как там его… Правда, без головы. Насчет нее у Черепанова были планы.

Что приятно: похороны персов никаких затруднений не вызвали. Они ж зороастрийцы. По их верованиям трупы надлежит утилизировать в желудках стервятников. Ну и славненько. Вывезли покойничков в пустыню – подальше от обитаемых мест и оставили наедине с их богом и природными санитарами.

Своих, конечно, похоронили честь по чести. Кого – в землю, кого – в огонь. Согласно верованиям.

В совокупности римляне потеряли около восьмисот человек. Включая тех, кто оборонял крепость. Могло быть и хуже. Намного хуже.

Пока готовились к похоронам, Черепанову докладывали о взятых трофеях.

В первую очередь – казна. Полный сундук золотых и серебряных монет. В основном, жалование солдат и офицеров месяцев на шесть вперед. Личное имущество пленных, драгоценные побрякушки высших офицеров и их наложниц. Ну да, персидское руководство путешествовало с комфортом. У того же сатрапа подружек оказалось аж три штуки. Черепанов подарил их особо отличившимся командирам: Аптусу, Меружану и Скулди. Вернее, Коршунову, но тот сразу переадресовал «награду» герулу.

Прочими наложницами Черепанов велел распорядиться «штабу» и элитных персиянок быстренько поделили старшие офицеры. А «неэлитных» использовали в качестве премий для проявивших доблесть легионеров. Самую красивую девку (решали коллегиально), наложницу геройски павшего от удара ядром по голове тысячника катафрактов, вместе с личным имуществом (драгоценностями, нарядами и двумя служанками) торжественно преподнесли Черепанову. Тот принял, дабы не обидеть.

Однако главными трофеями, с точки зрения Геннадия, были не деньги, не девки и даже не восемнадцать штук шелковых шатров вместе со всем их интерьером, а три тысячи полных всаднических доспехов, многие из которых, конечно, нуждались в ремонте, но, по крайней мере половину, можно было использовать хоть сейчас. И еще – почти две тысячи обученных боевому строю лошадей. Это вообще бесценный подарок, потому что вырастить и обучить кавалерийскую лошадь труднее, чем починить защищающий ее кольчужный вальтрап.

Помимо главных трофеев, были и второстепенные. Тонны пехотного вооружения, боевые машины, возы стрел и прочей метательной снасти, тягловая и кормовая скотина (несколько тысяч голов), скотина двуногая (то есть пленники), общим числом почти девять тысяч…

И что характерно: не успели еще своих мертвых похоронить, а в расположении римской армии уже стало тесно от работорговцев, купцов, барышников и прочей торговой мафии, норовящей задешево скупить бесценные трофеи. Или обменять прямо тут же на вино, жратву и проституток. Взбешенный Черепанов велел выставить торговцев за пределы лагеря и пообещал выдрать всякого (от примипила до самого последнего ауксилария), кто посмеет продать или обменять хоть пряжку от сандалии раньше, чем он, главнокомандующий даст добро на торговлю и откроет городской рынок.

Торговцы протестовали и сулили бойкот (чихать!), собственные солдатики роптали, но сдержанно. Ветераны уже имели печальный опыт скинутых за десятую долю цены, а то и бесполезно пропитых трофеев – и придерживали лишенный тормозов и опыта молодняк.

Геннадий же, в средствах не особо стесненный, уже решил, что чохом всё и всех продавать не станет. Тем более – на месте. Сначала всё рассортирует, классифицирует и велит составить полную опись. Особенно же это касалось рабов. По возможности сразу определить, кого выгоднее не продать, а вернуть за выкуп. Самых упрямых – в гладиаторы. И на роскошные игры в честь великого полководца. Пусть народ узнает, кого надо славить. Раненых – подлечить. Специалистов – установить и продавать поштучно… Словом, никаких демпинговых цен и массового падения рынка, как это обычно случалось при таких военных победах. А чтоб войско не роптало: пообещать всем двойное месячное жалование и премии особо отличившимся. По представлениям командиров. Но не сразу, а по возвращению домой. А прямо сейчас: большой праздник, море винища, жратвы и толпа доступных девок. Бесплатно – для солдат. А у торгашей всё покупать за счет армейской казны и по антиохийским оптовым ценам. Кому не нравится, пусть берет своих баб (вино, жрачку – нужное подчеркнуть) и валит, откуда пришел. Старший по закупкам – Маний Митрил Скорпион.

Вой среди сбежавшихся на дармовщинку торгашей поднялся страшенный… Но что характерно, обратно никто не уехал. А куда деваться? Ждать, пока вино скиснет или овцы в дороге передохнут? А может, пока пьяные солдатики не возьмут передвижной лупанарий штурмом – на такую возможность толсто намекнул Маний Митрил особо разгорячившемуся сутенеру. Знаешь, квирит[160], как это бывает в условиях военного времени? Вот, скажем, подумает наместник: а откуда ты здесь взялся со своими шлюхами так быстро? Может, ты не нам девок вез, а ворогам нашим, персиянам? Ну-ка, палач, возьми этого подозрительного человека и поинтересуйся у него, как давно он снюхался с подданными Ардашира?

Что характерно: после этакой развернутой перспективы горластый сутенер мгновенно скис и согласился на все предложенные условия.

– А и впрямь, откуда они все узнали о нашей победе? – предположил Черепанов, когда Маний рассказал ему о сём поучительном эпизоде.

– Какая им разница, кто станет победителем? – пожал плечами предшественник Черепанова на должности наместника Сирии. – Персы – такие же солдаты, как и наши. Точно так же жрут, пьют и трахаются.

– Но захотят ли они торговать с римлянами? – усомнился Черепанов.

– А где тут римляне, наместник? – Маний Митрил усмехнулся. – Тот торговец шлюхами – ассириец. Латыни не знает вовсе. Зато превосходно болтает по-арамейски и по-персидски.

– Теперь мы сможем подготовить своих катафрактариев, – сказал Геннадий Коршунову. – Ты, Лёха, молодец, что наловил инструкторов! Я вот не догадался…

Разговор происходил после того, как Черепанов и его «штаб» вернулись из местного храма Митры. Неподалеку от Европоса, имелось подземное культовое сооружение этого почтенного воинского бога. Не воздай ему Черепанов положенные почести, друзья-митраисты его бы не поняли.

– Ты – великий военачальник! – польстил наместнику Гонорий Плавт Аптус. Остальные одобрительно загомонили. Старшие офицеры Черепанова знали толк в войне и понимали, что такую победу им мог дать лишь безупречный план главнокомандующего. Потому что качество планирования будущего сражения заключается в том, чтобы план был не просто изящен и эффективен, но имел достаточный запас прочности, чтобы противостоять тому потоку случайностей и отклонений, который и отличает реальное сражение от штабного проекта.

– В старые времена ты непременно получил бы если не триумф[161], то хотя бы овацию[162], – польстил Геннадию командир Двенадцатого легиона. – Но даже в нынешние дать тебе триумфальные почести император тебе просто обязан!

– Я за славой не гонюсь, – буркнул Черепанов. – Римская империя – вот что мне дорого.

Алексею была понятна реакция друга. Там, в Риме, удачливых полководцев не любили. Особенно в нынешнее время, когда за таким полководцем непременно стояла армия. «Лучше убить десять выдающихся военачальников, чем допустить появление еще одного Максимина Фракийца!» Эти слова можно было бы сделать девизом нынешнего века.

Потом был пир. И гладиаторские игры в маленьком цирке Европос.

И возвращение домой, в ликующую Антиохию, где снова – Игры.

И «Да зравствует великий Геннадий Павел!»

– Я была уверена – ты победишь! – заявила мужу Корнелия.

– Как хорошо, что ты цел, – шепнула Алексею его жена Анастасия, когда они, после шумного пира, наконец-то оказались в постели…

* * *

– От него необходимо избавиться! – сказал один из советников матери императра другому три недели спустя, прочитав жалобу сенатора Септимия Одената, пришедшую практически одновременно с известием о разгроме персов у Европос.

– У него немало сторонников в Сенате, – напомнил его собеседник. – А теперь, когда он разбил персов, появятся и другие…

– Разбил персов? – гладкое жирное лицо советника выразило удивление. – Каких персов? Когда?

Его собеседник понимающе улыбнулся. Ну да, Сирия – далеко. Какое дело римлянам до мелких сирийских неурядиц? Да никакого! Лишь бы хлеб раздавали да о праздниках не забывали.

– Есть у меня одна идея, – сказал он и потер розовой ладошкой такую же розовую гладкую щеку. – Пока сенаторы будут спорить, император уже вынесет свой вердикт.

– Наш вердикт, – уточнил первый. – У моего двоюродного племянника Тита Эмилия возникли некоторые проблемы с кредиторами, и ему придется на какое-то время покинуть Рим. А ведь он когда-то целый год отслужил трибуном-латиклавием в Пятнадцатом Апполинарис. Я уже поговорил с нашей Августой, и она согласилась, что было бы расточительно не использовать военный опыт такого толкового, а главное – преданного человека. Я полагал поручить ему один из тех легионов, что стоят сейчас в Верхней Мезии, но сейчас думаю: почему бы не назначить его легатом Девятого Клавдиева?

– Девятого Клавдиева? – Советник прищурился, вспоминая… – Это не тот ли легион, где был когда-то легатом нынешний наместник Сирии?

– Он самый, – кивнул его собеседник. – Наместник самовольно забрал его с собой. Пора вернуть легион туда, где он – нужнее. В Мезию.

– Хорошее предложение! – поддержал советник советника. – Император его непременно одобрит…

Глава четырнадцатаяЛагерь Первого Германского легиона. Катафрактарии

Коршунов был доволен. Он получил, что хотел. А именно – всех уцелевших строевых лошадей персидской конницы. Тысячу восемьсот голов. И примерно столько же комплектов латного вооружения. Правда, над половиной доспехов придется как следует поработать кузнецам, выправляя дефекты и подгоняя железо под рослых германцев, но это вопрос технический. Еще Коршунов забрал себе четверых инструкторов-персов, бывших офицеров, которым предстояло обучать варваров искусству конного строя. И три десятка рядовых катафрактов, которые предпочли оказаться в личных рабах легата Алексия Виктора, вместо перспективы быть проданными на рынке. Собственно, желающих было гораздо больше, но Коршунов отобрал лучших.

Каждый перс принес торжественную клятву (в присутствии зороастрийского жреца) служить новому хозяину верой и правдой, за что каждому было обещано освобождение (в будущем) и денежное вознаграждение, если будут хорошо стараться.

На первые же занятия приехал поглазеть командир римских катафрактариев, вернее, армянских. Префект Меружан. Со своими командирами. Такими же волосатыми и чернобородыми молодцами.

Поглядев на неуклюжие попытки варваров держать строй, Меружан позволил себе легкую иронию. Прочие армяне были не столь деликатны: ржали в голос и бились об заклад, как скоро вывалится из рогатого седла[163] первый варвар.

Коршунов терпел. Минут пятнадцать. Потом велел позвать вождя нумидийцев, а когда тот прибыл, предложил шутнику денарий, если тот продержится в седле дольше, чем голый дикарь.

Армянин скорчил рожу и заявил, что ему, человеку благородному, не пристало…

«Голый дикарь» искренне развеселился. Сообщил благородному катафрактарию, что, судя по растительности, папой тому приходился настоящий баран. И баран этот – несомненно был замечательный, потому что у баранов, в отличие от людей, лучшим почитается тот, у кого больше шерсти.

Армянин вспылил. Изрыгнул желчь и брань. И угрозы. Меружан попытался урезонить своего человека. Тот не урезонился. Скорее наоборот. Посулил нумидийцу скорую и очень неприятную кончину.

«Вождь дикарей» захохотал и посоветовал собеседнику проделать ту же манипуляцию с собственным папашей. Или погрызть копыто того осла, у которого потомок рогатых и шерстистых позаимствовал громкий голос и ум. А лично он, вождь, предпочитает нежную ягнятинку. Хотя есть одна штуковина, которую он у осла бы непременно позаимствовал, не будь у него самого – еще лучшая. И он очень рекомендует собеседнику оную вещь у осла отрезать и попросить хирурга приладить ее вместо того горохового стручка, который… И так далее.

Слова лились изо рта вождя легко и свободно. Образы, метафоры, сравнения заставляли хихикать даже коллег оскорбляемого кавалериста. А уж тот, видя благодарную аудиторию, заливался соловьем…

Мрачный и весьма грозный с виду армянин пытался время от времени втиснуть словцо… но лучше бы он помалкивал. Каждая куцая реплика вмиг обрастала комментариями вождя и порождала новые образы, «окрыляя» нумидийца, как окрыляет поэта удачно пришедшая на ум рифма.

А когда уже казалось, что бедняга-катафрактарий сейчас лопнет от негодования, нумидиец небрежно уронил предложение: сойтись в поединке. Каждый – со своим оружием. И пусть боги порадуются тому, как он, вождь из благородной нумидийской семьи, помнящий две дюжины поколений своих славных предков, подбреет бороду отпрыска благороднейшего из курдючных баранов.

Армянин тут же рванул с места (вернее, с места рванул его конь) и под яростный вопль Меружана: «Не убивать!!!» устремился на обидчика, поспешно отцепляя притороченное к седлу копье.

Нумидиец, с бодрым хохотом уклонился от атакующего и послал ему вслед еще десяток оскорблений, комментируя и посадку кавалериста, и его умение владеть копьем, и недвусмысленный намек, что с копьем, данным от природы, катафрактарий обращается еще хуже.

Армянин, надо отдать ему должное, сбросил скорость и развернулся с потрясающей четкостью. И вновь понесся на обидчика.

Нумидиец демонстративно поднял над головой щит и поскакал навстречу со щитом в правой и ножиком в левой руке. Коршунов заинтересовался. Он знал, что нумидиец не был левшой.

Катафрактарий копьем владел виртуозно и доказал это, на лету отбив брошенный в него щит. Но – отвлекся. И поплатился. Кони пронеслись впритирочку, а когда всадники разошлись, в левой руке нумидийца оказался черный клок бороды катафрактария.

Армянин потери не заметил. В первый момент. Но стоило ему развернуться, как нумидиец продемонстрировал добычу и прокоментировал, на каком месте он будет носить трофей.

Катафрактарий цапнул одетой в перчатку рукой оскверненную бороду… И заревел.

Надо полагать, в глазах у него помутилось, потому что он опять промахнулся. А может маневр уклонения (нумидиец, ухватившись за ремешок на шее коня, свесился едва ли не до самой земли) был катафрактарию незнаком. В общем – промахнулся. А нумидиец – нет. Кольцо волосяного аркана упало сбоку на шею катафрактария…

Глупо так попался. Видно, ярость действительно ослепила, потому что армяне сами виртуозно владели арканом и всяко умели от него уклоняться.

Рывок в сторону… И на полном скаку армянский командир сверзился с седла. Нумидиец не стал волочить его за собой. Соскользнул с коня, наклонился… И отхватил ножом еще один клок бороды.

– Никто не назовет меня лжецом! – воскликнул он. – Обещал – сделал!

Взбешенные надругательством армяне схватились за оружие, но тут уж вмешался Коршунов.

– Префект! – взревел он. – Успокой своих людей!

Меружан, отнюдь не дурак, отрегарировал и без команды Коршунова. Послал коня поперек линии возможной атаки, закричал по-своему… И армяне успокоились. Двое, спешившись, поспешили на помощь упавшему коллеге. Нумидиец не препятствовал. Он был вполне удовлетворен трофеем…

Хвастался им целых два дня, а потом продал его за пять денариев одному ассирийскому торговцу…

Который вернул отрезанную бороду бывшему хозяину… За семнадцать денариев.

– Всегда был высокого мнения о нумидийцах, – сказал Меружан, подъезжая поближе к Коршунову. – Но из твоих легионеров всё равно не сделать приличных катафрактариев.

– Спорим? – предложил Коршунов. – Через два месяца сойдемся и проверим.

– Десять денариев, что они не устоят против моих всадников! – заявил Меружан.

– Двадцать… ауреев, что мы пройдем сквозь строй твоих катафрактариев насквозь! – ответил Коршунов.

Двадцать ауреев – огромная сумма. Но Коршунов был уверен в своих парнях. В седлах они сидели отлично. Причем с детства. А строй… В конце концов строй – это не только всадники, но и лошади. А персидские лошади превосходно обучены строю. Сами все сделают, если им не мешать. Ну и размер тоже имеет значение, а германцы Коршунова – очень здоровые ребята. И доспехи персидские получше армянских.

Однако попотеть придется. Два месяца – это, действительно, очень мало для подготовки умелого кавалериста.

Глава пятнадцатаяАнтиохия. Политика и бальзамирование

Насколько Коршунов был доволен жизнью, настолько же Черепанов был в жизни разочарован.

– Читай! – Он бросил на стол депешу, до недавнего времени скрепленную императорской печатью.

Коршунов небрежно подхватил папирус, скользнул взглядом, вчитался… И охренел.

– То есть я не понял…

– А что тут понимать? – злобно оскалился Черепанов. – Я, блин, подло и вероломно напал на воинов «друга Рима» Ардашира и совершил тем самым государственную измену!

– То есть, овации тебе не видать? – осторожно предположил Коршунов.

– Хрена лысого, а не овацию! Мне предлагается самостоятельно решить возникшую дипломатическую проблему. То есть – задобрить Ардашира любыми способами.

– Отдать обратно Европос, что ли? А, может, сразу всю провинцию, а?

– Типа того. И это еще не всё! Вот здесь, – Геннадий сунул Коршунову под нос еще одну депешу, – мне предписывается не медля направить Девятый Клавдиев легион, мой собственный легион, мать их слоновая задница, в провинцию Нижняя Мезия. Для несения службы, блядь, там, где от легиона будет наибольшая польза! А вот хрен им, а не легион!

– Погоди, не кипятись! – произнес Алексей, изучая императорский приказ. – Тут сказано: не медля, при первой же возможности… А еще сказано, что вскоре из Рима должен прибыть легат, которого император назначил командующим.

– Ты видишь в этом что-то позитивное? – желчно поинтересовался Черепанов. – Какой-то двадцатилетний сопляк, все заслуги которого – дальняя родственная связь с императором, будет командовать моим легионом…

– Исключительно позитивное! – перебил Коршунов. – Лично мне кажется, что этот новоназначенный легат вряд ли сможет принять легион.

– Почему ты так полагаешь?

– Если я отвечу, что Маний Митрил Скорпион и без него неплохо справляется, будет ли это достаточным аргументом?

– Вряд ли. Не для Принцепса.

– А если, к примеру, этот самый легат не сможет принять легион, ну, допустим, по причине тяжелой болезни?

– То есть?

– Ну, заболеет он. Допустим, спину сломает. Или что поинтереснее. Головкой, к примеру, тронется…

– Спина отпадает. Не хватало еще, чтоб на меня убийство легата повесили. А головкой – это как?

– Восток, Генка, дело тонкое! – со вкусом произнес Коршунов. – Вот, например, один известный мне антиохийский фармацевт египетского происхождения торгует неким снадобьем, увеличивающим мужскую силу.

– Хочешь, чтобы новый легат затрахался до смерти?

– Не так оптимистично, – усмехнулся Алексей. – Но по сути – близко. Снадобьем этим ни в коем случае нельзя злоупотреблять, поскольку имеется ряд побочных эффектов, как то: ослабление памяти, нарушение логического мышления, сонливость и прочие негативы, которые тем глубже, чем больше доза. Египтянин мой уверял, что одна-две дозы не принесут вреда, но что-то мне подсказывает, что наш легат на этом не остановится. Молодой, горячий…

– Слушай, молодой-горячий, а твой фармацевт может голову забальзамировать? – внезапно сменил тему Черепанов.

– Наверное… Он же – из Египта. Помнишь, как там фараонов обрабатывали? На тысячелетия…

– Мне так долго не нужно, – очень серьезно ответил Черепанов. – Скажем, на полгодика…

– А что за голова? – поинтересовался Алексей.

– Сатрапа персидского.

– Ну ты даешь, Генка! И она еще не протухла за два месяца?

– Я ее в меду держу. Но хотелось бы нормально, хм, обработать. Хочу ее, понимаешь, императору нашему юному подарить. И его мамаше. Пусть сами решают, что дальше с ней делать. Может – в личный музей вместо моего триумфального бюста. А может – начальнику вернуть, Ардаширу то есть. С подобающими случаю извинениями.

– Ну ты маньяк! – восхитился Коршунов. – Лады. Пришлю тебе фармацевта. И насчет легата ты тоже подумай. На хрена нам еще один легат? Может, из него тоже чучело набить? В атрии поставишь – красота!

Коршунов увернулся от брошенной подушки, захохотал, крикнул:

– Не дрейфь, командир, прорвемся!

И выскочил из кабинета.

Черепанов поймал себя на том, что тоже улыбается. А ведь прав Лёха! Прорвемся. В первый раз, что ли…

* * *

– Отличная работа! – похвалил Черепанов. – Ну, просто как живой получился!

Александриец радостно заулыбался. Он действительно потрудился на славу. Даже глаза подрисовал. И бороду персидскую, холеную, колечками, хной подкрасил. И дырку от стрелы в щеке «заштукатурил» так, что и не заметно ничего. Черепанов достал из комода шлем, подлинный, сатрапов, и аккуратно водрузил на мертвую голову.

– Превосходно! И как долго всё это продержится?

– Если беречь от солнца и насекомых, то его могут увидеть даже ваши внуки, сиятельный!

– Так долго не требуется. Вот тебе за работу!

На стол лег золотой аурей, полновесный, адрианов.

Улыбка стекла с лица фармацевта-бальзамировщика.

Он взял монету, поклонился…

– Погоди! – остановил его Геннадий. – Я заплатил мало?

– Всё, что делает сиятельный, не может оспаривать ничтожный из его слуг… – пробормотал александриец. Вся Антиохия полнилась слухами о невероятной жестокости наместника. Он сам же их и распространял. «Чем больше тебя боятся, тем меньше тебя обманывают», – пояснил он когда-то Алексею.

– Я хочу знать, сколько стоит твоя работа! – жестко произнес Черепанов. – И не вздумай мне лгать!

– Как скажет сиятельный… Но один только индийский воск, который я использовал для фиксации кожи, обошелся мне в тридцать денариев за унцию…

– Прости, – уже более мягко произнес Черепанов. – Я не знал. Думаю, этого хватит. Он снял с пояса кошель и высыпал на стол горку золотых монет.

Александриец отделил от горки десять монет, остальное подвинул к Геннадию.

– Лишнего я не возьму, сиятельный!

– Полагаю, тебе приятно будет узнать, что твоя работа отправится в Рим к самому императору, – сказал Черепанов. – Хочешь, чтобы он узнал имя мастера?

Фармацевт-бальзамировщик покачал головой:

– Благодарю, сиятельный, но мне не нужна слава. В наше время Фортуна так переменчива… Но мне будет приятно, если ты скажешь великолепному легату Алексию, что моя работа тебе понравилась. Он оказал мне неоценимую услугу, и мне важно, чтобы он помнил: всё, что я могу сделать для него, будет сделано!

– Вот это – непременно, – пообещал Черепанов.

И выполнил обещание уже за обедом. А заодно поинтересовался:

– Что ты такое сделал для него, Лёха, что он так тебе предан?

– Да пустяк! – махнул рукой Коршунов. – Какие-то идиоты, пустоголовые служители какой-то местной богини, решили вырезать его семью, ну и его тоже, потому что, дескать, он продал им лекарство, которое уморило их главного шамана. И твои вигилы, такие же идиоты, стояли и глазели на это безобразие, не решаясь вмешаться, потому что боялись проклятия. Будь он один, я б, может, и не стал влезать: мало ли какие у них разборки? Но я, знаешь ли, терпеть не могу, когда гребаные фанатики убивают детей! А поскольку команда «отлезь, гниды!» на них не подействовала, то я спустил на дебилов Фульмината. А поскольку я знаю, что убивать нехорошо, – Алексей нежно улыбнулся напрягшейся Анастасии, – то я велел моему африканцу обойтись с ними деликатно, так что он никого не убил. Просто пообрубал дюжину-другую поганых ручонок – и гниды всё поняли. Дернули оттуда – аж пыль столбом! А твои вигилы – за ними.

– Им твой Фульминат тоже руки пообрубал? – прищурился Черепанов.

– Вигилам? Нет, это был бы перебор! Хотя лично я выдал бы каждому из этих олухов по десятку палок! Чтоб без вмешательства легата понимали: те, кто служит римской Фемиде, не должны бояться всяких там недоделанных сирийских божков!

– Вот! – сказала Черепанову Корнелия. – Даже варвары понимают превосходство римских богов, а ты самой Венере отказался полдюжины серебряных кубков пожертвовать!

– Это кто тут варвар? – грозно осведомился Черепанов. – А?

– Оставь ее! – по-русски попросил Коршунов. – Не хватало мне еще на блондинок обижаться!

– Да ну вас! – вздохнул Черепанов, но пальцы разжал. – Что за бог-то? – спросил он. – Не запомнил?

– По-моему Раммон, или Риммон… Да какая разница! Главное – я хорошему человеку помог! Ну, не то, чтобы совсем хорошему, – поправился он, – но безусловно полезному. Он, кстати, такие порошки от похмелья готовит – лучше Алказельцера! Могу поделиться.

– Мне бы твои заботы, – проворчал Черепанов. – В Риме под меня сейчас копают конкретно. Им бы только повод найти, чтобы от меня избавиться.

– А по-моему, ты сгущаешь краски, – сказал Алексей. – Хотели бы от тебя избавиться, давно бы прислали императорский эдикт: мол, освобождается такой-то от занимаемой должности. И всех делов.

– Просто не получится, – покачал головой Черепанов. – Думаю, они это понимают. Ну я их и задобрил немного. Заслал малую толику от нашей персидской добычи.

– Вот это зря! – не одобрил Алексей. – Ты им лучше кислород перекрой. Вон у нас пираты… Лютуют, я слышал, не по-детски. Даже на легата военного, меня то есть, напали средь бела дня, – он ухмыльнулся. – Так почему бы им не перехватить пару хлебных караванов? Хочешь, организую? Комар носу не подточит! Я пока в Иерусалим плавал, прикинул…

– Всё-таки Корнелия права, – перебил Геннадий. – Ты, Лёха, натуральный варвар. Но предложение интересное. Мы его еще обсудим…

Глава шестнадцатаяЛагерь Первого Германского легиона. Трудовые будни латной конницы

– Есть вопрос, – сказал Коршунов мидянину. – Это обязательно, бить копьем исключительно вперед?

– Мне – нет, – ответил бывший офицер-катафракт, а ныне – инструктор Коршуновской тяжелой конницы. Будущей тяжелой конницы. – Им – да. Новичку по-другому копье не удержать. Вырвется, пройдет вскользь… От такого удара вреда больше, чем пользы. Попадется умелый противник, собьет щитом вниз. Копье – в землю, копейщик – в небо!

Перс хохотнул. Самому понравилось, как завернул.

Разговаривали они по-арамейски. Мидянин говорил на этом языке абсолютно свободно. Так же, как и на греческом. Но Алексей хотел попрактиковаться.

Коршунов задумался, поглядел на своих варваров…

Варвары тренировались. Ровной плотной шеренгой набирали крейсерскую скорость, опускали копья и дружно разили мишени. То есть в теории должно было быть так. В реале выходило не так гладко. Строй будущие катафрактарии держали неплохо, а вот остальные фазы упражнения получались не так гладко. Возникали сложности с правильным разгоном, например. Если шеренгу «разгонял» кто-то из инструкторов, получалось как надо. Но в отсутствие опытного лидера выходила лажа. Или разгонялись слишком быстро и утомляли коней. Или к моменту сшибки не успевали набрать максимальную скорость. И дело было не в отсутствии у варваров глазомера – поодиночке-то каждый угадывал правильный темп. А вот вместе… Это примерно как пересесть с «субару-импреза» за руль тяжелого «трака». Принципиально другие характеристики что у разгона-торможения, что у поворотов. Персам было легче. У них среди молодняка всегда имелось процентов двадцать старослужащих. А Коршунову где их взять?

Зато Алексей усовершенствовал мишени. Раньше это были просто соломенные чучела на палках, а теперь – деревянные щиты на поворотных шестах. Да еще и с поперечиной с противоположной стороны. А еще к щиту шест привязан под углом семьдесят градусов.

Идею «актичной защиты» подсказал Фульминат. Поглядел-поглядел на упражнения и сострил, что, мол, чучело сдачи не дает. Скучно.

Коршунов тут же включил научную мысль – и сконструировал чучело, которое «давало сдачи».

Удачно получилось. Теперь, когда в случае точного удара получался не просто соломенный взрыв, но…

а) солидная отдача вдоль учебного копья, сравнимая с реальной.

б) крутнувшаяся вокруг оси поперечина лупила по всаднику сбоку, если тот притормаживал (а притормаживали частенько), вынуждая совершать маневр уклонения, поскольку щит-то – с другой стороны.

в) палка, привязанная под углом, при развороте, аки копье, била в соседнего всадника, вынуждая не только бить копьем по мишени, но и принимать на щит встречную «атаку».

Прекрасное изобретение. Даже персам понравилось. Но тренажер работал тем эффективнее, чем больше радиус «маховика». Волей-неволей приходилось снижать плотность строя и увеличивать интервал между всадниками.

Инструкторы по этому поводу не переживали: чем меньше интервал, тем легче держать строй. Пусть тренируются в сложных условиях, лишь бы успевали смыкаться колено к колену при необходимости маневра. А вот Коршунов беспокоился. Он был не кавалерист, а пехотинец. И твердо знал: чем плотнее строй, тем он крепче. И еще он знал главное правило римской пехоты. Шаг вперед – щит вперед – укол вбок. Твоя задача – сунуть железо под мышку врага справа, а того, кто прет прямо на тебя, аккуратно зарежет твой левый сосед. Тебе останется лишь перешагнуть через труп и – щит вперед, укол вбок…

Спрашивается: зачем кавалеристу бить копьем того, кто летит навстречу с копьем и щитом наизготовку, если можно вставить фитиль в правый бок соседнего оппонента? Там и щита нет, и рука тяжелым копьем занята… Да и пехотинца справа поддеть сподручнее. Того, кто спереди, конь и сам стопчет.

– Не удержать копье, говоришь? – задумчиво проговорил Коршунов. – А давай-ка посмотрим… Эй, Гадарих! Ко мне!

Названный, здоровенный детина, дальний (двадцать седьмая вода на пиве) родич Коршунова по линии тестя Фретилы, подъехал не спеша, солидно…

– А покажи-ка нам, братец, как ты весло крутить умеешь, – предложил Коршунов.

– Так нету ж весла! – удивился будущий катафрактарий.

– А ты копьем покажи.

Гадарих вынул копье из седельной петли, поднял, покачал…

– Легковато будет, – заметил он. – Ну, как скажешь, рикс… – и вознамерился спешиться.

– Нет! – пресек попытку Алексей. – Ты в седле покажи!

– Можно и в седле, – солидно произнес Гадарих… И вдруг с невероятной скоростью завертел над головой копье. Аж гул пошел.

– Дайте-ка мне палку! – потребовал Коршунов. И получив чей-то витис, тут же метнул его в голову Гадариху. Хряп! Отбитый витис взмыл в небо и тут же вслед ему взлетело тяжеленькое катафрактарское копье… Оп! И оба предмета вновь оказались в руках гота.

– Склонен думать, – с улыбкой произнес Коршунов, – что противник, способный вырвать копье из руки этого новичка, должен быть размером с носорога.

– Пожалуй, – не стал спорить мидянин. – Но ведь не все твои солдаты – такие, как этот.

– Не все, – согласился Алексей. – Есть поздоровее, есть и послабже. Но ненамного. Я ведь специально отбирал таких, чтобы на лошадок без посторонней помощи залезали. И на своих-двоих тоже могли сражаться в полных доспехах.

Большое впечатление на Коршунова произвела картина вылетевших из седла персидских катафрактов. Которых его ребята брали играючи, как опрокинутых на спинку черепах. Так что свою конницу Алексей решил комплектовать по водолазному принципу[164]. Правда, лошадкам малость потяжелее, но они всё равно на себе столько железа несут, что лишний десяток килограммов погоды не сделает.

– А ведь ты прав, легат! – Это Тевд Трогус. Правая (а чаще и левая тоже) рука легата Алексия Виктора. Префект лагеря. И становой хребет (что уж шило в мешке таить) Первого Германского легиона. Вся бухгалтерия, всё снабжение, все спорные вопросы и система жизнеобеспечения (от воды в банях до гвоздей в калигах) на этом великом человеке. Бывшем кавалеристе, бывшем «сержанте» в самой первой кентурии Геннадия Черепанова. Коршунов не раз благодарил Господа, что тот послал ему этого замечательного язычника. Не будь в легионе длинноносого римлянина-плебея Тевда – прощай, восхитительная свободная жизнь Алексея Коршунова!

– Ох, и умен ты, легат Алексий! Сразу видно, что есть в тебе греческая кровь! Вроде бы просто сообразить, а ведь никто не додумался!

– Да ладно тебе, Тевд! – Коршунов даже засмущался. Хотя попробуй пойми, шутит Тевд Трогус или искренне говорит. Вроде, искренне…

– Я тоже на наших поставил, – доверительно сообщил префект лагеря. – Две сотни!

– Так уверен, что мы побьем армян? – спросил Коршунов.

– На куски порвем! – ухмыльнулся римлянин. – Я тут намекнул кое-кому, что когда мы с вами с Мезии схлестнулись, эти самые армяне и растащили ваши повозки[165]. Да наши германцы их теперь зубами загрызут!

– Постой, ты о чем? Какие повозки?

– Как какие? Помнишь, когда вы Мезию грабили, а мы вас догнали? Вы бы ушли, если б армяне арканами повозки не растащили! Забыл?

– А… Вот ты о чем… Ну, так когда это было!

– Когда бы ни было, а такое не забывается. Сколько вы тогда золотишка потеряли?

«Сколько я тогда людей потерял…» – подумал Коршунов.

О том поражении он старался не вспоминать. Хотя в итоге всё вышло не так уж плохо. Для него. Но не для тех, кого закопали в плодородную мезийскую землю…

– С арканами это Геннадий придумал, – сказал Коршунов.

– А кто об этом вспомнит? – резонно возразил Трогус. – Ты да я. А мы никому не скажем, верно? Кстати, – префект понизил голос, – есть у меня папирус египетский… Чудесная работа! Картинки, золотом и серебром писанные… Буковки – загляденье. Не хочешь купить для наместника Геннадия? Всего две с половиной тысячи сестерциев… Даром почти. Наместник такое любит, ты знаешь.

– А что ж сам не предложишь? – поинтересовался Коршунов. Ох, не просто так льстил ему Трогус. Не льстил – подлещивался.

– Я не могу, – вздохнул римлянин. – Я Геннадию Павлу слишком многим обязан. Я ему свиток сей только подарить могу…

– Ну, так подари! – улыбнулся Коршунов.

– Не могу, – вторично вздохнул Тевд. – Я за него двадцать ауреев отдал. Правда, новых, чеканки Александра Севера. Большие деньги!

Как префект лагеря Трогус ворочал куда большими деньгами, но Геннадий знал, что он – честен. Из казны ничего не украдет. Так у них в легионе принято. И за это следует благодарить Геннадия. Он своих людей с самого начала карьеры приучил: не воровать. У него в легионе офицеры даже взяток за освобождение от работ не брали. И гордились этим. А в легионе Коршунова – еще проще. Большая часть – германцы. Эти могут старика до нитки обобрать и у ребенка последний кусок хлеба изо рта вырвать (если жрать захотелось), но – у чужого ребенка и у чужого старика. А среди своих – никакого воровства. Положи сейчас Коршунов кошелек с золотом на землю и уйди – до самого вечера пролежит, никто не тронет. А вечером кто-нибудь подберет и в принципию отнесет. Чтоб в темноте не потерялся и лежал в целости, пока хозяин не объявится.

Вот вам и варвары!

– Две с половиной тысячи сестерциев, – вздохнул Коршунов. – Да я за такие деньги грамотного раба купить могу. Он мне еще и не такое напишет!

– Такое – не напишет! – убежденно произнес Трогус. – Бери, легат! Черепу понравится!

– Ох, сомневаюсь! Он читать любит, а не картинки смотреть и непонятные египетские значки разглядывать.

– Почему – непонятные значки? Там и греческий перевод есть! – радостно сообщил Трогус. – Да ты только глянь, легат! Сам увидишь, как красиво начертано! А еще говорят: текст этот – волшебный! Кто его прочтет, никогда в Плутоново царство не попадет и памяти посмертной не лишится!

Заинтриговал. Коршунов поглядел с минуту, как персидские инструкторы гоняют его кавалерию, решил – без него прекрасно справятся, и кивнул:

– Ну пойдем, поглядим, что там у тебя за сокровище египетской мудрости…

Папирус и впрямь оказался великолепен. Каллиграфическая греко-египетская билингва. И замечательными картинками. И начиналась она так…

«Послание из Сокрытого. Места пребывания душ, богов, теней и блаженных; а также то, что они делают. Начало – Рог Заката, врата западного горизонта, конец – первичный мрак, врата западного горизонта…»

«Ух ты! – подумал Коршунов. – Да это никак Книга Мертвого Человека. Наставление душе, странствующей по загробному египетскому миру!».

Алексей в теме разбирался, потому что в своем прошлом-будущем, побывал в Египте аж три раза, и историю фараонов когда-то знал получше, чем историю римских императоров. А распечатки египетской и тибетской «книг мертвых» до сих пор валялись на антресолях его петербургской квартиры. Вернее, будут валяться веков этак через семнадцать. Правда, ни ту, ни другую рукопись Коршунов так до конца и не дочитал. Ну, вот теперь и дочитает. А Генке точно понравится. Он такое любит.

– Беру, – сказал он. – Но деньги – только завтра. Кстати, не пора солдатам жалование платить?

– Подождут! – отрезал Трогус. – Они еще персидские деньги не проели.

– Как скажешь, – согласился Коршунов. Забрал тубус с книгой и отправился восвояси. Вернее, в столицу. День прошел не зря. Значит самое время повеселиться!

Глава семнадцатаяБлиз побережья провинции Киликия. Киликийские пираты

Легата, который должен был принять под начало Девятый Клавдиев легион, звали Тит Эмилий Вивиан. Это был двадцатишестилетний толстенький подвижный молодой человек, вполне соответствующий своему когномену-прозвищу[166]. Армию Тит Эмилий не слишком любил. Шесть лет назад он, для карьеры, прослужил около года трибуном-латиклаевием и от этого времени у него остались самые неприятные воспоминания. Но настоятельная просьба дяди, а главное – непрерывное нытье и угрозы кредиторов, вынудили благородного патриция покинуть великолепный Рим и отправиться на задворки империи. Сначала Титу Эмилию предложили возглавить Четвертый Флавиев – в Верхней Мезии, но потом дядя передумал и отдал ему Девятый Клавдиев в Сирии. Вивиан был не против. Конечно, Сирия намного дальше от Рима, но – и от кредиторов тоже. Да и место более приятное, нежели дикая Мезия. Так что Четвертый Флавиев пусть забирает себе Серапаммон. Пусть он дерется там с грязными нищими варварами, а Вивиану туда незачем спешить. Стяжает деньги и славу в битвах с богатой Парфией. Титу Эмилию сказали, что его легион уже бился с Ардаширом, побил парфян и взял немалую добычу. Когда Вивиан примет командование, то непременно проинспектирует легионную казну и потребует полный отчет за каждый асс. Глядишь, и с кредиторами рассчитается, и себе кое-что оставит. Тит Эмилий Вивиан любил роскошь, любил вкусные кушанья, шелковые ткани (кстати, здесь, в Сирии, они заметно дешевле, чем в столице), и красивые вещи почти так же сильно, как внимательных и умных собеседников. В Риме у него было много друзей. Еще представиль рода Эмилиев любил нежных кудрявых мальчиков. Как раз такого он купил три дня назад здесь, в Эфесе. И не разочаровался.

Из Эфеса в Антиохию Тит Эмилий решил добираться морем. На военном корабле. Но к невероятному возмущению легата, из военных в Эфесском порту оказалась лишь старая либурна, не способная вместить имущество Тита Эмилия. Как человек благородный Тит Эмилий был уверен, что никакое путешествие не должно заставлять патриция отказываться от привычных удобств, вроде двух поваров, дюжины музыкантов, просторного ложа, и, конечно же, бронзовой ванны, без которой существовать в этих жарких краях просто невозможно.

Пришлось легату, скрепя сердце, на собственные деньги нанять идущий в Египет зерновоз. Места здесь хватало, имелось удобное помещение на палубе, которое Тит Эмилий и занял, велев обустроить с подобающим комфортом: застелить коврами, драпировать и украсить стены… Словом, вышло недурно. И цена, в общем, оказалась приемлемая, потому что груза на судне было совсем немного, и хозяин пассажиру искренне обрадовался.

Впрочем, это временные расхода. Как только появится возможность, Вивиан непременно и с лихвой восполнит собственные потери за счет легионной казны. Это и справедливо: разве не для блага Рима и империи Тит Эмилий вынужден нести тяготы путешествия?

* * *

Парусники пиратов выглядели совсем крохотными рядом с огромным зерновозом. Когда Тит Эмилий посмотрел на них с высокой кормы, они показались ему до смешного неказистыми. А люди, которые махали коротенькими веслами – еще смешнее. Как они старались, пытаясь обогнать их судно! Столько усилий…

– Что это за людишки? – поинтересовался Вивиан, небрежно перебирая кудряшки на голове ластившегося к легату эфесского мальчугана. – Рыбаки?

– Боюсь, что нет, сиятельный! – озабоченно проговорил капитан.

– Боишься? – удивился легат. – Чего?

– Этих людишек, – капитан встревоженно глядел на своих моряков, поспешно ставящих артемон – парус, крепившийся к наклонной мачте на носу корабля. Нет, вряд ли это поможет. Ветер был попутный, но совсем слабый. Большой парус обвис, словно живот роженицы после родов. Расстояние между зерновозом и преследователями сокращалось. Медленно, но неумолимо.

– Я бы посоветовал сиятельному облачиться в доспехи, – вежливо произнес капитан. – И я полагаю, вам стоит вооружить слуг. Если необходимо, у меня имеется кое-какое оружие.

Он знал, что пассажир его – военный, большой чин. Хотя и не выглядел грозным бойцом. Однако среди нескольких десятков рабов, сопровождавших благородного патриция, были довольно крепкие парни. Если пираты увидят, что на борту судна – настоящий римский легат и много вооруженных людей, не исключено, что они подумают: на борту большой воинский отряд. И откажутся от преследования. Тем более, что по осадке видно – его корабль идет без груза.

Возможно, так бы и вышло, если бы киликийские горцы не знали заранее, что им нужно. А нужен им был именно этот зерновоз. Именно за него один совершенный муж посулил неплохие деньги …

Убитых было немного – не больше десятка. Среди них – капитан. Остальные вовремя побросали оружие.

Низенький упитанный Тит Эмилий стоял на коленях перед заросшим по самые глаза предводителем горцев. Ноги у предводителя были босые и отвратительно волосатые. На широком поясе болтался нож размером с гладий. Дикарь!

Грубо ухватив Вивиана за руку, пират содрал с пальца римлянина самый большой перстень – с фамильной печаткой. Тит Эмилий взвизгнул от боли.

– Патриций, – с удовольствием изрек дикарь на скверной латыни. – Пять талантов! Договорились?

– У меня нет таких денег! – с достоинством (ох как трудно выглядеть достойно, стоя на коленях) произнес Тит Эмилий. – Я – бедный человек… Эй, не трогайте его! Не смейте! – вскричал он, увидев, как один из пиратов выволок из-за канатной бухты перепуганного эфесского мальчика. Вивиан даже попытался встать, но тяжелая рука бородатого горца снова швырнула патриция на колени.

Предводитель сделал знак – и мальчишку притащили к нему.

– Твой родственник?

– Мой возлюбленный! – с вызовом бросил Вивиан.

Он не понимал, что происходит. Просто представить не мог, что такое может произойти с ним.

Вспомнилась почему-то история Юлия Цезаря. Который тоже когда-то попал к пиратам, потом выкупился, изловил всех и распял. Он, Тит Вивиан из рода Эмилиев – не менее благороден, чем Юлий!

– Вас всех отправят на кресты! – закричал он.

Но вожак пиратов лишь презрительно усмехнулся.

– Возлюбленный, говоришь? Такой хорошенький. Да и ты – тоже ничего! – Грязные пальцы с обломанными черными ногтями ущипнули розовую щечку патриция. Вивиан дернулся, но уклонится не успел.

– Приласкаешь меня, патриций, будешь жить! – сказал вожак.

Тяжелый пояс с кинжалом грюкнул о доски палубы. Волосатый, как зверь, пират задрал тунику, распустил набедренную повязку…

Сорок поколений благородных предков внезапно возродились в крови Тита Эмилия. Быстрый бросок – и оброненный пиратом нож оказался у него в руках.

Вожак киликийцев отпрянул… Пират за спиной Вивиана замахнулся дубиной… Не успел. Тит Эмилиан развернул нож к себе и двумя руками, с силой, вогнал клинок прямо в сердце.

– Не оскверню уста рим… – выдохнул он, и, облившись кровью, ничком повалился на палубу.

– Вот дурень, – добродушно произнес вожак. – А мог бы жить. – И, повысив, голос. – Заканчивайте тут, братья! Всё лишнее – за борт, судно на буксир и домой, пока светло. Нынче – удачный день!

* * *

– …Так он и умер, твой сменщик, – завершил свой рассказ Коршунов. – В целом, достойно умер. Лучше, чем жил.

– Разборчивым, выходит, гомосеком оказался императорский легатик, – усмехнулся Черепанов. – Не захотел пирата ублажить!

– Ничего ты в римской морали не понимаешь[167]! – возразил Алексей.

– Допустим, – не стал спорил Черепанов. – Кстати, откуда ты знаешь такие пикантные подробности?

– Одного из матросиков с того корабля продали на рынке в Тарсе. А его новый хозяин оказался любопытен. И знаком с моим… информатором! – Коршунов ухмыльнулся.

Вообще-то он услышал эту историю непосредственно от пиратского капитана, но щепетильному Генке об этом знать совершенно не обязательно.

– Понятно, – закрыл тему Черепанов, хотя сильно сомневался, что Лёха говорит правду.

Правильно сомневался.

А информатор, действительно, был. Только не в Тарсе, а в Эфесе.

План заработал, как только незваный легат арендовал зерновоз. А что заказ был сделан на судно, а не на пассажира, так это и дешевле. Неизвестно, сколько бы заломил киликийский разбойник за устранение целого императорского легата.

– Понятно. Что ж, одной проблемой меньше. Еще бы нам решить, как аккуратно замириться с Ардаширом. На меня уже реально давят. Будто мне делать больше нечего!

– Совсем ты заработался, Генка, – сочувственно произнес Коршунов. – Ты что, реально хочешь с ним замириться?

– А почему нет? С позиции силы?

– С позиции силы я бы еще раз врезал! – заявил Алексей. – Но если ты желаешь мириться, то подключи пальмирского царька. Он с Ардаширом – как две половинки одной гузки. А у меня есть очень хорошая идейка на этот счет. Поделиться?

– Ну-ка…

И Коршунов поделился.

Черепанов охренел.

– Ты, Лёха, на всю голову обмороженный! Там же через речку – его столица!

– А мы тихонько! – засмеялся Коршунов. – Только не прямо сейчас. Мне еще пару месяцев надо – на подготовку. Ну а ты, Генка, пока поразмысли, как это получше организовать. Это ведь ты у нас боевой офицер, а я так, старший лейтенант запаса.

– Рикс ты варварский! – ухмыльнулся Черепанов. – Дикарь и разбойник!

– Дикари и разбойники, наместник, легата Тита Эмилия порешили! – строго произнес Коршунов. – А я, брат, не разбойник, а завоеватель! Забыл, что ли, наше родное время? С какой суммы вульгарный грабеж превращается в благородный спор хозяйствующих субъектов? Так-то, господин законник!

И очень довольный собой удалился.

Черепанов только головой покачал. Ну, Лёха, ну, наглец! А ведь может получиться! Очень даже может…

Сдвинул в сторону деловые документы, достал из ящика тубус с «Книгой Мертвого Человека», в который уже раз, поглядел на замечательные «иллюстрации»… Подумал, как бы обрадовались египтологи из «родного времени», если бы заполучили этакую билингву. Не какой-нибудь там Розеттский Камень, а настоящую книгу…

Подумал еще немного и решил, что они с Генкой могли бы здесь стать великими литераторами. Одних только сказок сколько в памяти сидит… Однако, есть дела поинтереснее. Например, в термы сходить. С Корой. В индивидуальном порядке. В бассейне… хм, поплавать. А то что-то жарко становится. Лето на дворе. Сирийское лето. Пора новые опахала заказывать.

Глава восемнадцатаяАнтиохия. Дворец наместника. Совещание на высшем уровне

Обсудить предложение Коршунова решили после обеда. За десертом. Под легкое вино и нежное пение дворцового хора.

Это, чтоб никому из обслуги и мысли в голову не пришло, что обсуждается политика. Пусть видят, что господа отдыхают и расслабляются после трудного дня.

– Селевкия! – заявил Коршунов. – Вот то, что нам нужно!

Селевкия. Не та, что рядом с Антиохией, а другая, та, что на берегу могучего Тигра. Многажды разграбленная, но всё еще богатая. Селевкия Парфянская. Греко-иудео-сирийский город на Великом Шелковом Пути.

Коршунов не был там ни разу, но представлял вполне отчетливо. Привычная греческая планировка. Городская стена… Не слишком высокая, это ведь город, а не цитадель. Снаружи – сады и рощи. Внутри – легкая эллинская архитектура. Храмы. Здания. Колонны… Богатенький городишко. Живет торговлей и очень неплохо живет. Сколько его разоряли да грабили, а вот опять сверкает и лоснится.

Внизу – речная гавань. Разноразмерные корабли – у причалов и попросту вытащенные на песок, омоченный водами великого Тигра.

А по ту сторону реки – Ктесифон. Зимняя столица царства. Вот это уже типичная парфянская архитектура. Три яруса обороны. На вершине – главная царская цитадель. Ниже, за вторым кольцом, воинская, ученая и прочая элита. За третьим кольцом – народишко попроще: продвинутые ремесленники, торговцы…

Была мыслишка – вломиться прямо в Ктесифон. Врезать по морде самому Ардаширу – вот это, блин, истинная доблесть. Агилмунд, Ахвизра и все прочие варвары уписались бы от восторга. Самому великому царю персов – в харю плюнуть! Железным плевком! И – царская сокровищница! О-о-о! Двадцатиминутный непрерывный оргазм вожделения и жадности!

К сожалению, пришлось отказаться. Базовый план не предусматривал ни полноценных военных действий, ни полномасштабной осады. Прыгнуть, отхватить кусок и удрать. Да о какой войне может идти речь, если в распоряжении наместника провинции – максимум четыре легиона. Могучая сила, если надо приплющить каких-нибудь диких алеманнов, но против победителя Парфянской династии… Не смешите! Тут и десяти легионов маловато!

Максимум, на что можно рассчитывать, это овладеть первой линией обороны Ктесифона. А потом получить такое «алаверды» от царской армии, что только и останется, что удирать, роняя от ужаса кал и штатное вооружение. То есть пойти по стопам жадного торгаша Красса[168]. Повторить позорное поражение при Каррах[169] и пополнить парфянскую коллекцию римских орлов? Нет уж, увольте!

Дерзкий рейд – вот единственный вариант. Причем – с тщательной предварительной подготовкой. Под прикрытием еще более тщательно разработанной дезинформации. Да еще так, чтобы в итоге перевести стрелки с Антиохии на Пальмиру.

Не просто потешить воинскую ярость и тщеславие диких варваров, но – взять приличную добычу. И в перспективе спровоцировать Ардашира на более активные действия.

Совещались вчетвером: к обсуждению привлекли разбиравшуюся в столичных интригах Корнелию и тонко чувствующую Восток Анастасию. Это было не совсем по-римски – втягивать в подобные дела женщин, но ведь и Алексей с Геннадием были не совсем римлянами…

Разговаривали по-русски. Корнелия уже успела более-менее выучить язык мужа, а Настя говорила по-русски совершенно свободно. Когда ты знаешь одиннадцать языков, то двенадцатый не вызывает проблем. А русский, он уже тем хорош, что его никто здесь не понимает. Следовательно, не донесет. Несмотря на все усилия «контрразведки» Скулди, гарантировать отсутствие императорских или сенатских стукачей во дворце наместника было бы опрометчиво. Кроме того слуги склонны болтать. Исключение – выходцы из рабских «семейных династий». Но представителей таковых в доме имелась лишь парочка. Служанки Корнелии, которых патрицианка привезла из Рима. Остальные – унаследованный вместе с дворцом «обслуживающий персонал» и десятка полтора нанятых позже. А поскольку жизнь любого значительного римлянина происходит под непрерывным прицелом живых «видеокамер» и «микрофонов», то знать язык, который не понимает никто, это просто замечательно.

Конспираторы обсудили варианты и пришли к однозначному выводу: вторжение Ардашира на территорию империи однозначно порушит планы «партии мира». Общественное мнение не потерпит подобной оплеухи. Тем более, что персидский лев – зверь грозный. Не дай ему вовремя по зубам – потом поздно будет. Глядь – и персы уже строят свои зиккураты в Тире и Антиохии.

Так что нападение персов обязательно вынудит Рим принять срочные меры для обороны.

А поскольку переброска армии из столицы, а равно – назначение командующего (юный Гордиан для этой роли никак не годился) от столичных властей, – дело небыстрое, то с большой вероятностью право империума, то есть – ведения боевых действий, – получит именно Черепанов. Его конкурент, пальмирский «царек», был более мил Риму, но по замыслу Геннадия именно он будет первой мишенью ответного персидского удара. И тут у Одената – два решения на выбор. Геройски пасть в неравной битве. Или отложиться от Рима. Любой вариант – хорош, поскольку Черепанов остается единственным кандидатом. И получает право подчинять себе окрестные легионы, формировать новые, а также привлекать вспомогательные войска и самостоятельно использовать все наличные ресурсы. То есть уже не четыре, а семь-восемь легионов. А это силы, как минимум равные тем, что были у неумехи Красса. С такой армией Черепанов сумеет встретить персов достойно. Тем более, что бить их его легионеры уже умеют. И действовать будут на своей территории. Соответствующим образом подготовленной. Против противника, вынуженного напасть, чтобы не потерять лицо.

Ни Геннадий, ни Алексей не сомневались, что при таком раскладе они не только выкинут Ардашира из пределов империи, но и вломятся в Персидское царство у него на хвосте. Вот тут уж можно поговорить и о взятии Ктесифона и о фантастической контрибуции за возможность сбросить с львиного хвоста римскую волчицу.

И ни асса из этих денег – Риму. И пусть только вякнут! Сплоченная пятидесятитысячная армия. Плюс куча денег. Плюс – море зерна из Египта. При таком раскладе надо быть психом, чтобы осмелиться снять с должности наместника Сирии.

Хотя и «психический» вариант тоже выглядел неплохо. Наезд со стороны Рима в лучшем случае закончился бы для империи потерей Востока. А худшим – сирийские легионы у Аппиевых ворот. А те же дунайские легионы, не факт, что встанут на защиту римского руководства. Пусть клика матери-императрицы и посадила своих ставленников в «легатские» кресла, но база-то осталась старой. И имя Черепа значит для легионеров и кентурионов «дунайской группы войск» намного больше, чем имена придворных шаркунов и жополизов, украшенных белыми легатскими поясками. Опять же воинское братство поклонников Митры поддержит.

– Хочешь сам стать Августом? – на полном серьёзе поинтересовался Коршунов.

– Ни малейшего желания! – совершенно искренне ответил Черепанов.

И отметил тень разочарования на лице супруги.

Можно не сомневаться, что Кора естественно и с удовольствием займет покои на Палатине. Ей, патрицианке древнейших кровей, дочери и внучке императоров (пусть и весьма недолго царствовавших) править империей так же естественно, как руководить служанками.

А вот Черепанову стоило лишь представить, что его нынешние обязанности разрастутся до имперских масштабов, и сразу хотелось всё бросить и удрать куда-нибудь далеко-далеко. Он уже здесь, в Сирии, накушался властью выше крыши. А Рим – это вообще полное дерьмо. Даже вина выпить попросту не получится. Только после пары дегустаторов. Чтоб не отравили.

– Хватит с меня наместничества, – твердо произнес Черепанов. – С лихвой хватит. И мне не нужно, чтобы легионы пошли за мной. Вполне достаточно, чтобы они не пошли против меня. А если все же рискнут, то, уверен, братья-митраиты не оставят нас без поддержки. Особенно, если за нашей спиной будет реальная сила.

– Может, стоит уже сейчас, заранее, разослать письма этим самым братьям? – предложил Коршунов.

– Ни в коем случае! – возразил Черепанов. – Малейшая утечка информации – и я автоматически становлюсь мятежником. И хренушки мне тогда дадут империум. Да они лучше всю Сирию Ардаширу подарят. С Киликией и Палестиной в придачу. Так что давай-ка, Лёха, будем ковать железо в соответствии с технологическим процессом. И первый ход, – Геннадий повернулся к жене: – будет твоим, Кора. Нужен человек, который аккуратно довел бы до сведения Сената, что императорский приказ о «принесении извинений Ардаширу» должен быть осуществлен сенатором Оденатом. Дескать, наместник Геннадий Павел – человек военный, грубый и наверняка всё испортит. Да и честь дипломатического замирения с царем персов должна принадлежать благородному человеку, а не какому-то там бывшему варвару. Получится?

Корнелия задумалась…

Черепанов знал, что она активно переписывается со своими римскими знакомыми. Ей очень не хватало его, Вечного города. Не хватало своего круга общения… Не хватало столичной жизни, столичных праздников, театров, великолепных терм, столичных сплетен и интриг…

Кора – патрицианка. Она сама выбрала себе мужа. И – «где ты, Гай, там и я, Гайа». Она не жалела, но… Геннадий ее жалел. Кора была жительницей столицы, уехавшей с мужем-военным в далекий гарнизон. И она действительно тосковала…

– Да, – наконец сказал она. – Я напишу Цецилии. Она – весталка. Из рода Туллиев. Ее младший брат с недавнего времени заседает в Сенате и ищет дружбы с окружением моего брата. Он – подходящий человек.

– Отлично! – порадовался Черепанов. – Напиши ей – и мы отправим письмо по императорской почте с особым гонцом. Через две недели оно будет доставлено, а там уж – как получится. Думаю, месяца через два…

Получилось даже быстрее. Ответ пришел… Вернее, проявился уже через семь недель. Как раз за три дня до даты, назначенной Коршуновым для разрешения их спора с лидером армянских катафрактариев Меружаном. И это очень хорошо, что раньше, потому что посланцу Луция Септимия Одената совсем не стоило знать о том, что персидские катафракты, которых надлежало вернуть их царю вместе со всеми их побрякушками, давно увезены из Сирии и распродаются понемногу на рынках Киликии и Азии[170]. А их замечательные доспехи уже подогнаны под внушительные торсы германских варваров Коршунова.

Глава девятнадцатаяЛагерь Первого Германского легиона. Проверка на вшивость

День обещал быть жарким. Очень жарким. Утро тоже не подкачало. Пот по лицу – струйками. Подшлемник – хоть выжимай. А ведь на шлеме Коршунова – белый шерстяной кокон. Каково же его германцам, чье парфянское глухое железо уже четверть часа калится на утреннем солнце?

Армянам легче. У них – открытые шлемы. Хилый ветерок хоть как-то кожу охлаждает…

– Ну и жарища, – вздыхает Алексей. Косится на Агилмунда. Место примипила – в строю. Позади строя. Рядом с Орлом-Аквилой и трубачом. Сейчас брат-гот отступил от этого правила, остался в стороне. Управлять его катафрактариями будет инструктор-перс. Он справится лучше, а под закрытым шлемом всё равно не разглядишь, кто там командует.

– Да, – соглашается Агилмунд. – Немного снега не помешало бы.

– Не перегрелись бы наши на солнышке, – беспокоится Коршунов.

Агилмунд ухмыляется.

– Вут, – говорит он. – Вут, Священная Ярость Вотана кипит в них! Что им солнце?

Они говорят по-готски. Коршунов очень хорошо говорит по-готски, но мыслить по-готски так и не научился. Опять по себе меряет. А варвары – это другая порода. Жара, холод… Какая на хрен разница, если сейчас начнется драка?

– Красиво, – говорит Коршунов, с удовольствием оглядывая строй.

– Да, – вежливо соглашается Агилмунд. – Очень хорошие латы.

У него – другие понятия о красоте. Вот когда начнется рубилово, тогда да… Красотища!

Однако, время. Пора бы и начать.

– Мы кого-то ждем? – уже по-латыни интересуется Коршунов у Мания Митрила Скорпиона, избранного арбитром.

– Череп обещал быть, – сообщает префект Девятого Клавдиева. – Да вот и он!

Точно. Пылит по дороге колесница. А следом – дюжин пять конных.

Колесница – это новое увлечение Генки. Местное «Феррари» с «Мазератти». На хорошей дороге – километров под сорок разогнать можно. Если колеса не отвалятся.

В колеснице – четверо. Сам наместник, он же – возничий. Довольный, как слон. Если так пойдет дальше, не ровен час, пожелает повелитель Сирии и в призовых гонках участвовать.

«А вот хренушки! – думает Коршунов. – Костьми лягу – не дам!» Травматизм на гонках колесниц – процентов восемьдесят. Половина – с тяжелыми увечьями, а то и со смертельным исходом.

Колесница лихо слетает с дороги и, по-птичьи подпрыгивая, подкатывает в руководству: Коршунову, Агилмунду, Меружану, Скорпиону и остальным старшим офицерам, расположившимся вдоль старательно выровнянного учебного полигона Первого Германского легиона.

В колеснице – Черепанов, Корнелия и (вот дурак, не догадался сам пригласить!) Алексеева Настя. И еще раб с опахалом, живой вентилятор, сейчас «выключенный». Размахивать полутораметровым опахалом и удерживаться на скачущей по буграм аристократической повозке не всякий циркач сумеет.

Всадники рассыпаются в стороны, выискивая свободные места. Это не охрана – городская элита, не желающая пропускать шоу. Как хорошо, что послы пальмирского Одената уже убрались к своему «папочке». С заверениями о том, что наместник Геннадий готов хоть сейчас отправить царю персидскому и пленников, и взятую добычу и целый мешок свитков с дипломатическими извинениями.

Нынче господа послы уже в Пальмире. А в Персию-Парфию, возможно, скачут гонцы «посредника» Одената с известием о том, что наглый наместник взят на поводок и покорно ходит на задних лапках по воле римских дрессировщиков.

Мечтайте дальше, господа!

Круто изогнутая, золотом горящая на солнце буккина яростно взревела.

– Ну что, – Черепанов подмигнул Алексею. – Проверят сейчас на вшивость твоих германцев!

Коршунов не успел ответить, потому что в ту же секунду оба конных строя пришли в движение. Сначала – неторопливо, потом быстрее, быстрее…

Более крупные и мощные парфянские кони должны были бы разгоняться быстрее, но армянские всадники были более опытными – и не уступали. Две железные стены неслись навстречу друг другу с устрашающим грохотом. Коршунов невольно напрягся. Конечно, копья тупые, с защищенными наконечниками и даже глаза лошадей закрыты сетчатыми наглазниками… Но все равно страшно!

Кафрактарии Меружана скакали повеселее. Играли оружием, кажется, пели…

Карафрактарии Коршунова на баловство не отвлекались. Даже неопытный Коршунов угадывал разницу между ними и более опытными конниками-армянами. Так отличаются легионеры-первогодки от ветеранов. Вроде бы в одном строю стоят, с одинаковым оружием… А всё равно заметно.

«Строй! Держать строй!» – захотелось заорать Алексею на кентурионовский манер.

Впрочем, там и без него было кому орать.

Метров четыреста – между конными ратями. Копья – к бою. Дружно и легко – у армян. Самую малость вразнобой – у германцев… И вдруг – бешеный рев! Словно тысяча разъяренных медведей разом выпрыгнули из берлог!

Даже невозмутимый Черепанов подпрыгнул от неожиданности.

Алексей усмехнулся. Это он придумал. Ученья там или не ученья, а боевой клич варваров – это впечатлит даже дружественного противника.

Впечатлил. Строй Меружановых катафрактариев дрогнул… Не то, чтобы смешался, нет, но как-то заколебался. Армянам, может, и по барабану, а вот лошадки заволновались, и всадникам пришлось потратить драгоценные секунды на то, чтобы успокоить животных… Те самые секунды. Непосредственно перед сшибкой. Красиво получилось. Сначала боевой клич ударил, а потом, почти сразу же – копья.

Грохнуло, будто связка гранат взорвалась. На миг всё будто перемешалось…

Однако уже через пару секунд стало понятно: Коршунов выиграл пари. Армяне не опрокинули его новичков-варваров. Ну да, пара-тройка его парней вылетела из седел, но выбывших «меружановцев» было несравненно больше. И выбитых из седла, и сбитых вместе с лошадьми… Впрочем, оба строя сохранили порядок. Прошли друг сквозь друга и начали разворот для новой атаки.

Вот это был важный момент, потому что от точности маневра зависело многое. А точность маневра зависела от выучки.

Нет, не сплоховали германцы. Сомкнулись колено к колену, и четко развернулись двумя крыльями, разошлись и тут же сошлись – снова лицом к противнику.

И опять разгон, медвежий рев, сшибка… И летящие наземь всадники. И опять, в основном, армянские.

В плотном строю уворачиваться трудно. Да и как увернешься, не нарушив строя? А разница в весовых категориях – очень даже существенная. Разика этак в полтора.

Еще один разворот. Лошади, потерявшие всадников… Упавшие, пытающиеся спрятаться под щитами… И лежащие неподвижно…

«Черт! – подумал Коршунов. – А ведь это серьезно! Будут не только раненые… Наверняка и трупы тоже будут!» Поспорили, блин!

Но машину уже не остановить. Третья сшибка. На сей раз армяне попытались сманеврировать. Перестроиться и ударить во фланг. Самую малость не успели. Должно быть, персы-инструкторы сориентировались. А может и сами германцы – все же у варваров умение драться – на генетическом уровне.

Сплошной строй германцев зацепил армян в процессе маневра…

Алексей метнул монету – в наплечник Меружана. Тот обернулся – пальцы вцепились в гриву коня, лицо – будто сведено судорогой.

– Может, довольно?!

В грохоте, реве и диких воплях голос Коршунова потерялся. Меружан скорее угадал, чем услышал… И быстро кивнул.

Алексей двинул коня вправо, хлопнул по колену Мания Митрила, проорал:

– Отбой! Командуй отбой, Скорпион!

Тот будто только и ждал… Гневно взревела буккина. Раз, еще раз… Ее голос подхватили другие трубачи…

К счастью, их услышали. Развернувшаяся для нового захода германская конница придерживала коней, поднимались над головами тяжелые копья…

– А он хорош, твой боковой удар! – Ахвизра, красный, мокрый, хоть выжимай, но невероятно счастливый, подлетел, осадив коня в шаге от Коршунова. – Ах как хорош! Хряп! И – наземь! Как дитенков! Вот так, префект! – Белозубый оскал – Меружану! – Это тебе не овечек пасти!

И не дожидаясь ответа Меружана, потерявшего дар речи от этакого хамства, захохотал весело, салютовал копьем Черепанову и умчался к своей когорте.

– Пожалуй, ты проиграл пари, Меружан, – сквозь зубы, изо всех сил стараясь прятать улыбку, произнес Маний Митрил.

Благородство – это в крови. Маружан гигантским усилием воли задавил разочарование, обиду, гнев… Всё – разом. Выпрямился в седле, чернобородый, горбоносый, гордый красавец, витязь и потомок витязей Меружан величественно поклонился Коршунову, признав поражение.

Алексей не мог не восхититься, поскольку знал: не умение побеждать делает мужчину мужчиной, а умение с достоинством принять поражение.

Глава двадцатаяПарфянское царство. Селевкия. «Троянский конь» сирийской работы

Черепанов назвал эту операцию «Троянский конь». Те, кто был в курсе – заценили. Гомер здесь был в большом почете.

Селевкия. Красивый греческий город внутри парфянского царства, город, построенный полководцем Александра Македонского и получивший имя основателя.

Строили город с размахом. И укрепили тоже неплохо. Правда, за последние столетия укреплениям изрядно досталось: город брали парфяне, город брали римляне. Дважды. Рушили стены, дома, святилища…

Но сейчас жители Селевкии встречали римлян с радостью, с распахнутыми воротами. Потому что думать не думали, что перед ними – римляне. У бедолаг даже и мысли не возникло – затвориться.

От кого? От собственных катафрактов?

Да уж, Оденат на радостях постарался на славу. Люди Скулди подпоили гонца и скопировали письма. Пальмирский царек прогибался, злопыхал и хвастался. Одновременно. Прогибался перед «другом и старшим братом» Ардаширом. Злопыхал на гнусного наместника Сирии… и на официальный Рим, что характерно. А хвастался своими невероятными дипломатическими способностями. Договор о возвращении трофеев и контрибуции он целиком ставил себе в заслугу. А будущую отставку (отстранят, непременно отстранят!) нехорошего наместника – тоже приписывал своим замечательным талантам.

Так что дипломатическое прикрытие было организовано по максимуму.

И просто прикрытие – тоже.

Походную колонну всадников в добрых персидских доспехах возглавляли «свои». Инструкторы-персы.

Коршунов абсолютно точно выполнил свое обещание: деньги, личное оружие и свобода. Но свобода – чуть позже. Конечно, они могли сообразить, что готовится нехорошее. Но предпочитали не догадываться.

Версия, которую предложили пленным, существенно отличалась от той, что преподнесли Ардаширу. Дескать, на их историческую родину направляется мирная римская делегация. Да, с легкой демонстрацией силы. Но не более.

А Селевкия – вовсе не цель, а всего лишь промежуточный пункт, потому что делегация направляется прямо в Ктесифон. Да, вооруженная конница. Но – сколько ее? Пара тысяч, от силы. А на другой стороне – огромная армия Ардашира. На другой стороне Тигра. А на этой – Селевкия с ее кораблями и причалами. Самое лучшее место, чтобы переправиться. Так что всё замотивировано.

Тем не менее всю дорогу за персами-инструкторами присматривали десятки глаз. Мало ли…

* * *

Вся разноплеменная Селевкия вывалила встречать победителей. Ну не то, чтобы совсем победителей, но… вроде того. Восторженно приветствовали передовых офицеров с открытыми лицами, и с ног до головы залитых в железо всадников.

И кучку обряженных в доспехи персидской пехоты ауксилариев.

Даже полуголые нумидийцы, которые (якобы!) сопровождали возвращаемых персов от римской стороны, удостоились пары-тройки ликующих воплей.

Однако наибольший интерес вызывали здоровенные фургоны, катившиеся следом за кавалерией. Тяжелые готские фургоны, хорошо знакомые по ту сторону Данубия «элементы» передвижных готских «крепостей», здесь были в новинку. Что же там внутри? Не иначе – римская контрибуция? Несметные сокровища? Сирийские девки? Ценное имущество разбитой римлянами армии?

Истины не прозрел никто. Истина была так же абсурдна, как если бы на параде Победы из бээмпэшек вдруг повылезли ваххабиты и принялись резать руководство страны.

Закат горел на шлемах, освобожденных от «солнцезащитных» чехлов. Кавалерия вступила в город. В Селевкию, битую сначала императором Траяном[171], потом, спустя полвека[172] мятежником Кассием[173]. Цокали копыта по свежезамощенным улицам, грохотали колеса фургонов… Распределяясь по городу согласно разработанному Черепановым и успешно воплощенным его другом Коршуновым плану.

Нумидийцы остались снаружи. Тоже в соответствии с планом… Всё было рассчитано до минут. И началось, когда край солнца исчез за крышами домов. По короткому взрёву трубы. Железная конница блокировала казармы и административные здания. Перекрыла все городские ворота и спуск к воде. Остальное сделал «спецназ». Именно они и сидели в готских фургонах-крепостях, дожидаясь сигнала.

Геометрическая планировка облегчила задачу. Слаженные действия германской пехоты пресекли панику. Вернее, взяли под контроль тот ужас, который испытали селевкийцы, когда поняли, что происходит нечто незапланированное и очень нехорошее.

Никто не ускользнул. Ни одна рыбацкая лодка не отчалила от берега. Ни одна голубятня не осталась без внимания.

А потом на город опустилась ночь.

Коршунов очень старался не допустить резни. И даже преуспел. Отчасти. Авторитет рикса Аласейи был настолько велик, что его воины готовы были отказаться от веселых шуток в кровавом варварском духе. К сожалению, были еще и нумидийцы, которым выпала ответственная задача зачистки окрестностей. И уж они «позачищали»…

Впрочем, тем, кто оказался внутри города, было чем заняться и без кровопролития.

– Мы должны уйти не позднее начала четвертой стражи, – сказал Коршунов своим офицерам. – Всего девять ночных часов для того, чтобы обшарить все закутки в здешних храмах, складах и трюмах. Совсем немного для такого большого города.

Так что разобравшись с населением (их согнали в здания, где было достаточно места и имелись крепкие двери), парни Коршунова сняли доспехи и принялись за дело. Все роли были заранее расписаны. Опыт имелся. Нюх на тайники – тоже. Большим плюсом было то, что горожане к грабежу не подготовились. Самое ценное осталось на виду.

Справились вовремя. Половину фургонов под завязку набили шелком. Фортуна улыбнулась: как раз вчера прибыла огромная партия этой дорогущей ткани. Во вторую фургонов напихали пленников. Тех, что поценнее. Мастеров, грамотеев, красивых девочек. Народец попроще «собрали» в цепочки и погнали на своих-двоих. Золото, серебро, предметы искусства, пряности, парфюмерию, рукописи, дорогое оружие складывали на местный транспорт…

За три часа до рассвета (по римскому времени) в захваченном городе Селевкия сменилась власть. Дисциплинированные варвары покинули его, а им на смену пришли варвары недисциплинированные. Нумидийцы.

Таков был уговор. Нумидийский префект Зара уехал вместе с германцами. Коршунов не хотел им рисковать. Он опасался, что нумидийцы так увлекутся процессом грабежа и оплодотворения, что не успеют убраться вовремя, а Зара бы своих «подопечных» не бросил.

К рассвету между коршуновскими молодцами и Селевкией было уже не менее десяти миль. До крепости Европос оставалось еще миль двести. Правда, дорога была хорошая. Наезженная.

Нумидийцы нагнали колонну через два дня. Их сумы были туго набиты, за каждым всадником ковыляло по паре-тройке пленников. Пленников взяли уже в пути. Из Селевкии славная африканская конница удирала с визгом и воплями. В самый последний момент, когда на берег уже высадились первые сотни персов.

Успели. Освободителям остался дочиста ограбленный город, многотысячная толпа перепуганных мужчин и перетраханных женщин. А также прибитое кинжалом к двери местной «мэрии» послание царю Ардаширу с просьбой милостиво принять то, что принадлежит царю по праву и записать данное действие на счет автора письма.

Написано было по-персидски. И скреплено печатью господина Пальмиры Луция Септимия Одената, сенатора.

– Ну, если после подобной шутки Ардашир не заявится в Пальмиру еще до октябрьских календ, я буду очень сильно удивлен! – заявил Черепанов.

Добычу они взяли огромную. Одного только шелка хватило бы на снаряжение пары легионов. Легионеры Коршунова вешали на себя полукилограммовые золотые цепи и покупали вызолоченные кентурионовские доспехи. Солдаты других легионов страшно им завидовали и тоже рвались бить персов. Такая добыча – и ни одного убитого. Даже те ветераны, которые бились с персами в армии Александра Севера, позабыли, каковы в бою воины Восточного царства. Всё застил переливчатый блеск добытого по-легкому шелка и тяжелый звон желтых монет.

Зато из Рима вскоре косяком пошли грозные письма с требованием объяснений.

Черепанов не оставил их без ответа.

Доложил, что повеление принцепса исполнено. Контрибуция собрана и передана вместе с пленниками царю парфян. Ответственный за передачу, как и велено, сенатор Септимий Оденат. Точка.

Поверят ли в эту брехню в Палатине? Да плевать. Пришлют «прокурорскую проверку»? Да ради Бога! Пока инспекторы доберутся до Сирии, сюда уже пожалует Ардашир. Или зима придет. Тем более, по советам и рекомендациям Корнелии, Черепанов заслал некоторое количество золота и в Рим. Не в качестве налогов или доли добычи (Какая добыча? Наоборот, последнее Ардаширу отдали!), а в виде взяток конкретным сенаторским болтунам. Пускай помутят воду.

А в Антиохии Черепанова боготворили. Цены на хлеб упали вдвое. Цены на рабов – вчетверо. Легионерское золото так и текло в кошели антиохийских «предпринимателей». Даже в дешевых лупанариях запахло дорогими благовониями. Но слава героев из Первого Германского выросла настолько, что им не было необходимости покупать шлюх. Можно было не сомневаться: в следующем году процент светловолосых и светлоглазых младенцев существенно возрастет.

Однако почивать на лаврах не стоило. Геннадий с Алексеем ни на минуту не забывали, что война грянет раньше, чем германские гены «осветлят» местную популяцию. Шла активная работа по укреплению границ. Тех, которые Черепанов предполагал защитить. Очень многое отдавалось захватчику. Например гарнизону крепости Европос было приказано при появлении крупных воинских подразделений противника немедленно удирать. Та же команда была отдана префекту Первого Парфянского Гонорию Плавту Аптусу.

Пальмиру решено было отдать Ардаширу. Если Оденат пожелает, может защищать ее силами Третьего Киренаикского. Только он вряд ли пожелает…

Первый облом произошел в начале сентября. Пришла информация из Персии Замечательный план получения Черепановым империума рухнул. Ардашир не придет.

Глава двадцать перваяАнтиохия. План Б

– Нет, ну какой ты мне роскошный подарок сделал! – Черепанов нежно погладил свиток Книги Мертвого Человека. – Ты только послушай, какие заповеди были у египтян хрен знает в какие давние времена. Не кради. Не убивай. Не воруй. Не прелюбодействуй. Не жадничай. Не болтай попусту. Не давай денег в рост. Не лицемерь. Не будь глух к правде. Не мужеложествуй. Не внушай ужас…

– Ну-ка, дай сюда! – Коршунов невежливо отобрал свиток. – Насчет ужаса – это интересно! «… Ты, высший Перворожденного, вышедший…» Не понимаю, откуда он вышел, но точно, так и есть «я не внушал ужас». Твой греческий, определенно растет.

– Еще бы он не рос, – пробурчал Геннадий. – Половина документов на греческом…

– Ага! А вот интересненько! «О полыхающий, вышедший задом вперед…» Это, интересно, кто?

– Это, мой невежественный друг, некогда полагавший себя научным работником, душа умершего кается пред лицом Бога!

– Лицом? – еще шире ухмыльнулся Коршунов. – Или тем, чем он вышел?

– Ты, Лёха, не хами, – строго произнес Геннадий. – Это священный текст, а не бульварный романчик. Знаешь, сколько ему лет? Может, тысяча. А может и три…

– Ладно, ладно, не буду, – легко согласился Коршунов, просматривая текст. – Тысячи лет? И мораль, я вижу, практически не изменилась… Надо Насте показать – это ж чисто христианские добродетели.

– Бог-то один, – заметил Черепанов. – Как ты его не назови. И человек тот же в сущности… Грехи и пороки, во всяком случае в прежнем наборе… У меня дурная новость, Лёха. Ответки от Ардашира не будет. Мне купцы на хвосте новость принесли. Против царя кто-то из парфянских лидеров поднялся. И твой добрый знакомый Меружан получил весточку с родины. Из окружения армянского царя Хосрова. Хосров хочет поддержать восстание, но сторонников у него маловато. Тоже понятно: шансы на успех у мятежников – не очень. Тем не менее Ардаширу нынче не до нас.

– Значит – не получилось? – Алексей отложил папирус. – Не будет тебе империума? Всё – впустую?

– Ну почему же впустую? Добычу мы взяли – взяли. Денег прибавилось? Прибавилось. Авторитет возрос? Возрос. Чернь мы играми порадовали – порадовали. Цены на зерно упали? Упали. Зато в столице за хлебушек дерут вдвое против весеннего курса.

– А то! – Коршунов повеселел. – Работают мои пиратики! В Риме, небось, уже на ушах стоят?

– Не то слово! – Черепанов усмехнулся. – Даже по поводу нашего рейда как-то притихли. Забыли про расследование. Зато все орут: давай зерно! Депеши чуть ли не через день. Наш безмерно благородный префект флота на морковку исходит. Но что делать, если у него всего двадцать шести боевых кораблей на ходу. Остальные – в бессрочном капитальном ремонте. А подконтрольная береговая линия – больше тысячи миль. И морские пути через Кипр тоже держать надо. Да только – чем? Денег-то нет! Из Рима – только гневные письма, а ими плотникам не заплатишь. Сунулся патриций ко мне, но я ему недвусмысленно дал понять: или – ко мне в подчинение, или пыжься, ходи под Римом и соси… лапу. А мы же гордые! Мы же – из самих Клавдиев! Так что – пыжимся и сосем. Насколько мы уже подрезали зерновой поток?

– Да как минимум вдвое, – ответил Алексей. – Любой караван или одиночка без конвоя – наш. Хоть через Кипр идет, хоть вдоль берега. Но к тебе, Генка, у Рима претензий быть не может. Береговая линия от Тира до Антиохии чиста, как совесть весталки. Мы перехватываем суда только вдоль берега Киликии или на путях из Кипра и в Кипр. Наш адмирал очень старается, но он в принципе не может обеспечить прохождение всех судов. А когда подходит к делу творчески… Ну там засады, ловушки… Как-то так получается, что всё без толку. Мы же на разведке не экономим. У Скулди сейчас среди флотских осведомителей больше, чем у тебя – в городском совете. Адмирал еще и продумать толком не успеет, а у нас уже доносик имеется. Так что дела у префекта кислые. И это еще, учти, мы пока напрямую в драку не лезем!

– Полагаешь, твои флибустьеры смогут топить боевые корабли? – скептически произнес Черепанов, который отлично помнил, как трудно им дался когда-то захват триремы на Черном море.

– А зачем нам корабли топить? – искренне удивился Коршунов. – Корабли нам и самим пригодятся!

– А тогда – как?

– Генка! Ты что? Здесь же – каботажное плавание. Воду надо брать регулярно. Пищу тоже. Ночью без острой необходимости не плавают. А все базы, все места «дозаправки» мне известны. Так что для захвата мне пираты ни к чему. Возьму их своим «спецназом» тепленькими, на мелководье. Главное – операцию согласовать. Чтоб одним махом – побольше. Ты, Генка, только команду дай – и флот через пару суток станет твоим. Морячков новых подыскать – не вопрос. А уж морская пехота, клянусь, лучшая в империи будет. Что, дашь команду?

– Пока повременим, – покачал головой Черепанов. – Наша задача на настоящий момент – не перекрыть кислород, а заставить противника подрастратить собственный стратегический резерв. Чтоб на тот момент, когда мы с тобой решим их прижать, в италийских житницах остались только солома да голодные мыши. Вот тогда мы и из императорской клики и из Сената сможем веревки вить. Потому что Римом владеет тот, кто владеет римским хлебом. А нам с тобой спешить некуда. У нас над головой не капает и в животе не бурчит. Всё, брат! Ты как хочешь, а я – спать!

– Ага, спать… Делать мне больше нечего! – пробормотал Коршунов.

Но тоже отправился в спальню. За Настей. Этой ночью он намеревался сводить ее на шоу. Старина Евстафий, купчина, через которого Алексей реализовывал кое-какие незаконные трофеи, прикупил по случаю каких-то потрясающих египетских танцоров. И позвал друзей насладиться искусством.

* * *

– Я ходила к предсказателю, – Корнелия потерлась щекой и подбородок мужа. – Он сказал: скоро тебя ждет дальний поход.

– Вполне возможно… М-м-м…

Геннадию было хорошо. Он ласкал нежную спинку Коры и наслаждался свежим, возбуждающим запахом ее волос.

Мерные взмахи опахала, которое «приводил в действие» глухонемой раб, дарили приятную прохладу.

– Он сказал: будет долгий поход, который закончится там, где у наших богов не власти.

– И что ты думаешь по этому поводу? – рассеянно поинтересовался Черепанов, которому откровения предсказателей были по барабану. Нормальный способ отъема денег у населения. Особенно – у доверчивых и мнительных дам.

– Оракул…

– К воронам оракула! – Геннадий попытался куснуть мягкое ушко, но промахнулся и цапнул камешек серьги. – Что ты сама об этом думаешь?

– Ты хочешь покинуть империю, да?

– Да вроде бы пока не собираюсь, – осторожно заметил Черепанов. – Мне и здесь неплохо. Или – тебе плохо? Только честно!

Корнелия приподнялась на ложе, лунный отблеск блеснул в огромных глазах, взмах опахала шевельнул светлые локоны…

– Я очень скучаю по Риму, муж мой! Поклянись мне, поклянись мне сейчас – если ты захочешь покинуть империю, ты подаришь мне последнее свидание с Римом!

Столько боли, столько страсти было в голосе Коры, что у Геннадия сердце защемило от сострадания. И не стало опытного воина, стратега и политика. Остался лишь мужчина, который ни в чем не мог (да и не хотел) отказать любимой женщине.

– Клянусь! – не раздумывая ответил Черепанов. – Ты увидишь Рим! Я обещаю тебе, родная!

* * *

Депеша из Рима пришла вскоре после новостей из Персии. Депеша отнюдь не грозная. Никаких «давай деньги, а то уволим». Марк Антоний Гордиан Пий, Принцепс, Август и прочая, прочая… приглашал наместника Сирии в гости. Вернее, домой. В Рим. Для доклада и воздаяния по заслугами.

Формат письма был уважительный, но достаточно твердый. Типа «обсуждению не подлежит».

Однако, по мнению Черепанова, обсудить – следовало.

Сначала – с женой.

Совещания не получилось. При слове «Рим» Корнелия засияла и заявила, что «приглашение» следует принять. Соскучилась, бедняжка!

Тогда к обсуждению был «подтянут» Коршунов.

Алексей тоже был «за». Только внес коррективу. В качестве представителя наместника в Рим отправится он сам. Мол, неотложные дела и угроза нападения персов не позволяют Геннадию Павлу… Ну и так далее.

А если дело пойдет как-то не так, что Черепанов изыщет возможности надавить на Августа…

Это вариант тоже был отвергнут наместником.

– Ты лучше хлебным импортом занимайся, – буркнул Геннадий. – Успеешь еще попутешествовать.

Алексей проглотил обиду. Генка как всегда очень точно определил побудительные мотивы его «самоотверженности».

– Значит, ты решил драться? – спросил Коршунов.

– Скорее да, чем нет, – ответил Черепанов. – Не нравится мне это «приглашение». Нутром чую – подстава. Пока план такой: никуда не едем, ждем развития событий. Будут настаивать или угрожать – твои «пираты» полностью перекроют зерновой поток. Рановато, конечно. Нам бы их еще годик на голодном пайке подержать. Вот тогда бы римская чернь не запищала, а завопила. Но выбора нет.

– Значит, морского префекта будем «убирать»? – поинтересовался Коршунов.

– Возможно. Но я все-таки попытаюсь попробовать с нашим адмиралом договориться. Съезжу в Тир, он сейчас там, прозондирую почву. Адмирал – мужик крайне честолюбивый. Сейчас он держится Рима, но там им настолько недовольны, что вполне могут отправить в отставку. На что я и намекну аккуратно. Мол, слыхал от верных людей… И пару имен присовокуплю.

– А что ему можешь предложить ты? – поинтересовался Коршунов. – Жизнь в провинции и командование нашим жалким флотом?

– Это сейчас он – жалкий, – усмехнулся Геннадий. – А если вложить немного денег и поговорить с другими восточными «адмиралами», очень неплохой союз может нарисоваться. Ибо… – Тут Черепанов устремил в потолочный плафон короткий толстый палец: – … Плох тот адмирал, который не мечтает стать главнокомандующим! Кстати, это относится ко всем провинциальным лидерам.

– Генка, ты о чем? – несколько удивился Коршунов. – Сепаратизм – не твой стиль! Опять-таки об Ардашире не забывай. Как только он покончит с мятежниками, сразу сюда заявится. И без поддержки Рима скушает нас за милую душу. Или ты думаешь, что другие наместники самочинно отдадут тебе свои легионы?

– Я думаю, – спокойно произнес Черепанов, – что договариваться с Римом нужно. Но договариваться, когда козыри на руках у тебя, а не у партнера, намного удобнее. В Палатине хотят регулярных поставок зерна? Я им эти поставки гарантирую. Я, а не наш адмирал. Если Рим согласится, будет им хлеб. Нет – разрабатываем план «Б». В этом варианте лояльный нам адмирал становится главнокомандующим средиземноморским флотом. В потенциале. Но в любом случае адмирал идет под меня. Или очень скоро перестанет быть адмиралом. Либо Рим его отстранит, либо – несчастный случай. Церемониться больше не будем. Слишком высоки ставки.

– Что-то, брат, я сомневаюсь, что Рим пойдет на твои условия, – задумчиво произнес Коршунов. – Как-то это не в императорском стиле – договариваться с подданными…

Черепанов пожал плечами:

– А по-моему, шанс есть. Во-первых, там сейчас не юный Гордиан рулит, а его мамаша со своей сворой. А во-вторых, я уже доказал, что со мной договариваться можно. А хлеб египетский им во как нужен. Оголодает чернь – разорвет всех к чертовой матери! Так что, друг мой Лёха, если у тебя нет прямых возражений, то будем действовать по такой схеме.

– Прямых нет, – покачал головой Коршунов. – Исключительно косвенные.

– Тогда решено, – резюмировал Геннадий. – Завтра я еду в Тир. Потрогаю за сокровенные части нашего адмирала.

– Езжай, – согласился Коршунов. – Дать тебе моих спецназовцев в сопровождение?

– Зачем? У меня свои есть. Возьму с собой когорту Луция Ингенса. Достаточно?

– Вполне.

– Тогда предлагаю выпить за успех! Коре на днях пару амфор девятилетнего альбанского прислали… Песня, а не вино!

– Тогда споем! – одобрил Коршунов. – И закусить чего-нибудь, а то я с утра – не жрамши.

– Тушеный фламинго, – сообщил Черепанов. – И мурена. Но они – в процессе. А пока могу предложить сифуд: лангусты, устрицы и прочее. И паштет из печенки гусыни, выкормленной отборными орехами.

– Пусть несут, – одобрил Коршунов. – И вели моих драбантов[174] покормить. Они уже час в твоей прихожей маются.

– Да ну! – махнул рукой Черепанов. – Ты своего гепида недооцениваешь! Спорим на десятку, он уже мою кухню проинспектировал?

– Спорим, – принял Коршунов.

И проиграл десять сестерциев.

Но жизнь – штука текучая. И конкретная. В смысле корректив. Друзья обсуждали прикидывали, какой из вариантов выбрать, а Судьба уже бросила в нужную чашу весов увесистую гирьку.

Глава двадцать втораяТир. Чума

– Ну-ка стой! – скомандовал Черепанов.

Трудно сказать, чем его привлек лежащий на ступенях храма человек. Интуиция, должно быть…

Геннадий подъехал поближе… Голый, даже без набедреной повязки, обожженный солнцем мужчина. На предплечье – татуировка. Что-то типа русалки… На спине – еще одна: мужик с трезубцем. Нептун, надо полагать.

Но не нищий. По крайней мере, не совсем нищий. На пальце – серебряный перстень.

М-да. И запашок. Похоже, у бедолаги проблемы со сфинктерами… Что же тут… Черепанов присмотрелся… И вздрогнул. И невольно подал коня в сторону. Мать твою… Лимфатические узлы мужчины вздулись и почернели.

– Переверни его, – велел кентурион Луций Ингенс одному из легионеров, заметив интерес наместника.

– Не трогать! – рявкнул Черепанов так, что легионер застал на месте. – Чей это храм?

– Асклепия, – ответил кто-то из свиты наместника.

– Жреца позовите!

Приказ был выполнен. Служителя бога-целителя доставили вмиг.

– Кто это и откуда он взялся? – спросил Черепанов, указывая на больного.

– Моряк какой-то, – жрец явно был смущен вниманием самого наместника провинции. – Вроде бы. Вчера пришел. Дал денег, чтобы его оставили на ночь в храме… Но, видать, не снизошел к нему бог. Да он, кажись, всё. Помер.

– Почему голый?

– Так обосрался весь. Вот и раздели.

– Кто раздевал? Ты?

– Нет. Служки… – Жрец совсем смутился.

– Ты сам – целитель? – спросил Черепанов.

Жрец покачал головой.

– Я тут… дарами занимаюсь.

– Значит, так, – сказал Геннадий. – Найди целителя. Пусть посмотрит на этого… беднягу. И его – не трогать. Одежду, что с него сняли – сжечь. Тех, что к нему прикасался… Изолировать! – подумал немного и добавил понятное объяснение: – На этом человеке – порча. Кто до него дотронется, умрет в муках. Ингенс! Выяснить, откуда взялся этот… больной. И есть ли другие… С такими же признаками, как у этого. К таким не прикасаться! Ясно?

– Да, принцепс! – четко ответил Луций Ингенс. И добавил потише: – Мы ж не глухие, слышали, что ты сказал.

– И к тому, что я сказал, добавлю: местной еды не есть! Только то, что с собой взяли! Воды местной тоже не пить! Сразу после того, как я переговорю с префектом, мы уезжаем. Так что у тебя на выяснение – час! И будь осторожен! Все будьте осторожны! – Геннадий повысил голос так, чтобы его слышала когорта. – Порча может быть на всем! На земле, на деревьях! Возможно, этот город проклят. И я не хочу, чтобы это проклятье перешло на вас. И на другие мои города!

– Господин… – это подал голос жрец. Речь Черепанова настолько его перепугала, что один страх переборол другой. – Ты говоришь об эпидемии?

– Что? – Черепанов удивился. – Эпидемия? Откуда ты знаешь это слово?

– Я не лекарь. Но я ведь служу Асклепию! – с достоинством произнес жрец.

– Тогда служи как следует! – рявкнул Черепанов. – Поехали!

Совсем не таким должен был быть разговор Черепанова с патрицием-«адмиралом». Но увиденное полчаса назад мгновенно отменило все предыдущие планы. Чума! От этой болезни нет спасения. Черепанов помнил: от чумы вымирали целые города. Она не делала разницы между королями и нищими – забирала всех. При здешнем уровне медицины – никаких шансов. Единственный выход – бежать. И бежать быстро! И молиться всем доступным богам, чтобы не унести заразу с собой.

– Твой флот сейчас возвращается из Тарса, – сказал Черепанов морскому префекту. – Я нанимаю его. На три месяца. Все двадцать шесть либурн.

– У меня не двадцать шесть, а тридцать три либурны! – с достоинством возразил «адмирал». И – с гордостью: – Я сумел починить еще семь! Хотя ты и отказался мне помочь! Но ты не можешь нанять мои корабли! И приказать мне не можешь!

– Не кричи, – негромко перебил его Черепанов. – Меня призывает к себе Август. Призывает в Рим. Меня и моих людей.

– Я не могу оголить побережье! – воскликнул префект. – Ты не получишь мои корабли!

– Получу, – спокойно произнес Черепанов. – Так и быть, не тридцать три, а двадцать шесть, как планировал. Я могу взять их силой, но не сделаю этого. За каждый корабль, который способен доплыть до Рима, я заплачу тебе по пять тысяч денариев. Не позже, чем через полгода ты получишь их обратно. Причем пятьдесят тысяч денариев ты получишь прямо сейчас. Вот вексель, который тебе обменяет на золото любой банкир побережья! – Пергамент с хитрой печатью и росписью одного из самых влиятельных римских банков лег на стол перед префектом.

Тот уставился на документ, как девка из дешевого лупанария – на золотой аурей.

– Зачем ты это делаешь, совершенный муж? – спросил благородный префект с изумлением. За пять тысяч денариев можно было без проблем построить новый корабль. Но у Черепанова не было времени вкладываться в судостроение.

– А вот это тебя не касается! – отрезал Черепанов. – Мы договорись?

– Да!

– В таком случае пиши приказ своим капитанам. Как только их корабли окажутся в гавани Селевкии, в антиохийском банке Тересия тебя будут ждать остальные деньги. Вели подать мне папирус, чернила и воск!

Минут пять каждый из них занимался каллиграфией. Лично, не прибегая к помощи писцов. Потом оба скрепили написанное собственными печатями и обменялись документами.

Черепанов получил право приказывать капитанам либурн, а префект – расписку с обязательствами.

– Пообедаешь со мной? – предложил поправивший финансовые дела и потому резко подобревший патриций.

– Благодарю, но – нет, – отказался Черепанов. – Принцепс ждет.

Пировать во время чумы? Ну, уж нет! Он даже руки вином вымыл, когда покинул дом префекта.

Бежать! Забрать своих и немедленно бежать из Сирии! Как можно быстрее!

Но быстрее – не получалось.

Подготовка требовала времени.

И выиграть это время можно было лишь вовремя принятыми антиэпидеомолгическими мерами. Которые Черепанов и принял немедленно, оставив на дороге из Тира, в ближайшем мансионе, заставу из второй и третьей кентурий Клавдиева легиона.

С жесткой инструкцией: на север никого не пускать.

Просочиться мимо заставы было затруднительно: с одной стороны море, с другой – горы.

Еще одну заставу тремя днями позже Черепанов отправил на дорогу, что вела в Антиохию из Рафаны и Пальмиры. Хотелось верить, что подобными мерами удастся, если не остановить, то хотя бы придержать распространение эпидемии.

* * *

Информация об эпидемии пришла в Антиохию довольно быстро. И вызвала легкую панику среди населения. Легкую, потому что местная медицина оказалась на высоте. Необходимые меры были приняты немедленно. Во-первых, немедленно принесены щедрые жертвы богам (особо – богу-целителю Асклепию-Эскулапу), во-вторых, все общественные помещения города (включая дворец наместника) были окурены соответствующими болезнегонными благовониями. Да и дома жителей теперь буквально источали запах ладана и прочих «античумных» препаратов. Существенно выросли продажи специальных амулетов, «охранных» настоек и иных традиционных средств защиты. Жители сирийской столицы украшали себя «противочумными» татуировками и рисунками, которые должны были защитить естественные отверстия тела от проникновения болезни.

Некоторым скептикам, правда, даже эти, проверенные веками и предками, меры показались недостаточными. И они сочли необходимым покинуть город и укрыться в сельской местности, пока боги не загонят болезнь туда, откуда выпустили. В последнюю группу вошли и Корнелия с Анастасией. Под давлением мужей. Хотя Черепанов очень надеялся, что предпринятые им меры сработают, и чума до Антиохии не доберется.

Для начала он известил местных эскулапов о происшедшем в Тире. С подробным описанием симптомов. Чем черт не шутит: а вдруг у антиохийских медиков есть более мощные средства профилактики, чем возжигание благовоний и зарезанные на алтарях ягнята.

Оказалось, средства имелись. И иммуностимуляторы растительного происхождения, и специальные диеты. И термальные процедуры с аромотерапией.

Геннадий немедленно выделил часть городского бюджета на поддержку бесплатной медицины, но более полагался на карантин. Заставы на дорогах были усилены. С пытающимися проникнуть через кордоны обходились жестко: издали били стрелами. Черепанов провел небольшую лекцию для легионеров Девятого Клавдиева и теперь бойцы точно знали: по ту сторону кордона (ныне и впредь – до особого распоряжения) обитает мучительная смерть.

Гавань в Селевкии тоже была заблокирована. Все, прибывающие с юга суда (теперь уже точно было известно: чумной корабль прибыл из Африки) брались на карантин. Инструкции, данные портовой охране, были просты. На берег не пускать. Самим на борт не подниматься. Кормить за счет казны. Поднимать пищу на борт в корзинах. Корзины после использования сжигать. Срок карантина – тридцать дней. Не будет заболевших – выход на берег разрешить, или пусть следуют, куда пожелают.

– Хватит ли тридцати суток? – усомнился Коршунов. – Вдруг у этой заразы инкубационный период больше?

– Понятия не имею, – ответил Геннадий. – Медицина еще не определилась.

Ну да, антиохийские эскулапы всё еще спорили, с какой именно «демос» столкнулось несчастное население. Трудный выбор, сами понимаете: налицо лихородка – характерный симптом пандемос, и в то же время имеют место быть черного цвета опухоли, неоспоримо свидетельствовавшие о накоплении в организме неправильных жидкостей, то есть – не менее характерный симптом эпидемос. Надо отметить, что Эскулапов жрец в Тире определился быстрее. Может потому, что не имел медицинского образования, а может потому, что видел больного воочию. Антиохийские-то лекари рассуждали чисто теоретически и пересекать кордоны в разрешенном направлении не собирались. Оно конечно сказано в клятве Гиппократа, что больным время от времени следует помогать безвозмездно, однако – в разумных пределах.

– …Однако, – продолжал Черепанов, – Нам тридцати дней точно хватит, потому что через тридцать дней, Лёха, мы с тобой должны быть далеко отсюда.

Это был их первый серьезный разговор после возвращения Черепанова. До того у Геннадия просто времени не было.

– Вот как? И куда же мы с тобой пойдем? – поинтересовался Алексей.

– В Рим.

– Значит все-таки Рим… – задумчиво проговорил Коршунов. – Значит ты, Геннадий Павлович, все же надеешься, что наградят нас господа из Палатина не усекновением главы, а чем-нибудь более приятным?

– Ни на что я не надеюсь, – проворчал Черепанов. – Посулить награду, а потом спустить шкуру – это как раз в римской традиции.

– Согласен, – кивнул Алексей. – Сколько времени понадобиться Аптусу, чтобы привести Первый Парфянский в походный режим?

– Не понадобится, – сказал Черепанов. – Они остаются здесь. И Первый Парфянский, и Девятый Клавдиев…

– Стоп! – перебил его Алексей. – Мы что же, голыми и босыми в Рим отправимся? Надеешься, что Корнелия заступится за тебя перед братиком?

– Надеюсь, – кивнул Геннадий. – А чтобы надежда эта была весомой, с нами пойдет твой Первый Германский.

– Интересное предложение, – одобрил Коршунов. – Но почему только один легион, если можно взять минимум три?

– Нет! – отрезал Черепанов. – Только Первый Германский. А резоны такие: во-первых, мы идем не воевать, а договариваться. Во-вторых, забрать Парфянский и Клавдиев – значит, оголить провинцию. Тем более, Клавдиев сейчас плотно занят на остановке эпидемии. И наконец, в-третьих, подготовить за две недели такой переход для трех легионов я точно не смогу.

– А для одного – сможешь?

– Да. И попозже расскажу подробнее. Почему беру твой легион, а не мой, надо объяснять?

– А чего тут объяснять, – пожал плечами Коршунов. – Твой легион – он не только твой, но и римский. Конечно, Ингренсы за тебя глотку порвут, да и в Скорпионе я не сомневаюсь, однако младший состав в случае заварухи придется ублажать и подмазывать. А мои варвары, они лично мои. Да и золото у них и так уже при ходьбе из штанов сыплется. Только у меня, дружище, встречное предложение: на хрена нам Рим? Давай-ка двинем напрямик, через Армению, прямо в Трапезунд. А там раздобудем корабли и по родному Черному морю – домой, в Херсонес.

– С каких это пор Херсонес – наш дом? – поинтересовался Черепанов.

– А у меня там – недвижимость! – ухмыльнулся Алексей. – Здоровенное такое поместье. И вообще всё схвачено. С местными – дружба, по соседству тоже друзей хватает. Даже в Боспорском царстве свой конкретный человек имеется. А уж о готах-герулах, думаю, тебе напоминать не надо. Ты даже представить себе не можешь, в каком авторитете мы с тобой там будем: с нашими парнями и с нашим золотом. Запросто собственную империю организовать можем. Без всяких высоких политик и прочих подлостей! Как тебе такая перспектива, Генка?

– Хорошая перспектива, – одобрил Черепанов. – Однако в Рим все же идти придется. Есть у меня там кое-какие незавершенные дела и… Понимаешь, Лёха, я …

Геннадий замялся, но потом всё же выдал:

– В общем так, Леха: я поклялся Коре, что она непременно еще раз увидит Рим! Потом – хоть куда. Хоть в твою любимую Скифию-Готию. Но Рим – обязательно! Извини, но иначе – никак. Я ведь слово дал!

Алексей глубоко вздохнул… Хотелось ему сказать, что глупо рисковать любимой шкуркой (да и не только своей) ради жениного желания…

Но поставил себя на место друга и понял, что вариантов нет.

– Что ж, – произнес он как можно бодрее, – на Рим и я еще разок глянул бы с удовольствием. Да и волки мои тоже будут не прочь. Где еще можно вкусно потратить персидское золотишко, как не в столице?

– Эх, Лёха! – Черепанов расплылся в улыбке, потянулся обнять друга да стол помешал. – Эх! Не забуду, брат!

– Ерунда! – Алексей бодро осклабился. – Мелочи жизни! Ты меня вообще с креста снял! А теперь, дружище, вели подать вина. Того, девятилетнего. Надо нам с тобой, чувствую, выпить! За успех будущего вояжа, ну и для профилактики. Я слыхал, нет лучшего средства от болезни, чем алкоголь.

– Так и есть, – согласился Черепанов. – Мы в Африке этим методом ежедневно профилактировались. Только вот алкоголя у нас нет – сушнячок один слабенький.

– Э-э, брат, это ты зря! Здешнее винишко, оно очень даже ничего! – со знанием дела произнес Алексей. – Главное – воду в него не лить!

Так был решен главный вопрос о будущем великом походе через полмира.

Теперь оставались сущие мелочи: организовать, подготовить и осуществить.

Кое-что Черепанов уже сделал. Договорился с «морским» префектом об аренде либурн. Кроме префектовых удалось нанять и прикупить еще несколько.

Итого набралось тридцать шесть боевых корабликов. И еще – зерновозы.

Тридцать шесть либурн могли без особого напряжения взять на борт полторы тысячи человек. В принципе на них можно было загрузить и втрое больше, но не для дальнего плавания. А еще – припасы в дорогу. И нажитое непосильным трудом имущество. И самое главное – лошади. Замечательные персидские строевые кони, без которых коршуновские катафрактарии превращались в обычную (пусть и весьма умелую) пехоту.

Вариантов получалось два. Загрузиться на трофейные зерновозы (их у Коршунова было достаточно для перевозки не двух, а десяти тысяч лошадок) и полностью положиться на волю ветров. Или – разделиться.

Победил второй вариант. Время поджимало. Очень хотелось попасть в Италию до зимы. Италийские дороги не раскисают, но холодное время года – не лучшее время для путешествий. Особенно, морских.

Решили. Пехота вместе с большей частью добра отправляется морем. Либурны и два зерновоза. Торговые корыта, если что, можно было просто взять на буксир. Это была обычная практика. Отработанная.

А вся кавалерия путешествует сушей.

По замыслу Черепанова флот должен был выйти из сирийской Селевкии и двинуться к Эфесу. Из Эфеса, обогнув с юга Пелопонесс, плыть к Таренту. Где и высадиться для соединения с сухопутной частью Первого Германского.

В Эфес Черепанов предполагал идти напрямик, через море, мимо Кипра.

Алексей, памятуя свои попытки флотовождения в «домашнем» Черном море, выразил неуверенность в том, что Геннадию удастся этот эксперимент. Черепанов обиделся. Обозвал Алексея сухопутной крысой. Напомнил, что он, Черепанов, мало того, что летчик, так еще и летчик-космонавт. Посоветовал Корушунову засунуть свои сомнения в подобающее им место, заткнуться и заняться делом. То есть заготовкой провианта, фуража и всего, что может понадобится Коршуновской коннице для четырехнедельного перехода. На что Алексей ответил, что у него в подразделении есть кому заняться такой фигней, как снабжение. Да и вообще какие могут быть проблемы? Не по пустыне же пойдем – по римским дорогам. Это ж цивилизация, если кто забыл. Всё нужное – и жрачку, и фураж, и даже кузнечные услуги можно поменять на серебряные такие кружочки, называемые денариями. Так что главное в их деле, чтобы летчик-космонавт не заболел случаем морской болезнью или не заблудился.

Друзья еще некоторое время препирались, но потом обоим это надоело и в следующие полчаса был проложен маршрут для Коршунова. Из Антиохии – в Тарс, из Тарса – в Эфес. Проблем на этом маршруте не ожидалось. Главное – успеть до сезона дождей, когда Киликийская равнина становилась непроходимой.

В Эфесе – нанять корабли и морем идти в Афины. Оттуда, сушей, – на западный берег Греции, а там снова на корабли и – в Тарент. Или в Брундизий. Как получится. От Брундизия до Тарента – рукой подать.

Оговорили. Согласовали. Решили.

«Эх, – с тоской подумал Коршунов. – Если бы сразу – к Черному морю, так и вообще никаких плаваний не понадобилось! Через Армению, прямиком – к Трапезунду!»

Но мыслей своих, само собой, не озвучил.

Ровно через десять дней, в срочном порядке закупив всё необходимое и распродав всё лишнее (включая виллу Корнелии – дорого, потому что сельская недвижимость резко возросла в цене), обе партии покинули Антиохию. Без лишнего ажиотажа. Ну едет наместник в Рим… Эка невидаль! Старшим по территории Черепанов назначил Мания Митрила Скорпиона. А за день до отъезда Геннадий устроил большой пир: для всех своих друзей-соратников. На пир съехались все братья-митраисты. Праздновали. И прощались. Черепанов чувствовал, что никогда больше не увидит ни Аптуса, ни Скорпиона, ни остальных соратников-максиминцев. Хотя как знать… Жизнь, она извилистая. Главное, чтобы чума до них не добралась.

Чума пришла в Антиохию за пять дней до Октябрьских ид. В праздник Медитрины, богини лечебного вина. Испивший в этот день молодого вина мог исцелиться от многих болезней. Но от чумы вино не спасало.

К счастью к этому времени и морской, и сухопутный отряды Черепанова и Коршунова были уже далеко.

Часть третья