— Сельское хозяйство и натуральные продукты, — охотно пояснила учёная дама. — В Галактике не так много планет, где можно было бы в естественных условиях выращивать биологически совместимый продукт. Потому, если таковая находится, это большая удача: одна будет кормить многие.
— А зачем он вообще нужен — натуральный? Всё человечество питается искусственными протеинами и рисом.
Не прекращая говорить, Мари открыла термокороб и принялась вынимать оттуда бюксы с генетическими образцами. Миз Монти принимала их у неё и ставила в витрину.
— Рис — уникальная культура, милочка, — сказала она задумчиво. — Геном риса исторически был первым расшифрован человеком. Благодаря этому именно рис наиболее прост для распространения па новых территориях. Здесь тоже всё начнётся с риса. Что же до остального, есть такая тенденция, возвращение к натуральному, ибо общественной философской мысли — назовём её так для краткости! — кажется, что, играя с геномом, мы напрягаем и истощаем некие исходные потенциалы.
— Эта общественная мысль родом с Пантократора, не так ли?
— Разумеется, — согласилась миз Монти. — Философских мыслей у них, как кроликов: одна оплодотворяет другую.
Идиому про кроликов Мари не поняла, однако это её не смутило.
— А как выглядит с этой точки зрения терраформирование в принципе?
— Весьма двойственно, как обычно. — «Старуха» грузно осела за стол, будто устала. Кто её знает, может, и правда устала. — С одной стороны, терраформирование проводится в интересах и на благо человечества. Смысл его: привить на чуждое древо правильные в пищевом смысле белки. Выстроить пирамиду, начиная с бактерий и простейших вирусов. Я не имею в виду возбудителей болезни, я говорю о вирусах как о мельчайшей белковой структуре, способной к самовоспроизведению. О своего рода единице жизни.
— А если тут есть свои белки, неправильные?
— Обычно есть.
— И… что с ними происходит?
— Мы вытесняем их своими. Если они в состоянии возобладать над местными формами, планета годится.
— Но это же война миров, не так ли?
— Разумеется. Агрессивность — залог выживания.
Если мы осваиваем планету под себя, любая форма жизни, несовместимая с нашей, может существовать только в зоопарке. Здесь будет расти наша трава и пастись — наша корова. Прошу прощения, если это кажется вам циничным.
— А Пантократор, он, собственно, против чего?
— Если определять позицию Пантократора в двух словах, то: он желал бы поместить деятельность человечества под контроль этики, полагая её величиной безусловной и абсолютной. Что само по себе не может не вызывать встречных вопросов.
— ??
— Этика — почва скользкая. Чтобы что-то делать на ней, чтобы куда-то двигаться, надобно обладать способностями выдающегося фигуриста. Залогом выживания является непрерывное развитие. Этический контроль над наукой — вещь крайне двусмысленная. Вы наверняка слышали о проблеме вмешательства в генную структуру. Благодаря ему человечество и думать забыло о многих болезнях, повысило иммунные свойства организма, научилось клонировать донорские органы… генетическая оптимизация ребёнка — тоже вещь хоть и не рядовая, но в принципе доступная состоятельной паре. Но вот тут Пантократор кладёт предел.
— И вы хотите сказать, кто-то на него оглядывается, на Пантократор?
— Да хоть бы и общественное мнение: ни для кого не секрет, что любая новая технология, включая разработки в области косметики и ионной чистки, прежде всего смотрится на предмет применения в военных сферах. Человечество an mass — это обыватель. Обыватель объят страхом перед новой бомбой, какой бы характер она ни носила: химический, биологический, генетический, информационный… Обыватель хочет, чтобы наука шла правильным путём. Обыватель полагает, будто Пантократор способен отделить зёрна от плевел.
— А Пантократор способен?
— Хороший вопрос, девочка. Исходная посылка в этом вопросе такова: человечество нуждается в боге.
— Я не нуждаюсь, если рассматривать меня как часть человечества.
— Вы слишком молоды, дитя моё, чтобы этот вопрос встал для вас остро. В том состоянии, в каком мы сейчас находимся, бога можно определить как совокупность нравственных норм, обязательных к исполнению как личностью, так и любым общественным институтом. Грубо говоря, доктрина Пантократора такова: есть вещи, которые нельзя делать ни в коем случае. Они хотели бы вернуть изначальный смысл понятиям «хорошо» и «плохо». Доктрине Пантократора противостоят в первую очередь центробежные интересы внешней и внутренней политики, бизнес, и не в последнюю очередь — здравый смысл.
— А как они на практике намерены осуществлять этот контроль?
— О, переход к практике всегда представляет собой самую животрепещущую стадию любого проекта.
Она шутит? С неё станется.
— Всё, — «старуха» воздела толстый палец, — упирается в конкретного человека. Мораль ничто, если никто не придерживается закона жизни. Этика, надиктованная извне — звук пустой. Все её постулаты формулируются тут, под воздействием личного опыта, и только тогда они чего-то стоят.
Палец изменил направление и теперь указывал в сторону Мари. В голову… или в сердце? В данный момент это показалось неважным.
— Пантократор надеется убедить или принудить человека поступать против своей природы. Лично я в это не верю, Даже осознавая, что деятельность его не вполне этична, индивид всегда убедит себя, что наносимый им ущерб не так уж велик. Особенно если именно за это он получает зарплату.
— А зачем это Пантократору?
— Тот, кто возьмёт под контроль передовые технологии, будет в конечном итоге править миром. Сама по себе идея этического контроля, может, и неплоха. Однако я старая женщина и видела, как вырождаются в догмы самые возвышенные идеи. Идеалистов нельзя допускать к власти.
— Вот мы, — спросила Мари, — занимаемся достаточно скользким с точки зрения Пантократора делом: уничтожаем другую жизнь ради своей. Как нам быть? Вы ведь посвятили этому жизнь? Вы решили для себя эту проблему? Каким образом вы убеждаете себя, что поступаете правильно, потому что если ты выбрал себе дело на всю жизнь, то как же иначе… Ой! Простите, миз Монти.
— Да ничего особенного, дитя. Вы находитесь здесь, чтобы мы отвечали на все ваши детские «почему». Если я этого не сделаю, считайте, я не справилась со своей долей общественной нагрузки. Вас, очевидно, интересуют векторы общественных сил?
— В этом есть что-то предосудительное?
— Ну почему же. Политология — такая же наука, как, скажем, топология гиперпространства. Другое дело, что практическую пользу из нашего разговора, дитя моё, ты вынесешь только в том случае, если намерена манипулировать общественным сознанием. А?
Верный ответ лежал где-то между правдой и ложью, и Мари не нашлась, что сказать. Все эти «милочки», «душеньки» и «дитя моё» раздражали её безмерно, ей пришлось выучиться быть взрослой прежде, чем она отсчитала свой первый десяток лет. Одно из правил жизни принцессы: в девяноста девяти случаях из ста — улыбнись и промолчи. Так хотел отец.
— Что касается меня, я предпочитаю думать, будто бы этика — суть понятие сугубо человеческое. Что в нечеловеческой логике такого понятия нет и, вошёл с нами в конфликт, чуждый разум, коли уж найдётся сравнимый по развитию с нашим, не станет связывать себе руки. Лично я ограничиваю свою экологическую нравственность интересами вида. Делай, что должно, и будь, что будет, а результирующий вектор из множества наших усилий какой-нибудь да сложится. Нравственная политика Пантократора, очевидно, логически развивается в сторону полного недеяния, а мы, как вид, не можем себе этого позволить. Мы можем быть неправедны, но не можем быть слабы. Чтобы кто-то решил, быть или не быть твоему открытию, ты это открытие должен, как минимум, совершить. Хороший человек — не профессия, хотя Пантократор, возможно, считает иначе. Во всяком случае, гражданство они предоставляют…
Деликатный стук в приоткрытую дверь, и «старуха» прервалась на полуслове. Мальчишки из ССО, закончившие с витриной и явно искавшие себе если не дела, то укрытия от дела, зримо вздрогнули. Их здесь быть не должно.
— Мэм? А, вот вы где.
На Новой Надежде принято нейтральное обращение «миз», однако Мари ещё в детские годы заметила, как расцветают и ведутся дамы среднего возраста, стоит прозвучать такому вот старомодному почтительному «мадам». Сколь многой силой обладает верно найденное слово. Ключ от сердца и ключ от человека. Бедняжка Брюскина матушка была обречена, когда при эвакуации на «Белакве» Рассел Норм обратился к ней — «мэм».
Бедняжка, хммм. Идеальный мужчина для нормальной женщины. С таким можно жить.
— Это я попросила их помочь, командир, — сказала миз Монти. — Не браните их. Да, я понимаю, что вы не подписали их лист заданий…
— Да нет, — возразил Норм, — их лист я как раз подписал. Их очень ждут в другом месте, и они об этом знают.
Виноватые изобразили «смирно».
— Им просто неудобно было отказать старой даме. Я не хотела их подводить, но вы понимаете, это, — она указала глазами на термовитрину, — самое важное. Всё остальное — только подсобное хозяйство. Пожалуйста, не наказывайте их.
— Вы умеете быть жёсткой, мэм.
— Ещё бы. Я воспитана на теории Дарвина. А вы, поправьте меня, если я ошибаюсь, с Пантократора?
— Я там живу шесть лет…
— Ага! — «Мэм» смешливо задрала бровь в сторону помощницы: дескать, ты спрашивала о силах. Как тебе это?
— У меня там жена и дочь, но вообще-то я с Колыбели. Мэм, если вы помните о моём деле, я хотел бы…
— Ах да, конечно. Снимки. Где-то они тут были. Мари, душенька, посмотрите в коробках.
Весьма относительно представляя себе, что искать, Мари, тем не менее, довольно скоро отыскала пачку снимков, сделанных с воздуха при разном освещении в разное время суток. Она бы поняла, понадобись этот срез скального выхода с его пурпурными и ржавыми слоями геологу или химику-почвоведу, но… командир Сил самообороны?