Оно сиреневое.
— А лучше нельзя! — громко говорит Андерс, когда последняя пара мучительно достигает финиша. — Я не верю, что можно. Я никогда не видел, чтобы лучше шли.
Ну, то есть он не Абигайль с Китри имеет в виду конкретно, это он за честь ССО вступился. Эту фишку народ рубит моментально, начинает выразительно кашлять и стягивается к нему, как к центру. В каковом центре Брюс и оказывается поневоле.
— А что ты вообще видел, сидючи на своём Сизифе? — вскипает Морган.
— Что я видел, того не отрицаю. Вы — чиф! — сами-то…
Опаньки! Пятьдесят подростков намерены отыграться. В толпе тут и там слышится сдавленное хихиканье. Никто не любит фельдфебелей в начищенных сапогах, и единственный для Норма способ сохранить лицо — это умыть их всех прямо тут и немедленно.
Такие правила игры, и Брюс даже не знает, за кого ему болеть.
Рассел — муж матери, мужчина в доме, взятый за образец для подражания, когда есть нужда в таком образце, настоящий мужик и даже друг — но не отец и никогда не пытался им стать.
Помнится, когда-то он сам пытался найти для матери подходящего мужа, чтобы та не осталась одна, когда он, Брюс, вырастет и шагнёт в большой мир. Ему казалось, что мать сама ничего для этого не предпримет. При этом подразумевалось, что первым и главным мужчиной в семье останется Брюс, а пришельца мы будем терпеть до тех пор, пока он ведёт себя правильно.
Не то чтобы он был против. Ну если ей надо, ладно, я, Брюс, большой, я понимаю, пусть играется, хотя, конечно, странно, что она выбрала этого, когда есть тот… Мы ладим только потому, что Норм умеет существовать в отведённом ему пространстве, занимая своё и не претендуя на чужое. Это с матерью они как-то объединились и поделились, что, если подумать, приводит Брюса в неподдельное изумление — ведь это два разных человека! Он только здесь командует Брюсом, и Брюс только сейчас задумался об этом.
А вот нужен ли мне командир? Это он для Морган сэнсэй и свет в окошке. Нет, если бы, конечно, он назначил меня командиром первого отделения, облёк бы доверием — а кому он может доверять больше, чем мне, кого он знает лучше?… я бы, так и быть… Ну-ну. Может, Рассел действительно слишком хорошо тебя знает?
Рассел снимает куртку и кидает её не глядя, в толпу. Не глядя, но ловит её Брюс. Вон как. Значит, так легче? И бонус — стирать придётся только футболку. С другой стороны, футболка белая, а грязь холодная и… грязная.
Танки грязи не боятся?
— Ты-то чего молчишь? — взрывается Морган, глядя ему прямо в глаза. Слово «Предательство» вертится у неё на языке, вон, даже кончик виден: все большие слова у Морган с больших букв. Ещё секунда, и Брюскины детские секретики станут явными для всех. Предмет торговли очевиден: кто не с нами, тот против нас — в этом вся непримиримая Морган. Та секунда, что Брюс думает, для неё — шаг в пропасть. У неё-то выбора нет.
Тем временем Норм уже в начале полосы, а секундомер — у Андерса, и народ чуть не на плечи друг дружке лезет, чтобы только видеть циферблат. Те, кто поумнее, становятся так, чтобы видеть, как пойдёт чиф. Скалятся и готовятся улюлюкать. У Морган смешное расстроенное лицо. Она поднимает белый флаг и ждёт, пока Норм подаст сигнал о готовности.
— Зря вы это, — неожиданно говорит Китри. — Некрасиво. Он же… старый.
Отчаянно, на грани вывиха Морган бросает руку вниз. Пошёл!
Молчаливое недоумение охватывает бойцов. Лидере опускает секундомер и только смотрит.
— А он небыстро идёт, — вслух изумляется кто-то. Брюсу внезапно становится невыносимо стыдно и хочется отвернуться, а лучше — провалиться. Даже Андерс, кажется, не рад оказаться настолько прав. В конце концов, командир и не должен… дело командира — командовать.
— А под лучами он идёт перекатом, — отмечает Андерс. — Так быстрее.
Угу, и руки для стрельбы свободны. И ещё укрывает голову плечом. Только вам это завтра объяснят. Это мы, вывалянные в грязи, выглядим мокрыми котятами. Норм страшен. Он — настоящий. Он…
На стену — с разбегу, она содрогается от удара тяжёлым ботинком, а планета не успевает принять на себя воспарившую против её законов тяжесть. Планета ещё только думает, а «тяжесть» уже подтянулась на руках, перевалилась через край и ухнула, не тратя драгоценных секунд, чтобы перевернуться головой вверх. На то есть время в падении.
— Что за чёрт? Сколько… эй, Брюс, сколько у меня было на этой отметке?
Морган начинает хохотать: неудержимо, хватаясь за живот и чуть не с ног валясь:
— Мы их сделали, сделали!
Будто они на пару с чифом салаг разыграли, но Брюс слишком хорошо её знает: у Морган что в голове, то и на лице.
— Как у него это выходит?
О, а это большой вопрос — как. Мы ведь видели каждое его движение: словно нам медленно крутили запись. Нам казалось, прошла вечность, пока он добрался со старта до финиша. А секундомер говорит, что там какие-то жалкие мгновения.
Я мог бы рассказать больше, чем думает Морган. Я видел его в деле по-настоящему. Единственный убитый на моих глазах человек был убит Расселом: голыми руками, одним небрежным движением. Мать видела ещё больше.
— Чиф, пожалуйста… а ещё что-нибудь покажете?
Норм вытирает грязной рукой грязное лицо и смотрит на Морган. Та улыбается и кивает в ответ. Брюс вздыхает. Показательный номер отработан ими сто лет назад, на Пантократоре, для мам и пап спортивной секции, Брюс его сто раз видел.
Правда, он всегда пропускал момент, когда они начинают. Два шага по кругу, каждый ступает влево, плечом вперёд, нагнув голову и устремив взгляд противнику на килевую кость — это оно? Мгновенный обмен ударами, почти невидимыми: Норм принимает их на предплечья, Морган уклоняется — она намного быстрее и прыгуча, как резиновый мячик. К слову сказать, Ресли всерьёз, эти удары были бы вовсе невидимы: но на что тогда зрителю смотреть? Следующая связка действительно красива. Морган наносит удар ногой: на этом месте даже респектабельные пантократорские папаши отрывисто вздыхают, будто всхлипывают. Женщинам не понять. Норм ловит её за пятку и подбрасывает вверх, словно та весит не больше пятилетнего ребёнка. Выглядит как приём из борьбы в невесомости, где противники используют друг друга как точку опоры. Только эти двое и Брюс знают, как долго они выставляли центр тяжести: увлечённые зрители не видят, что Норм балансирует свободной рукой. Взято, к слову сказать, из домашних игр с Айной.
Морган взлетает над его головой и, проходя высшую точку, бьёт его свободной ногой в основание черепа. Кто не понял — удар смертельный. Чтобы его избежать, Норму приходится её выпустить, прижать голову к груди и уйти кувырком вперёд. Морган падает с высоты его роста, приземляясь на корточки. Сегодня они ещё красивее сделали: теперь она одну ногу отставляет в сторону и опирается на одну руку, другая рука мгновенно выброшена в сторону. Острая ладонь едва ль не со свистом рассекает воздух.
Какую-то долю секунды противники находятся спина к спине. Норм переворачивается, одновременно падая на живот, а Морган разворачивается в прыжке, ногой норовя поразить его в голову. Он перекатом уходит, а девушка, не в силах остановить удар, падает на шпагат.
Это финал. Оба поднимаются и, опустив руки, кланяются друг другу.
Очень трудно удивить людей, привыкших к рисованным спецэффектам. Норму и Морган это обычно удаётся, и только Брюс знает, что вообще-то это был балет.
Брюс стоит на трапе «Нырка» — подобно всей технике в колонии амфибия имеет собственное имя. Чувство счастья не отпускает его с тех пор, как он снял скафандр: сегодня солнечно, и холодный ветер гонит и гонит по поверхности залива крупную рябь. Чувство счастья — оно как чувство ветра в лицо, и мелкие брызги… Ему всё удаётся сегодня. Захоти он отрастить крылья, и то, наверное, тому бы не было преград.
Брюс, уроженец Нереиды — первый в колонии морской волк. Кому как не ему везти биологов на морской посев? Чиф позволил ему… нет, не так. Чиф не стал возражать. У чифа есть, само собой, на это задание профессионал-контрактник с опытом пилотирования амфибий, но этого профи зовут Рубен Р. Эстергази. Он, так и быть, приглядит за юнцом. Ведь Брюсу надо получать профессию! Имеется в виду именно эта специальность: он умеет, да, но все его часы налетаны на Нереиде, когда ему не было и десяти. Они не считаются, и корочки за них не дадут. А на Пантократоре он почти и не летал. Не больше других мальчишек и в основном на гражданских флайерах.
Вот они идут по дорожке от жилого комплекса: впереди миз Монти, запелёнутая в непромокаемый плащ, и в шапочке-шлеме с наушниками, непрерывно беседующая с Нормом, который — весь внимание и несёт два увесистых кофра с аппаратурой.
Что-то изменилось, что-то щёлкнуло в Брюсе, зафиксировалось, встав на место: будто вот до сих пор он был ребёнок, подросток, мальчик — и вдруг сделался мужчиной. Вырос. Чувствует тяжесть бицепсов и рельефность мышечных квадратов пресса и оттого особенно держит голову — это видно. И очень нравится сам себе.
Он тянет руку, помогая учёной даме Монти подняться в кабину. Ухмыляется про себя: люди, которые так уверенно чувствуют себя на твёрдой земле — а грузные пожилые дамы в особенности! — становятся совершенно беспомощны, когда надо пройти два метра по широкой доске с поручнями.
Он улыбается во весь рот, протягивая руку Мари, которая следует за Игнасией Монти как тень и одета так же, но Мари взглядывает на него мельком, руку подаёт, а на улыбку не отвечает. Смотрит под ноги и ступает осторожно, протискивается боком и садится на скамейку напротив патронессы, прячет локон под шапочку. У неё странно рассеянный вид, но Брюсу некогда. Норм, стоя внизу, передаёт ему кофры.
— Сюда, пожалуйста! — миз Монти указывает на место между собой и Мари. Брюс некстати вспоминает анекдот про «ты же сам велел: балласт за борт?!» и давится.
Последним является Рубен. Распахнутая куртка, непокрытая голова. Встрёпанный и немного сонный: в офицерском салоне всю ночь играли в покер на интерес. На дорожке они с Нормом перекидываются словом; обернувшись, оба смотрят на наполненный ветром полоса-тын сачок метеослужбы. Демонстрируя, что и сам всё знает. Брюс подключает аккумулятор, затем автоматику запуска двигателей и генератор, а после поочерёдно, как они расположены на панели — рацию, радиовысотомер, навигацию, гирокомпас. Стрелка последнего раскручивается и выставляется на полюс. Корпус наливается гулом, Рубен заскак