Он с ужасом увидел, как сузились зрачки у виконтессы, а насмешка исчезла с её лица, сменившись ледяным, спокойным выражением, гораздо более страшным, чем любой гнев.
— Да ладно смешить-то, — искренне засмеялась молодая красивая женщина, которая стояла чуть позади магини, возвышаясь над ней чуть ли не на две головы, — Малыш главарь? Я не могу….
— Тупица?! Ты?! — узнал Гнус, больше по голосу, бывшую рабыню-гладиаторшу Кастета и свою сокамерницу.
Из-за изумления от её нового облика, он даже забыл про грозящие ему опасности.
— Для тебя, гадёныш, не Тупица, а госпожа Лолита, и морду свою наглую опусти, перед тобой госпожа виконтесса, придурок, — весело гаркнула она, — Рада видеть тебя, Гнус. А ты повзрослел, — она повернулась к замершей в раздумьях магине, — Это тот парень, которого Кастет в клетке рядом со мной держал. Помните?
В глазах госпожи магини появилось узнавание, а на лицо опять вернулась ирония.
— Вспомнила, — произнесла она, — Ну, вот нам ещё два воина, — добавила она загадочную для Гнуса и Собика фразу.
Откуда-то внезапно появился конный егерь держащий в поводу коней, на которых вскочили виконтесса и Тупица, или госпожа Лолита, по-новому.
— К остальным, — сказала магиня егерю, кивнув подбородком на бывшую банду Гнуса.
— Не куксись, Гнус, — дала ему напутствие Тупица, — Тебе даётся хороший шанс. Главное, не упусти его. Думаю, ещё не раз увидимся.
Бывший главарь банды мысленно усмехнулся. Он решил последовать совету своей сокамерницы и, как только представится шанс сбежать, он им тут же воспользуется. Главное, он понял, что их оставляют в живых, а значит он найдёт выход.
Уже в то время, когда егерь гнал их в ограждённый лагерь, где, к моменту их прибытия, были сотни людей, Гнус начал строить планы побега.
Он даже не подозревал, что в этот момент началась его карьера, приведшая его к славе одного из самых лучших полководцев в истории всей Тарпеции.
Глава 19
В особняке верховного дожа, пока ещё, верховного, царила могильная тишина. Все домочадцы боялись даже шорохом привлечь внимание пребывающего в ярости Кая Шитора.
— Эти подонки хотят же не только лишить меня права возглавлять Совет, не только права вообще занимать место в Совете, они хотят меня приговорить к изгнанию! — ревел Кай, обращаясь к ковру в центре своего кабинета, где, кроме самого верховного дожа, испуганно сжавшись, стояла его младшая жена, которую старшие заслали с предложением дожу хотя бы немного поесть.
Третий день, с тех пор, как он вернулся с заседания Совета, Кай находился в своём кабинете. Там он рылся в бумагах, разговаривал сам с собой, пил кальвадос, спал и наполнял ночной горшок, который потом выносил его раб, осмеливаясь заходить в кабинет, только когда хозяин спал.
Обеспокоенные состоянием мужа и тем, что он совсем ничего не ел уже четвёртые сутки, с учётом того, что он и накануне Совета совсем потерял аппетит, две старшие жены решили, что младшей, у которой на руках грудной ребёнок, он ничего не сделает. Посылать с таким поручением раба или рабыню было бессмысленно и опасно не только для рабов — на такую опасность бы не посмотрели, ну прибил бы и прибил, но и для самих жён.
— Они рано, рано радуются, скоты. Семья Шиторов, это им не безродные нищие выскочки!
Сказав это, Кай тут же вспомнил лицемерно сочувствующее лицо Помпа Шитора, своего двоюродного брата, который, в случае, если изгнание всё же состоится, займёт его место во главе семьи и место дожа в Совете, пусть и не верховного.
Вспомнив о Помпе, Кай опять пришёл в затихшую было ярость. Тут и попалась ему на глаза застывшая в страхе Рода, его третья, самая молодая жена.
От жестоких побоев, а, может даже, и смерти, Роду спасло не то, что у неё на руках был полугодовалый сын Кая — для пребывающего в безумном гневе дожа, это сейчас не имело бы никакого значения, а то, что растинский потомственный торговец из древнего рода, даже в безумии, был рассчётлив.
Его жена — это не дочь золотаря и не рабыня. За ней, пусть формально она и стала после замужества частью семьи Шитор, по-прежнему стояла богатая и влиятельная семья Коннеги, и, причини Кай вред представительнице этой семьи, к тому же, племяннице её главы, то изгнанием можно и не отделаться.
Это будет долгая и весьма кровавая вражда. Такая, что однажды уже почти уничтожила семьи Нугаров и Домегов.
— Ну, чего тебе, — сдерживая себя, не произнёс, а прорычал Кай.
— Мы просим тебя поесть, муж наш, хотя бы немного, — тихо произнесла Рода, сказав "мы", она дала понять мужу, что не одной только своей волей она к нему явилась.
— Ты разве не видишь, что тут полно еды? — Кай подошёл к столу, на котором стоял очередной, принесённый во время его сна, поднос с едой, и сошвырнул его на дорогой глаторский ковёр.
Рода стояла не шевелясь, смотря на лужу вина, растекающуюся кроваво-красным вином. Произносить ещё какие-то слова, она не решалась.
— Иди, — после долгого молчания, произнёс Кай, и, когда она, поклонившись, уже выходила, тихо добавил, — К ужину выйду.
В отличие от остальных варварских и диких государств континента, где за иные преступления и проступки могли казнить даже членов семей правящих домов, республика Растин была просвещённой державой, и казни, широко и часто применявшиеся в отношении обычных граждан и, тем более, рабов, в отношении представителей девяти правящих древних торговых семей, были запрещены законом.
Но и возможное предстоящее пожизненное изгнание мужа на один из островов в Диснийском океане, почти в полусотне лиг от Растина, где была расположена их летняя вилла, воспринималась жёнами, пока ещё, верховного дожа, как катастрофа.
Если изгнание состоится, то им больше никогда не посещать ни театров, ни гладиаторских боёв, ни скачек на ипподроме. Они не смогут больше, проезжая в открытых паланкинах по городу, ловить на себе завистливые взгляды граждан, слышать восхищение их драгоценностями и нарядами.
А, главное, никто больше не будет добиваться их внимания, льстить им, интриговать, пытаясь добиться у них благосклонности и оттереть от них своих соперников. Потому что, вместе с мужем, и они потеряют власть, пусть и не официальную, но от того не менее действенную.
Эгина, как старшая жена, узнав от Роды, что их муж и повелитель всё же немного пришёл в разумное состояние, тут же деятельно взяла лично на себя подготовку к ужину.
Она знала, что её Кай совсем не привередлив в еде, порой даже не замечая разницы между какой-нибудь зайчатиной, тушёной в синезийском вине, или тушёной в вине из Линерии, но никогда не позволяла себе расслабляться и относиться к своим обязанностям старшей хозяйки дома легкомысленно.
Сама выросшая и воспитанная в одной из богатейших семей Растина, она привыкла всегда строго следить за тем, чтобы всё делалось самым лучшим образом. А это было не так-то и просто — особняк Кая Шитора больше напоминал дворцовый комплекс, пусть и не гигантских размеров, но требующий неустанного труда почти семи десятков рабов и рабынь.
Ещё раз перечислив помощнику управляющего, какие продукты и специи он должен будет докупить на рынке, она вышла во двор, где присела на каменный бортик небольшого бассейна, в котором плавали разноцветные рыбки.
— Если ты не против, я возьму на себя подбор цветов и гирлянд, — предложила Сюра, вторая жена, присаживаясь с ней рядом, — А тебе, может, немного отдохнуть?
Сюра, которая так и не смогла зачать от Кая ребёнка, давно перестала быть для Эгины соперницей. Их отношения были вполне дружескими, что редко встречалось среди жён глав семей.
— Спасибо, Сюра. Буду признательна, — улыбнулась ей Эгина, — Может, пообедаем с тобой вместе?
Они старались вести беседу, тщательно обходя всё то, чем в действительности были заняты их мысли.
Эгина часто думала о попавшем в плен к варвару сыне. Впрочем, первые тревоги уже прошли — главное, что он жив и здоров, а остальное можно будет решить деньгами. К его же длительным отсутствиям, она давно привыкла. Кенгуд с шестнадцати лет часто отправлялся с караванами судов и на Валанию, соседний материк, и вдоль берегов Тарпеции. Такова судьба наследников глав семейств — прежде, чем осесть в Растине, возглавить обширные тоговые предприятия и войти в Совет дожей, надо было научиться многому и многое повидать.
Её муж Кай, в молодости, плавал даже к берегам Алернии, материка, находящегося на другом краю Талареи.
— Ты ведь свою младшую горничную сослала на птичник? Никого на её место ещё не подобрала? Мой секретарь просит за свою жену. Может, посмотришь на девку, вдруг она тебе подойдёт? — Сюра опустила ладонь в воду бассейна и смотрела, как рыбки мечутся вокруг её пальцев.
— Пусть придёт ко мне перед обедом, посмотрю. Если чистоплотная и воспитанная, то возьму, — равнодушно пожала плечами Эгина, — Сюра, мы ведь обе с тобой, на самом деле, не об этом сейчас думаем?
— Не об этом, — вздохнула вторая жена, — Но что толку обсуждать то, что мы изменить не в силах? Можно только надеяться.
— Это я ничего не могу изменить, — не согласилась Эгина, — Мой брат и так на стороне Кая, а вот твой дядя вертит носом, вынюхивая, к кому лучше пристроиться. Ты бы съездила, поговорила с ним и со своим братом, он всё же наследник, и его мнение тоже немало значит.
Хотя, формально, всю политику Растина определяли девять древних семей, основавших город и республику, в реальности, некоторые новые, более многчисленные и богатые семьи имели на принятие решений влияние не меньшее, чем они, а иногда и большее.
Это в каком-нибудь варварском королевстве деньги, хоть и значили много, но даже король, там, не мог купить себе за деньги верности своих подданных, храбрости своих солдат и даже любви своей жены. В Растине же всё было цивилизованно и разумно устроено. И тот, у кого было больше денег, имел и больше прав на верность и любовь.
Все жёны Кая были, пусть и не из семей-основательниц республики, но, всё же, их родственники были достаточно богатыми и в