— То есть, если мы не призовём магов из народного хозяйства, то суммарно, с учётом сейчас имеющихся в наёмных полках, у растинцев будет боевых магов больше в полтора раза? Так? — уточнил Олег, быстро проведя в уме подсчёты, — Причём, их маги, если не учитывать нас, я имею в виду себя с сестрой и Гортензию, намного сильнее наших?
Олег ещё раз напомнил себе, что здесь сила мага возрастала по экспоненте, в зависимости от размера магического резерва.
— Не намного, но сильнее, — подтвердил Чек.
— Значит, несмотря на большое численное и качественное превосходство нашей армии, бои предстоят тяжёлые и потери будут огромные, — подвёл промежуточный итог граф ри,Шотел, — А если они ещё и будут не к битвам стремиться, а добраться до наших мастерских и цехов, то беды могут много принести.
— Так может не поедем? — спросила Уля, которая всё время совещания вела себя необычайно тихо, видимо, всё ещё под впечатлением последнего разговора с братом, — Ты и без Лекса можешь герцогство провозгласить. Все бароны и городские управы с радостью тебя поддержат. Да что там, давно ждут от тебя этого шага!
Если честно, то Олег и сам об этом подумывал. К тому же, исторический пример, когда великий князь Московский Иван Третий, отказался принимать от ордынского хана ярлык на великое княжение, а стал сам державу держать, то есть себя провозгласил самодержцем и царём, Олег помнил из школьных уроков истории. Почему бы и ему так не поступить?
Удержало его не чувство ответственности перед королём Лексом — Олег уже достаточно понял и принял правила политических игр, всегда рассчётливых и циничных, а то, что условия, предложенные Лексом, показались ему лучшим вариантом из имеющихся.
— Нет, поедем. Как и приглашали, на свадьбу. Уже через восемь с небольшим декад, — решительно отверг он предложение виконтессы, — А как лучше сделать, решим по результатам работы ребят Агрия. Что они нам ещё интересного добудут.
В этот раз, на совещании конкретных решений так и не приняли, кроме предложения Олега создать для новобранцев учебку, чтобы в полки они попадали уже относительно подготовленными.
Из штаба армии Олег, посетив ещё и комендатуру, отправился, в сопровождении Главного коменданта Бора, в промзону, которая давно уже превратилась в огромное рабочее поселение, приносившее Олегу, в последнее время, огромную головную боль. Промзона разрослась настолько, что давно бы уже прилепилась к стенам Пскова, если бы не драконовские меры принятые Олегом, вплоть до сожжения хибар, самовольно возводимых в запрещённой для строительства зоне — ближе трёхсот шагов от городской стены
Сестра со своим любимым Нечаем тоже имела планы на вечер. И они касались не только любовных дел. Уля часто помогала начальнику контрразведки в его работе, и делала это с удовольствием. А причиной тому был слишком длинный язык её кровного брата, за каким-то чёртом, рассказавшим ей историю о мифическом правителе с западного побережья Тарпеции Харуне аль Рашиде, который переодевшись в простонародные одежды и загримировавшись, ходил неузнанным среди своих подданных.
Во-первых, Улю заинтересовал грим. Что это такое, она, как и любая женщина, оценила сразу же. Что добавило работы не только Рингу и его отряду химиков, но и магам во главе с Валмином, которым и сама Уля с удовольствием помогала. Результатом их деятельности стали первые в этом мире образцы губных помад, кремов для лица и рук, туши для ресниц, лака для ногтей, духов, одеколонов и, в конце концов, красок для грима. Помимо начавшегося резкого увеличения доходов, парфюмерно-макияжно-гримёрное производство, начало приносить пользу и в деле шпионажа за подданными.
Во-вторых, Уле понравилось неузнанной бродить с Нечаем среди простых людей и участвовать в народных, а, иногда, и откровенно босяцких, развлечениях.
Теперь-то Олег узнал, что была и третья причина — возможность уединиться с любимым, который, тоже ухарь, соединял полезное с приятным, дрянь такая.
— Два десятка зачинщиков арестованы, — докладывал по дороге в промзону Бор, — Но отправлять балбесов в допросную к Нурию, я пока не стал. Хотя, повесить парочку, для острастки, не помешало бы.
Олег поморщился.
— Из-за обычной кабацкой драки? Да брось. И так разных татей хватает. Там же не убили никого? — уточнил он.
— Не убили, но чуть не спалили заведение Балды. А там так всё скученно, что полыхнуть могло — мало бы не показалось.
Они, как раз, проезжали мимо бараков, где жили рабыни, работавшие на одной из прядильных мануфактур, когда оттуда вывалилась троица довольных, крепко подвыпивших комендатурских стражников.
— Ого, — присвистнул Олег, — Твои оборотни в погонах? Неплохо так у нас стража живёт на страже закона. Вот этих разрешаю повесить. Как ты говоришь, для острастки.
Бор побагровел от злости на своих подчинённых и от стыда перед своим боссом.
— Кувер, скотина! — заорал он, — Это ты так патрулируешь?
Троица, растеряв свой довольный вид, увидев коменданта, попыталась изобразить служебное рвение, а узнав графа ри,Шотела, хозяина всего и вся тут, мигом сникла и побледнела.
Олег не хотел целенаправленно чьей-то крови, поэтому немного поправил себя:
— Бор, насчёт повесить, я пошутил. Разберись сначала, может они оперативную работу проводили. Ну помнишь, о чём я тебе рассказывал?
— Господин граф! — к ним спешили главные мастера прядильных и ткацких мануфактур Рудаз и Корвал, видимо, предупреждённых кем-то об очередном прибытии высокого начальства.
Глава 4
Усилившийся к вечеру запах тухлятины со стороны Вонючки, впадающей в Псту небольшой речушки, названной так из-за того, что она давно использовалась для стока нечистот, не сильно тревожил Кастета, он уже давно привык.
Да и не так уж сильно-то тут, в огромном поселении под Псковом, называемым странно — Промзоной, и воняло. Во всяком случае, по сравнению с теми городами и поселениями, где Кастету приходилось раньше бывать.
— Ростик требует своих денег, — Малыш Гнус шмыгнул носом и почесал на голове давно не мытые сальные космы, — Говорит, что будет ждать до завтрашнего утра, а потом….
— Он решил мне угрожать? — прервал одного из своих шестёрок кабатчик, — Не много ли он о себе возомнил? Ладно, — увидев равнодушную реакцию Гнуса, которому действительно было пофигу, как его босс выйдет из ситуации, успокоился и сам, — Пойдём за мной. Ты тут пока один торгуй, — сказал он своему рабу, рыжему молодому мужчине с плутоватым лицом.
Кастет, пройдя пару шагов, повернулся к низкой двери, устроенной сбоку в коридорчике, ведущим от барной стойки в подсобные помещения.
Согнувшись в три погибели, он еле прошёл в дверцу и, подождав Гнуса, тщательно закрыл её на все два засова и замок.
Гнус, с масляной лампой в руке, спустился по лестнице вслед за Кастетом в длинный подвальный проход, освещаемый только светом из расположенных вверху круглых отверстий для воздуха, по обе стороны которого располагались по три зарешеченные камеры. В двух из них находились люди.
В первой слева камере сидел давний знакомец Гнуса карманник Пушок, заподозренный Кастетом в утаивании украденного, и хотя он, на все вопросы с побоями, клялся Семерыми, что ничего не скрысятничал, кабатчик, главарь их небольшой, но уже уважаемой банды, ему не верил, и третий день держал за решёткой, время от времени устраивая очередной допрос с пристрастием.
— Кастет, — кинулся к решётке Пушок, — Ну хватит меня тут держать. Выпусти. Я ведь правда…
— Заткнись, дерьмо. Вечером приедет большой босс, он и решит, что с тобой делать. Я тебе, сучий потрох, не верю.
У Кастета, вообще-то были основания так говорить, он своими глазами видел количество денег в кошельке у расплачивавшегося с ним за стойкой клиента. А вор срезал этот кошелёк буквально в десятке шагов от его кабака. Ну и куда на этом коротком отрезке пути терпила мог деть деньги?
Кабатчик давно бы тихо удавил крысёныша, да его, в своё время, ему рекомендовали серьёзные люди, с которыми он вёл дело. Потому и держал Пушка пока в клетке, ожидая решения своих бугров.
В последней от начала прохода, находящейся также слева, камере, прикованное за ногу на цепь, сидело нечто, напоминающее женщину, с кожанным ошейником.
— Подожди, — сказал Кастет Малышу Гнусу, — Не могу пройти мимо этой падали.
— Мне тоже хочется пообщаться с этой свиньёй, — злорадно оскалился Гнус.
Так получилось, что, в этот раз, в подземелье Кастета оказались только знакомые Малыша. Но, если против Пушка Гнус ничего не имел личного, то вот к находящейся в последней камере Тупице у него, как раз, личные счёты были.
— После меня, — остановил порыв Гнуса кабатчик.
Кастет открыл решётку и вошёл в камеру. Сидевшая раздетой в камере грязная здоровая бабища, с разбитым лицом и кровавыми синяками на теле, тихонько утробно завыла и отползла в угол, где было отверстие для оправки нужды.
Но отползание мало помогло этой грязной глыбе мускулов. Кастет снял с крюка на стене короткую, но толстую, кожанную плеть и принялся со всей силы избивать бабищу.
Та выла, опустив голову, стараясь спасти её от ударов тяжёлой плети, и закрыв рот руками, чтобы её крики не были слышны за пределами подвала.
Тупица, так звали избиваемую рабыню, знала, что если она громко закричит, то хозяин вырвет ей язык, как он однажды сделал с её подругой, недавно погибшей в гладиаторской схватке.
Сама Тупица тоже была гладиаторшей и знала, за что, уже второй день, подвергается жестоким побоям и издевательстам от своего хозяина.
Кастет, помимо четырёх кабаков, был владельцем нескольких складских помещений, в одном из которых, вместо хранения товаров, была устроена площадка для боёв без правил. Ну, почти без правил. Единственное правило всё же было — запрет на использование какого-либо оружия, что не мешало тому, что иногда поединки заканчивались смертью проигравшего.
В этих боях участвовали, как рабы-гладиаторы или рабыни-гладиаторши, так и бойцы из свободных, зарабатывающие себе этими боями на жизнь. Кастет и сам, в прошлом, был одним из таких свободных бойцов, о чём до сих пор напоминал его сломанный, почти вдавленный, нос.