Но поимкой мелких распространителей, все успехи стражей комендатур и закончились. Двое главных продавцов, к моменту, как к ним наведалась стража, оказались мертвы, а один исчез в неизвестном направлении.
После этого, продажа дурмана работникам мастерских и мануфактур полностью прекратилась, но, по тем сведениям, которые получал Нечай от своих агентов в Промзоне, всё чаще начали появляться умершие от передозировки грибного порошка среди черни, перебивающейся случайными заработками, безработных, жриц любви, бездомных и, иногда, среди кустарей и мелких торговцев-коробейников, в основном проживающих в районах возле Вонючки. Кстати, настоящее название этого притока Псты уже никто и не помнил.
Гелла, когда Нечай сообщил ей эти сведения, только пожала плечами — да пусть хоть все сдохнут, а Олег, когда он обратился к нему, сказал, что дело контрразведки шпионов ловить, которые, в последнее время, со всех сторон норовят свой нос сунуть, а наркотой, так шеф назвал дурман, пусть комендатура занимается, им за это деньги платят.
Вот только Нечай подозревал, что в распространении грибного порошка не обходится без участия самих стражников. Да ещё и Олег сам ему однажды рассказывал, ещё в начале его обучения контршпионской науке, что где криминал, там и питательная среда для всяких чужих разведок.
Своими мыслями и тревогами Нечай поделился с виконтессой ри,Шотел, де-юре и де-факто вторым лицом в их, фактически, государстве в государстве, и, естественно, вызвал у той разом вспыхнувший интерес, энтузиазм и желание немедленно приступить к поиску преступников.
На Кастета они вышли ещё декаду назад — одному из агентов Нечая удалось подпоить мелкого распространителя и узнать о том, где он берёт дурманящий порошок для своих клиентов.
Понятно, что Кастет не сам занимался этим делом, но те, кто распространял дурман, работали в его кабаках, что было бы невозможно проворачивать это длительное время, если бы сам кабатчик не был в это вовлечён.
Тратить время на собирание доказательств вины никто не собирался, но на предложение Ули вырубить Кастета и отдать его в руки палачам, которые очень быстро получат все доказательства непосредственно от самого виновника торжества, полковник Нечай Убер отказался. Уроки, полученные им от Олега, не прошли даром.
— Бор так бы и сделал. Вот только, ты помнишь, чем завершились его прошлые успехи? — напомнил он Уле об оборвавшихся на мелких распространителях цепочек поставок дурмана.
— Чем завершились? Гелла говорит, что больше, среди работников мануфактур и мастерских, одурманенные не попадаются, — ответила Уля обходя лужу из грязи по дороге к кабаку Кастета.
— А тогда чем мы сейчас занимаемся? Это Гелле всё равно, что происходит в Промзоне, если это не затрагивает производств. Поставщики дурмана поэтому и обходят теперь стороной работников наших мануфактур, чтобы опять не нарваться на гонения. Но свою деятельность они не прекратили. И я вот думаю, а не решают ли они попутно ещё и другие планы? Помнишь, мы об этом говорили?
Виконтесса задумчиво кивнула и тут же чуть не выругалась, едва не попав ногой в конские яблоки.
— Так мы сегодня только следим?
В голосе Ули вовсе не было недовольства. Следить ей очень понравилось, особенно, после того, как в Промзону приехали несколько бардов из Фестала и Нимеи, которые теперь выступали в разных тавернах и кабаках Пскова и Промзоны — свои-то местные барды с их затасканным репертуаром уже даже Уле надоели, хотя желание её брата "выгнать этих нудных придурков нахрен" она категорически не понимала. Разве так можно относиться к исполнению таких прекрасных, трогательных и волнующих песен о любви и верности?
Перед походом в кабак Кастета она почти половину склянки крутилась возле зеркала, разглядывая свою новую стрижку, пепельно-русый цвет волос и простенькое платье из льняной ткани невысокого качества, в котором походила на молоденькую ткачиху с мануфактуры, и очень-очень симпатичную ткачиху, просто красотку. Нечай ей несколько раз об этом говорил и заслужил поцелуй.
Единственное, на что Уля не решилась, это огрубить внешность рук — слишком уж много она стараний с утра вложила в эту, ещё одну, удивительную придумку брата, которую он называл маникюром.
— Нет, сегодня мы не просто следим, — наконец решил открыться Нечай, долго и специально державший интригу, — Сегодня нам потребуется твоя помощь.
— А что надо будет делать, — сразу навострила ушки виконтесса и остановилась, краем глаза отметив, как пятёрка девушек-ниндзя, изображающих из себя стайку юных беззаботных прядильщиц, отправившихся покутить после смены, тоже остановилась, сделав вид, что заинтересовались строящейся сценой для выступления уличных акробатов.
— Идём. Не останавливайся. — поторопил девушку Нечай, и они пошли дальше. До кабака оставалось меньше трёх сотен шагов. — Мой агент узнал, что к Кастету сегодня должны прибыть какие-то важные люди. Ну, важные, в его, бандитском понимании. Нам-то они… в общем, нам надо их взять живыми. И, вот их, а не Кастета, познакомить с мастерством Нурия. Заодно посмотрим, как поведут себя некоторые наши коллеги из комендатуры Промзоны. А, может даже, и в псковской главной комендатуре кто-нибудь вспотеет от волнения.
— Живыми надо? Будут живыми, хоть, надеюсь, и не долго, — нарочито грозно сказала Уля и, рассмеявшись, толкнула друга в бок, — Делов-то. Шарахну Замедлением, и вяжите кого нужно.
Нечай с уважением посмотрел на свою любимую и некстати вспомнил неприятный для него разговор с шефом на тему "А кто ты такой? Ты хоть понимаешь, где ты, и где ОНА?". Но вздохнул и отогнал это воспоминание подальше.
Уля, словно, почувствовала, о чём он задумался, и ещё раз его толкнула в тот же бок, только сильнее.
— Не тушуйся, прорвёмся, — повторила она одну из сентеций своего великого брата.
В кабаке Кастета народу, как обычно, ближе к вечеру, набралось очень много. Если бы Нечай заранее, через своих агентов, и с помощью десятка тугриков, не позаботился о паре столов — одного для себя с виконтессой и другого для пятёрки охранниц, то им бы пришлось стоять.
Надо отдать должное, кормили здесь очень неплохо, Уля даже дала себе зарок, позаботиться о смягчении наказания здешнему повару — шансов вообще избежать наказания, у кастетовской прислуги не было, за исключением рабов — им наказание за соучастие и недоносительство не грозило, их просто продадут другим хозяевам.
Таковы были древние законы, даже раб совершивший убийство, освобождался от ответственности за него, если он это сделал по приказу своего хозяина.
Понятно, что это больше было на словах, на деле же раба-убийцу, как правило, ждали сначала его выкуп родственниками жертвы, а потом мучительная смерть.
— Заходите, вон ваш столик, — один из охранников, звероподобного вида, проводив их до середины зала, показал толстым, как сосиска, пальцем в сторону небольшого столика возле окна, а, получив сверх уже оплаченного, пятитугриковую медную монету оскалился гнилыми зубами в попытке изобразить благодарную улыбку.
— Отсюда плохо видно. И, наверное, плохо будет слышно, — капризно сказала Уля, когда они устроились за столиком и сделали заказ.
— Не отдыхать сюда пришли. А работать, — вполголоса ответил ей Нечай.
Когда Уля с аппетитом умяла принесённые ей тушёные свиные рёбрышки с овощами гриль и, неспеша попивая разбавленный сидр, ждала выхода на сцену барда, который слишком долго засиделся за столом с пригласившей его компанией молодых мануфактурных, судя по их одежде, работников и работниц, она и обратила внимание на стройную темноволосую девушку, растерянно стоявшую недалеко от неё, среди занятых столиков.
Виконтесса ещё не потеряла вкус к случайным знакомствам во время своих похождений под чужой личиной. Да и вряд ли скоро потеряет — ей уже досмерти надоело, как угодничество окружающей её обслуги, так и заумные разговоры по работе с соратниками брата. Нечай не в счёт, Нечай — это любовь всей её жизни. Но как же скучно было бы без приключений!
Ей нравились знакомства, где её считали ровней, где можно было вести себя свободно, наплевав на этикет, который в неё вдалбливала Гортензия.
Никто из этих её случайных знакомых до сих пор так и не узнал, с кем они имели дело. К тому же, Уля часто меняла внешность и узнать её в другой раз вряд ли бы кто из них смог.
Ей нравилось помогать таким случайным знакомым, и тоже, как говорит брат, инкогнито — кому-то она через Геллу устраивала перевод на другую работу, кому-то помогала избавиться от несправедливых придирок, на кого-то бросала лёгкое, слабо напитанное заклинание исцеления, и те потом удивлялись тому, что пропадала мучившая десяток лет боль в простуженной спине или исчезала одышка.
Енга ей чем-то сразу приглянулась. Может, своей беззащитностью, а может, готовностью пожертвовать собой ради брата. Да и история её жизни не оставила Улю равнодушной.
Но вопрос с енгиным братом был не к спеху. Уля не успела завершить разговор с Енгой, как в дверях кабака показался бородатый мужик в одежде подсобного кузнечного работника, снял с головы обшарпанный картуз и, зажав его в правой руке, два раза провёл им по лбу.
Это был условный знак, означавший, что те, кого они ждали, прибыли во двор перед кабаком и сейчас войдут в зал.
Сильный толчок в спину агента, который тот получил от встретившего Улю с Нечаем кабацкого охранника, заставил агента, довольно крепкого мужчину, пробежать несколько шагов внутрь зала.
Возмущений или ответных действий, охранники, которые всегда на входе этого кабака дежурили парами, не ждали — всем было известно, кому принадлежит кабак, и что ждёт желающих качать права, которые об этом забудут.
Следом на входе в зал показались трое, одетых в дорожные костюмы состоятельных торговцев, мужчин. Первым вошёл невысокого роста крепыш с перебитым, как и у Кастета, носом. Двое других были повыше, но их смурные лица тоже не соответствовали одеяниям добропорядочных торговцев.