*"Организм — это единое целое. Лечение одного органа влияет на все остальные"* — эти слова Крида крутились в голове. Он говорил о медицине, но разве не то же самое можно сказать о жизни в целом?
Ольфария вспомнила свою прошлую жизнь в Москве. Переработки, хроническое недосыпание, постоянный стресс. Разве она не была "сломана"? Тридцатишестичасовые смены — это нормально? Жизнь от операции до операции без времени на себя — это здоровое существование?
А её коллеги в больнице? Татьяна Ивановна, которая уже десять лет пила антидепрессанты. Сергей из травматологии, который спивался после развода. Молодые интерны, которые выгорали на третьем году работы и уходили в частные клиники или вообще меняли профессию.
*Все мы в чём-то сломаны*, — с неожиданной ясностью поняла она.
Кто-то сломан физически — болезни, травмы, генетические дефекты. Кто-то эмоционально — депрессии, неврозы, психологические травмы. Кто-то духовно — потеря смысла жизни, цинизм, отчаяние.
И разве врач не должен это учитывать? Не должен смотреть на общую картину, а не только на конкретный симптом?
Ольфария встала и подошла к окну. Внизу по улицам шли люди — каждый со своими проблемами, страхами, болезнями. Физическими или душевными.
*"Чувства — роскошь, которую может позволить себе обычный врач в обычной больнице"* — вспомнились слова Крида.
Может быть, он был прав? Не в том, что люди — расходный материал. Но в том, что эмоции мешают принимать правильные решения. В московской больнице она сколько раз тратила время и силы на безнадёжных пациентов? Сколько часов просидела у постели умирающих, которым уже нельзя было помочь, вместо того чтобы лечить тех, кого ещё можно спасти?
*Сентиментальность*, — подумала она, используя слово Крида.
Но было ли это плохо? Разве сострадание не делает врача лучше? Разве не оно заставляет бороться до конца, искать новые методы, не сдаваться?
С другой стороны... Ольфария вспомнила случай из практики. Мальчик восьми лет, автомобильная авария, клиническая смерть продолжительностью двадцать минут. Они его вернули, но мозг был необратимо повреждён. Ребёнок провёл в коме полгода, потом стал овощем. Семья разрушилась, родители развелись, мать сошла с ума.
На реанимацию этого мальчика потратили ресурсы, которых хватило бы для спасения десятка других детей. Было ли это правильно?
*"Каждый час, потраченный на неперспективного пациента, — это час, украденный у тех, кого действительно можно спасти"*.
Жестокие слова. Но... логичные?
Ольфария покачала головой, пытаясь отогнать эти мысли. Нет, она не готова принять философию Крида полностью. Люди — не цифры в отчёте, не детали для ремонта.
Но кое в чём он был прав. Все мы действительно сломаны. И задача врача — не только лечить тело, но и понимать, как все части системы связаны между собой.
*Может быть, дело не в том, чтобы стать бесчувственным*, — подумала она. *А в том, чтобы научиться управлять чувствами. Использовать их как инструмент, а не позволять им управлять собой.*
Тонкая грань. Очень тонкая. И Ольфария пока не представляла, как по ней идти, не сорвавшись в пропасть цинизма с одной стороны или сентиментальности с другой.
Но попробовать стоило. Хотя бы ради тех людей, которых ещё можно спасти.
Часы показывали около двух дня, когда Крид отпустил Ольфарию на обед. Он исчез в своём кабинете с горой документов, а она решила воспользоваться свободным временем, чтобы лучше изучить клинику и познакомиться с коллегами.
Она уже знала Машу и Свету, видела других медсестёр, но с врачами пока не общалась. А ведь в таком большом медицинском учреждении должна была работать целая команда специалистов.
Ольфария прошла по коридорам пятнадцатого этажа, заглядывая в кабинеты. В большинстве царила обычная рабочая атмосфера — врачи принимали пациентов, медсестры заполняли документы, маги-техники обслуживали оборудование.
Но вот из одной из операционных донёсся необычный голос — низкий, хрипловатый, но удивительно мелодичный. Кто-то негромко напевал что-то на незнакомом языке.
Заинтригованная, Ольфария заглянула в дверь и замерла от удивления.
За пультом управления анестезиологическим оборудованием сидело существо, которое явно не было человеком. Невысокий, не более полутора метров ростом, худощавый, с длинными тонкими руками. Кожа пепельно-серого цвета, острые уши, выступающие скулы. Волосы — если это можно было назвать волосами — напоминали седую паклю.
Тролль. Настоящий тролль в медицинском халате.
— Простите, — осторожно сказала Ольфария с порога. — Не помешала?
Существо обернулось, и она увидела умные янтарные глаза и добродушную улыбку, открывающую мелкие, но очень белые зубы.
— О, новенькая! — обрадовался тролль, спрыгивая со стула. — Значит, вы и есть та самая ученица мастера Крида, о которой все говорят. Грим Каменное Сердце, анестезиолог.
Он протянул руку для рукопожатия. Ладонь оказалась удивительно тёплой и мягкой, несмотря на каменный вид кожи.
— Ольфария Минор, — представилась она. — А вы... вы действительно тролль?
— Горный тролль из клана Серых Утёсов, — с гордостью подтвердил Грим. — Правда, уже лет пятнадцать не видел родных гор. Зато получил образование!
Он указал на стену, где висел диплом в красивой рамке. Ольфария прочитала: "Грим Каменное Сердце. Магистр анестезиологии и реаниматологии. Имперская Медицинская Академия."
— Вы учились в академии? — удивилась она.
— Ага, — кивнул Грим, усаживаясь обратно на стул. — Первый тролль в истории академии. Поначалу профессора думали, что это шутка такая. А потом оказалось, что у нас, троллей, врождённая устойчивость к магии и отличная интуиция в работе с энергетическими полями.
Он показал на сложную панель управления.
— Видите эти кристаллы? Они регулируют уровень обезболивания и глубину наркоза. Для людей это требует постоянных расчётов и контроля. А я чувствую состояние пациента напрямую, через магические флуктуации.
— И как вы попали в клинику Крида? — поинтересовалась Ольфария, устраиваясь на соседнем стуле.
— Мастер сам меня нашёл, — улыбнулся Грим. — После выпуска никто не хотел брать тролля на работу. Знаете, предрассудки. "Тролли должны жить под мостами и пугать путников", всё такое.
Он махнул рукой.
— А потом приходит этот высокий блондин и говорит: "Мне нужен анестезиолог, которому не страшны любые формы магии. Раса не важна, важны навыки." Вот уже восемь лет работаю здесь и очень доволен.
— И как вам мастер Крид? — осторожно спросила Ольфария.
Грим задумался, почёсывая остроконечное ухо.
— Странный он, это точно. Но справедливый. Платит хорошо, условия отличные, работой не перегружает. И главное — не смотрит на меня как на диковинку. Для него я просто хороший специалист.
— А не пугает его... подход к людям? — не удержалась она.
— А, вы про его философию? — усмехнулся тролль. — Да, поначалу было непривычно. Но знаете что? За восемь лет работы здесь я спас больше жизней, чем за всю свою предыдущую карьеру. Мастер Крид создал систему, которая действительно работает.
Грим наклонился ближе и понизил голос.
— Между нами говоря, его холодность — это защитная реакция. Представьте, что вы полторы тысячи лет видите, как люди рождаются, болеют и умирают. Как бы вы к этому относились?
Ольфария задумалась. Действительно, как можно сохранить человечность, наблюдая смерть тысяч поколений?
— Плюс, — продолжил Грим, — он никого не заставляет становиться таким же. Посмотрите на персонал клиники. Маша и Света всё такие же отзывчивые, доктор Элеонора из детского отделения по-прежнему плачет над каждым маленьким пациентом. Мастер просто делает свою работу наиболее эффективно.
В операционную заглянула медсестра.
— Грим, готовьте пациента. Через полчаса операция.
— Уже иду! — откликнулся тролль, спрыгивая со стула. — Извините, леди Ольфария, работа зовёт. Но заходите ещё! Всегда рад поговорить с коллегой.
Ольфария попрощалась и вышла в коридор, размышляя о разговоре. Может быть, Грим был прав? Может быть, Крид не монстр, а просто очень усталый человек, который за века научился защищать себя от боли потерь?
*Хотя это не оправдывает его отношения к людям как к расходному материалу*, — подумала она, продолжая свою экскурсию по клинике.
К вечеру Ольфария поднялась на свой двадцать восьмой этаж, чувствуя приятную усталость от насыщенного дня. Знакомство с Гримом оставило после себя какое-то умиротворение — в клинике Крида работали живые люди с собственными историями и характерами, а не безликие исполнители воли бессмертного мага.
Первым делом она направилась к своей любимой кофемашине. Ритуал приготовления эспрессо уже стал привычным и успокаивающим. Звук перемалывающихся зёрен, шипение пара, аромат, наполняющий кухню — всё это помогало отвлечься от сложных мыслей.
Взяв дымящуюся чашку, Ольфария прошла в гостиную и устроилась в любимом кресле у панорамного окна. Столица медленно погружалась в вечерние сумерки, огни в домах зажигались один за другим, создавая уютную картину.
На журнальном столике лежала небольшая книжка в потёртом кожаном переплёте — одна из многих, что она взяла из библиотеки. "Эдвард Серебряная Арфа. Избранные стихотворения" — гласила надпись на обложке.
Ольфария открыла сборник наугад и прочитала:
*В башне времени, где дни как листья,*
*Опадают тихо, без следа,*
*Я ищу покоя между мыслями,*
*Но покой — лишь краткая мечта.*
*Города внизу мерцают светом,*
*Люди спешат к целям неземным,*
*А я здесь, укутанный рассветом,*
*Вспоминаю то, что стало дым.*
Странно меланхоличные строки для неизвестного ей поэта. Она перевернула страницу:
*Видел я рождение империй,*
*Видел их закат и тишину,*
*Но в глазах людских всё те же грезы —*
*Жить, любить и верить в весну.*
*И пускай века проходят мимо,*
*Превращая юность в седину,*