Тибетец подскочил к скале, забрался на глыбу и указал на выбитый в камне знак. Спихнув на землю несколько камней поменьше, он очистил второй знак.
– Ньямару-Джи! – пискнул худосочный монах, тыча пальцем в символы.
– Он хочет, чтобы мы расчистили площадку? – спросил Шварцкопфа Вольфрам.
Тот перевел. Тибетец утвердительно кивнул.
– Волли, зови парней! Придется поднапрячься! – распорядился штандартенфюрер.
Волли метнулся к жилым баракам, в которых солдаты пытались навести некое подобие порядка перед ночевкой. Он вернулся обратно в сопровождении Валеннштайна.
– Слушай вводную, Иоахим, – произнес Зиверс, – для начала нужно очистить место для работы. Мы должны разобрать вот этот завал.
– Эту каменюку тоже двигать придется? – по-деловому осведомился штурмбаннфюрер.
– Боюсь, что так, – ответил Вольфрам. – Для начала пусть твои парни соберут останки в одну кучу. После мы их захороним. Да, пусть собирают перстни. Все «Адамовы головы» должны вернуться в орденский замок. Не будем нарушать традиции. Выполняй!
– До темноты не успеем, герр штандартенфюрер! – резонно заметил Иоахим.
– Тогда в первую очередь занимайся останками. Завалом займемся завтра.
– Будет исполнено, герр штандартенфюрер! – отрапортовал Иоахим и, развернувшись на каблуках, трусцой побежал к баракам.
– Исполнительный у тебя командир, – произнес Зиверс, обращаясь к Волли. – Жаль только, что у него напрочь отсутствует тяга ко всему необычному, новому… Как я уже говорил, прекрасный исполнитель, не более. Тактик, которому никогда не быть стратегом. Но такие люди тоже необходимы ордену. На их верности и преданности держится очень многое. Но выше головы им никогда не прыгнуть. Штурмфюрер Гипфель, – официальным тоном произнес Вольфрам, – с сегодняшнего дня вы подчиняетесь непосредственно мне. По возвращении в Берлин я займусь вплотную твоим образованием… Можешь доложить Валеннштайну, что отныне ты – мой адъютант.
– Будет исполнено! – старательно пряча предательскую улыбку, помимо воли растягивающую губы, отрапортовал штурмфюрер. – Он и без доклада догадывается…
– Доложи, чтобы не было двусмысленности, – настоял Зиверс. – Как-никак он был твоим непосредственным начальником.
– Есть доложить, майн штандартенфюрер!
Солдаты споро сносили останки в дальний угол двора, складывая костяки в ровные штабеля. Отдельной кучкой складировались ножи и перстни. К темноте двор был очищен, о чем Валеннштайн тут же доложил Вольфраму.
– Сколько собрано перстней? – поинтересовался Зиверс.
– Тысяча девяносто три.
– Их было 1111, – заметил Вольфрам. – Не хватает восьми штук.
– Есть еще тела под завалом. Завтра очистим.
– Перстни сложи в рюкзак и поручи кому-нибудь. Они должны вернуться в Берлин.
– А что делать с ножами? – спросил Иоахим. – Они ведь тоже своего рода реликвии.
– Ножи захороним вместе с останками. Ты представляешь, какая на них энергетика? Ритуальное самоубийство такого количества адептов – это не шутки! Хотя… Захватим с собой пару-тройку экземпляров, – подумав, решил штандартенфюрер. – Глядишь, сгодятся на что-нибудь… Нож далай-ламы?
– Лежит отдельно от остальных, так же, как и перстень. Нож очень хорош, – пояснил Валеннштайн. – Не иначе как по спецзаказу ковали.
– А ты глаз на него положил? – усмехнулся Зиверс.
– Положил, но только не я, – признался штурмбаннфюрер, – а Ганс.
– Вот что, Иоахим, нож заверни во что-нибудь и принеси мне. Лезвия лучше не касаться, – предупредил Зиверс. – Так, пожалуй, будет лучше… После – отбой. Подъем с восходом!
С первыми лучами солнца работа в заброшенном монастыре закипела вновь. Завал из мелких камней удалось разобрать в течение пары часов, а вот большая глыба оказалась не по зубам солдатам Валеннштайна.
– Нужно соорудить какое-нибудь приспособление, – предложил Волли. – Что-то типа ворота. Я вчера выходил по нужде и видел нечто подходящее.
Взяв с собой пару солдат, Волли исчез за бараком, в котором провел ночь. Вскоре он вернулся и доложил:
– Там у них примитивный лифт сооружен. Веревки сгнили, а ворот, с помощью которого монахи поднимали наверх клеть, хорошо сохранился. Вполне можно использовать.
Солдаты быстро разобрали примитивную конструкцию монахов, перетаскали части механизма во двор и собрали ее заново. Обмотав валун прочными капроновыми канатами из альпинистского снаряжения, рядовые под чутким руководством штандартенфюрера закрепили концы веревок на деревянном барабане ворота. Отобрав парней поздоровее, Валеннштайн расставил их у рычагов механизма.
– Навались! – скомандовал он.
Рядовые уперлись ногами в каменистую землю, барабан провернулся, натягивая канаты. Глыба покачнулась, затем медленно поползла в сторону. Раздался громкий треск – деревянный стержень поворотного механизма переломился, не выдержав нагрузки.
– Вот незадача! – воскликнул Волли. – Чертово бревно сгнило!
– Сейчас заменим, – невозмутимо заявил Иоахим. – Пусть для этого нам придется разобрать крышу одного из бараков. Ее балки должны подойти по диаметру.
Через час конструкция была восстановлена. На этот раз осечек не произошло – каменюка, оставляя на земле глубокие борозды, медленно открывала вырубленную в скальной породе темную нишу. Свободные от вращения ворота бойцы навалились на глыбу, толкая ее руками. Вскоре нишу ничто не загораживало. Первым в нее заглянул тибетец-проводник.
– Ньямару-Джи! – благоговейно прошептал азиат, складывая ладони лодочкой.
– Ну-ка, друг, освободи местечко! – Волли бесцеремонно отодвинул в сторону монаха, освобождая место для штандартенфюрера. – О! Еще один жмурик! – произнес он, заглядывая в темноту из-за плеча Вольфрама.
В глубокой нише обнаружилось полузасыпанное песком и каменной крошкой мумифицированное тело монаха в истлевшем балахоне. Мумия сидела в позе лотоса, сложив усохшие руки на коленях.
– Ньямару-Джи? – уточнил у проводника Зиверс.
– Ньямару-Джи! Ньямару-Джи! – словно китайский болванчик закивал головой тибетец.
– Что же нам с ним делать? – задумался Вольфрам. – Разговаривать он явно не в состоянии…
– Да уж, – согласился Волли, – усох так, что хоть к пиву подавай!
Зиверс натужно улыбнулся и скомандовал бойцам «Эдельвейса»:
– Аккуратно достаньте тело из ниши.
Солдаты кинулись исполнять приказ полковника. Вскоре они извлекли легкую мумию из убежища и осторожно поставили ее на землю. При ярком солнечном свете сморщенный мертвец выглядел отвратительно: темная задубевшая кожа на абсолютно лысом черепе местами была попорчена плесенью, запавшие глаза, полуприкрытые тонкими пергаментными веками, невидяще глядели перед собой мутной окостеневшей роговицей, отвисшая нижняя губа открывала черные сухие десны и желтые кривые зубы.
– Спроси у монаха, – произнес Вольфрам, обращаясь к переводчику, – умеет ли он говорить с мертвецами?
Шварцкопф перевел слова полковника проводнику. Монах мелко затряс бритой головой и отрывисто произнес несколько слов.
– Он утверждает, что просветленный жив.
– Он что, слепой?! – вмешался Волли. – Видно же невооруженным глазом, что перед нами мертвец! Я был в Египте… Так вот, в Каирском музее таких просветленных – пруд пруди! Его можно лишь посадить в стеклянную витрину вместе с остальными мумиями, а лучше зарыть поглубже! Так что пусть этот азиат мозги нам не пудрит! Так ему и передай!
Услышав перевод, монах возмущенно пискнул и полез в заплечный мешок, с которым не расставался всю дорогу. Даже на ночных привалах он не выпускал его из рук, положив под голову вместо подушки. Проводник извлек из мешка пучок сухой травы, который тут же засунул в рот, и маленький острый нож, лезвие которого украшали непонятные символы. Затем азиат подошел к мумии, опустился перед ней на колени и униженно поклонился, достав бритым лбом земли. При этом он не переставал активно жевать траву. Из уголков рта на подбородок стекала зеленоватая жижа. Проводник бережно взял мумию под локоть и резко вонзил ей в усохший бицепс свой ножичек. Было слышно, как лопнула под напором металла задубевшая кожа. Когда монах выдернул нож из тела, сверкающее на солнце лезвие покрывала пленка густой черной крови. Из раны нехотя выкатилось несколько темных капель. Проводник победно взмахнул ножом, выплюнул в свободную руку пережеванную траву и залепил этой зеленой жижей рану на руке Ньямару-Джи.
– Вот те на! – развел руками Волли. – А под корочкой-то еще что-то теплится!
– Значит, старик жив, – Вольфрам прикоснулся мизинцем к окровавленному лезвию. Затем поднес палец к носу и принюхался. – Это кровь… Спроси у него, знает ли он, как нам реанимировать это тело?
Монах выслушал Шварцкопфа, утвердительно кивнул и залопотал по-своему.
– Он может попробовать, – озвучил перевод-чик. – Для начала ему нужна большая ванна, много теплой воды и масло…
– Где же я ему ванну возьму? – возмутился Зиверс.
– Герр штандартенфюрер, – обратился к полковнику Волли, – я видел в разрушенном храме две большие деревянные лохани… Может, они подойдут?
– Действуй, Волли, – распорядился Вольфрам. – Если они не подойдут, выроем в земле яму, застелем ее палатками и наполним водой. В общем, это решаемо… С водой проблем нет – речушка рядом. Ну а масло… Пара канистр есть у повара. Работаем! – оживился штандартенфюрер.
Солдаты выволокли во двор одну из лоханей. Монах придирчиво осмотрел ее со всех сторон и утвердительно кивнул. К несчастью, старое корыто рассохлось от времени и пропускало воду. Проблема решилась просто: по совету Зиверса лохань закрыли непромокаемой тканью палатки. Из бревен разобранной ранее крыши барака во дворе сложили костер, над которым повесили два больших котла, найденных тут же, в монастыре. Через час в них уже весело булькала вскипевшая вода. Слегка в стороне от большого костра монах развел собственный маленький костерок, на огне которого в небольшой плошке он сварил какой-то травяной настой. Ингредиенты для настоя проводник доставал из своего заплечного мешка. Наконец большая лохань была заполнена теплой водой. Монах пощупал воду рукой, а затем вылил в нее свое варево. Вслед за травяным настоем проводник вылил в лохань одну из двух канистр с маслом. Тщательно размешав палкой полученную субстанцию, азиат попросил, чтобы мумию просветленного Ньямару-Джи погрузили в заполненную водой лохань. Когда проводник погрузил закостеневшую мумию Хранителя Ключей с головой в воду, Волли не выдержал и схватил монаха за широкие рукава балахона: