— Так ведь кроме керосина ни на что и спроса-то нет, — крикнули с балкона.
— Неправда, — громко ответил я. — Никогда и никакой спрос не появляется, пока нет предложения. Если человек не знает ничего о каком-либо продукте, то он ему и не нужен. То, чего мы не знаем, для нас не существует. Наши женщины веками уродовали себе ноги подвязками, пока не появился щадящий их организм пояс для чулок. Посмотрите сами, что творится в городе в галантерейной торговле. За поясами женщины выстраиваются в очереди, хвосты которых торчат на улице, а подвязки лежат на прилавке, не находя сбыта. Если следовать вашей логике, то пояса для чулок вообще не стоило производить, так как спроса на них не было. Однако швицкие контрабандисты, судя по последним месяцам, именно их и таскают своими тайными тропами от нас. По крайней мере, таможенники давно не видели другого контрабандного груза, кроме стразов и люрекса.
Смех в зале, отчетливо слышен именно женский.
А то? Элика у меня просто завалена сигнальными образцами этой продукции, что мне присылали на авторизацию. Отчисления с продаж поясов для чулок скоро станут у меня основным источником дохода. А поверенные зубробизоны все шлют и шлют мне из Будвица на утверждение новых желающих эти пояса производить. И ведь не боятся «бизики» конкуренции, прекрасно зная, что окажутся уже во второй полусотне производителей. Кроме империи женщины и в других странах живут, и все они хотят телесного комфорта.
Переждав смешки, я сменил тему:
— Но вернемся к технике. Уже несколько лет существуют безопасные в пожарном отношении двигатели внутреннего сгорания талантливейшего инженера Болинтера, работающие на той же нефти, а на нефтепромыслах по-прежнему — и это еще в лучшем случае — используют двигатели внешнего сгорания: паровики и стирлинги, что очень часто приводит к ужасным пожарам на нефтепромыслах. И ценнейший минерал улетучивается дымом и сажей в небо…
Вроде слушают, не свистят. Я отпил воды из стакана и продолжил:
— Двигатели Болинтера уже несколько лет прекрасно и без отказа используются там, где необходима долгая ритмичность работы. Насосы, помпы, речные и морские двигатели…
А дальше понеслось… Особенно про электрогенераторы и электродвигатели, которые с успехом могут заменить капризные батареи. И погнал рисовать перспективы превращения Втуца в Нью-Васюки. Конечно, трепаться — это не мешки ворочать. Но болтать именно по делу куда как труднее, ей-богу. Пота сходит больше. И нервы не тратишь совсем, когда мешки ворочаешь.
Реакция критики на мое публичное выступление была нелицеприятной и совсем не такой, какой я ожидал. Я предполагал, что ругать меня будут обязательно, но рассчитывал, что критика будет аргументированной с предложениями и своим видением перспектив технического прогресса. Чаял полемики, а не ведра помоев.
Однако утренние газеты в первую очередь обрушились на меня за «рабовладение» стипендиатами и извращение самого священного понятия меценатства. Что я в чистый храм науки притащил грязь торговой площади и хочу, чтобы мне за это еще и аплодировали. И все кому не лень прошлись по тому, что от человека, у которого высший технический прогресс выражается в женских подтяжках для чулок, не стоит ждать каких-либо прорывных идей, определяющих развитие цивилизации.
«Что стоят одни его эфемерные мечтания об электрических моторах, которые будут освещать и обогревать наши жилища, двигать безлошадные экипажи, когда всем известно, что такой мотор неоднократно пытались сделать выдающиеся умы нашего времени. И у них пока ничего не получилось», — писал «Рупор Втуца». Не просто бульварный листок, а официоз.
Вывод критиков был убийственный. «Кровавый Кобчик, конечно, герой мировой войны, на счету которого немало храбрых деяний, отмеченных высокими наградами. Он даже имперский рыцарь, а таким званием наш император не разбрасывается — надо действительно совершить подвиг. Честь и хвала защитнику отечества. Но справедливости ради необходимо отметить, что в области прогресса без соавторов барон Бадонверт не поднялся выше уровня деревенского кузнеца, изобретающего самовары, керогазы, экономические печки, консервные ножи, кухни на колесах, застежки для одежды, термобигуди и все те же пресловутые пояса для чулок. Вещи, безусловно, нужные и очень полезные в быту, но не с ними пристраиваться в пантеон великих ученых империи даже с краю. И тем более не в качестве приставучего коммивояжера новомодных женских подвязок».
И лишь «Ведомости», официальный печатный орган рецкого сейма, отделались сухим изложением события без каких-либо оценок.
Полный абзац!
И что характерно, в газетах ни слова о «кровавой тризне».
Отвечать на эти выпады я посчитал ниже своего достоинства. Не хватало еще этот скандал разжигать по принципу «сам дурак» на долгую радость обывателю. А так… будет другая сенсация, и все забудут про электричество и Кобчика. Что, собственно, и произошло.
Но вот то, что мои изобретения улучшили качество жизни простого человека, не забылось. Долго еще время от времени совершенно незнакомые люди подходили ко мне на улице и благодарили за самовар, за керогаз, даже дамы, смущаясь и краснея, за те же пояса для чулок. Кстати, их продажи во Втуце сразу выросли на порядок.
Не заставили себя ждать и молодые люди, полностью согласные на будущее «рабство» ради получения желаемого образования, на которое у них не было средств.
Так что положительный выхлоп от этих публикаций был существенней отрицательного. Я даже припомнил, что как-то в телепередаче один артист заливался соловьем, что для его профессии есть только один вид плохого пиара — некролог.
А на охоту я все же выбрался, застав последние в этом году перелетные стаи диких гусей. Предварительно подарил «за отличную службу» своим снайперам из охраны по дробовой двустволке-переломке. Стреляли мои бойцы отменно. Но если бы не соседи со своими водоплавающими псами, чем-то схожими с земными лабрадорами, только красно-рыжей масти, то остались бы мы практически без добычи, потому как лазить за битой птицей по заболоченным камышам в осенней воде — то еще удовольствие. А мощные собаки носились по зарослям рогоза, как бронетранспортеры, и практически всегда приносили тяжелую птицу, радостно помахивая хвостами.
Мои достижения были очень скромными. За весь лёт, истратив полста патронов, сбил с неба всего шесть гусей. Но зато мои снайпера показали всем мастер-класс…
Привезли домой почти полный воз диких гусей, а сами обратно шли пешком, распевая песни. И потом долго еще развлекались всем колхозом ощипыванием птичьих тушек и их копчением на зиму. Пух, перо и вытопленный гусиный жир также пошли в дело.
Кошка потом неделю на птичьи потроха смотреть не хотела, в отличие от свиньи, которая с удовольствием хрустела гусиными лапками.
Сосед-каретник, впечатлившись тем, как мы стреляем, подарил мне полугодовалую суку ретривера[7] их породы. Чтоб и у меня была своя такая собака на весенний перелет гусей на север. Собака — это хорошо. Собаки мне тут явно не хватало. Тем более такой компанейской. Заодно с соседом и шарабан обмыли, который он перегнал на наш двор.
10
Убедившись, что в лагере военнопленных все идет по плану и без эксцессов, отправились с Вальдом на восток Реции вводить меня в права владения бывшим имением молодого графа. Заодно погнали туда и всех коней, оставив Элике только Ласку с каретой. Обоих косоглазых «хиви» я забрал с собой в деревню — работать на будущем конезаводе.
В городской усадьбе стало несколько просторней. Не один раз вспомнил я по дороге старый анекдот про еврея, раввина и козу…
Поезд собрался небольшой. Две армейские фуры, запряженные каждая четверкой тяжеловозов, груженные ненужным в городе барахлом, с охраной и денщиками. Коляска с рысаками, на которой с комфортом двигались мы с Вальдом и моей псиной в ногах. Остальные в седлах на царских верховых.
Собака быстро привыкла к коляске, легко спрыгивая с нее для пробежки по обочине дороги и так же легко запрыгивая в нее на ходу, когда уставала носиться, и потом блаженно спала на полу экипажа, положив голову мне на сапог. Эта сука вообще отличалась ласковостью и живостью характера. Я назвал ее Лотой в честь подружки с земного хутора.
Осень полностью вступила в свои права, обильно осыпая нас желтым листом. Пока еще сухим. Вальд сказал, что в этом году осеннего дождя может и не быть — сразу снег пойдет. Не каждый год такое бывает, но и не редко.
Ехал я в неторопливой коляске на легкой, щадящей меринов рыси, любуясь красотами природы предгорий, болтал с Вальдом ни о чем… И со стыдом вспоминал, как пристал к Элике, оставшись с ней наедине в первую же ночь после последнего разговора с Онкеном, с обвинением, что кто-кто, но она-то должна была меня предупредить об изменении моего статуса, чтобы не выглядел я дураком в глазах окружающих. Но она только и смогла, что с трудом припомнить пару древних легенд, где упоминается о последствиях «кровавой тризны». И все. Чувствовала жена себя передо мной виноватой, но помочь больше ничем не смогла. Разве что загладить вину женской лаской.
— Не знаю я ничего больше, Савва, — оправдывалась Элика. — Это деда надо было спрашивать. Он у нас знаток древностей был.
Деда спрашивать? Некроманта негде взять.
Ехали от Втуца по той самой дороге, по которой шагал я, выбивая пыль в начальные дни моей службы, в летние лагеря на курс молодого бойца. Боже, как давно это было… и как недавно совсем по календарному исчислению. Плотно живу.
Ночевали в роще у хрустального ручья, устроив теплые лежбища в фурах. Ночами землю уже сковывали заморозки. С утра на траве иней лежал вместо росы.
До поместья Вальда добрались лишь к вечеру третьего дня и заночевали у него в господском доме типичной рецкой архитектуры. Немного архаичном, но выстроенном крепко, на века из дикого камня. Чувствовалась в этом доме аура рода, наполнявшего своим теплом эти стены из поколения в покол