– Нарываешься, Каменский? – Он принимает кулачную стойку.
Оцениваю силы. Я выше и опытнее, он – шире в плечах и явно сильнее.
Горчаков начинает первым.
Удар в лицо.
Легко уклоняюсь. Ответный в челюсть. Горчаков отшатывается, сплёвывает кровь, но не отступает. Жаль. Придётся рассчитать бой так, чтобы поставить зарвавшегося графёнка на место, но при этом ничего ему не сломать.
– Брысь! – ору на какого-то шакалёнка, неосторожно вступившего в круг.
Горчаков проводит комбинацию из трёх ударов. Последний – из-под моей руки с прицелом в голову.
Он крепче, но мои руки длиннее. Это плюс. Отскакиваю, не позволяя ему сократить дистанцию. Спиной налетаю на кого-то, и… меня толкают вперёд.
Сука! Напарываюсь прямо на несущийся под дых кулак.
– Аргх! – Зубы клацают, дыхание перехватывает, и Макс тут же пользуется моей ошибкой: пытается взять меня в захват и бросить на пол, чтобы перевести драку в партер.
Шакалы только того и ждут.
Сиськи Теи тебе по всей морде!
Выкручиваюсь. Атака правой и следом – боковой удар левой голенью в корпус. Теперь уже Горчаков вылетает за пределы круга.
– Отставить! – бьёт по ушам резкий окрик.
О, а вот и начальство пожаловало. Даже не Беляев. Зверевич лично. Спокоен, хотя и явно злобен.
Подхожу к Токсину и помогаю ему подняться.
– Каменский, Бородин! За мной! – продолжает майор. – Горчаков… в медпункт.
В толпе парней – ироничные смешки. Взгляд Макса наливается злобой. Ржу про себя. Красиво сделано! Зверевич одной фразой вбил клин между Максимилианом и оставшейся стаей. Любимчиков не уважает никто.
Идя за Зверевичем к выходу из столовой, мысленно аплодирую офицеру: так опустить ещё уметь надо!
Приходим к штабному зданию. Серое, отдельно стоящее каменное строение. На входе – вытянувшийся в струнку парень в курсантской форме. Внутри – казённый стол и такой же сержант на стуле.
– Ваше благородие! – вскакивает было он, но тут же расслабляется после взмаха офицерской руки.
Зверевич звенит ключами, открывая дверь в подвал. Ступенек всего семь – помещение скорее цокольное.
– На первый раз довольно с вас и суток. Посидите… поголодаете… подумаете. За второе нарушение – три дня.
– А за третье? – интересуется Токсин.
– А за третье вернётесь к мамкам под юбки! – щерится майор.
– А Горчаков? – не унимается Токсин. – Пойдёт в медпункт?
– А Горчаков пойдёт в медпункт, – спокойно соглашается Зверевич, закрывая за нами металлическую дверь.
Когда его тяжёлые шаги стихают, мы с Токсином оглядываемся. Да тут рай, ёпт!
Действительно цоколь. В стене, почти на уровне потолка, забранное решёткой окошко без стекла. Влезть в него сможет разве что кошка. Унитаз за деревянной ширмой, раковина и две широкие скамейки вместо кроватей. Никаких матрасов – лишь тонкое одеяло.
Всё лучше, чем сегодняшняя ночёвка на полу.
– Ты зачем опять влез? – спрашивает Токсин. Подходит к одной из скамеек и, зачем-то пнув ножку, садится. – Я бы и сам справился.
– Справился… не справился… Кого это волнует? Учи матчасть, – хмыкаю я. – Благодаря нам начальство только что ниже плинтуса опустило этого графёнка. Так что мы теперь на хорошем счету у парней. Делай выводы и используй обстоятельства.
С наслаждением вытягиваюсь на скамье. Закидываю руки за голову и отъезжаю в сон.
Военный лагерь Императорского училища
Тот же день. В свободное время до построения в 16.00
– И прикинь, я этих тварей смахиваю, а толку вообще нет, и на ощупь ничего! Иллюзии, но, сука, они же чувствуются! Поплачет у меня этот фокусник…
– Фокусник… – хмыкает Макс Горчаков. Он крутит в руках отломанную от куста ветку, аккуратно обжигает на ней кору эфиром. – Маг иллюзий – это так-то очень круто, Серж. И редкость.
– Не думаю, что Каменский так уж крут, – сквозь зубы говорит Палей. – Так что слово «фокусник» я подобрал не от фонаря. Он же сирота. Отец погиб неожиданно. Его просто некому учить. И родовых техник ему явно в руки не давали. Сам подумай: жалкие пауки! А был бы он обучен…
– Чего я не понимаю, – прерывает его Макс, – так это какого чёрта он зависает в лагере. Князь же. Ему прямая дорога в курсанты Императорского, и никаких испытаний не требуется. Древний род.
– Я тоже наследник княжеского рода! – зло говорит Сергей и струйкой воды тушит огонёк, вспыхнувший на ветке в руках Горчакова. – А этот сиротинушка под опекой. Не помню вот, кто у него опекун… Видно, Каменский тоже что-то натворил. Как мы…
– Как ты! – ощеряется Макс. – Я ничего не творил. Я на том балу в ваших идиотских игрищах не участвовал. Это надо было додуматься – крысы в бальном зале!
– Но согласись, что было весело!
– Кому? Вам с Даниловым и Юсуповым?
– Представь себе, да. Или полагаешь, что моё удовольствие того не стоит?
Макс отшвыривает мокрую ветку и поворачивается к другу.
– Детский сад, Серж! Не хочу повторять за твоим отцом, но он совершенно прав: не пора ли тебе повзрослеть?
– Пфе… «Я предавал мечтам свой юный ум, и праздно мыслить мне была отрада…» – цитирует Палей. – Я, конечно, не Пушкин, но как верно сказано, а? Не будь таким скучным, друг мой!
Он хлопает Горчакова по плечу, а тот вдруг поворачивается и хватает в горсть воротник опешившего Палея.
– Я тебе, конечно, друг, – шипит ему в лицо. – Но твоё счастье, что Анастасия не боится крыс!
– Макс…
– Будь иначе – горел бы ты ярким пламенем прямо там, у её ног!
– Слушай, я отлично знаю, что она к крысам безразлична! – Княжич аккуратно отцепляет от себя пальцы Горчакова. – И смею тебе напомнить, что как раз великая княжна Анастасия – смеялась! Да ещё как.
– Только это нашу с тобой дружбу и спасло, – мрачно говорит Макс. – Только поэтому я не набил тебе морду прямо там. Серж, ну в самом деле!
– Погоди-ка… – переключается Палей. – То есть ты чист перед отцом и Отечеством? В смысле, я был уверен, что раз тебя тоже сунули в этот долбаный лагерь, ты ещё как накосячил.
– Терпеть не могу это слово, ты же знаешь.
– О-о-о… – стонет княжич. – Какое именно? Хотя не вижу, чтобы ненависть к быдлянским выражениям мешала вам их использовать, граф Горчаков.
– Не хочу выделяться в толпе, – кривится Макс. – Но наедине ты можешь не выражаться без нужды?
– Конечно-конечно! Извини! Но в толпе-то я могу себе позволить? Княжны Анастасии здесь ведь нет.
– Да пошёл ты!
– Во-от, – с глубоким удовлетворением ржёт Палей. – Так что у тебя-то случилось, что ты здесь, а не автоматом стал курсантом?
– Ничего, – с досадой говорит Макс. – Отец поддерживает мнение профессора Данилова. Что я должен побывать в полевых условиях и выяснить для себя, готов ли я к ним. Видите ли, в тренировочной башне Императорского училища любой сопляк сможет мечтать о генеральских погонах. А сначала стоит выяснить, не слишком ли мне будут тяжелы офицерские. Мать, конечно, была против, но он её убедил.
– А твоего ублюдка-братца тоже граф сюда сунул?
– Он мне не брат! – немедленно крысится Горчаков. И неохотно поясняет: – Да. Из тех же соображений. И это бесит!
– Меня бесит, что Каменский с ним общий язык нашёл, – задумчиво говорит Палей. – Если б не это, я, возможно, обратил бы на него… иное внимание. Он довольно интересен. И держится как князь, надо отдать должное. Как будто ему на всё наплевать. Ну вот как Лекс…
– Ты просто не дорос до таких высот, – насмешливо отвечает Макс. – Всё развлекаешься. Шут шутом, Серж!
– Мне здесь скучно, – пожимает плечами княжич.
– Ну вот приедет Лекс, может, он до тебя достучится, – вздыхает Горчаков. – А так-то надо завязывать с дурью. Ясно уже, что из лагеря нас не выставят, что ни делай. Ладно. Уж испытание я выиграю. А ты как хочешь… Кстати, Серж! Я никогда в жизни не поверю, что Лекс Львов что-то там натворил. Как его-то занесло в военный лагерь? Неужели тоже отец отослал?
– Нет, ну что ты. У Лекса добровольное изгнание. Личное, так сказать, волевое решение, обусловленное одним из его многочисленных мозговых тараканов. Да пофиг. Я-то только рад, что он приедет. Наверное.
Сергей Палей поднимает глаза в небо и печально договаривает:
– Тоже ведь меня воспитывать начнёт…
– Зато будет целый князь и уже два княжича в обществе, состоящем из кучи нетитулованных дворян и одного ублюдка… Тут нам-то, графам, находиться позорно, – хмыкает Горчаков и сплёвывает в траву, метко попадая в злосчастную обожжённую и мокрую ветку.
Я открываю глаза, когда время уже перевалило за обед – в окно бьют косые солнечные лучи. Токсин сидит в асане и медитирует. На ладони крутится крохотный белый шар. По вискам парня течёт пот.
Присматриваюсь и…
…узнаю.
Свет. Магия Токсина – это свет. Однако, приятная новость!
И тут же вспоминаю, что в этом мире родовым техникам учат только в роду. Но кто будет учить бастарда? Причём бастарда семьи, где родовая магия – огонь. Поэтому его заклинание светляка – самые азы. Мелочь.
Интересно, смогу ли я научить его моим техникам? Работают ли они в этом мире?
Магическое развитие – это спираль. На ней расположены контрольные точки. От каждой точки отходят плетения, доступные этому уровню. Такое вот… древо. Чем выше поднимаешься, тем больше плетений тебе доступно. Это давно рассчитанные отметки, которые балансируют силу источника мага, систему его каналов, личную одарённость и жизненные силы.
Попробуешь перепрыгнуть через контрольную точку и освоить то, что тебе не по силам, – умрёшь, сойдёшь с ума или выгоришь.
Свитки, на которые записываются высшие техники, – тоже вещь капризная. И одноразовая. Если что-то пойдёт не так – и сам сдохнешь, и свиток испортишь. И ещё неизвестно, что лучше. Такие свитки хранят в родах как зеницу ока. Просрёшь – набутылят так, что клизма Шанкры счастьем покажется.
Смотрю на Токсина и всё же решаюсь: