В общем, детская игр со… хм… смертельными последствиями. Токсин сообразил, как в неё играть, довольно быстро. Не зря я дал ему на это пару секунд.
Он продолжает быстро раздавать команды, тоже перепрыгивая с плиты на плиту.
Щёлк!
Чем ближе к двери, тем сложнее становятся последовательности. Один раз Токсин ошибся, но я всё равно прыгнул на верную плиту, а не на ту, которую он указал.
– Чёрт! – ругнулся он, но на секунду запнулся, увидев, что я на правильной плите. – Камень, отлично! Львов, верхняя левая!
Щёлк! Щёлк! – один за другим влетают в пазы прутья.
Потолок продолжает опускаться. Смотреть по сторонам становится сложнее, почти невозможно. Все платформы видны только с места, где стоит Токсин. Интересно… Похоже, я ошибся. Пройти эту комнату можно только втроём. А нас… как раз трое. Доверившись соображалке Токсина, мы благополучно втягиваем все прутья двери, причём на последнем пруте уже ползём на карачках, так как потолок… ускоряется по мере втягивания очередного прута. Ага, ясно…
– Неплохо… – хрипит от перенапряжения Токсин. – Хорошо, что я играл много. Охренеть… Просто охренеть…
Следующий зал мне не нравится особенно. Прямо совсем не нравится.
Пустая комната. Но на стене перед нами – какой-то рисунок, складывающийся из узких, выдавленных в камне желобов.
– Скорее всего, вот эта ерунда на стене предназначена для выкачивания эфира, – правильно предполагает Лекс.
– Типа впендюрить чистой силой? – морщится Токсин.
– Как-то так.
– Чего тогда ждём? Давайте закончим уже, пока я не чокнулся. Или… тут опять ловушка?
Учится. Молодец. Подхожу к стене, осматриваю. Подмечаю каждую деталь.
– Ловушек нет, но…
Что «но» – Токсина уже не волнует. Он подходит к стене и кладёт на неё ладонь.
М-да, я, конечно, польщён таким доверием товарищей, но лучше бы он сначала научился выслушивать, что идёт после «но».
По желобкам действительно начинает расползаться голубоватое сияние эфира. Токсин оборачивается к нам. Видно, что накачивание будущей двери силой даётся ему нелегко.
– Чего тормозите? Эта хрень сосёт эфир, как пылесос. Подключайтесь, пока мы все тут не подохли.
По рисунку медленно тянется эфир, постепенно обрисовывая вязью что-то типа двухметрового арочного прохода. Но этого недостаточно. Львов, мгновение поколебавшись, присоединяется к эфирному пылесосу, прикладывая к стене руку вслед за Токсином.
Я же на мгновение задерживаюсь. Цвет моего эфира отличается от привычного здесь. Тьма давно сожрала эфир Никиты Каменского, захватив источник моего тела. И демонстрировать это я не хочу никому.
Хотя…
Иллюзии Никиты были вполне правдоподобными. Мёртвый воробей тогда на столе Хатуровых был очень даже цветным. Может, получится прикрыть тьму флёром иллюзии?
Кладу ладонь на шероховатый камень. Несколько пассов, подсмотренных в памяти Никиты, – и от ладони и правда растекается голубоватое свечение. На вид – такое же, как у всех. Но, чтобы чувствовать свой дар, мне не нужны глаза. Я знаю, что вся эта голубенькая невинность – ложь.
Тьма заполняет желобки на стене. Тем не менее она – это тоже своего рода эфир, а значит, дверь должна открыться.
Моя тьма практически добралась до границ рисунка. Ещё немного – и я потеряю контроль. Борюсь с ней изо всех сил. Ещё не все желобки заполнены. Оттягиваю чёрные щупальца в эти пустоты.
Тьма сопротивляется. Больно не то что дышать, больно думать.
Тут дверь наконец поддаётся и начинает отъезжать в сторону. Мы буквально вываливаемся в широкий коридор, и я тут же отскакиваю от парней как можно дальше.
Вот она – ключевая разница между тьмой Карха и эфиром этого мира. Если эфир спокойно покидает тело владельца и растворяется в окружающем пространстве, чтобы потом снова быть впитанным кем-то ещё, – то тьма не оставит ни крохи себя вовне. Всё, что было выплеснуто, вернётся обратно. Или даже больше. Вернётся умноженным чужой сожранной силой.
Но не сегодня. Парни вкусные, но добраться до них я не позволил.
Ух, если каждый раз бороться со своими силами, то можно что-нибудь надорвать…
Не могу дышать. Кажется, на губах выступает кровь. Смутно слышу голос Львова. Кажется, он чего-то от меня хочет.
– Каменский, ты вообще живой?! Бородин, ты как? Эй, Бородин?!
Краем глаза подмечаю, что Токсину получше – он всего лишь потерял сознание от опустошения источника.
Вот оно что… Вот, значит, зачем всё это…
Додумать «зачем всё это» не успеваю. Львов тянется ко мне рукой. Предупреждающе вытягиваю ладонь – нельзя ко мне прикасаться.
– Всё норм, – тяжело дышу. – Отдышусь только. Проверь Токсина.
– Он кирпичами, что ли, завтракал… – впервые ворчит Львов.
Посапывающий Токсин и правда нелёгкий. Я бы даже сказал – нереалистично нелёгкий. А ведь мы волочим его вдвоём. Кряхтим, ворчим, ругаемся, но тащим. А если учесть, что по пути нам то и дело встречаются мелкие пакости – типа растяжек, волчьих ям и тому подобных прелестей – ноша становится и правда «токсичная».
Но Львов ни разу не высказал идеи, что товарища можно бросить. Я и подавно об этом не задумываюсь. Человек не стал бы человечным, если бы бросал своих. Именно благодаря сплочённости мы не остались обезьянами.
Метров через триста мы наконец выходим на первую группу. Точнее, на одного её члена – Николая Юсупова. Он валяется прямо в коридоре. Но вроде живой.
Оттаскиваем Токсина в сторону, придерживая затылок, прислоняем к стене. Ох ты ж… Будто гора с плеч. Я будто борца-сумоиста волочил. Причём за мизинец.
– Ты один? – подходит к Юсупову Львов, и тот, едва шевеля губами, отвечает:
– Мы умрём… умрём… тут… троих… троих убили… кислота… огонь…
– Возьми себя в руки. Ты один? Выжил только ты?
– Макс ещё… Ушёл… вперёд. Осмотреть… коридор. По… помоги… ему.
Осматриваю Юсупова. Никаких видимых травм при прохождении лабиринта он не получил. Но тем не менее растёкся по коридору, как придавленный гравитацией бегемот. Видимо, как и наш Токсин, лишился сил после открытия выкачивающей силы двери.
Хм, Юсупов сказал что-то про кислоту и огонь. Видимо, его команде попадались секции не с такими же испытаниями, как у нас. А вот последнее испытание, с высасывающей дверью, у нас одинаковое. А ещё мы впервые встретились с другой командой. Это не совпадение.
– Я останусь с ним, – говорит мне Львов. – Может, помогу чем.
Вот только… моя тьма видит источник Юсупова. Он не опустошен до такой степени, чтобы тут растекаться и стонать.
Юсупов… притворяется.
– Точно хочешь остаться с ним… хм… наедине? – уточняю я, пристально всматриваясь в глаза Львова.
– Да.
Долгих десять секунд мы смотрим друг на друга. Но, убедившись, что вижу в его глазах понимание, я молча киваю и иду дальше.
Дверь в следующий сегмент лабиринта тоже открыта. Торможу у чёрного арочного проёма, заглядываю и…
Никого.
Следующая дверь…
Следующая…
Все двери открыты. Никаких ловушек, никаких проблем. Слишком тихо. Слишком… безопасно.
Шагаю в темноту лабиринта.
Глава 15
В очередной секции нахожу Максимилиана Горчакова. Он не прячется. Скрестив ноги, сидит прямо на каменном полу и подбрасывает в ладони несколько переливающихся огнём маленьких шаров.
– Ты выжил. Должен признать, я очень рад, что пришёл именно ты, Каменский, – хмыкает он. – Я очень на это рассчитывал. Палей помог добраться так далеко?
– В каком-то смысле он. Но сам он не добрался.
Горчаков хмыкает.
– Бывает. Знаешь… А ведь мы троих потеряли… Двое погибли на моих глаза. Ещё один потерялся в лабиринте. Мы нашли здесь его… хм… трусы. И только их.
Горчаков кивает в сторону, и я вижу на полу те самые трусы.
– Бывает, – отвечаю тем же. – А как они оказались здесь, ты не подумал? И ещё… Стесняюсь спросить. А как ты определил, чьи именно это трусы?
Щека Горчакова дёргается.
– Остришь, да?
Перевожу тему.
– Давай ближе к делу. Мне интересно, что ты задумал, – поэтому я здесь.
Очевидно, что он не заблудился. Да и его дружок очень правдоподобно притворяется дохлой медузой.
Горчаков встаёт с пола, продолжая при этом перекидывать шары из руки в руку. Взгляд у него, конечно, паршивый. Во всех смыслах.
– Знаешь, а ведь всё серьёзно, – обводит руками зал, – вот тут. Ловушки эти, смерти… Это не шуточка. Не прикол. Ну, знаешь, бывает такой в узкой аристократской сфере. Развлекаемся мы по-всякому. Собираемся в подвалах, в закрытых ложах, – хмыкает. – Вот и сейчас они наблюдают… Наверное, заплатили большие бабки ради такого зрелища. Сидят, ставки делают, кто выживет. Винишко попивают…
О-о-о, а парень-то с прибамбахом. Перебиваю:
– Хватит болтать. Мы не на чаепитии. Либо ты свои яйца берёшь в кулак и мы…
– МЫ?! – орёт Горчаков так, что с потолка сыплется пыль. – МЫ?! Кто «мы»? Ты ещё не понял, да?! Отсюда выберется только один! Так работают эти штуки! Они всегда отпускают победителя, даже платят ему за молчание. Потому что если нет победителя, то и зрелище будет скучным! Так что слушай меня, чертило! Ты пойдёшь туда, – тычет пальцем в одну из комнат. – Потому что я уверен, что выход там, но… – его голос дрогнул, – но не всё так просто. Никогда в самом конце не бывает просто. А я пойду за тобой. Если переживёшь ловушку или её там нет, то выйдем победителями вместе. Задачу понял?
– Ты же сказал, что отсюда выберется только один, – улыбаюсь я.
– Ты задачу понял?!
Ясно. У парня паранойя. Он бы подставил Юсупова, отправив его вперёд, в ловушку. Но случилось неожиданное – мы стали дышать им в спину. Вот они и придумали «хитрый» план. Кривой-косой план, но чего ещё ожидать от неопытных мальцов.
– Понял-понял. – Я с ухмылкой поднимаю руки. – Всё просто, как два пальца измазать. Ты бы это, дружище, успокоился, мозги бы включил. А то ведь потом пожалеешь.