Если то же самое случится в башне, у меня опять будут неприятности. Как и в том случае, если Шанк сопрёт, скажем, золотые часы у директора училища.
Я поворачиваюсь к Крайту и строго спрашиваю:
– Ты почему его не остановил?
Кошак бросает выкусываться и пялится на меня с удивлением.
– Крайт должен?
– Да. Шанк – стая. Ты должен за ним следить. Охранять. Никуда не выпускать. Потому что он младший.
Крайт обдумывает мои слова не меньше минуты.
– Младший. Глупый?
– Да, именно. Потому за ним надо следить.
В голове появляется картинка: кошак, прикусив Шанка за запястье, волочёт его под кровать.
– Да, отлично!
– Крайт понял. Следить. Не выпускать. Искать? Сейчас.
Вздыхаю:
– Придётся…
Интересно, а справится ли кошак с божественной дланью? Хотя с псевдопсами – как их там, кинотры? – он дрался далеко не как обычный кот.
– Сейчас пойдём искать, погоди минуту.
Но стоит мне сесть в позу для медитации, как слышу стук в дверь.
Серж Палей. В гражданской одежде.
– Привет.
– Здорово.
Он мнётся на пороге с таким видом, будто стесняется стребовать с меня старый должок. Помогаю:
– Ты по делу или так?
– Ну… Тебе наверняка охота прошвырнуться по столице.
– Да не то чтобы…
– Да ладно! – отмахивается Палей. – Точно хочешь! Всё равно тебе тренировки отменили. Короче, я готов решить эту твою проблему.
А у меня проблема? Вот не знал! Не выдерживаю и ржу от такого захода.
– Хорош ржать! Пойдёшь со мной?
– И куда ты собрался?
Палей внезапно становится очень серьёзным и смотрит на меня в упор.
– Я к Максу в больницу иду. Он пришёл в себя. Составишь компанию? Вы, конечно, не друзья…
В больницу к Горчакову? И что я там забыл?
– Каменский, понимаешь, – говорит Палей. – Это будет правильно с твоей стороны.
Он выставляет перед собой ладонь, хотя я вообще никак не среагировал на такое утверждение.
– Я не думаю, что ты виноват в том, что с ним случилось. Но его мать в этом уверена. Возможно, и отец. Тебе не нужны такие враги, как Горчаковы.
– Полагаешь, враги? – спрашиваю задумчиво.
– Я хорошо знаю мать Макса. Если она вбила что-то себе в голову…
– И как это исправит мой визит в больницу?
– Мы однокурсники, Каменский. Вдобавок в одной группе. С твоей стороны нормально просто проявить интерес к пострадавшему товарищу. Особенно если ты ни в чём не виноват. К тому же ты придёшь со мной.
Палей прав.
Кроме того, как ни крути, а моя вина всё же есть. Это именно я привёл в их мир очередного монстра в лице руки бога и позволил ему бесконтрольно разгуливать по лагерю.
Прямо как сейчас по училищу.
– Ладно, уболтал. Давай минут через двадцать у выхода. Переоденусь.
– Жду, – кивает Палей и уходит.
А я иду в спальню, где вижу своего кошака…
…в роли горничной.
Крайт сидит на полке шкафа и, помогая себе лапой, зубами затаскивает на неё мои трусы. Откуда, интересно, такая страсть к порядку?
С чувством говорю:
– Спасибо!
Кот смотрит злобно, и я быстро убираю оставшееся бельё сам.
– Мне надо уйти, – сообщаю, начиная одеваться.
– Крайт с Ником.
– Нет. Тебе надо найти Шанка.
– Пф-ф…
– Сможешь?
Получаю неохотное согласие в виде всё той же картинки: кошак тащит божественную длань под кровать. Отлично.
Макс Горчаков лежит в институте Склифосовского. В корпусе для травмированных одарённых и, понятно, в отдельной палате.
Как понимаю, к человеку, едва вышедшему из комы, пускать не должны вообще – даже в приёмный покой отделения. Но Сергея Палея пускают.
Макс лежит в специализированной койке, соединённой проводами с кучей неизвестных мне приборов. Укрыт по горло, но сверкает на меня глазами, как и здоровый не сверкал.
– Две минуты! – строго говорит целитель, одетый во всё белое.
– Макс, привет, круто, что ты очнулся! Ты как вообще? Мы можем тебе что-нибудь принести? Мы пока приветы только принесли! – тараторит Палей, упирая на слово «мы». – Выглядишь нормально. В башне круто – ну тебя же отец водил туда, да? Макс, ну ты давай поднимайся быстрее, мы тебя все ждём!
Нормально Горчаков не выглядит: лихорадочный блеск глаз, впавшие щёки, даже здоровенные уши вроде как уменьшились. Машинально тянусь к его источнику. Ч-чёрт…
У Макса разрушены эфирные каналы. Источник едва тлеет. Насколько мне известно – восстановить это нельзя. Наследник рода Горчаковых – больше не маг.
Как это могло произойти? Да, Шанк кинулся на него в лабиринте – но в форме призрака. Духа золотого дракона, который вырвался из руки бога, увидев, как чужак хватает его сокровища. Насколько я видел, этот дух не смог причинить Максу вреда, даже прикоснуться не смог. Скорее всего, Макс просто получил магический откат. Увидел жуткую тварь, перепугался и не рассчитал силы, пытаясь ударить. Если прибавить к этому ярость, которой полыхнул дракон, пусть и нематериальный, – то удивляться нечему.
Однако…
…я могу ошибаться.
Палей незаметно пихает меня в бок, и я говорю:
– Выздоравливай, Макс!
Причём говорю искренне. Прибамбахов у Макса Горчакова хватает, но вряд ли он заслужил такое.
– Уходим, господа! – требует целитель. – Достаточно!
Как будто подтверждая его слова, Макс закрывает глаза. Мы с Палеем выходим и буквально на пороге сталкиваемся с обалденной блондинкой. Узнаю её сразу – видел на балу во дворце. Елизавета Горчакова, мать Макса.
Её кукольное лицо мгновенно искажается до неузнаваемости. Она шипит:
– Кто вас-с пус-стил?! Вон отс-сюда!
Шагает вперёд и, вопреки собственным словам, хватает меня за горло. Длинные ногти впиваются в шею так, что я едва сдерживаю рефлексы. Стою не шевелясь, не сопротивляясь. Это женщина.
Это мать.
– Каменс-ский… – Ну чистая змея! – Как ты пос-смел с-сюда явитьс-ся…
– Дорогая! – перебивает её мужской голос. – Перестань. Я прошу тебя, не надо, отойди…
Широкая ладонь ложится на руку графини Горчаковой и с явным трудом отрывает от моей шеи. Чтобы оттащить от меня саму графиню, мужу приходится схватить её в охапку.
Молча стою на месте, наблюдая, как аристократка справляется с истерикой. А она справляется. Отталкивает мужа и, не глядя на меня, заходит в палату.
– Добрый день, Владимир Викторович, – растерянно говорит Палей.
– Здравствуй, Сергей.
– Здравствуйте, ваше сиятельство. – Я изображаю короткий поклон, положенный при встрече со старшим. Благо мы оба не в форме, и вытягиваться по стойке смирно я не обязан.
– Каменский… – тянет граф Горчаков. Дёргает нижней челюстью, такой же широченной, как у его сыновей.
Да, они оба на него похожи – и Макс, и Токсин. Интересно, как граф теперь будет относиться к своему бастарду? Других сыновей у него нет. Хорошо, что Токсина не было рядом, когда Шанк напал на Макса. Меня Горчаковым заподозрить не в чем, на самом деле, мне от разрушенных каналов Макса ни холодно ни жарко. А вот незаконнорождённого Бородина…
– Максу лучше? – нарушает повисшую паузу Палей.
Горчаков-старший косится на него и сквозь зубы кидает:
– Нет.
– Но он очнулся…
Очнулся, ага. Простым человеком. Но сын, потерявший дар, по-любому лучше, чем сын в коме.
– Мы приходили навестить его, – продолжает Палей, – и он…
Но Владимир Горчаков уже не слушает. Он опять дёргает челюстью, ещё раз окидывает меня ненавидящим взглядом и тоже заходит в палату.
А Палей едва не бегом летит по коридору, увлекая меня за собой.
– Надо же было так столкнуться… – говорит он уже на улице.
Пожимаю плечами.
– Не повезло.
– Да нет! Думаю, к лучшему, что они тебя тут увидели. Слушай, Каменский… Нас всех уже допросили. Причём ментально. Но толку-то с нас. Ты с Максом был последний, и наедине. Понимаешь?
Киваю.
– Твой опекун не дал согласие на твой ментальный допрос, – продолжает Палей. – Но я думаю, что напрасно. Ты бы с ним поговорил. Иначе ты так и останешься под подозрением. Понимаешь? Да дело даже и не в подозрении! Неужели ты не хочешь помочь родителям Макса понять, что случилось? Может, они найдут какую-нибудь инфу, что его вылечит…
Да уж понимаю. Сам бы в такой ситуации настаивал на ментальном воздействии.
– Сергей, я… поговорю с опекуном.
– Да! – радостно кивает Палей. – Ну, они же просто хотят знать, что там было. А слова – это только слова. Мой отец, и Львова, и Юсупова – все дали согласие. А Токсина… то есть Бородина никто и не спрашивал, согласен он или нет… Хотя как раз мы с Бородиным вообще же не при делах. Я к тому времени того… типа умер уже в лабиринте. Бородин был без сознания. А тебя за каким хреном понесло в одного Макса искать… – Он осекается и машет рукой. – Ладно, неважно. Знаю, что Юсупов тебя попросил Максу помочь, но…
– А ты ведь нарочно там в пропасть сиганул, – напоминаю ему.
Палей хмыкает.
– Ты понял, да? Просто мне никогда не нравилось быть клоуном не по своей воле. А там был чистый цирк, и я уверен, что ты тоже это понял ещё в лабиринте.
Смотрю на него в упор и неторопливо отвечаю:
– Мне тоже не нравится быть клоуном. Но бросать своих я не привык. Даже в цирке.
И княжич Палей заливается ярким румянцем, как девчонка. Тьфу ты… Хмыкаю и смотрю в сторону.
– Ну, тогда мы ещё не были командой, – говорит он наконец.
Посмотрим. Посмотрим, как ты поведёшь себя в команде, единоличник хренов. И если мне что-то не понравится…
– Но сейчас это неважно, важно совсем другое, – опять частит Палей. – Каменский, пойми: если менталисты снимут с тебя картинку того, что там случилось, возможно, выяснится, что с Максом произошло. И его смогут вылечить. Сейчас это всё на уровне гадалок. Ну и с тебя подозрения снимутся, – поспешно добавляет он.
Вспоминаю перекошенное лицо графини Горчаковой и невольно морщусь. Мне нет дела до того, что обо мне думают родители Макса. Однако Палей прав. Нужно показать то, что я видел. Чем только не шутят боги… Возможно, местная медицина действительно способна восстановить каналы. Но если так – я буду очень удивлён.