и их беседы до нас не дошло, но главные ее темы можно с легкостью реконструировать: вероятнее всего, император выразил свое восхищение трудами немецкого ученого и проявил знание этих трудов, спросил гостя о впечатлениях от Франции и Парижа, а также и о его нынешних изысканиях, после чего заговорил о своей работе над биографией Цезаря и стал спрашивать мнения Моммзена по отдельным вопросам, связанным с историей Рима. В заключение беседы он должен был спросить, чем он мог бы помочь Моммзену в его исследованиях.
Однако в этой беседе, судя по всему, был еще один интересный для нас момент. О нем упоминает, не раскрывая своих источников, Габриэль Моно в своем позднейшем очерке о Викторе Дюрюи [Monod 1897, 123–124]. По сведениям, имевшимся у Моно, в ходе разговора с Наполеоном III Моммзен высказал императору свое удивление тем, что французские факультеты столь сильно отстают в своем развитии от университетов немецких. Моммзен, согласно Моно, посоветовал Луи-Наполеону провести реформу факультетов, а для этого – назначить министра из числа профессоров, и притом таких, которые являются одновременно и учеными. Именно после этого разговора император якобы и остановил свой выбор на Дюрюи.
В своем очерке Моно ошибочно указывает 1862 год в качестве даты этого разговора. На самом деле беседа, как мы знаем, состоялась в конце апреля – начале мая 1863 года. Но это делает версию Моно лишь еще более правдоподобной психологически: в мае 1863‐го Наполеон III беседует с Моммзеном – в июне того же года он назначает Дюрюи министром образования.
Еще одна интересная для нас деталь связана уже не с самой беседой, а с ее последствиями. 10 мая 1863 года Наполеон III направил Моммзену письмо. В нем он сообщал, что отдал распоряжение переслать Моммзену в Германию любые рукописи из Императорской библиотеки, в которых тот будет нуждаться. Со стороны Моммзена требовался ответный жест вежливости. Но Моммзен явно хотел уклониться от любых публичных выражений благодарности французскому императору. Он стремился найти какой-нибудь иной реверанс – адресованный не лично императору, а французскому государству в целом. В 1865 году Моммзен запросил Леона Ренье – через г-жу Корню, – будет ли сочтено удобным, если он посвятит свое комментированное издание отчета Августа (т. н. «Monumentum Ancyranum») Французскому Институту. Ренье на это ответил Моммзену в следующих выражениях:
Если Институт и будет несомненно польщен подобной честью, хотя он не сделал ничего для наших изысканий, то не полагаете ли Вы, что особа, которая, напротив, сделала для нас все, будет иметь основания почувствовать себя уязвленной, когда увидит, что Вы адресуете другим то выражение благодарности, которое может относиться лишь к этой особе и ни к кому другому? Таким образом, книгу Вашу справедливо было бы посвятить императору.
Если же, – продолжал Ренье, – политические соображения препятствуют такому посвящению, то не следует посвящать книгу никому:
Это не помешает Вам похвалить в предисловии усилия тех или иных отдельных лиц, если уж Вы не можете сказать хоть одно слово о том мощном первотолчке, который пробудил к жизни все эти усилия (Цит. по [Wickert 1964. P. 152]).
Издание «Monumentum Ancyranum» вышло без посвящения.
Конечно, ответ Ренье был продиктован прежде всего желанием угодить императору. Но можем ли мы ограничиться одной этой констатацией? Нельзя не заметить, что посвящение Наполеону III, о котором Ренье просит Моммзена, было бы символическим выражением прямой связи между императором и международным сообществом ученых – связи, идущей в обход любых опосредующих институций. Свидетельство о такой связи, бесспорно, льстило бы императору – но одновременно служило бы публичному закреплению тех неформальных отношений, в рамках которых отдельные ученые (и в первую очередь сам Леон Ренье) – были обязаны императору всем, по выражению Ренье. Если Моммзен хотел адресоваться к учреждениям, то Ренье настоятельно призывал его адресоваться лично к императору. Это еще одно внешнее проявление сформировавшегося в начале 1860‐х годов при Наполеоне III вертикального сговора, позволявшего планировать различные операции институционального шунтирования.
Виктор Дюрюи. Имя Дюрюи сегодня широко известно во Франции благодаря его деятельности на посту министра образования (1863–1869). Сделанное им за шесть лет его министерства вошло в историю под названием «реформ Дюрюи». Реформы Дюрюи были значительны не своими абсолютными масштабами (по масштабам они были весьма скромны) и не своей законченностью (за шесть лет трудно было бы довести их до конца), а своей многочисленностью, продуманностью, минимальной затратностью и долгосрочной стратегической эффективностью: это были точечные прорывные изменения на разных уровнях образовательной системы, осуществленные вопреки ожесточенному сопротивлению превосходящих сил противника и в условиях хронической нехватки средств. Последующие реформаторы образования видели в Дюрюи своего предтечу[30].
По профессии Дюрюи был преподавателем истории, по своим общественным убеждениям – прогрессистом, антиклерикалом, меритократом; по своим политическим симпатиям – либеральным бонапартистом, поклонником Юлия Цезаря и Наполеона. Он родился в 1811 году в семье потомственных ткачей-гобеленщиков: семь поколений семьи Дюрюи работали на знаменитой государственной мануфактуре Гобеленов; отец Дюрюи заведовал одной из мастерских на мануфактуре. В доме процветал культ Наполеона; любимым девизом отца Дюрюи была формула «порядок и свобода». Виктора Дюрюи готовили к той же семейной профессии, но, заметив любовь мальчика к чтению, отец отдал его в местный коллеж, где учились дети из семейств старой и новой аристократии. Последующий путь Дюрюи – типичная траектория школьного восхождения выходца из низов, как ее описал Бурдьё: в отличие от «наследников», характерными признаками которых являются блеск и непринужденность, стандартными признаками выходцев из низов являются серьезность (добросовестность) и трудолюбие [Bourdieu 1989, 17–81]. И в коллеже, и затем в Высшей нормальной школе Дюрюи сначала был одним из последних, а в конце, благодаря трудолюбию, становился одним из первых. Это навсегда сделало его приверженцем меритократии и публичной конкуренции.
После того как Дюрюи в 1833 году завоевал первое место среди соискателей агрегации по специальности «история», он смог почти сразу получить работу младшего преподавателя не в провинциальном лицее, а в парижском – притом одном из самых престижных: среди его учеников был сын короля Луи-Филиппа. Далее, однако, карьера Дюрюи надолго застопорилась; ему пришлось в полной мере познать и эксплуататорскую хватку именитых профессоров-патронов, и неприязнь университетского истеблишмента к независимым выходцам из простонародья. Такова была система, такой она осталась и в XX веке: как пишет Бурдьё, в мире французских образовательных институций люди из низших классов обречены до бесконечности доказывать делом свою профессиональную состоятельность: «они должны платить временем и действительными достижениями за медленное восхождение, которому заранее положен предел» [Op. cit., 210–211]. Своего карьерного потолка Дюрюи достиг в 1855 году: он стал титулярным профессором истории все в том же престижном парижском лицее[31]; при этом он был автором пользовавшихся широкой известностью многочисленных учебных пособий по истории и географии Древнего мира и средневековой Франции: позиция уважаемая, но не выдающаяся в качестве финиша карьеры.
В иерархическом списке карьерных позиций, занимавшихся выпускниками Высшей нормальной школы в 1865 году, позиция титулярного лицейского профессора была третьей снизу из восьми возможных. Ее достигли 44 % от общей суммы выпускников Высшей нормальной школы 1845–1851 годов выпуска, работавших в 1865 году в системе образования. Выше этой позиции продвинулся 21 % из той же группы. См. таблицу, приведенную в [Geiger 1980, 345]. Вместе с тем надо отметить, что парижские лицеи котировались гораздо выше лицеев провинциальных, а лицей Генриха IV находился на вершине списка парижских лицеев. Если учесть к тому же репутацию Дюрюи как автора учебников, можно сказать, что его неформальная карьерная позиция располагалась примерно в середине профессиональной иерархической лестницы – приблизительно на уровне инспектора учебного округа. Но формально его позиция была на ступеньку ниже.
Между тем именно в этом статусе он, скорее всего, и закончил бы свой профессиональный путь, если бы не стечение обстоятельств.
В 1859 году военный министр маршал Рандон, в прошлом завоеватель Алжира, стал искать человека, который бы мог написать анонимную брошюру о его алжирском губернаторстве 1852–1858 годов. Офицером по особым поручениям при Рандоне состоял бывший ученик Дюрюи: он предложил маршалу для выполнения этой работы кандидатуру своего учителя. Как раз в это время Наполеон III читал книгу Дюрюи «История римлян» и заинтересовался ее автором. Рандон организовал встречу императора с Дюрюи. Эта встреча вылилась в длительную и обстоятельную беседу о Юлии Цезаре, в ходе которой Дюрюи вдавался в пространные дидактические экскурсы и не скрывал от императора своих либеральных убеждений. В заключение беседы император, согласно свидетельству хорошо информированного Жюля Симона, спросил у Дюрюи, какой пост может быть для него верхом карьерных притязаний. Дюрюи отвечал, что для него, как и для всех профессоров, верхом карьеры является пост генерального инспектора образования. «Вы будете генеральным инспектором», – сказал император [Simon 1896, 75].
Дюрюи стал регулярно консультировать императора по вопросам истории Рима; одновременно с этим, вслед за успешным выполнением первого заказа маршала Рандона, он выполняет новые литературно-пропагандистские и экспертные поручения, получаемые от правительства. В начале 1861 года Наполеон III просит министра образования Рулана назначить Дюрюи генеральным инспектором. Этот пост был уже обещан историку Адольфу Шерюэлю, и Дюрюи получает в качестве «утешительного приза» сразу две должности, освободившиеся с уходом Шерюэля на повышение: должность инспектора парижского учебного округа и должность руководителя семинара («руководителя конференций») в Высшей нормальной школе. В феврале 1862 года в Генеральной инспекции среднего образования создаются два новых места, и Дюрюи достается одно из них: место генерального инспектора словесности. В том же феврале-месяце император адресует ему список вопросов, касающихся Цезаря; Дюрюи отвечает на эти вопросы пространной запиской. В ноябре 1862 года Дюрюи получает приглашение побывать при императорском дворе в Компьене; в декабре его вызывает к себе руководитель императорской канцелярии Мокар и поручает ему целый ряд секретарских работ; в ходе выполнения этих работ Дюрюи имеет продолжительные беседы с императором. Поскольку Мокар собирается уходить в отставку, Дюрюи делает вывод, что его готовят к занятию должности императорского секретаря. Вместо этого в июне 1863 года император назначает его министром образования.