Итак, с одной стороны – не думающие о публике эрудиты, с другой стороны – не думающие об истине остроумцы, а посередине – приличные люди, которые сегодня находятся под влиянием остроумцев, но которые должны в идеале оказаться в союзе с эрудитами. Блок описывает сегодняшние отношения между исторической наукой и публикой с помощью терминов XVII века. Почему он это делает? На первый взгляд все объясняется тем, что Блок описывает здесь судьбу критического метода, восходящего в блоковском изложении главным образом к XVII веку, и такое единство терминологии позволяет ему подчеркнуть единство всего процесса. Но за этой очевидной причиной скрываются на самом деле важные подтексты, связанные с самоопределением Блока по отношению к околонаучным идеологическим конфликтам конца XIX – первой половины XX века.
Автоцитаты
Первая задача, которая стоит сегодня перед комментатором «Апологии истории», – выявление скрытых автоцитат. Как отмечал Оливье Дюмулен в своей книге о Блоке, «наиболее часто цитируемый Марком Блоком автор – это сам Марк Блок» [Dumoulin 2000, 290]. Следует уточнить, что речь идет не столько о дословных цитатах, сколько о повторах. Это повторы иллюстрирующих примеров, концептуальных построений, метафор, ключевых слов – короче, параллельные места. Если говорить об интересующем нас пассаже, то к нему обнаруживаются два таких параллельных места: одно из них мы находим в раннем тексте Блока, а второе – в поздней переписке Блока с Февром. К переписке обратимся позже, а начнем с раннего текста Блока. Это произнесенная в 1914 году и тогда же напечатанная отдельной брошюрой речь Блока перед выпускниками амьенского лицея, озаглавленная «Историческая критика и критика свидетельства». Соотношение этой речи с позднейшими работами Марка Блока анализировалось многократно (пионерскую роль здесь сыграла рецензия Карло Гинзбурга [Ginzburg 1965]); сейчас нам важно лишь, что в этом раннем тексте наличествуют многочисленные схождения с текстом «Апологии истории»: они отмечены Этьеном Блоком в подготовленных им изданиях работ отца. Среди этих схождений есть и пассаж о сносках, вызывающих гнев у слишком изнеженных читателей [Bloch 2006a, 100). Здесь нет еще упоминаний о «приличных людях», «эрудитах» и «остроумцах», но уже есть главная установка, объединяющая начальный и завершающий тексты Марка Блока: стремление легитимировать профессиональную историческую науку в глазах общества.
Это схождение двух текстов показывает, что комментируемый пассаж (как, впрочем, и вообще очень многое в «Апологии истории») уходит своими корнями в размышления Блока, относящиеся еще к периоду до Первой мировой войны. Именно в этот период во Франции развернулись чрезвычайно острые дискуссии о путях развития гуманитарных и социальных наук и об их соотношении с классической французской культурой XVII века.
К истории вопроса
За последние тридцать пять лет эти дискуссии несколько раз становились предметом специального рассмотрения. В 1983 году они были рассмотрены в статье Жана Капо де Киссака «Action française против Сорбонны историков» [Quissac 1983]. В 1985 году Вольф Лепенис посвятил этим полемикам отдельную главу в своей книге «Три культуры: социология между литературой и наукой» [Lepenies 1985, Kap. II]. В 1988 году вышла в свет единственная монография, целиком посвященная данной теме: книга Клер-Франсуазы Бонпер-Эвек «Дискуссия об университете в эпоху Третьей республики: борьба против новой Сорбонны» [Bompaire-Evesque 1988]. Наконец, в 2004 году эти дискуссии стали предметом внимательного социологического анализа с бурдьеанских позиций у Жизели Сапиро в ее статье «Защита и прославление „приличного человека“: литераторы против социологии» [Sapiro 2004]. Бонпер-Эвек дает очень полную сводку фактов, но ее подход к этим фактам скорее описательный. Статья Сапиро гораздо более концептуальна и аналитична, но, как и очерк Лепениса, она сосредоточена лишь на полемиках вокруг социологии: историко-филологические науки оставлены у Лепениса на периферии, а у Сапиро и вовсе за рамками рассмотрения. По отбору анализируемого материала ближе всего подходит к целям нашего анализа статья Капо де Киссака. Следует, однако, отметить, что эта статья, весьма богатая по материалу и наиболее детально представляющая аргументацию правых идеологов в их борьбе против позитивистской исторической науки, не свободна от специфической односторонности. Киссак полностью обходит молчанием борьбу правых с Дюркгеймом и дюркгеймианцами; между тем без учета этой борьбы нельзя до конца понять и позицию правых по отношению к профессиональным историкам. Это молчание по поводу Дюркгейма соотносится у Киссака с полным игнорированием антисемитского и ксенофобского пафоса, пронизывавшего выступления критиков «новой Сорбонны»: фактически статья Киссака может быть прочитана как попытка академической легитимации наследия «Action française». Невозможно в этой связи не вспомнить, что Капо де Киссак тесно связан с праворадикальным полюсом в общественной жизни Франции[51].
Говоря дальше о полемиках конца XIX – начала XX века, мы будем учитывать работы всех четырех названных выше исследователей, но не будем ограничиваться ими ни в том, что касается общих характеристик, ни в том, что касается цитируемого материала.
Рамки конфликта
Коротко опишем ситуацию с высоты птичьего полета (при этом неизбежно придется повторить кое-что из уже сказанного в предшествующих очерках).
Конфликты, о которых идет речь, были связаны с внедрением во Франции практик профессионального гуманитарного и социального знания, относящихся к сфере науки и построенных по немецкому образцу. Эти практики категорически противоречили ценностно-функциональной матрице, лежавшей в основе институционального устройства французской культуры и восходившей к культурным нормам, утвердившимся во второй половине XVII века. Согласно этим нормам, гуманитарное знание относилось к сфере изящной словесности (belles lettres), а не к сфере науки (science); к сфере досуга, а не к сфере профессиональной службы; к сфере общего (т. е., в позднейших категориях, среднего) образования, а не к сфере специального (т. е., в позднейших категориях, высшего) образования. И, соответственно, адресатом этого знания был «приличный человек», а не специалист. Деятельность инноваторов XIX века, внедрявших во французскую почву гуманитарные и социальные науки, построенные по немецкому образцу, не могла разрушить эту матрицу; она могла лишь с большим трудом переместить гуманитарное и социальное знание в другой нишевой ряд этой матрицы – в ряд научного знания, специального образования и профессиональной службы. В числе главных вдохновителей этой функциональной переориентации гуманитарного и социального знания в середине XIX века были семитолог Эрнест Ренан, индоевропеист Мишель Бреаль, филолог-романист Гастон Парис и историк-франсист Габриэль Моно; в следующем поколении их миссию подхватили социолог Эмиль Дюркгейм, историки Шарль-Виктор Ланглуа и Шарль Сеньобос, литературовед Гюстав Лансон. Поскольку в основе всего этого процесса лежал культурный импорт во Францию из Германии, большую роль в процессе играли социокультурные меньшинства, находившиеся в промежуточном положении между Францией и Германией, т. е. протестанты и эльзасско-лотарингские евреи. Программа реформации гуманитарного знания стала активно осуществляться в 1860‐е годы, с созданием журнала «Revue critique» и историко-филологического отделения Высшей практической школы; после краха Второй империи и создания Третьей республики, на волне синдрома поражения, эта программа была увязана с задачами широкой реформы образования. Завершающими достижениями этой программы можно считать университетские реформы 1896 года, присоединение Высшей нормальной школы к Сорбонне в 1904 году и реформы ученых степеней бакалавра и лиценциата соответственно в 1902 и 1907 годах.
Этот последний этап пришелся на годы резкой поляризации общественно-политической жизни. Поляризация была связана с делом Дрейфуса. В годы дрейфусовского дела (1896–1906) быстро кристаллизуются два антагонистических лагеря: дрейфусары и антидрейфусары, левые и правые, республиканцы и монархисты, сторонники справедливости и сторонники порядка. Университетские реформы и лежащая в их основе переориентация функций гуманитарного знания стали еще одним поводом для борьбы двух лагерей: тут надо учесть, что подавляющее большинство сторонников онаучивания гуманитарного знания заняло активную дрейфусарскую позицию. В ответ правые разворачивают в 1900–1910‐х годах целую серию кампаний антисциентистской реакции на университетские реформы. Перечислим главные звенья этой серии в хронологическом порядке:
1899–1905 – цикл газетных статей Шарля Морраса «Клан Моно о клане Моно» (Les Monod peints par eux-mêmes);
1905 – инициированное газетой «Аction française» празднование 75‐й годовщины со дня рождения Фюстеля де Куланжа (умершего в 1889 году);
1907 – скандал вокруг защиты диссертации Пьера Ласерра в Сорбонне;
1907–1908 – курс лекций Пьера Ласерра «Официальная доктрина Университета», прочитанный в Институте «Аction française»;
1908 – скандал с рукоприкладством по поводу профессора Таламаса, допускавшего оскорбительные высказывания о Жанне д’Арк;
1909 – памфлет Ласерра «Г-н Круазе, историк афинской демократии», посвященный декану факультета словесности в Сорбонне, историку-античнику Альфреду Круазе;
1910 – цикл статей Анри Массиса и Альфреда де Тарда «Дух новой Сорбонны», опубликованный под псевдонимом Агафон в газете «L’ Opinion»;
1911 – «Дух новой Сорбонны» Агафона выходит отдельной книгой;
1912 – выходит отдельной книгой «Официальная доктрина Университета» Ласерра.
С июля 1910 года, с началом публикации статей Массиса и Тарда в газете «L’ Opinion», кампания против реформированной Сорбонны перемещается в центр общественной жизни и перерастает в широкую публичную дискуссию. В первой половине 1911‐го вопрос об итогах университетской реформы несколько раз обсуждается в парламенте; в ходе этих обсуждений полемический дух понемногу выды