м. в [Lyon 1974, 402–414].) «Эрудит, открытый миру» – возможно, такая формула точнее всего передает тот смысл, который Блок вложил в свое выражение «un honnête érudit». Два понятия, которые в дискуссиях конца XIX – начала XX века, как мы видели, были нередко противопоставлены, оказываются сведены Блоком воедино. И, хотя в другом месте Блок признавал, что «универсальность Пиренна – это не тот образец, который можно с чистой совестью предложить для подражания кому угодно»[66], для него самого и для Февра этот образец был реально существующим и актуальным. Выражение «un honnête érudit» сопрягало друг с другом признаки, редко сочетающиеся, но не взаимоисключающие. Оно не было для Блока оксюмороном.
Таким образом, Блок, в отличие от Февра, неоднократно подчеркивает различие между двумя разновидностями эрудиции. Первая разновидность – эрудиция, сосредоточенная на себе самой: это «праздная эрудиция», «эрудиция в пошлом смысле слова», ее носитель – «презренный эрудит», он же «антиквар» (впрочем, Блок особо оговаривает право антикварных разысканий на существование: они могут быть сочтены «полезными»). Вторая разновидность – эрудиция, подчиненная интересу к окружающей жизни: ее носитель – «honnête érudit», он же «историк».
Очень важна в ответе Блока Февру короткая фраза: «Tout comme vous» – «как и Вы». Это отнюдь не просто дань вежливости, не стремление уйти от неудобной ситуации самовосхваления. Смысл этой фразы – не «Вы ничуть не хуже меня» и даже не «Вы ничуть не лучше меня». Смысл здесь другой: «Я ничуть не хуже Вас». Блок фактически говорит Февру: «Мы разделяем с вами общую для нас обоих шкалу ценностей, и по этой шкале я ни в чем Вам не уступаю». Для понимания того, что именно осталось недосказанным в ответе Блока Февру, много дает все тот же пассаж о Пиренне из «Апологии истории», процитированный нами выше. Блок там призывает различать два качества, которые слишком часто воспринимаются как взаимосвязанные: закрытость от окружающей жизни и «холодность стиля». И тут возникает антитеза, посредством которой Блок еще в 1912 году описывал свое расхождение с Февром: антитеза «Фюстель – Мишле». Говоря, что Фюстель ничуть не больший антиквар, чем Мишле, Блок тем самым подразумевает pro domo sua: «А я – ничуть не больший антиквар, чем Февр».
Для Февра «читабельность», «обращенность к приличным людям», да и вообще «проблематизирующая история» (histoire-problème) ассоциировались не в последнюю очередь с открытым звучанием авторского голоса в историческом исследовании. Безличный тон категорически не устраивал Февра. Блок же был сторонником стилистики, которую он сам именует «строгой» (châtiéе), «аскетичной» (austère), «холодной» (froidе) – той стилистики, которая была более свойственна ему самому. Но, по мнению Блока, этот «холодный» стиль сам по себе нисколько не отдалял историка от «приличных людей», нисколько не превращал автора в «презренного эрудита».
22 июня 1939 года – ровно через год после ответа Блока на упреки Февра – ответственный секретарь созданного Анри Берром Международного центра синтеза Андре Толедано послал Блоку на визирование предварительные варианты двух рекламных аннотаций (длинной и короткой) к книге Блока «Феодальное общество», которая вот-вот должна была выйти в основанной и редактируемой Берром книжной серии «Эволюция человечества». Длинная аннотация, состоявшая в варианте Толедано из пяти абзацев, содержала общую характеристику книги и сжатое резюме ее содержания. Блок внес в текст этой аннотации целый ряд изменений и, в частности, вписал перед заключительной, ударной фразой еще два абзаца. Эти два абзаца (в тексте Блока – четвертый и пятый) интересны тем, что содержат законченную автохарактеристику Блока как историка. Они гласят:
Культивируя в науке абсолютную честность, он [Блок] не боится указывать по ходу рассуждений на пробелы в наших знаниях. Историк в полном смысле слова, он соединяет в себе эрудита с социологом и психологом. Имея большой опыт в применении сравнительного метода, он постоянно сопоставляет эволюцию разных стран и регионов, чтобы сопоставлениями высветить специфику каждого из этих эволюционных путей.
В высшей степени надежные научные знания он сумел изложить ясным, чеканным и строгим в своей полновесности языком [Bloch 1992, 125][67].
В предварительном варианте аннотации о языке исследования не говорилось ни слова. Для Блока оказалось принципиально важным публично охарактеризовать свой авторский язык и вынести эту характеристику в отдельный абзац. Абзац этот, состоящий из одной фразы, представляет собой, если угодно, микроапологию того авторского стиля, который отстаивался Блоком в скрытой полемике с Февром. Все ранее упоминавшиеся признаки этого стиля получили здесь подчеркнуто-положительную коннотацию: «строгость» обернулась «строгой полновесностью», «аскетичность» – «чеканностью», «холодность» – «ясностью». В целом же данная Блоком характеристика этого стиля недвусмысленно отсылает к ценностям французской классической традиции – той самой традиции, которая изобрела понятие «приличного человека». Стилистическое расхождение Февра с Блоком предстает у Блока не как расхождение «историка» c «презренным эрудитом», а как расхождение романтика с классиком.
В контексте скрытой полемики Блока с Февром рассуждение о «приличных людях» и «эрудитах» из 3-й главы «Апологии истории» оказывается и декларативным подтверждением изначальной системы установок, единой для обоих историков, и финальным жестом несогласия с попытками Февра обвинить Блока в «грехе эрудитства».
Школа «Анналов» и правая историография
В заключение еще раз бросим взгляд на ситуацию с высоты птичьего полета.
Вспомним фразу из процитированного выше письма Блока Февру:
‹…› я всегда буду преследовать с равной силой ‹…› и праздную эрудицию, которая есть глупость, и псевдоозарения псевдоидеями, которые суть галлюцинации (или же лень).
Эта фраза прямо предвосхищает концептуальную конструкцию, которую Блок будет строить в комментируемом нами пассаже из 3-й главы «Апологии истории». Позиция, с которой Блок отождествляет себя в «Апологии истории», равно противостоит и «праздной эрудиции» (или, как он пишет, «праздному педантизму»), и легкодоступной догматике «мнимой истории», примерами которой выступят Моррас, Бенвиль и Плеханов. Моррас и Бенвиль, как известно, были рупорами «Action française». Таким образом, именно «Action française» (наряду с вульгарным марксизмом) будет репрезентировать в тексте «Апологии истории» «псевдоозарения псевдоидеями».
Любопытным образом эта трехчленная конструкция, намеченная Блоком в письме Февру и развитая в «Апологии истории», в точности воспроизводит систему ценностей, декларировавшуюся Моррасом и его сторонниками. Клер-Франсуаза Бонпер-Эвек описала ее так: «Между сырой эрудицией и тенденциозно-мифологическими построениями есть место для строгой и рациональной истории; именно такая история и является идеалом для „Action française“. Верный путь для исторической науки, согласно „Action française“, был указан Фюстелем де Куланжем» [Bompaire-Evesque 1988, 128].
Мы могли убедиться ранее, что существуют многочисленные параллели между ценностными установками Блока и Февра (с одной стороны) – и требованиями, которые предъявлялись к исторической науке авторами из правого лагеря. Но здесь перед нами уже не схождение отдельных оценок или лозунгов, а структурный параллелизм. Как истолковать его? Как несущественную случайность? Или как идейное родство?
На «поразительные схождения» между позицией «Action française» по отношению к Ланглуа и Сеньобосу и позицией школы «Анналов» по отношению к Сеньобосу указывал в 1983 году Жан Капо де Киссак (о праворадикальных симпатиях которого говорилось выше) [Capot de Quissac 1983, 173]. Он проявил, однако, в своей статье большую осторожность, воздержавшись от каких-либо выводов и предоставив читателю самому судить о причине этих «поразительных схождений».
Сегодня мы вряд ли можем удовлетвориться такой недосказанностью. Соотношение позиции «Action française» с позицией «Анналов» по вопросам развития исторической науки истолковывается, на наш взгляд, довольно просто. Это соотношение «вызов – ответ». В борьбе «Action française» с позитивистской историографией проявились, как нам кажется, родовые свойства праворадикальных идеологий: чуткость и неконструктивность. Способность раньше и острее других ставить реальные, но болезненные или «неyдобные» вопросы – и неспособность предложить практическое решение этих вопросов, продуктивное в долгосрочной перспективе. Ср. аналогичный подход к правым идеологиям, сформулированный в статье Карло Гинзбурга «Германская мифология и нацизм» [Гинзбург 2004, 242)]. Это же мы наблюдаем и в случае, рассмотренном выше. Праворадикальные критики смогли точно увидеть слабые места позитивизма, отчасти даже смогли провозгласить верное направление выхода из кризиса («путь синтеза», «путь Фюстеля де Куланжа»), но предложенный рецепт был чрезмерно общим и остался благим пожеланием: на практике правые радикалы не смогли выработать ничего плодотворного взамен. Плодотворные выходы из наметившегося тупика были найдены не врагами современности, а ее союзниками: наследниками самих позитивистов. В сфере исторической науки такими наследниками были Блок и Февр. Школа «Анналов» стала ответом на вопросы, первоначально сформулированные в ходе борьбы правого лагеря с новой Сорбонной.
Эпилог: смена вех
В заключение – несколько слов о том, что было дальше. Какова была последующая судьба историко-филологических наук во Франции?
Необходимо пояснить перспективу, в которой мы здесь будем коротко рассказывать об этом. Перспективу, которая делает возможным разговор не просто о развитии, а о судьбе науки или наук. В статье «Межкультурная история филологии» Мишель Эспань указал на возможность построения истории филологического знания в двух разных перспективах: внутренней и внешней. Внутренняя история филологии – это история, уделяющая преимущественное внимание техническим аспектам филологии, то есть сменяющим друг друга способам предъявления текстов. Внешняя же история филологии – это, по выражению Эспаня, «история поэтапного вписывания филологии во все более и более усложняющийся „пазл“, которым являются расклад и комбинация гуманитарных дисциплин в их историческом становлении» [Эспань 2006, 13]. Речь идет о постоянно меняющемся раскладе и иерархическом соотношении различных дисциплин, о выходе одних дисциплин на передний план и вытеснении других на периферию общественного внимания, о меняющихся связях и союзах между дисциплинами – союзах, всегда предполагающих наличие дисциплины лидирующей и дисциплин заимствующих, ведомых. Такие междисциплинарные союзы, как правило, предполагают и наличие дисциплин-противниц, еще недавно лидировавших, на изоляцию и дискредитацию которых направлен новый союз. Иначе говоря, речь идет о дисциплинарной конъюнктуре. О меняющихся отношениях авангарда и арьергарда, господства и подчинения, союза и вражды, возникающих между дисциплинами. Поэтому мы будем называть эту сферу отношений