“Ты моя, котенок… Слышишь?”
“Ты моя, Катери-и-ина-а-а…”
– Пойдем отсюда, – Эмма заставляет меня подняться и ведет прочь от людей, которые смотрят на меня с отвращением. Кто-то даже делает фото со вспышкой, не стесняясь шептаться мне вслед.
Я закрываю уши руками и крепко зажмуриваюсь, умоляя, чтобы все это было сном.
Но иллюзия не спадает.
Он и вправду уничтожил меня.
Уничтожил мое будущее.
Уничтожил мои надежды.
И что самое главное – он полностью уничтожил мое сердце.
– Почему ты никогда не используешь зонт?
– Прекрати меня преследовать!
– Ты же знаешь, что я не прекращу. Никогда. Возьми мою толстовку.
– Катерина.
Я вздрагиваю, когда сталкиваюсь с его мертвым взглядом. Его плечи дрожат, будто Кастил действительно что-то чувствует, будто он чувствует боль. Но я знаю, что это неправда – он солгал.
“…Ты же знаешь, что я не прекращу. Никогда.”
Мои глаза затуманены слезами. Я разворачиваюсь и убегаю.
Но на этот раз Кастил не преследует меня.
Потому что “никогда” не всегда является правдой.
***
Примечание:
Дереализация – это болезненное переживание измененности окружающего мира: все вокруг непонятным образом изменилось, стало «чуждым», «не таким, как прежде», «нереальным», «искусственным», «призрачным», будто «все лишь снится».
Глава 20. Отрицание
“… Я мог бы разозлить тебя, я мог бы заставить тебя кричать.
Я мог бы заставить тебя плакать, я мог бы заставить тебя уйти.
Я мог бы заставить тебя ненавидеть меня за все.
Но я не могу заставить тебя вернуться ко мне.”
The Rose – Back To Me
Лондон, Англия.
Призрак.
Настоящее время.
Воскресенье в клинике – просто кошмар. Погрузившись с головой в бюрократию, я разбираю огромное количество документов и счетов, провожу несколько собеседований и заказываю недостающее оборудование, которое запросил кардиохирург Джонатан Гарретт.
Ближе к девяти вечера наступает затишье, и, пока я сижу в коридоре, медленно поедая сухой бейгл, доктор Уилсон просит меня проверить сводку с благотворительного вечера. Я знаю, что главврач не должен заниматься подобными вещами, но новый финансовый директор только приступил к своей работе, а у нас не было времени на промедление.
Если бы я была чуть внимательнее, я бы не потеряла контроль над Reed Hospital. Если бы я не была так погружена в свое состояние, я бы заметила, что мама топит клинику всеми возможными способами. Если бы я…
– Вы пролили кофе, мисс Рид.
Я выныриваю из своих разрушительных мыслей и растерянно смотрю на доброе лицо доктора Уилсона. Мы сидим на небольшом диванчике возле кофейного автомата. У меня не было сил доползти до кабинета, поэтому я решила выпить ужасный растворимый напиток прямо здесь – в коридоре.
– Мисс Рид? – мужчина продолжает улыбаться, а затем расчесывает пятерней свои пшеничные волосы. Для своих сорока он выглядит очень молодо, наверное, все дело в его мягкой мимике и спокойном голосе.
– Прошу прощения, доктор Уилсон. О чем… мы говорили?
Я быстро провожу ладонью по юбке. Благо я успела выпить большую часть этого сладкого издательства над кофеином.
– О том, что вам следует отдохнуть. С каждым днем вы подталкиваете себя к синдрому хронической усталости.
Не зная, как ответить на его фразу, я решаю просто промолчать и забираю у мужчины документы. Мой взгляд скользит от списка собранных средств к итоговой цифре и обратно. Потом я поднимаю голову… и вижу серые глаза доктора Уилсона, который пристально меня рассматривает.
– Этого недостаточно.
– Верно, – отвечает он спокойным тоном. – Когда вы будете обязаны объявить о банкротстве?
Я сжимаю переносицу пальцами. Отвратительная привычка, от которой я никак не могу избавиться.
– Если нам не одобрят кредит, то через неделю.
В груди болезненно колет. “Дыши, – приказываю я себе. – Ты не потеряешь клинику. Не последнее, что у тебя осталось в твоем мире, сплошь состоящем из руин.”
И тут грубый, мрачный голос врывается в мою голову:
“Ты придешь ко мне, Кэт. Ты сломаешься. И я буду с нетерпением ждать твоего разрушения…”
Что-то горячее вспыхивает в районе живота, и я давлю это, прежде чем оно успевает сжечь меня заживо.
Что, черт возьми, он имел в виду? Две недели назад я потеряла контроль, который совершенствовала годами.
Мой разум треснул. Во всяком случае, то, что от него осталось.
Я сказала маме, что я устала и хочу немедленно покинуть Ритц. Удивительно, но она не возражала: наверное, потому что мое лицо было похоже на изможденный лик мертвеца – я видела его в зеркале машины, когда ехала домой. Затем мне пришлось провести несколько часов в ванной, чтобы протрезветь и взять себя в руки. И забыть эти чертовы глаза, высасывающие из меня душу.
К счастью, мы больше не встречались. В последние дни мой маршрут был одинаковым: дом, клиника, дом. Иногда я ночевала у себя в кабинете, чтобы не тратить время на дорогу. От огромного количества работы мне становилось легче, и я постепенно забывала его подавляющее присутствие.
Ладно, я обманываю себя.
Ни черта мне не становится легче.
Я всего лишь работаю до седьмого пота, пытаясь занять голову другими мыслями. Мне не впервой делать это, но подавлять это удушающее чувство становится все труднее.
Имя Кастила Сноу было буквально повсюду. Из того, что я читала, он все еще дружит с Чоном и Аароном. Вся тройка входит в список Форбс “Миллиардеры до тридцати”. Кастил также часто мелькал в таблоидах в компании какой-нибудь красивой женщины – сначала мне было так больно, что я не могла дышать, а потом я просто… привыкла к боли.
Она стала моим верным другом и помогала хранить ненависть в моем сердце. Потому что порой, в моменты наивысшей сломленности, мне безумно хотелось приползти к нему подобно бездомному псу, умоляя взять меня обратно. Но как бы тяжело мне не было, как бы сильно я не выла в подушку, воспроизводя его лицо в своей памяти, я продолжала идти дальше. Безнего.
Конечно же, меня не приняли в Кембридж, как и в десяток других университетов. Мое порно-видео быстро исчезло из сети, но слухи расползлись подобно ядовитым змеям. “Шлюха” – было самым безобидным словом, которым меня нарекло светское общество Великобритании.
Брак мамы с Уильямом также сорвался, потому что я испортила нашу репутацию до такой степени, что Анну Рид перестали приглашать куда-либо вообще. Как я узнала? Все просто: мама напоминала об этом при каждом удобном случае.
Мир словно заледенел, превращаясь в огромную темную яму, из которой не было выхода. Моя вера в что-то хорошее просто исчезла. Заявления в полицию, поданные Заком от моего имени, не принесли никакого результата.
На видео была я. Кастила же опознать было невозможно. И посещать его дом тоже никто не стал.
Они лишь пересматривали мое видео, вызывая у меня рвотные позывы каждый раз во время допроса.
Я больше не могла это терпеть. У меня просто не было сил. Дядя Зак настоял на том, чтобы я переехала в Канаду – и я не сопротивлялась.
Постепенно зияющая дыра в моей груди становилась меньше. Я построила для себя новый замкнутый мир, состоящий из учебы, Зака и лабрадора Сэма, который заставлял меня хоть изредка выходить на улицу – помимо университета. Иногда ко мне приезжала Мари.
Я восстанавливалась целых семь лет, пока всего одна встреча не выбила землю у меня из-под ног.
“Скажи мне. Что ты забыла в Англии?”
Я… ненавижу его.
Я так сильно его ненавижу…
– Вы дрожите, – констатирует доктор Уилсон, когда мои пальцы впиваются в бумаги. – Давайте-ка я куплю вам чай.
Через пару минут он дает мне обжигающий стаканчик, и я делаю жадный глоток, чувствуя болезненный ожог на языке.
Это хорошо. Физическая боль гораздо лучше эмоциональной. К тому же, какая-либо боль гораздо лучше пустоты.
И да, я в курсе. Я склонна к самоповреждениям.
А еще я деструктивна. Я сломлена. Я часто жалею себя и безусловно отношусь к мазохистическому типу личности.
Но знаете, что? К черту психоанализ. За семь лет ничего не изменилось. А я пробовала разные методы, включая медикаментозное лечение и полимодальную терапию.
Чтобы не развалиться на части, я всего лишь должна спасти клинику отца, дописать диплом и вернуться в Ванкувер.
Я больше не позволю ему разрушить мою жизнь.
Никогда.
– Ответ уже должен прийти на почту, – мой голос загнанный, безжизненный. – По поводу нового кредита. И, скажу честно, мне страшно его проверять, доктор Уилсон.
Мужчина вздыхает, согревая меня своей улыбкой ни чуть не хуже зеленого чая.
– Я могу сделать это за вас. Если вы позволите.
– Нет… нет. Я сделаю это. Кстати, сейчас довольно поздно, почему вы не идете домой?
Вокруг его внимательных глаз появляются небольшие морщинки.
– А почему вы не идете домой, Катерина?
Катерина.
Он впервые назвал меня по имени.
– У меня еще есть дела.
– Тогда я подвезу вас, когда вы их закончите.
Мне не нравится авторитарный тон в его голосе, он напоминает мне о…
Я резко встаю на ноги.
– Не стоит, доктор Уилсон. Мой водитель заберет меня, когда придет время.
Мужчина смотрит на меня несколько долгих секунд, а потом отвечает:
– Как скажете, мисс Рид, – он тоже встает со своего места и возвышается надо мной высокой фигурой. – Предлагаю проверить документы и вызвать вашего водителя.
Я хочу сделать это самостоятельно, однако решаю не спорить без причины и иду вместе с доктором Уилсоном в свой кабинет.
В моей голове все еще царит неразбериха, даже когда я проверяю почту на своем компьютере, открываю последнее письмо из банка и перечитываю текст на протяжении долгих минут. Желудок урчит из-за не самых вкусных углеводов – бейгл был последним, что я ела за последние двое суток.