Идея, собственно, была давно. Просто тогда ресурса не было. Теперь ресурс был, и Лев вытащил ежедневник Ренара.
Он писал торопливо. Опасливо косился на компаньона. Подолгу его разглядывал. И снова писал. Зачеркивал, обводил зачеркнутое, помечал: «Считать истинным».
Федор спал как убитый.
Под вечер совершенно измотанный Лев прилег – только на перевести дух и собраться с мыслями.
Когда он открыл глаза, была половина одиннадцатого. Судя по крошкам на столе, его превосходительство ел шоколадный кекс. Денежный запас переместился из заднего кармана мотоциклетных штанов Льва в задний карман джинсов Федора и уменьшился на две сотни. Лев швырнул джинсы компаньона обратно и стал думать, куда спрятать оставшееся. В процессе размышлений трижды споткнулся о саквояж, едва не растянувшись на полу, ничего не придумал и просто сунул деньги под подушку, оставив растратчику на столе десятку.
И он снова писал – весь день и весь вечер. Как, оказывается, легко, когда нет времени думать!
За едой он все-таки сбегал. В номере появились гроздь бананов, два камамбера в банке и две теплые булки. Лев едва не сожрал всё сам, но сверхусилием воли оставил компаньону половину. Ближе к ночи сунулся в почту: совсем забыл! – там было пусто – и, успокоенный, лег спать. Оставалось только перебить написанное в заметку.
Наутро на столе обнаружились большая копченая колбаса, гигантская плитка белого шоколада с малиной – и обертка от такого же с черникой, – половина дыни, хот-дог, лимонная кожура и записка:
«Не знал, что ты ешь, взял всего понемногу».
В почте опять не было ничего. Денежный запас снова переместился в карман джинсов Федора. Лев сходил проветриться – купил еды, сразу съел половину и снова завалился спать.
Он сделал для чуда всё, что мог.
Возле дверей толпилось разношерстное сборище, больше напоминавшее неизвестно зачем собравшийся сброд. Эти люди были похожи на кого угодно, только не на моряков. И все-таки их поведение говорило о том, что это именно моряки. То ли табак, который жевали все без исключения, то ли гвалт, который поднимала эта толпа, то ли что-то в манере держаться – но не было никаких сомнений, что перед искателями приключений те, кто, подобно им самим, рассчитывает поступить на какое-нибудь судно. Дюк тихонько вздохнул. Джейк возвел глаза небесам. Не успели компаньоны обменяться и парой слов, как дверь распахнулась и двое энергичных мужчин стали сгонять всех внутрь, словно какое-нибудь стадо.
– Нам бы китобой, – Дюк обратился к тому, что выглядел менее устрашающе.
– Проходи-проходи, будет тебе китобой!
За их спинами что-то выкрикнули на незнакомом языке – кажется, по-португальски. Все заржали. Джейк поморщился, компаньон передернул плечами, будто нашел на рукаве мокрицу, – и оба, изо всех сил не обращая внимания на сливки общества, проследовали по узкому коридору. По левую руку располагалось множество дверей, а по правую тянулись деревянные полированные стойки, за которыми обслуживали посетителей вежливые господа в очках и с усами. Дощатый пол под тяжелой поступью десятков ног немилосердно скрипел. Наконец вместе с остальными соискателями компаньоны оказались в небольшой комнате.
Это была типичная контора, каких полно по всей Америке – от Атлантического до Тихого океана: большой шкаф с резным верхом, тяжелый письменный стол, бюро у окна. Стены украшали грубо нарисованные картины и картинки с изображениями парусников, колесных пароходов, трансатлантических лайнеров. За столом в кожаном кресле сидел суровый господин с длинными висячими усами и лицом пожилого моржа. Господин разговаривал по телефону, постукивая пальцами по большой, очень толстой, засаленной на углах книге, возлежавшей на тяжелом деревянном бюваре, среди множества других документов. Над седой головой господина, под самым потолком, раскинуло крылья чучело альбатроса.
Джейка больно толкнули в спину:
– А ну-ка посторонись, слышь, ты!
К столу усатого господина бесцеремонно лез наглого вида тип с гладким румяным лицом и толстыми губами. Раздвинув компаньонов, он встал перед столом и почтительно замер, комкая в руках потертую матерчатую кепку. Следом протиснулись еще двое: высокий лысый детина в синем свитере и белобрысый субъект с красным веснушчатым лицом.
Суровый господин положил на подставку рожок аппарата, повесил наушник и, взяв какую-то бумагу, стал читать ее вслух: это был текст контракта, который надлежало подписывать всем морякам, нанимавшимся через агентство. И нельзя сказать, что делал он это очень быстро, но понять ничего было невозможно.
– Сэр, – прошептал Джейк на ухо компаньону, – а он точно говорит по-английски?
– Нет, что вы! Это китайский, – не дрогнул лицом Дюк.
Когда с чтением покончили, нанимающиеся стали по очереди подходить к агенту, отвечать на какие-то вопросы, которых в общем гвалте было не разобрать, и подписывать бумаги.
– Сколько тебе лет?
Седые усы агента пошевелились. Искатель приключений прочистил горло.
– Шестнадцать.
– В море бывать приходилось?
– Н-нет, сэр.
Агент шумно выдохнул и что-то там себе написал в бумагах. Пахло не то классной комнатой, не то канцелярией. Усы шевелились. Наконец агент писать перестал, с минуту смотрел на молодого человека, опять черкнул что-то в бумагах и произнес:
– Тебе назначается пай в одну двести пятидесятую.
– А? – переспросил Джейк. Получилось глуповато, но агент на него даже не взглянул, бросил на стол бумагу и ткнул сухим пальцем в то место, где надо было подписываться. Джейк попробовал прочитать документ, но почерк был слишком извилист, рука дрожала, и без одной минуты матрос поспешил поставить свою подпись: «Д. Э. Саммерс».
Бумагу забрали, агент крикнул: «Следующий!», и к столу заторопился Дюк. Он тоже соврал насчет шестнадцати лет, тоже не понял насчет двести пятидесятой части и расписался: «М. Р. Маллоу».
Проделав все это, искатели приключений по-прежнему не имели понятия ни как называется судно, на которое нанялись, ни сколько времени проведут они в море, но зато теперь, кажется, можно было с чистой совестью написать мистеру Маллоу, что дела в порядке, поступили матросами и пусть он совершенно не волнуется.
Уважаемый автор!
Прочли Ваш рассказ. Сразу скажу: если Вы можете не писать – не пишите. Сюжета у Вас нет, герой, хоть и вызывает некоторую симпатию, ничего интересного из себя не представляет. Это обычный молодой человек, каких, к сожалению, в наше время пруд пруди, и сны, сколь бы фантастичными они ни были, ничего в этой картине не меняют. Как упражнение, пожалуй, неплохо, но как произведение, достойное того, чтобы стать книгой, – увы, нет.
Работа писателя требует серьезного жизненного опыта, каких-никаких принципов и устоявшихся взглядов на жизнь. Ничем из перечисленного Вы похвастаться не можете.
Допускаю, впрочем, что писатель из Вас получится, но для этого необходимо приобрести то, без чего писать нет никакого смысла, – а именно то, что Вы хотите сказать миру. В наше время найти что-то новое чрезвычайно трудно (если не невозможно). Однако не исключено, игра стоит свеч. Дерзайте.
Успехов в творчестве!
В здании из стекла и металла чисто и без изысков – везде пластик. Вы входите сюда каждое утро, ровно в девять часов.
Кожаные мотоциклетные штаны пришлось сменить на спортивный костюм, желтые ботинки – обратно на кеды, а синие очки сунуть в карман и надевать только после работы.
Ряд узких шкафчиков. Бежевые, зеленые, фиолетовые – почти идеальная линия открывающихся и закрывающихся дверец. Поляки, румыны, молдаване, украинцы, прибалты – пол-Европы съехалось сюда на заработки! Финны, шведы, китайцы, эстонцы, итальянцы, испанцы, поляки, украинцы, русские. Все хотят работать на «Северном Лососе».
В цеху стоит грохот. Попискивают приборы. Со скрежетом едут бесконечные ленты конвейера с лососем. Лосось еще жив, еще дышит. Берешь его с ленты, вспарываешь ножом, вынимаешь внутренности, бросаешь их в металлический лоток, а выпотрошенного лосося – в бассейн. Взять, вспороть, выпотрошить, бросить, положить в бассейн. Взять, вспороть, выпотрошить…
Со скрежетом едет лента. Попискивают приборы. Грохочет резка.
Рабочие с грохотом подвозят всё новые тележки с ящиками, где в ледяной крошке лежит лосось.
Лосось живет в бухте, далеко в воде, в клетках. Там работает Федор. Это он грузит лосося в ящики.
«Дорогие отец и мама,
у нас все в порядке, доехали хорошо. Капитана Веркора, правда, упустили, и, наверное, стоит передать ему наши извинения. Но мы нанялись на другое судно и сейчас отправляемся бить китов к берегам Южной Америки, а оттуда – к острову Южная Джорджия. Сколько пробудем в плавании, не знаю. На всякий случай: если от меня не будет писем, не волнуйтесь. Напишу, как только смогу.
С Джейком мы видимся очень мало, потому что он на носу, а я кормовая крыса, и не положено. Его определили в палубные матросы, а я, как ни печально, всего лишь каютный юнга. Отец, конечно, скажет, лиха беда начало. Ну и будет прав, чего уж там. Всю экипировку нам дали в кредит, морская болезнь почти прошла – в общем, я думаю, как-нибудь привы…»
Дюк почесал карандашом за ухом и вымарал последние строчки, оставив только «дали в кредит».
В поселке пахло рыбой, китайским фастфудом и смягчителем для белья из прачечной. Нельзя сказать, что здесь было так уж скучно. Совсем нет. Каждую неделю в поселке веселье: футбол, волейбол или, там… футбол и волейбол. Отказаться не то чтобы нельзя. Просто не понимали почему и терзали вопросами.
Упрямства сопротивляться хватало только у одного человека. Который говорил просто: не хочу. Но и ему в конце концов пришлось согласиться хотя бы стать судьей в волейбольном матче. Его превосходительство, может, и тут бы отбился, но его английского было недостаточно и пришлось лезть на судейский стул.