– Эй? Ты как? Вставай, дитя порока. Вставай, у нас неприятности!
Федор растолкался не сразу. Потом понял. Сел.
Директор завода вызывал на ковер менеджера по персоналу и еще десять человек.
Они успели как раз к тому моменту, когда директор, господин Хикипяя, быстрым шагом шел по коридору. Его пузо подпрыгивало под тонким джемпером, подбородок с наметившимся зобом трясся, седые усы и брови гневно топорщились. Дверь кабинета захлопнулась за ним со страшной силой.
– Ага, – сказал его превосходительство. Он притормозил у двери, немного постоял, не решаясь повернуть ручку, потом храбро вздохнул и вошел.
Когда дверь снова открылась, Федор обогнал выходящих товарищей и бросился вниз по лестнице.
Лев тоже не стал толкаться в коридоре. Еще не хватает обсуждать увольнение менеджера по персоналу. Не надо злить человека, который, может, и выпил из вас всю кровь, но перед уходом всегда успеет выписать лишний штраф.
– Есть справедливость на свете. – Федор сидел на травке, вертел в зубах желтый цветок и любовался облаками. – Лео! Есть справедливость?
– Ты чего, оправдываешься?
– Ему как, ночевать с нами надо было, чтобы за всем уследить? Установить за каждым видеонаблюдение и все записи самому просматривать? Он-то здесь при чем?
– А вы бы спросили, Теодор, откуда все стало известно.
– И откуда все стало известно?
– Стукнул кто-то, вот и стало. Дружба такая специальная. Тоже, кстати, его обязанность. Неформальная. Теодор, что же вас всему надо учить! Элементарных вещей не знаете.
– Не узнали кто?
– Не-а. Подозреваемых человек пять. И то…
Федор встал, сунул руки в карманы и подтянул штаны.
– Ты знаешь, похоже, ошибся тот хиппи. Ну, помнишь, лысый дрыщ, такой, в татуировках? Он еще говорил, что ничего нет, кроме нашего отношения к чему-то? Ну, вся эта ересь про пустотность мира и иллюзорность собственного «я». Как не помнишь? Ты же всё время рядом вертелся.
Лев только моргал.
– Из меня месяц пьют кровь, а он ничего не видит! – возмутился его превосходительство. – Посмотрите на него, люди добрые!
Лев хотел было оправдаться, но его превосходительство уже сменил гнев на милость.
– Забери меня салат, мирозданию не наплевать. Мы с вами, Лео, наблюдаем акт вселенской справедливости.
Примерно в этот момент радость Льва Березкина испарилась. Вместе с гипотезой о том, что у его превосходительства, возможно, есть совесть.
– Если отсюда уехать, где мы аудиторию на твои фокусы возьмем? – упавшим голосом спросил Лев.
– Юнга! – рявкнул капитан Бабридж.
Прислушался и повторил:
– Юнга, черт подери!
Он неприязненно оглядел М. Р., появившегося в кают-компании, – тот шел, как мог, одергивая на ходу рубаху.
– Что вы там все еле ползаете? – опять отворачиваясь к карте, проворчал капитан. – Ползают, ползают, как мухи в гальюне!
И тогда на М. Р. Маллоу снизошло озарение – не давая капитану произнести более ни слова, он стал читать:
Пишет парень любимой письмо:
Новостей, мол, всего ничего,
И погода, мол, ясно,
Не волнуйся напрасно.
Два чирья на заду у него.
Капитан Бабридж неожиданно оказался благодарным слушателем. Он как поднял голову от карты, так и сидел не двигаясь, пока Дюк не закончил. Потом медленно повернулся, оглядел каютного с ног до головы, вышел из каюты и распорядился с этого дня каждому члену команды ежедневно к обеду и ужину выдавать по кружке пива, а всем доходягам с чирьями – накладывать на больные места жеваный хлеб с солью.
– Видишь, я же говорил! – прокомментировал это дело Д. Э. Саммерс, у которого совершенно прошла лихорадка. – Красиво и полезно. Настоящая поэзия!
С фурункулами на руках проблем не было: соленая вода помогала зажить вскрытым ножом чирьям. Но те части, что закрывала одежда, сами не заживали. За бинтами бегали к коку. Тот со смеху уронил ложку в кастрюлю с похлебкой, когда Дюк удивился, почему на судне нет врача. О чистых бинтах каждый день нельзя было и мечтать – тряпок чертовски не хватало.
– Хо-хо, хо-хо, хо-хо, – бормотал Дюк Маллоу.
Он как раз делал компаньону перевязку.
– Нечего тут, – с трудом разогнулся Д. Э. Саммерс. – Прорвемся. Придется обходиться тем, что есть.
Дюк занял его место на ящике и задумался. Всю свою жизнь он считал кражу ниже своего достоинства. До сегодняшней ночи. Ровно до того момента, когда кок сказал: «У вас заражение крови, господин Арлингтонская сосиска!» – и со страшным гоготом отрезал ему ногу. М. Р. Маллоу заорал и проснулся. Еще никогда он не испытывал такого облегчения, как сегодня утром, обнаружив себя с двумя ногами.
– Говорил он решительно: в мире все относительно, – задумчиво проговорил Дюк.
Он как раз примеривался, без какого предмета белья лучше всего оставить капитана Бабриджа, как вдруг Джейк воскликнул.
– Слушай. Ночная рубашка. Ночная рубашка!
– Нельзя, – вздохнул Дюк. – Заметит.
– Нет, я говорю, в саквояже валяется. Его рубашка. Ты выкинул, что ли?
– А что сразу я?
– А кто, я?
– Так я не выкидывал!
– И я не выкидывал!
Дюк подскочил, охнул, схватился за поясницу и похромал в каюту. Ночная рубашка беглого жулика спасла здоровье двух джентльменов, нравственные основы М.Р. Маллоу и исподнее капитана Бабриджа.
– Слушай, ну заткнись, а? Ну хватит! Ну хочешь, я на колени встану? – надрывался Кангас.
Д. Э. помотал головой и безжалостно начал сначала:
Тихая ночь, святая ночь,
Звезды сияют, свеча горит,
В благоговенье Чета не спит,
Чистая радость в душе их горит…
Многолетнее участие в службах в общине весьма поспособствовало выносливости легких, но все-таки петь час подряд одно и то же – не шутка! Да и голос в шестнадцать лет тот еще. Рождественские гимны – это вам не «Йо-хо-хо!», где можно просто орать. Джейк перевел дух, но не сдался:
Святой Младенец грядет,
Святой Младенец грядет.
Он закончил выводить последние ноты и сказал:
– А знаете, любезный, я тоже всегда на этом месте плачу. Так трогательно, правда? Хотите еще что-нибудь? Нет? Ой, ну почему? Я много таких штук знаю! Вот, слушайте…
– Погода – дрянь! – Капитан Бабридж с отвращением тыкал вилкой тушеную капусту. – Команда – идиоты! Хэннен, может, вы готовить умеете? А то смотрите, я бы сделал вас… – Капитанские челюсти ритмично двигались. Дюк некстати отметил, как шевелятся капитанские уши, и кашлянул в кулак. – …поваром.
Впервые за все время Дюк видел Хэннена униженно опустившим голову.
– А что? – словно бы ничего не произошло, разглагольствовал капитан Бабридж. – Поваром. Не хотите, Хэннен?
Бывший первый помощник через силу улыбнулся, все так же не поднимая глаз на капитана.
– Жаль, – сказал капитан Бабридж, отставляя тарелку с недоеденным ужином и придвигая чашку с кофе. – По крайней мере, уж вы бы, в отличие от этого обрубка, постарались приготовить что-нибудь съедобное.
Он сделал глоток и сокрушенно вздохнул. От этого вздоха по спине М. Р. пробежали мурашки. Он быстро выпрямил спину и храбро уставился на капитана.
– Юнга, – устало спросил капитан, – что это?
– Кофе, сэр!
Капитан Бабридж вымученно улыбнулся, потом лицо его приняло прежнее выражение, и он резко сказал:
– Позови-ка мне Чаттера.
М. Р. как ветром сдуло. Прибежал стюард Чаттер, долго и безнадежно оправдывался, что запасы кофе на исходе, что два мешка подмочило во время шторма, когда открылась течь, что кок простудил поясницу еще в Атлантике да что-то там еще. Капитан Бабридж слушал молча. Потом пожевал губами, словно раскусил какую-то гадость, и произнес:
– Пшел вон.
М. Р. брел по палубе и задумчиво хлопал ладонью по поручням.
– Ухи, плюхи… – бормотал он. – Шлюхи…
Дюк остановился. Секунду стоял неподвижно, потом сильно хлопнул по поручню, развернулся, чудом не налетел на проходившего мимо Хэннена, который уже не был первым помощником, и со всех ног помчался в каюту.
– Один капитан был не в духе. – М.Р. вытащил из раскрытого сундука саквояж.
Ему в кофе попались две мухи,
Будешь тут не в себе —
Экипаж на губе,
И к тому ж что-то ползает в брюхе.
Следовало спешить, пока не появился Чаттер.
– Полчаса, только полчаса, – бормотал Дюк.
Из саквояжа один за другим появлялись предметы:
овальный серебряный поднос,
спиртовка,
стеклянная колба,
металлическая трубочка с пробкой,
маленький серебряный кувшин,
жестянка с остатками намолотого миссис Фокс кофе,
спички.
Колба все еще была выпачкана засохшей кофейной гущей. Запах этот, перебив корабельную вонь, вызвал воспоминания о железных дорогах, об элегантной миссис Фокс, об игрушечной лавке в Уинчендоне, о, черт побери всё со всем, о приключениях! Торопливо, дрожащими пальцами Дюк открывал жестянку.
Секретарши на месте не было. Лев робко сделал четыре шага и приоткрыл дверь.
В кабинете господина Хикипяя стоял резкий запах одеколона. На столе вибрировали сразу три телефона. Директор рыбного завода сидел за столом и не обращал на них никакого внимания – он собирался откусить имбирный пряник.
– В чем дело? – Директор положил пряник на стол.
– Понимаете, – Лев не мог оторвать взгляда от злосчастного пряника, – видите ли, в чем дело…
Чашки с чаем, кофе или хотя бы бутылки воды нигде не было видно. Кулер стоял в углу. Лампочка на директорском кофейном автомате не горела.
– Господин Хикипяя, – стараясь не спешить, выговорил Лев, у которого от волнения дергались сразу оба глаза и угол рта, – пожалуйста, уделите мне пять… нет, лучше десять минут. Я быстро всё расскажу. И давайте я сварю кофе, а то всухомятку нельзя есть.