Директор взял в очередной раз зазвонившую трубку, дал отбой и выжидающе уставился на наглеца. Тем временем Лев Березкин открыл саквояж. Расстегнул молнию чехла, похожего на футляр электробритвы. Подкачал насос. Вставил кофейную таблетку. Отвинтил крышку, налил из кулера воду.
– Где у вас чашки? – Лев машинально повертелся туда-сюда, принял из рук директора маленькую фарфоровую чашку, наполнил ее кофе и дрожащей рукой поставил на блюдце. – Вы не удивляйтесь так. У нас как раз таблетка последняя. А нас двое. Так что вот, пригодилась.
– Это взятка? – Господин Хикипяя стоя пил кофе. – Она вам все равно не поможет.
– Ну и пусть. Зато вы меня выслушаете. Вы же все равно пьете кофе. Вот.
– Вы это специально придумали? Автомат сломали? Вы?
– Нет, честное слово. Просто мой друг куда-то делся, я взял наши вещи, но решил все-таки с вами поговорить, а тут вы… и пряник.
Оба посмотрели на пряник. Директор взял его со стола, откусил и сделал рукой приглашающий жест: говорите.
В это время Федор Летний стоял в коридоре на первом этаже общежития около кофейного автомата. Он делал вид, что не замечает, как все смотрят сквозь него. Непринужденно здоровался, кивал, улыбался. Не прятаться же теперь!
«Как вы смеете! – раздался в его голове голос мадам Ренар. – Как вас угораздило стоять здесь пугалом и ничего не предпринимать, когда творится несправедливость! Вы знаете, сколько семей в разных концах света надеются на деньги ваших товарищей-гастарбайтеров? Они так же бедны, как вы, а некоторые еще беднее! Вы считаете это справедливым? Ну, конечно, ведь среди них так много дураков и уж точно хватает мерзавцев – тех, кто донес. Почему же тогда у вас так гадко на душе? Ах, вы не знаете, что делать? Делайте что-нибудь!»
И Федор решительно направился к кабинету господина Хикипяя. Лев Березкин как раз выходил оттуда – красиво, непринужденно.
– Оли? – донесся из кабинета мощный голос хозяина рыбного завода.
Он говорил по телефону. «Оливер» было имя старшего менеджера. Дверь закрылась.
– Тон-тонтон-тонтон! – Лев изображал танец лосося, чтобы вызвать улыбку у компаньона – тот приуныл после возвращения на работу. Ничего особенного: Лев просто выгибался во все стороны, приставив к глазам круглые печенья. Ничего лучше в голову не приходило.
С ума сойти, какая ерунда нравится людям! Вот уже сбежалось всё общежитие, и все скачут – «тон-тонтон-тонтон!», и по всей комнате валяются печенья.
Ну что за свиньи, а? Прав был Сартр: ад – это другие!
И вдруг одна девушка пробивается к Федору и что-то говорит ему на ухо. Его превосходительство слегка оживляется и милостиво кивает. Тогда она достает деньги и отдает ему. Десять евро.
– Можно мне тоже? – вскакивает взрослая уже женщина, финка лет двадцати пяти.
Опять деньги. Опять и опять. И вот уже четыре девицы и два парня отдали этому типу по десятке. Правда, предсказаний не последовало.
– Перешел на тет-а-тет? – поинтересовался Лев.
– Слушай, не могу, – вполголоса сообщил его превосходительство. – Никаких сил больше нет предсказывать. Глаза вылезают. Придумал попроще кое-что.
Оказалось, гороскопы. Этот придурок составляет им гороскопы!
– Чего? – ахнул Лев. – А это-то как?
– Проще некуда. Вот ты, например, кто?
– Ну, Дева.
– Отлично. Дева – не будьте так уверены в своей точке зрения, вы тоже можете ошибаться. Стрелец, смотрите, чтобы не обидеть кого-нибудь важного для вас. Это может вызвать конфликт, а чуткость – не ваше достоинство. Овны… э-э… старайтесь видеть и слышать окружающих, а то ваш эгоизм окажет вам плохую услугу.
– А ты-то сам кто?
– А… э… первого ноября – кто? То ли Дева, то ли Весы. Забыл.
Лев полез в сеть. Выяснил, что тип, который составляет людям гороскопы, а сам понимает в них, как в китайском, – Скорпион.
– Гороскопы персональные, – продолжал ядовитый гад. – Для этого нужна всякая белиберда типа Плутон в пятом доме, Юпитер в девятом. Поможешь с переводом? У меня там ошибки, нехорошо. Клиентов выше крыши.
– Постой, но ты же должен выдать им всю херню! Хоть сайты почитай! Что-нибудь ляпнешь!
– Не ляпну. Все вечно уверены в своей точке зрения и все при этом боятся, что им кто-нибудь что-нибудь скажет. Все могут кого-нибудь обидеть и потом об этом жалеть. Все вечно не слушают друг друга, все думают, что их мнение самое важное, а все остальные – дебилы. Все ошибаются. Эффект Барнума!
– А если не обидят? Если не ошибутся? Если слушают?
– Значит, я их вовремя предупредил, – Федор вытащил из кармана смятую бумажку, развернул. – Та-ак, тут у нас гороскоп про любовь. Хм. Коллега, у вас как на этом фронте? Я ж с себя пишу, а у меня материала нет.
– С себя?
– Ну да. Иначе сфальшивлю, понимаешь? Должно звучать так, будто ты понимаешь, о чем говоришь. Я, кроме себя, никого особо не понимаю. Смотрю на человека, прикидываю, что у меня с ним общего, какие недостатки – вот это и пишу.
– Ты что, хочешь сказать, все люди одинаковые? Ты же попадешься, омлет! К бабке не ходи, попадешься.
– Лео! Эти люди не заметили, что фрагмент печки Распутина – ваша семейная реликвия – каждый день у них перед глазами! Не попадусь.
Федор посмотрел на присевшего Льва и засмеялся.
– Как ты это устроил? – спросил тот.
– Да случайно. Сказал одной девице, что у нее все не так страшно, как она думает. А она про свои дела на астрологическом форуме советуется. Тогда я ляпнул, что у меня мать – астролог, пишет для журнала. Ну и я тоже кое-что умею.
– Какой же ты омлет! Зачем?
– Она меня замучила!
– А разве твоя мать…
– Было, да. Я маленький был. Она месяца три для одного журнала гороскопы сочиняла.
– Так она заодно и астролог, что ли?
– Лео, – Федор сочувственно посмотрел на компаньона. – Что вы как дитя? Моя мать – жур-на-лист-ка!
– Ну-ну, и ты что? Я про девушку.
– Вот я и говорю. Обещал с матерью посоветоваться. А она остальным рассказала.
Федор достал еще какую-то бумажку.
– Сможешь красиво перевести? За грамматику боюсь. У меня еще одна такая клиентка есть. Несчастная любовь у нее.
– А там что?
– А там нужно написать: «Разворачивайтесь и бегите в обратную сторону. Но… э-э… помните, что выиграть игру вы не сможете. Это игра в одни ворота, и продлится она до тех пор, пока вам интересно. Впрочем, сыграть необходимо для того, чтобы узнать свою истинную цену». Цена, как ты догадываешься, высокая. Подумает еще, что я ей комплименты пишу.
– Сам придумал?
Федор смотрел в сторону.
– Ну не Пушкин же.
– А кто она, та девушка?
– Ну такая, помнишь, длинная. Илон.
– Это выше тебя которая? Француженка, что ли? Такая рыженькая блондинка? – Лев изобразил пальцами длинные кудри. – Хм.
– Чего – хм?
– Если ты сейчас скажешь, что ни о чем не догадался, я плюну тебе в глаз.
– Не надо. Я в курсе.
– Ах, ты в курсе. Совесть есть?
– При чем тут совесть?
– Но ведь она очень ничего. Длинная просто.
– Похожа на гигантскую маленькую девочку. Я ее боюсь.
– Девушка просто так одевается.
– Мало ли кто как одевается. Она и ведет себя точно так же. Короче, нужно вот: какой-то хороший человек добивается вашего расположения, а вы этого не замечаете и тратите время на какое-то… какого-то…
– Кто это добивается ее расположения?
– Пускай ищет. Пока будет глазами стрелять, у нас как раз контракт закончится. А она, может, и зацепит кого.
– Понял. Ты девиц в нашем доме считал?
– Девятнадцать.
– Ты понимаешь, что они сейчас – если тебя не побьют, конечно, – все за гороскопами побегут?
– Вот и отлично.
– И что ты делать будешь? Что остальным напишешь-то?
– Так для чего я тебя спрашиваю? Мне нужен материал!
И Лев Березкин в глубокой задумчивости отправился изучать материал. Француженка Илон отличалась не только высоким ростом, длинными ногами и приятными формами (а также гольфами в горошек) – ей было лет двадцать шесть. Лев, которому природой было отмерено всего-то метр шестьдесят семь, а по паспорту не исполнилось и двадцати, не мог себе позволить подойти к такой женщине. Точнее, думал, что не может.
Через неделю его превосходительство орал:
– Ты превратил мою жизнь в ад!
Орал, правда, шепотом, потому что беседовали они в ванной.
– А что сразу я! – отбивался Лев.
– Я устал от твоих баб! Одна рыдает, вторая рыдает, все на тебя жалуются! Сделай что-нибудь! Я так больше не могу!
Лев подумал и тоже заорал шепотом:
– Не могу же я разорваться на всех!
– А мне что делать?! Когда все успевать-то? – Федор открыл воду, чтобы их не подслушали. – Десять дней отбиваюсь от Ингриде: где он, где он. Делаю вид, что тормоз. Я так заврался твоей Илон, что уже записываю, чтобы не сбиться. С часу ночи до четырех утра слушаю рыдания Лисяо. Сплю два часа в сутки! Мне работать надо!
– А что сразу я! Взял бы и нейтрализовал хоть одну! Я материал изучаю. Ты сам просил!
Лев внезапно открыл, что просто-напросто смотреть на девушку – не сквозь, не мимо, как раньше, а прямо в глаза – чертовски помогает в личной жизни.
Его превосходительство назвал это не так:
– Бабник!
– Я не виноват, – Лев развел руками. – Они все красивые.
– Да идиотки они все! Ужас какой-то, вот маньяк на мою голову! – Федор схватился за волосы. – Надо различать, где личное, а где работа!
– Почему сразу маньяк? Просто ты мизантроп, а я нет, вот и все.
На этом эмоциональная часть разговора закончилась, и компаньоны перешли к деловой.
– Завалили мелочью, – возмущался Федор. – Слышь, в магазин пойдешь – поменяй, а?
– Не поменяю, – гордо отказался Лев. – Привык, что все вокруг него бегают. Сам иди! Клиентов своих попроси!
– Двести восемьдесят шесть, двести восемьдесят восемь… – сидя на коврике перед ванной, старательно пересчитывал его превосходительство. – Короче, тут около трехсот.