– Я подъеду, подвезу вам продукт, – звенел в трубке Наташин голос. – Он эффектно выглядит и на вкус приятный. Можем сделать скидку на партию!
– Спасибо, – сказал, смеясь, Лев. – Так много нам не надо. У нас… э-э… нет проблем с лишним весом. Ограничимся шоу.
– Вы через часик будете на месте? – тоже смеясь, спросила Наташа.
Публика и не подозревала, что профессор куплен. Их встретили, как всегда, аплодисментами, и Лев – в смысле, профессор Мрако́бес – то и дело жестом призывал публику не хлопать раньше времени.
Над сценой плыл лиловый дым. Сквозняк привычно колыхал занавес. Кукушка в часах прокуковала трижды.
– Сейчас мы будем пить коктейль, – сообщил клиенту профессор Мрако́бес.
– Мня… мня… – промямлил Федор в роли «Павла Петровича». – Только без химии. Жена сказала, чтобы я принимал только гомеопатическое.
– Самое гомеопатическое! В препарате «ЗдоровоЖ» только натуральные компоненты! Прекрасный, прекрасный коктейль!
– Ну, мня, давайте.
Профессор насыпал порошок в два больших стакана. Развел водой. Компаньоны пристально посмотрели друг на друга – и продукт был выпит. Ну, как выпит… Почти.
– Простите, я на минутку! – извинился (как и полагалось по сценарию) профессор Мрако́бес.
Свет погас, и он исчез в темноте. Павла Петровича освещал только наползавший на авансцену красноватый дым. Затем свет прожектора нашел профессора. Мрако́бес сидел на унитазе с раскрытым фолиантом.
Отлично придумал, оценил Федор. Не читать же, в самом деле, по бумажке рекламный текст.
Пауза продлилась ровно столько, сколько нужно.
– Могу подать, мой ангел, еще один совет, – раздался голос профессора в наступившем безмолвии. – Бросьте считаться с вашими убеждениями и вашими словами. Продавайте их, если на это будет спрос. Когда человек хвастается, что никогда не изменит своих убеждений, обязуется идти все время по прямой линии – это болван, уверенный в своей непогрешимости. Принципов нет, а есть события; законов нет – есть обстоятельства; человек высокого полета сам применяется к событиям и обстоятельствам, чтобы руководить ими. Будь принципы и законы непреложны, народы не сменяли бы их, как мы – рубашку. Отдельная личность не обязана быть мудрее целой нации. Бальзак, – трагическим тоном объявил профессор. – «Человеческая трагедия». Вы… как вас там? Вы меня слышите?
– Комедия, профессор! – поправил Павел Петрович. – «Человеческая комедия»!
– Кому-то, может быть, и комедия, – со вздохом ответил профессор. – Не надо было класть столько слабительного.
Тогда Павел Петрович медленно поднял свой недопитый стакан и показал его публике. Розовый коктейль обратился в бурую, вонючую, дымящуюся и булькающую жижу. Профессор и его пациент с воплями скрылись, испуская лиловый дым, который вскоре заполонил сцену. Над сценой загрохотал фейерверк, а в зале – смех и аплодисменты.
– Я подам на вас в суд! – кричала из зала Наташа. – Вы ответите за клевету!
– О, мадам, на Мрако́беса много раз подавали в суд! – отозвался из дыма голос Мрако́беса.
– Профессор – честнейший человек! – присоединился голос Павла Петровича. – Я ему доверяю, как себе!
– Твари! – в ярости крикнула девушка.
– Что вы такое говорите! – возмутился профессор. – Вы же дама!
– Это вам так просто не сойдет! – И Наташа стала выбираться из зала. Уже у выхода она поднесла к уху телефон.
Поезд свистнул, сигналя, что те, кто думает слишком долго, могут на него и не успеть.
– Я знаю, почему тебе туда хочется, – сказал Дюк, когда двое джентльменов упали на сиденья и отдышались.
– Потому что у нас нет другого выхода!
– Ничего подобного. Ну, ты и дальше будешь корчить серьезную рожу или признаешься?
Д. Э. в таком изумлении прижал ладони к груди, как бы говоря, что решительно не понимает, в чем ему признаваться, что не грех было и поверить.
– В том, что тебе до смерти хочется вернуться на то же самое место и отыграться! – обвинил М. Р. – Тем более такой случай!
– Ну, юноша! – приопустил веки Д. Э. Саммерс. – Вы же сами видите: обстоятельства складываются именно так. Случайно, если только мне не изменяет память, у нас еще ничего не было. Отсюда вывод: и это тоже не случайно! А в Сан-Хосе, кстати, живет не только пара сотен наших бывших клиентов, но и доктор Браун! Которому я должен вернуть пять баксов!
Если бы Д. Э. на этом месте прекратил умничать и не начал разглагольствовать о долге, который платежом красен, может быть, все бы и обошлось.
Из магазина председателя городской управы Макферсона (того самого, отдавшего приказ вымазать компаньонов колесной мазью) слышался нарастающий гам: председатель только что обнаружил, что явился за призом в собственный магазин, пятеро горожан громко требовали свои выигрыши, а остальные полсотни просто пришли посмотреть. Большая часть любопытствующих в магазин не влезла и волновалась, пытаясь не высмотреть, так выспросить, что же происходит, снаружи.
– Вот эти, кстати, могли бы не возмущаться, – сказал Д. Э. Саммерс. – Они свое зрелище получат. Ну, где же предмет искусства?
– Погоди ты. – У М. Р. тихонько раздувались ноздри.
Из-за угла повернул почтовый фургон, из которого выпрыгнули двое: почтальон и молоденький парнишка. Кряхтя, они вытащили из фургона здоровенный запечатанный ящик, весь уделанный надписью: «Осторожно! Хрупкий предмет!», ужаснулись, что перепутали «верх» и «низ», и затем бережно внесли в магазин.
Сначала было очень тихо. Почтовый фургон уехал. Потом компаньоны услышали гул, как будто аплодисменты в театре. Гул нарастал – похоже, аншлаг. Захохотал мальчишка и тут же умолк. Двое джентльменов спрятались.
С бычьим ревом, расталкивая толпу, из магазина выскочил Макферсон. За ним продирался смотритель училищ и казначей Менцель.
– Что-о?! – хрипел Макферсон с помятым воротником и скособоченным галстуком. – Что вы несете! Кто-то пустил слух, что лотерею устроил я! Я думал, это ваших рук дело!
– Эти руки! – всхлипнул Менцель. – Двадцать лет на благо города! И что я получаю взамен! Грязное животное! Крашеную свинью! Такое оскорбление… – Тут он очнулся: – Что? Моих рук?
– Объявление! – заходился в крике председатель городской управы. – В газете указан адрес моего магазина!
– Издевательство! – поддержал его Менцель. – Это диверсия! Злоумышленники!
Компаньоны выглянули из-за угла и тут же отступили назад.
– Какая же это диверсия! – тихонько засмеялся М. Р. Маллоу. – Это искусство! Сэр, какой ужас: ему не нравится наш предмет искусства!
Свинью расписывали цветочками, взъерошенными котами с тыльной их части, шестиногими таксами, ночными горшками и прочими финтифлюшками почти всю ночь, в четыре руки. И не сказать, чтобы свинья была в претензии. Извели банку чернил, два фунта моркови, коробку слоеных пирожных, которую честно поделили на троих, – и, между прочим, ни кондитер, ни зеленщик компаньонов не узнали. Ни тогда, когда двое джентльменов заходили в лавки, ни тогда, когда впаривали по четыре билета каждому.
– Как-то даже обидно, – сказал Д. Э. Саммерс в задумчивости.
Их не узнавал никто. Двое джентльменов отправились на почту и купили открытку, на которой был изображен паровоз из васильков, с другой стороны они написали стихотворение:
Несравненная Джулия Дей
Не любила ни змей, ни свиней.
Виноваты ли свиньи,
Что так нежно любили
Несравненную Джулию Дей?!
– Кому, зачем?! – надрывался Менцель. – Двадцать лет на благо города! И что я имею? Свинью с бантом! Макферсон! Вы ничего не понимаете! Я ничего не понимаю!
– Какая тонкая душевная организация! – порадовался Джейк. – Как подушки о беззащитного человека оббивать, так запросто! Недрогнувшей рукой!
Но председатель городской управы вдруг сам сгреб смотрителя училищ за ворот.
– Стойте, Менцель, – хрипло сказал он. – Я знаю, куда нужно идти! Типография! На билетах адрес типографии!
Д. Э., высунувшийся было посмотреть, отпрянул. Он вдруг очень некстати вспомнил, что опять забыл отдать пять баксов доктору Брауну.
– Сэр, – Дюк спокойно отряхивал рукав, – я так думаю, что нам пора. Еще на поезд, не дай бог, опоздаем.
Да, все сошло бы с рук, если бы – что двое джентльменов обнаружили только по прибытии на станцию – пятичасовой поезд, билеты на который купили заранее, не опаздывал. Граждане Сан-Хосе, издавая рокот страшнее землетрясения, ворвались на вокзал.
Впереди всех размахивал ружьем мясник, который три года назад так любезно оказал помощь в поимке двоих джентльменов и со двора которого вчера вечером свели свинью. За мясником, пытаясь сохранить на бегу солидность, следовал Макферсон. За Макферсоном трусил Менцель. Из середины подскакивал курносый, лупоглазый, со скошенным подбородком мистер Лик, торговец фортепиано: он купил десять билетов. Обе половины Дамского клуба во главе с миссис Морган производили такой шум, что едва не заглушали голос миссис Гейзер. Потом был аптекарь Робинсон с женой, свояченицей, племянником и тещей. Следом – мисс Будл, то есть теперь миссис Орас, с супругом-бакалейщиком. Еще мужчины и женщины – по всей вероятности, клиенты доброй советчицы Джулии Дей и доктора Лароза. Они не поддавались исчислению. Тем более что и времени на подобные глупости у двоих джентльменов не было.
Щелкнул ружейный затвор.
– Ни с места! – рявкнул Макферсон.
Пути к выходу были отрезаны. Двое джентльменов попятились, почти не глядя прыгнули с платформы и бросились через рельсы.
– Уважаемый профессор, меня зовут Елена Суицидаль, – следующая клиентка нервически покусывала щеку, от чего ее губы складывались в гримасу. – Мне нужно что-то расслабляющее для мальчика. Что-то стимулирующее.
– Не понял, мадам, – растерялся профессор и поднял очки на лоб. – Так вам расслабить или стимулировать?
– Нормализовать.
– Прекрасно! Что будем нормализовывать?