– Мальчик вялый, апатичный, депрессия. Ну, вы понимаете, такой возраст. Они теперь так плохо адаптируются. Слишком чувствительная нервная система. Детям в наши дни так трудно переносить внешние воздействия. Нужно что-то, чтобы помочь, поддержать этот переход, предотвратить травму взросления. Вы меня понимаете?
– Я вас понимаю, – заверил профессор. – Сейчас мы изготовим уникальный детский витаминный комплекс. Стимулирует обмен веществ, способствует обновлению клеток, регенерации всех органов в организме…
– Да вы что! – вскричала Елена Суицидаль. – Нет! Нет, я против.
– Как? – удивился профессор. – Вы не хотите нормализовать своего мальчика?
– Хочу, но не так. То, что вы сказали, стимулирует половое созревание.
Профессор остановился.
– Сколько лет мальчику?
– Семнадцать. Дайте нам такое же, только детское.
– Гм-гм… – пробормотал профессор. – Правильно ли я понимаю, мадам, что у вашего ребенка приступы неконтролируемой раздражительности?
– Как вы догадались?
– Эта раздражительность направлена на вас?
– Да, и без всякой причины. Я уже боюсь к нему приближаться. Он только огрызается и хлопает дверью. На все только один ответ – «нет». Я не успеваю слова сказать. Он попросту меня отрицает. Этот парень не живет, он совершает протестные действия!
– Я так и понял, мадам, – сочувственно покивал профессор Мрако́бес. – Но все же думаю, вы не поэтому оказались у меня. Вероятно, вас привело нечто другое. Приступы апатии, полного безразличия к окружающему миру?
– Можно подумать, что этот ребенок только изредка просыпается и как-то включается в реальность. Депрессия, в принципе, характерна для его возраста, но…
– Это не депрессия.
– Не депрессия?! – Елена едва не взвизгнула, но тут же взяла себя в руки. – Что вы имеете в виду? Вегетососудистую дистонию?
– Мадам, вегетососудистой дистонии не существует. Этот диагноз придумали аллопаты, чтобы скрыть свою беспомощность. Грубо говоря, это энергетические блоки. Система запретов, бездумно унаследованная современным обществом, блокирует эмпатию, блокирует любую энергетическую активность.
– Я так и знала, – свистяще прошептала Елена Суицидаль. – Какие публикации вы посоветуете?
– Это распространенная проблема. Об этом пишет целый ряд европейских журналов. К примеру, берлинский «Ярбух фюр психиатреен». Или «Психотерапи де Франс». К сожалению, они пока не переведены на русский. Вы ведь понимаете, как тут у нас всё, мадам.
– Согласна! Полностью разделяю! – Елена Суицидаль с готовностью завздыхала. – Но… что же мне делать? Вы можете посоветовать компетентного специалиста?
– Я шесть лет учился этому в Индии, – скромно ответил профессор. – Ганго-Брахмапутрский Институт Растительной Толерантности. Затем – Всемирная Академия Энергетических Инверсий. Моя дипломная работа, которую я успешно защитил в две тысячи шестом году, называлась «Энергетическая свобода личности: основные аспекты снятия блоков». Как вы относитесь к буддизму, мадам?
Они немного выждали: как будто плеск, смех и крики. Конское ржание, хруст и скрежет береговых камешков под копытами. Компаньоны осторожно подобрались поближе. Теперь шум ручья и смех сделались совершенно отчетливыми.
– Ковбои, – резюмировал Дюк. – Ишь, лагерь разложили. Нам в другую сторону.
Уже прилично взобравшись на один из песчаных склонов – высокая рыжая трава давала надежду остаться незамеченными, – решились обернуться.
– Хм-м, – сказал Дюк. – По-моему, сэр, мы погорячились. Давай-ка назад.
Джейк – что значит гений! – не спросил, зачем, мол, да почему, да что такое, да не рехнулись ли вы случайно, мистер Маллоу, – ничего.
Спустя меньше четверти часа тем же самым маршрутом пробирались не двое джентльменов, а двое ковбоев: «стетсоны», синие рабочие штаны с заклепками, пропотевшие рубахи, шейные платки, закрывающие пол-лица. За сапоги – крепкие, остроносые, с удобными, как раз к случаю, каблуками – бывшим владельцам была передана сердечная мысленная благодарность.
Что же касается кражи – пару костюмов, купленных в свое время за шестнадцать баксов каждый, можно было неплохо продать. Шелковые галстуки золотистой расцветки в леопардовых штучках и туфли – тем более. Любой старьевщик с руками оторвет.
– А лошадь? – пыхтел Дюк, цепляясь за ветки кустов. – Ковбои без лошадей?
– Сам ты лошадь! – отозвался Джейк, вытирая разгоряченное лицо. – Ты что, своей особой светить собрался?
– Нет, ну все равно странно получается!
– Нормально получается. Не тряситесь, сэр, уйдем.
– Мне кажется, сэр, – М. Р. не мог успокоиться, – стоило спереть лошадей.
– Ты их видел? – поинтересовался Джейк. – Это тебе не Макферсон с его пузом и не Менцель чахоточный! В два счета бы догнали. И пиши пропало!
– Ладно, пеших хуже видно, – подумав, согласился компаньон. – Только вот скорость, черт бы…
– Уйдем, – отозвался Джейк. – Тихо, стой!
Тишину приближавшихся сумерек нарушили конский топот, нестройный хор голосов, в котором солировал Макферсон, – облава началась.
– Вы бы, господин председатель городской управы, еще «Тело Джорджа Брауна» спели, чтоб вас слышнее было! – издевнулся Д. Э. – Ну, и что, это вы вдвадцатером все горы прочесать собрались? Мило, мило.
Макферсон – с вершины это было хорошо видно – махнул рукой в одну сторону, распорядился резким голосом в другую – и цепочки всадников рассыпались по склонам двумя треугольниками.
– Сдай назад! – сказал Дюк.
Джентльмены вернулись туда, откуда только что приползли, но и там оказалась такая же история.
– Этот сукин сын, – выговорил Джейк, – в Гражданскую войну капитаном был. Чуть-чуть моложе нас. Говорил, в шестнадцать мобилизовался.
– Ну и Менцель что-то такое. – Дюк вытер платком потную физиономию. – Оба же воевали.
Удобная штука эти ковбойские тряпки. Вонючая, но удобная.
– Пересидим, – говорил Джейк, продираясь сквозь кусты, откуда сразу же вспорхнула стайка мелких птиц, – и тогда уже дернем. Надо только место, место найти безопасное.
– Есть! – донеслось издалека, и сразу же раздался выстрел. – Вон они!
То ли повинен был саквояж, расставаться с которым наотрез отказался Д. Э. Саммерс, то ли двое джентльменов сами по себе представляли слишком заметную пару, а только ковбойская экипировка положения не спасла.
Ни один из искателей приключений не помнил, сколько прошло времени, но уже совсем стемнело. Сил у них не осталось, а преследователей прибавилось, кажется, втрое. На каждой вершине виднелись силуэты всадников. Там и сям по горам слышались выстрелы, куда ни ткнись – рискуешь попасть в появлявшееся, как убийца из мрака, пятно фонаря. Их ловили со свистом, гиканьем и охотничьими воплями, как дичь.
– Все, – Дюк загребал ногами песок, – я больше не могу.
Он бежал медленнее, медленнее… Как будто не очень-то и хотелось. Потом вдруг остановился, держась за бок, согнулся пополам. Джейк чиркнул сапогами по песку и бросился назад.
– Я тебе сейчас дам «не могу», – задыхаясь, выговорил он. – Дуй, быстро!
Компаньон только мотал головой. Стащил шляпу, вытер ею лицо, грудь под рубашкой и сел на землю.
– Беги, – с трудом выговорил он. – Как-нибудь меня вытащишь. Если возьмут обоих, надежды уже не будет.
Джейк, как раз пытавшийся набрать воздуха, закашлялся от бешенства.
– Идиот на мою голову! – Он схватил компаньона за шиворот и потащил волоком в гору. – Я тебе что, Гудини какой-нибудь, из камеры вытаскивать? Поднимай задницу и погнали! Нашелся, тоже мне, немощный!
– Пусти. – У Дюка не было сил даже вырываться. – Пусти, говорю. Да, если хочешь знать, немощный. Ты вообще-то обращал когда-нибудь внимание, что я…
– Ты величайший атлет современности!
Зубы у Д. Э. были стиснуты, глаза как у головореза, а вот голос как-то звякнул, что ли.
– У тебя были гири. Я видел.
– Одна там гиря! Я в жизни к ней не притрагивался! Бросай меня, дурак! Бросай, кому говорю!
– Я тебе шею сверну, если не перестанешь болтаться, как мешок с дерьмом!
Они уже подобрались к вершине. Джейк выдохнул, вытер рукавом лоб, нос и изо всех сил пихнул компаньона в спину. Сам полез вниз, не удержался и тоже покатился кубарем. Он понимал, что бежать уже не сможет ни при каких обстоятельствах, но впереди была дорога. Еще чуть-чуть, и по ту сторону – мексиканская граница.
– Вижу! – крикнули сверху. – Сюда, Макферсон! Берем их!
Пулей сбило шляпу с Д. Э. Саммерса. Следующий выстрел швырнул песком под ногами у Дюка.
Положение было отчаянным. Но в эту минуту…
– Ну, профессор, вы ведь понимаете, – клиентка снисходительно улыбнулась. – Все эти межрелигиозные конфликты не имеют никакого смысла. Любой думающий человек в наши дни понимает, что любая религия содержит черты универсализма. Наши внуки будут жить в мире без войн. Универсализм культур, очевидность относительности понятий о добре и зле – все это уже делает свое дело.
У профессора отвисла челюсть.
– Все эти домоткано-посконные ценности уходят в прошлое, – с энтузиазмом продолжала клиентка. – Все эти глупости про то, что мужчины правят миром… Все это бессмысленное самопожертвование, возложение себя на алтарь… Буддизм, конечно, наиболее близок к гармоничному пониманию свободной личности. Да. Да. Согласна с вами.
Профессор Мрако́бес методично устанавливал на столе штативы, трубки и колбы.
– Раз-два-три… шестнадцать. Гм. Думаю, мы можем снять энергетические блоки, – произнес он наконец.
– У вас получится?
– Дорого, – предупредил профессор, – большие энергетические затраты. Но я могу это сделать. Вот лицензия Колумбийского Университета Всемирной Дисперсии.
Он вынул из ящика стола лист плотной бумаги, встряхнул его и показал в зал. На белом листе тут же стали проявляться строчки. Последней появилась печать. Затем все исчезло.
– С вас двести тысяч, у меня предоплата, спасибо.
– Мне для ребенка, – клиентка достала деньги, – ничего не жалко.