– Тело-то было. – Наталья пыталась быть терпеливой со мной. – Но оно очень сильно обгорело – невозможно было определить причину смерти. Мамин ухажер мне это рассказал. Парня, который в дом влез, сразу взяли, ружье тоже быстро обнаружили. Чего тут долго думать? Вот вор, вот труп. Кто убил женщину? Ясно, вор. В конце концов вор сознался в убийстве, дело закрыли и дальше копать не стали. Не знаю, зачем Сухарев признание написал. Возможно, все случайно произошло.
– Что значит случайно?
– Ну, например… Жена довела Сухарева до белого каления, он врезал ей по морде, она упала, разбила голову и умерла. В это же время в дом влез вор. Увидел труп и решил дом сжечь, чтобы скрыть ограбление. Тут его мать Оксаны засекает и начинает кричать. На крики сбегаются люди, вора хватают, арестовывают. Ему приписывают убийство Оксаны Сухаревой. Когда случился пожар и задержали вора, Сухареву это сообщили, а он решил признаться в убийстве жены. Написал признание, но преступник-то уже был. Тут Жанна подсуетилась и выкупила бумажку у следователя. Вот и все.
– А признание Жанне нужно было, чтобы иметь власть над Ником, – закончила я историю Наташки. Подумала немного и добавила: – Если это правда, то Сухарев поступил как сволочь последняя – посадив вместо себя человека. А я не верю, что Ник может такое сделать. Нет, все было иначе.
– Дорогая моя. – Ответ Натальи звучал одновременно иронично и проникновенно. – Даже если я не права в деталях, в целом я – права. Твой муж облажался, и Жанна это теперь использует.
– Как ты раздобыла признание? – спросила я сквозь слезы. Оказывается, я плакала.
– Просто домработница у Жанны – дочка моих знакомых, Таня. Два месяца назад я устроила ее работать к Жанне. В доме убирать, готовить. Она немного недоразвитая. Знаешь, есть такие дети – отстающие по всем направлениям… Позавчера я с ней поговорила, угостила конфетами. Попросила поискать бумаги, где бы Сухарев упоминался. Вот она и нашла. Принесла мне. Я сделала ксерокопию, и Таня вернула бумажку на место. Жанка даже не догадается.
– Что теперь делать…
– Не знаю, – ответила Наталья. – Уничтожь это. Я никому не скажу, а Танька и не читала. Я спросила ее – она точно не читала. Увидела на столе папку, открыла, а там в первой же строчке его фамилия… Ладно, я пойду. Тебе надо решить, что ты будешь с этим делать.
Она была уже у двери. Я окликнула ее:
– Наташа! – Она обернулась. – Спасибо.
В ее улыбке читалась растерянность.
Глава 19
После долгих раздумий и терзаний на следующий день я приехала в дом Ника. Митька встретил меня радостно, начал пересказывать события последних дней, но тут же почувствовал мое настроение:
– Что случилось? Ты заболела?
– Да, вроде того…
– Сильно заболела?
– Нет… Я к себе пойду, ладно?
Я пошла наверх, оставив мальчика в полной растерянности.
Из-под двери Ника выбивался свет. Я остановилась в коридоре, прислушиваясь к звукам дома. Было слышно, как в святилище Зюзя говорит по телефону. А из комнаты Ника не доносилось ни звука. Вдруг он думает обо мне? Мне захотелось войти к нему, сказать, что я все знаю, все понимаю. И – как же мне нужно это было! – прижаться к нему. Я хочу…
Его телефон.
– Да… – Клянусь чем угодно, Ник говорил с Жанной. А я опять подслушивала. – Хорошо, я заплачу за платье… Я переведу тебе денег на карточку… Я знаю номер… Только давай ты без меня туда съездишь?.. Господи, оставь меня в покое… Ну ладно… Я приеду.
Дверь Ника открылась, но теперь я именно этого и ждала. Увидев меня, он остановился на пороге. В коридоре было темно, свет из комнаты падал на левую сторону его лица, оставляя в тени глаза. По движению мышцы на его щеке я поняла, что он стиснул зубы.
Пауза затягивалась. Кто-то должен был сделать шаг. Или Ник – ко мне, или я – прочь. За спиной, на лестнице раздался веселый топот – это Митька взбегал на второй этаж. Сухарев пошатнулся, будто терял равновесие, я отступила, развернулась и пошла к себе.
Он не сказал ни слова, но понял меня правильно: я решила остаться.
…Постепенно, день за днем, месяц за месяцем, я привыкала к новым условиям своего существования в сухаревском доме. К новым старым условиям. Как и прежде, Митька находился под полной моей опекой, как и прежде, Зюзя прилагала невероятные усилия, чтобы испортить мне жизнь.
Вернув Ника, Жанна не возражала против моего присутствия в его доме. Подумав немного, я поняла причину: ей нравилось, что теперь она была шикарной любовницей Ника Сухарева, а я – гувернанткой его сына.
А Ник… Я старалась избегать его. Мне даже не хотелось узнать подробности происшествия. Ясно, что было следствие, потом, наверное, Нику удалось замять дело. У него везде друзья, человек он небедный… Что-то в этом духе.
Не знаю, какие последствия ожидали Ника в том случае, если бы Арнаутова передала признание в милицию. Наверное, снова начали бы расследование, затеялись бы суды, все это как-нибудь не так отразилось бы на бизнесе. Словом, одни неприятности. И эти неприятности стоили моей любви.
Я совершила ошибку, влюбившись в этого человека. Наши отношения не стали для него откровением. Еще до моего появления он заполнил свою жизнь воспитанием сына, бизнесом, музыкой, заботой о матери, об экс-теще, о любовнице, наконец. По-своему он был счастливым человеком и до моего появления…
А в редкие, редкие минуты я ощущала исходящую от него теплую волну нежности, целенаправленно достигающую моего сердца. Эта волна порождала во мне чувство, которое в любом сентиментальном романе называлось «сладкой мукой».
Все изменилось после того, как я встретила Игоря.
Глава 20
Всего за несколько дней до смерти Игоря, в начале июня 2008 года, я начала ощущать некоторое необъяснимое беспокойство. Между прочим, повод был, и не один.
Неизбежность ощущалась буквально во всем. Сначала Зюзя устроила скандал в супермаркете Пряника: кассирша дала ей неправильно сдачу, а это был повод хоть куда! Наша красавица с ходу стала вопить, а потом дело дошло до невероятного: Зюзя каталась по полу, изо рта у нее выступила пена. Пряник совершенно случайно оказался на месте. Он позвонил мне и в скорую одновременно. Когда я приехала в супермаркет, «скорая» уже увезла несчастную. Я поехала следом. Выяснилось, что дело серьезное.
– Возможно, это какая-то скрытая форма эпилепсии. Болезнь очень сложная, нелегко диагностируется.
Молодая женщина, доктор и заведующая отделением, с которой я беседовала в коридоре неврологического отделения, обещала обратить на Зюзю серьезное внимание. Я устроила для нашей больной платную палату, вложила по купюре всем, кого нашла из персонала. А вот заходить в гости к Зюзе не стала. Даже если ей и нужно было внимание, то вряд ли мое. Вместо меня визит ей нанес любимый зять. Он тоже приехал в больницу, только немного позже.
Сам Ник был нервным, как никогда. В последнее время он постоянно жучил Митьку, срывался на официантов в «Джазе», орал по телефону на поставщиков, уволил шеф-повара и в очередной раз громогласно пообещал убить Пряника за бардак в ночном клубе.
Вдобавок ко всем мелким неприятностям я заметила еще кое-что, совсем уже неприятное: Митька подружился с Жанной. Все чаще, заезжая за ним в «Джаз», я находила их обоих, сидящих рядышком за столом.
Да, Митька действительно очень вырос за последний год. Ему было шестнадцать – возраст, когда многие начинают искать смысл жизни. Мальчишка не только вырос, но и очень изменился. В его комнате появились книги – Стругацкие, Толкиен, Дюма, Конан Дойл, Стивенсон и какие-то современные авторы, которых я в детстве не читала. Мне было приятно, что он начал читать.
Мы, как и раньше, много времени проводили вместе. Только я заметила, что теперь он гораздо меньше задавал вопросов и, даже наоборот, стремился делать выводы, пытался объяснять поступки окружающих людей, исходя из собственных представлений. Как и большинство тинейджеров, он кидался в крайности, умничал. Иногда это было забавно, иногда – бесило.
Мне хотелось о нем поговорить с кем-нибудь близким – с Ником или Витальевной. Однако Ник был занят подготовкой джазового фестиваля, а Людмила Витальевна не отвечала на звонки. Это было симптомом. Обычно мы перезванивались раз в неделю, а на выходные мы с Митькой обязательно наносили ей визит, но вот уже три дня, как Витальевна не желала говорить со мной.
Я знала, что это означает. В ближайшие дни я, безо всякого приглашения, приеду в ее квартиру. Открою дверь ключом Ника, достану красивые бутылки с дорогим алкоголем и уже без оного. Приготовлю что-нибудь вкусненькое и потащу свекровь в ванную комнату. Она будет вялой, с дряблыми руками, с облезлым маникюром. Начнет вредничать и ругать меня за вмешательство в ее личную жизнь. За столом она будет выпендриваться, стараясь отослать меня за помидорами или минералкой, с единственной целью – достать заначку и приложиться губами к горлышку.
После еды, после всех моих убеждений и уговоров, проходя мимо зеркала в прихожей, она вдруг вспомнит о своем внешнем виде, и тогда я с чистой совестью смогу оставить ее одну.
Все происходившее в эти несколько недель было не так. Даже Игорь стал задерживаться на работе, чего раньше не было. Мне казалось, что он снова замечает мою ложь.
А потом он сделал мне предложение.
Я отнеслась к его словам серьезно, но предпринимать решительные действия не спешила. И если бы не случайная – если вы вообще верите в случайности – встреча с любовницей мужа, я оттянула бы решительные действия еще на месяц. Если не на год…
С Жанной мы встретились, естественно, в «Джазе». Я столкнулась с ней, как только переступила порог ресторана. Просто напоролась на нее, как тореадор на рог быка. Примерно с теми же ощущениями.
– Я должна кое-что тебе сказать, – заявила она решительно. – Скоро Ник потребует у тебя развод. Готовься.
– Да, – терпеливо согласилась я. – Конечно.
Моя покорность злила любовницу Ника: