В трубке было слышно, как он, пытаясь успокоиться, набирает в легкие воздуха и судорожно выдыхает…
– А давно?
– Да почти сразу, еще десятого… Сначала я найду Митьку, а потом убью всех в этом лагере!
– Но что теперь делать? – Я ощущала приближение паники. Мне не пережить, если еще и с Митькой что-нибудь случится.
– Позвонил в милицию, они приехали, взяли листок, сняли отпечатки. Я рассказал, что знал. Завтра поеду к следователю. Это тот самый, что дело Ермолова ведет.
– Ник, я с тобой поеду.
– Да, хотел тебе предложить. – Он снова вдохнул воздух и на выдохе сказал: – Ты не переживай слишком, надо много сил… Все будет хорошо, надо только… Ладно, до завтра, жди меня в полдевятого.
12 июня, утро
Тело Игоря с маленькой дырочкой во лбу стало той самой точкой, от которой раскручивалась некая спираль несчастий, то ли взаимосвязанных, то ли по случайности совпавших во времени.
Этой ночью сон принял иную форму, ужасную, бредовую. Мне мерещился рыжий Митька, плачущий в школьном коридоре, а когда я спрашивала его, что случилось, – он говорил, шмыгая мокрым носом, что его похитили… Снился Игорь, смеявшийся над чем-то, над каким-то анекдотом, в котором речь шла о револьвере…
Пугали не столько сами визуальные образы, сколько ощущение безысходности, беззащитности и Игоря, и Митьки, и моей собственной. Под самое утро я видела себя бредущей по улицам города, но шла я, оскальзываясь и проваливаясь по щиколотку, не по асфальту, а по грязи кладбищенской дороги. Вокруг никого не было. Вдруг за моей спиной тихо заурчал двигатель какой-то машины. Я обернулась. Прямо на меня, слепя глаза светом фар, несся красный «опель». Он настигал меня…
Вместо ожидаемого удара бампера, я проснулась. Проснулась с таким чувством, будто пережила собственную смерть.
…В девять часов утра я и Ник сидели в маленьком, узком и унылом кабинете следователя. Хозяин кабинета смотрел на нас пустым взглядом отрешенного от этого мира человека. У него было мрачное лицо с массивным подбородком и глазами цвета придорожного булыжника – серого, пыльного и тяжелого. Звания его я не запомнила, а имя заставило задуматься: Станислав Васильевич Безответов. Без ответов остались и мы с Сухаревым.
– Что нам делать? – нервничал Ник. Он отлично держался, только сидеть на месте и ждать у моря погоды не мог. А именно это Безответов нам и рекомендовал.
По правде сказать, я думала, что от нашего здесь присутствия ничего не изменится. Митька был далеко, в руках чужих людей, и, что бы мы тут ни говорили, эти разговоры к нему привести не могли. Вопросы, которые нам задавали, были беспомощны, как молитва за упокой. Ответы – всего-навсего пустыми словами. Ничего из того, что записывал себе в блокнотик мужчина с каменными глазами, спокойно сидевший за столом, не имело никакого смысла.
Под конец я заплакала. Ник приобнял меня за плечи. Его черная майка пахла табаком и им самим, было ясно, что он не спал всю ночь и не переодевался. Вот так же выглядел и Пряник после смерти Кристины. Но Кристина была убита, а Митька – жив. Я сглотнула слезы, вытерла глаза холодными пальцами и подняла голову.
После встречи со следователем Ник уехал в «Джаз». Мы недолго посовещались в моей машине и расписали обязанности: он подготовит деньги, а я проведаю Зюзю.
Лишь только переступив порог вычищенной палаты, в которой размещалась наша Зюзя, я обнаружила, что старушка держалась молодцом. Увидев, как блестят ее глазки, я распрощалась с больной в самом скоростном режиме.
Теперь мне надо было выполнить поручение Ника: взять заключение лечащего врача Жанны. Оно нужно было для страховой компании. Как выяснилось, травматология располагалась в соседнем корпусе.
У двери отделения я привалилась к стенке, чтобы напялить бахилы.
– Травма-то-логия… Это сюда после аварии ложут?
От неожиданности я вздрогнула. Тот, кто напугал меня, немного растягивал слова и говорил каким-то неестественным голосом, будто пытался придать себе значимости. Удивительно, но голос был очень знакомый.
– Сюда ложут, – ответила я сдержанно и сосредоточилась на бахилах. У меня был принцип – не смотреть в глаза людям, чей голос мне не нравится.
– Спасибо, девушка! – игриво поблагодарил незнакомец.
Так как я смотрела исключительно вниз, мне были видны щегольские черные туфли, без всяких бахил, кстати. Когда туфли протопали мимо меня, я посмотрела их владельцу в спину. Кажется, я уже поняла, почему мне так знаком его голос.
Даже не видя его лица, я сообразила, что человек со знакомым голосом не был стариком, но заметно сутулился. Одет был – при черных-то туфлях – в новый белый льняной костюм, отчего выглядел в интерьере захолустной больницы сюрреалистично. Он вошел в отделение. Я последовала за ним.
Сутулый в белом костюме покрутил головой и свернул в палату номер 12. Проходя мимо, я заглянула в стеклянную дверь. Мои смутные догадки подтвердились: на одной из кроватей лежала журналистка Виктория Бажова. Ее маленькая голова была перебинтована, глаза закрыты.
А человек в белом, стало быть, Алексей Комов. Откуда она здесь?
Уточнить подробности мне удалось у дежурной медсестры. Девушка раздраженно пробубнила, что нашу Жанну и Викторию Бажову привезли три дня назад с места аварии. Они обе разбились в одной машине.
– А Бажова серьезно пострадала?
– Сотрясение мозга и пара ушибов. Ей повезло.
Покидая отделение, я не преминула заглянуть в палату Бажовой еще раз. Алексей Комов сидел на стуле возле Викиной кровати, а она просто лучилась счастьем, глядя на своего безвинно пострадавшего влюбленными глазами.
Неожиданная идея сверкнула в моем мозгу: Виктор, комовский дружок, грозился Сухареву в свое время, что он похитит Митьку, если не получит деньги. Возможно, Комову тоже пришла в голову эта идея?
Подождав на лестнице около пятнадцати минут, я решила, что мой план гениальный. Когда Комов вышел из отделения, я окликнула его:
– Алексей!
Он обернулся, и я впервые смогла рассмотреть лицо бывшего любовника Зюзи. Говорят, первое впечатление – самое правильное, только я в этом усомнилась. У него было простое лицо, как у советских актеров тридцатых – пятидесятых годов: нос картошкой, брутальный подбородок и при этом ясные светлые глаза. Он был по-своему обаятелен, видимо, не врал, что женщины его любили. И никак не производил впечатления злодея.
– Вы меня зовете? – удивился он. – Вы – кто?
– Я – жена Николая Сухарева.
Он изменился в лице:
– И чего надо?
– Пойдемте поговорим.
– Про чего?
– Алексей, ваша подруга приходила к нам домой, обвиняла нас с мужем во всяких грехах. Вы – тому причина, значит, надо с вами и разговаривать.
– Ну, чего вы пристали! Ладно, идем. Куда?
Мы спустились вниз, и я повела его к своей машине. Она стояла прямо под окном Зюзиной палаты. У меня мелькнула мысль, что Зюзя могла бы нас увидеть, но я ее отбросила. Не до того было. Мы сели в машину. Комов неловко разместился на переднем сиденье рядом со мной и подозрительно огляделся:
– Дорогая, наверно, машина.
– Средняя, – сказала я. Для начала стоило поговорить о второстепенных делах. – Алексей, что с Викой случилось?
– В аварию попала. – Он был очень осторожен.
– С адвокатом Сухарева, так?
– Вроде…
– Как же она в ее машину попала?
– Откуда я знаю?
Пришлось зайти с другой стороны:
– Вы от вашего приятеля Виктора получили деньги, которые ему заплатил Сухарев?
– А? – глупо переспросил Комов, пытаясь потянуть время. – Какой Виктор? Какие деньги?
– Вы знаете.
Он настороженно посмотрел на меня, потом продемонстрировал, что не так глуп, как кажется, и начал говорить:
– Ну… Если вы чего-то приписать мне хотите – шантаж там или еще что, то я тут ни при чем. Он уговорил меня сознаться на суде, но я ж не знал, что он будет вашему мужу угрожать и все такое. Потом Витек пропал. Перестал ко мне ходить и вообще… Но я подумал, что так надо. Ведь его, наверно, милиция искала. Ну, Сухарев пожаловался в милицию, и Витька стали разыскивать. А когда я вышел из тюрьмы, то Витька не было нигде.
– Зачем Вика пошла к Жанне?
– Ну, она думала, что адвокатша деньги пригрела.
– Почему?
– Ну, когда вы ей там нарассказали, что ваш муж заплатил Витьку, я сказал Вике, что эта адвокатша та еще штучка. Ну, стыдно было сказать, что меня друган наколол, понимаете? Я и говорю: может, эта баба деньги сханырила?
– Ник сам деньги отдал Виктору. – Это было предположение, но я выдала его за утверждение. – Жанна тут ни при чем.
– Ну а я – при чем?! Я вообще пострадавший. Вика – единственная, кто ко мне за десять лет приходил. Отец и тот отказался. Я все равно на деньги Витька очень рассчитывал. Надеялся, что выйду – найду его. Но нет его…
– Ну, как же вы теперь? Без средств? – Мой голос звучал отвратительно, совсем в унисон голосу Комова на записи. – Разве вам не хочется снова получить от Сухарева миллиончик-другой?
Собеседник смотрел на меня, вылупив свои голубенькие глазки. Дурак дураком! И я выдала:
– Зачем вы похитили сына Сухарева?
– Нет! – выкрикнул он почти истерично. – Вы что, охренели? Я снова в тюрьму не пойду! Отстаньте от меня, не нужны мне ваши деньги!
Комов распахнул дверцу автомобиля, неловко выкатился из моего «ниссана» и побежал прочь. Глядя ему вслед, я поняла, что Митьку похитил не он.
12 июня, день
Можно было ехать домой, но я вернулась к Викиной палате. Были вопросы.
Входя в дверь, придала своему лицу дружелюбное выражение.
– Вика, здравствуйте!
Осторожно примостившись на край стула, стоящего у кровати Бажовой, я огляделась. В палате кроме нее лежало восемь женщин. Они были заняты своими делами: спали, перекусывали, болтали или читали. Меня рассмотрели за первые несколько секунд, а потом внимания я уже не привлекала.
Открыв большие отчаянные глаза, журналистка смотрела на меня, не произнося ни слова. Потом тихо прошептала: