Глава 12, в которой мир непоправимо меняется
Дата неизвестна
Жизнь натуралиста непредсказуема. Нужно же было подвергаться всем этим неприятностям на Лорене, пресмыкаться перед «отцами семейства» с острова Тарнао, выбивая разрешение на отлов и вывоз хотя бы нескольких экземпляров скунсобелки (вот лицемеры: сами сокращают ареал обитания, и сами же не дают разводить это чудо природы в частных заказниках!) – чтобы потом месяц впустую выслеживать и ловить ее по всему острову!
Сперва я думал, что проводники меня просто дурят. То ли держат за идиота из метрополии (я сдуру сболтнул, что родом с Земли), то ли настолько сильно боятся ядовитого секрета скунсобелки, что таскают по всему острову, заставляют купаться в болотах, мерзнуть в ночных засадах и всячески приключаться, сетуя на свою злую судьбу. Однако мы нашли несколько оставленных гнездовий. Судя по следам и остаткам захоронений, скунсобелки тут все-таки были, причем относительно недавно. Значит, мне просто не повезло. Хронически. Впрочем, жизнь натуралиста в свободном полете богата как на невезение, так и на неожиданные – и совершенно невероятные – удачи, это я везде читал и успел уже убедиться на собственной шкуре. Вот, например, история с гурдами и саккаремами – если бы мне ее рассказали, ни за что бы не поверил. Да и сам уже по прошествии пары лет не очень верю, хотя она произошла именно со мной…
Как бы то ни было, за этот месяц я все-таки сумел добыть рога и сброшенные шкуры тулейбайота. Не совсем впустую скатался, короче говоря… или так я думал.
Под конец экспедиции скунсобелка преподнесла мне сюрприз, заодно превзойдя все мои ожидания. Точнее, их отсутствие.
Когда я вернулся на корабль, то с удивлением обнаружил, что корабельный дух сходит с ума от негодования и брезгливости. Разговорив мою дорогую «Молнию», я узнал, что некое существо свило гнездо в самой ее мачте и уже успело натащить туда куски тел животных. По словам «Молнии», она так провоняла мертвечиной, что ей было противно от самой себя. [3]
Разумеется, это оказалась скунсобелка. То ли слегка глуповатая особь, раз рискнула покуситься на эфирный корабль, то ли, напротив, чрезвычайно разумная – где еще найдешь убежище, на которое никто больше не позарится! Поскольку уходить она отказалась наотрез, я назвал ее Смоки.
Бабочки питаются жизненной силой. Чтобы разогнаться, им нужно немного – страх, депрессия…
Чувствуя, как вместе с синей спиралью из нее выливается все, за что она больше всего себя уважала – способность радоваться жизни в любых обстоятельствах, авантюрная удаль, радость от музыки, упоение суровой и тяжеловесной магией кристаллов – Сандра подумала: так Сашка и остановил их тогда. Сделал свою веселую уверенность в том, что все будет хорошо, щитом против ее собственного отчаяния. Поэтому бабочки отпечатались на нем, оставили след.
Если бы не он, бабочки так и летели бы из нее – отсюда и в бесконечность.
А теперь остановить некому.
Исполнив собственную песню, Сашка переломил ход всего выступления. Ну, или так ему казалось.
В тот момент из скромных музыкантов, создающих ненавязчивый фон, они превратились в… ну, своего рода аттракцион, что ли? Им несли еще фишки, просили сыграть то или это. Сашка сперва растерялся, но быстро вышел из положения:
– Хорошо, мы рады, что вы нас так любите! Только наши скрипачка и барабанщица устали – у них был очень тяжелый день. Поиграем пока без них, а там девчонки отдохнут и опять присоединятся».
После этого Володька догадался «увести» фантомы Сандры и Бэлы из холла, во избежание. Это, конечно, выдавало их отсутствие, но, по Сашкиному ощущению, девчонки уже должны были добраться до тайника. Если это не фора, то что?
Кроме того, Сашка мог слабо чувствовать Сандру, если очень старался, через их неактивную телепатическую связь. Отвлекаться на разговор не мог (да и не всегда такие разговоры у него получались!), но периодически заглядывал проверять – с ней все в порядке. А значит, и с Бэлой тоже: случись что с их пилотом, кормчий бы наверняка как минимум расстроилась.
Правда, остался какой-то червячок сомнения, предчувствие… как будто что-то он сделал не так. Может быть, не сейчас, когда отпустил иллюзии, может быть, раньше…
Но обдумать все как следует не получалось: одна песня следовала за другой, почти без передыха. Полноценный концерт – это серьезная нагрузка, семь потов сходит, не хуже, чем после очень серьезной тренировки или полноценных эфирных маневров.
Очень помогал отклик толпы: нес на крыльях адреналина, позволял подпитываться энергией (в том числе и реальной магической, без дураков: в собравшейся толпе было несколько довольно сильных магов). Но у всякого вдохновения есть свой предел.
В какой-то момент Сашка объявил перерыв. Закончив жадно глотать воду в маленькой технической комнате позади сцены, он попросил Людоедку:
– Слушай, сходи уточни у менеджера, сколько мы еще должны тут играть? Я помню, что надо дать девчонкам побольше времени…
– Но у вас уже в горле пересохло, кэп, и язык заплетается, – кивнула Берг. – Понятное дело. Но это я вам и без менеджера скажу: по договору должны развлекать посетителей до половины шестого. А сейчас уже четверть.
– Слава Юпитеру! – воскликнул Сашка. – Лучшая новость дня.
Берг чуть улыбнулась.
– А вот нужно было вам выпендриваться? Играли бы как обычно, не устали бы так.
– Бросьте, Людмила Иосифовна, если бы наш кэп не выпендривался, это был бы уже не он, – заступилась Катерина.
– Да, пожалуй, – серьезно кивнула Людоедка.
Сашке пришло в голову, что на большинстве кораблей над капитаном не подтрунивают так откровенно (по крайней мере, в его присутствии). Но странное дело: он чувствовал, что за этой фамильярностью и Людоедки, и Катерины стояло неподдельное уважение. Даже удивительно, когда он успел его заслужить? Вроде вот только что был просто штурманом и сэйл-мастером на полставки, а теперь пожалуйста: без тени иронии называют его капитаном и ждут его распоряжений!
Тем не менее, концерт еще нужно было завершить. Четверть часа – это иногда целая вечность, все что угодно может случиться.
– Следующие две песни – последние! – Сашка подавил желание постучать по полированному дереву микрофона. – Чтобы никого не обидеть, споем не по заказу, а старое доброе, любимое у эфирников…
На прощание Сашка и Катерина дуэтом исполнили «Грустную пиратскую» – давно репетировали. Тамошний рефрен про две волны, черную и прозрачную, которые якобы постоянно воюют в сердце лирического героя, отлично раскладывался на два голоса.
А потом Сашка соло спел «Исказилась наша планета» Медведева – негласный гимн всех русскоязычных эфирников, хотя, по Сашкиному мнению, автор сильно перемудрил с архаичными терминами. Про лодьи и струги, которые проторили путь в небеса, – все понятно, ясное дело, что с этого начинались походы в эфир. Но кто в наше время помнит, что когда-то, до того, как усовершенствовали левитационные чары, у ковров-самолетов были специальные колеса-шасси для мягкой посадки? [4]
И все-таки песня классная, и концерт закрыла отлично: казино посещали не только туристы, но и экипажи лайнеров, и обслуживающий персонал. А из прочих после многодневного путешествия на Роовли-Кообас многие считали себя бывалыми эфирниками и наслаждались «истинной романтикой дальних странствий».
– Ну что, на сегодня мы заканчиваем, спасибо всем… – начал Сашка, когда умолкли аплодисменты.
Однако завершить наскоро заготовленную речь о том, как они с удовольствием сыграют в этом казино еще несколько раз до своего отлета, он не успел. Перед глазами у него помутилось, ноги подкосились, а ковровое покрытие на маленькой сцене вдруг стало ближе – нечеловеческая боль в ладони скрутила его и уронила на пол.
Как будто Сашкина рука стала пульсирующим центром невероятной агонии, которая не давала вдохнуть, не давала думать, не давала…
К Сашке тут же кто-то бросился. То ли Людоедка с Катериной, то ли один из зрителей.
– Уйдите! – закричал он, отмахнувшись. – Прочь!
Самое удивительное, что он тут же остался один. Кто-то завопил от ужаса, кто-то захохотал, послышались невнятные возгласы, от «Ну, это уж чересчур!» до «Не может такого быть!» – и «Смотрите, это его рука!»
Тогда Сашка с трудом поднял глаза на собственную руку.
Ему показалось – там вообще не должно теперь быть никакой ладони, один обрубок. На самом деле ладонь, конечно, никуда не делась. Она просто изменилась.
Там, где на его коже остался силуэт бабочки после Майреди, вспухало синим светом древнее заклятье. Бабочка расправляла крылья, дергала ими, словно пытаясь оторваться и улететь.
Да почему словно?
Именно это она и пыталась сделать. А потом у нее получилась.
Серебристо-голубой фантом поднялся над головами толпы, и тут же боль отпустила, словно щелчком, оставив опустошение и колоссальную усталость. «Не сметь терять сознание! – мысленно прикрикнул Сашка на себя. – Не сметь!»
Нельзя было отключаться: когда бабочка взвилась под высоченный потолок казино, кто-то вслух сказал: «Да не бойтесь, это наверняка иллюзия…» – но тут магическое чешуекрылое столкнулось с одним из декоративных подвешенных под потолком вымпелов. Только слегка задела его крылом, и длинная плотная тряпка с треском разлетелась в пыль.
Такого слаженного вопля ужаса Сашка не слышал никогда. Казалось, орали не только посетители в холле, но все здание, весь этот гребаный замок светлого чародея.
«Надо уходить», – подумал он, глядя, как порхает синяя дрянь.
Но Сашка не мог пошевелиться: его сковал страшный холод, как будто бабочка открыла проход в ледяной ад: сил не было ни на что, одежда пропиталась потом.
– Кэп, давай! – четыре руки дернули его вверх: Людоедка и Катерина пытались поднять своего капитана.