еликую истину. Я бессмертен, ибо живу многими жизнями – ношу в себе наших друзей, ношу в себе вас. Я остался в них и останусь в вашем сердце, когда придет мой смертный час. Но что значит прикосновение га-Мавета в сравнении с той жизнью, которая мне обещана?
– Ты уже не боишься называть его по имени? Ведь легок на помине, – лукаво спросила Каэ.
– Чего бояться? Рано или поздно он все равно придет за мной. Я готов.
В этот момент лесная тропинка резко свернула влево, и кони вынесли собеседников к замшелому валуну, неизвестно откуда скатившемуся на прогалину. Около валуна протекал небольшой ручеек, весело журчащий среди мха и высокой сочной травы.
Обрадовавшись, спутники спешились и с наслаждением погрузили разгоряченные лица в прозрачную воду которая пахла свежестью, прелой землей и цветами одновременно.
– Упоительный запах, – произнесла Каэ, на секунду отрываясь от воды, чтобы отдышаться. – Кажется, такого вообще не может быть на свете, но есть – и это самое прекрасное.
– Жизнь вообще похожа на то, чего на самом деле быть не может, – улыбнулся Воршуд.
Он старательно тер лапками густой мех, смывая пыль и грязь со своего смешного личика.
– Завидую я вам, Каэ, дорогая. Раз-два – сполоснули лицо, и готово – умылись. А мне еще ох сколько мучиться..
– Это не мучение, Воршуд, а одно удовольствие. – И Каэтана окунула голову в воду. Подняв ее, она несколько секунд не открывала глаза, ожидая, пока вода стечет с волос, а когда приоткрыла веки, то обмерла.
Прямо около валуна, небрежно опершись на него, стоял, улыбаясь, Черный бог – Малах га-Мавет. Каэтана перевела взгляд на.Воршуда. Тот сидел в прежней позе, приводя в порядок, мех, и с любопытством разглядывал желтоглазого.
– Странно ты на меня смотришь, альв, – усмехнулся бог. – Я разве сильно изменился?
– Это я сильно изменился, га-Мавет, – ответил Воршуд, и Каэ поразилась твердости его голоса. Словно Ловалонга или Бордонкай говорили. – Вот хочу рассмотреть тебя как следует, а то все боялся, знаешь ли.
– Теперь не боишься?
– Не то чтобы не боюсь – только дураки не боятся умереть, но не страшусь. Разницу чувствуешь?
Га-Мавет помрачнел:
– Я мог бы грозно возвестить, что ты ничтожен по сравнению со мной, раздавить тебя во гневе, но ты действительно не боишься этого. Я пришел не за тобой – у тебя еще есть время. Ты получил в этом странствии все, что хотел. Получишь еще – только поверни коня.
– Я не так дешево стою, как ты думаешь, бессмертный, – тихо ответил альв. – Я поделюсь с тобой истиной, которую открыл для себя совсем недавно. То, что делается ради чего-то, имеет свою цену. И она действительно невелика. А то, что происходит во имя, – бесценно. И если отказаться, то никто и никогда не возместит мне эту потерю.
– Возможно, ты и прав, – медленно проговорил бог. – Но попытаться все же стоило. Прощайте.
Так и не взглянув на Каэтану, он повернулся спинов запахнулся в свой черный плащ и скрылся в лесу. Откуда-то донеслось дикое ржание.
– Колесница га-Мавета, – тихо прошептал Воршуд. – Знаете, Каэ, я бы еще очень хотел успеть написать поэм. Мне есть о чем в ней сказать, потому что теперь мне ecть за что умирать.
По лицу Каэтаны текла вода, не высыхая, – как будто это могли быть обычные женские слезы.
Ночь прошла спокойно, а с рассветом следующего дня всадники на отдохнувших конях выехали к огромной горной гряде.
Лес обрывался у самого края пропасти. Внизу, в голубом тумане, таяли очертания долины и все было освещено каким-то призрачным светом. Они долго стояли на сером мощном утесе, вглядываясь в пропасть, пытаясь определить, каким же образом ее преодолеть.
– Может, в объезд? – неуверенно предложила Каэтана. – Должна же эта трещина в поверхности земли где-нибудь закончиться. Там и подберемся к самой Онодонге, если это она, конечно.
Каэ задрала голову так сильно, что шею стало ломить. Высоко в небе, распластав крылья, парили гигантские птицы. Вдалеке, на горизонте, стояли, упершись в бескрайнюю синеву, снежные вершины. Одна из них заметно возвышалась над остальными.
– Конечно, Онодонга, – с каким-то почтением в голосе откликнулся альв. – В мире нет гор выше, чем эти. Говорят, где-то там живут последние в этом мире драконы, но я не верю.
– Почему? – изумилась Каэтана.
– Такие формы жизни обычно вытесняются менее прекрасными, но более приспособленными к обстоятельствам.
– Да, но драконы...
– Драконы слишком хороши для этого мира, разве что есть такая страна, где красота живет во всем, а Истина существует в своем настоящем виде. Я бы очень хотел верить, что в Таабата Шарран написана правда, что грядут времена, когда найдут Имя Сути и мир станет иным. Может, и драконам в нем найдется место. Какая же это должна быть красота!.. – мечтательно проговорил он. И тут же продолжил уже совсем другим, деловым тоном: – Как будем спускаться? В обход ехать просто некогда – на карте эта трещина не обозначена.
– Ты точно помнишь?
– Конечно, – обиженно ответил Воршуд. – Я же ее наизусть выучил. Если верить карте, то мы должны были пересечь лес и выбраться к равнине, которая лежит у подножия гор. Но равнины нет – вместо нее провал, как будто этот кусок земли вырвали силой. Если здесь было такое мощное землетрясение, то воображаю, что творилось о живыми существами. Однако странно – ведь лес цел. Значит, происходило это очень-очень давно. Сама пропасть успела порасти деревьями. Тогда я вообще ничего не понимаю – почему на карте провал не указан?
– Мало ли по какой причине, – огорченно ответила Каэ. – Я и коней бросать не хочу, и не представляю, каким образом спускаться.
Альв несколько томительно долгих секунд вглядывался в нагромождение камней прямо под ними и наконец , объявил:
– Здесь есть тропинка – не такая уж и крутая. Главное, не испугаться. Кони по ней тоже пройдут, нужно только завязать им глаза, чтобы не понесли со страха.
– Воршуд, я не могу. Просто не полезу в эту пропасть и тебя не пущу.
– А нам ничего другого не остается. Не бойтесь, дорогая госпожа, – это не страшнее, чем Арескои с его воинством или резня вал-Ахкафе. И ничуть не хуже подземелий джатов.
– Для меня – гораздо хуже, – категорически заяви-Да Каэтана.
Но альв ее уже не слушал. Он покопался в своей поклаже и деловито спросил:
– У вас веревочка имелась в кошеле – тонкая и невероятно прочная – ну прямо для такого случая.
– Нет, Воршуд. Ни под каким видом. И тогда альв поступил не совсем честно. Он взглянул ей в глаза и тихо и внятно пообещал:
– Если мы спустимся в долину, то я вам скажу нечто, чего не скажут даже в Безымянном храме. Но не раньше.
Каэ закрыла лицо руками и стояла так долго-долго, но когда отняла руки от лица, то глаза ее были по-прежнему чистыми и ясными.
– Тогда нам надо торопиться. Если не спустимся до темноты, то уж обязательно свалимся в какую-нибудь трещину и переломаем себе все кости.
– Здесь не так уж и высоко, – альв прикинул расстояние, – справимся.
– Дракона бы сюда, – сказала Каэ, вынимая из кошеля на поясе тонкий шнур, запасенный еще герцогом Аррой. Она задумалась, не прекращая работать, – как давно, как далеко было ее странное превращение, смерть эламского герцога, первая встреча с га-Маветом. Что в ней осталось от той девочки, которая свалилась в этот мир, оглушенная нелепостью происходящего, и приняла , на себя практически невыполнимые обязательства?..
Пока они готовили снаряжение для спуска, солнце встало уже довольно высоко, туман понемногу рассеялся, и Каэтана с изумлением обнаружила, что там, на дне провала, лес продолжается как ни в чем не бывало и переходит в равнину, которая лежит у подножия самых у высоких в этом мире гор. Она тоскливо разглядывала эту картину, прикидывая про себя, удастся ли ей когда-нибудь достичь желанного рубежа и вступить на Землю детей Интагейи Сангасойи. За ее спиной завозился альв – он закончил делать повязки на глаза коням и теперь прилаживал их со всей тщательностью.
– Помогите мне, дорогая Каэ, – мягко попросил он, отвлекая ее от невеселых размышлений.
– Сейчас, сейчас, – откликнулась она. Каэ выпрямилась, стоя на самом краю скалы, подняла крохотный камешек и бросила его вниз – обвала вроде бы не произошло. И Каэтана покорилась судьбе. Она крепко взяла под уздцы своего вороного, оглаживая его. Умница Ворон фыркал, жалуясь на свою горькую долю, и легко толкал ее мордой в плечо, словно говоря, что понимает, куда его собираются затащить. Лошадка Воршуда была спокойнее – она не любила оставаться в одиночестве, поэтому перспективу спуска, которую кони безошибочно учуяли, воспринимала как неизбежное зло, после которого обязательно расседлают и дадут вволю попастись на мягкой траве.
Еще полчаса прошло, прежде чем они крепко привязали поклажу к седлам, выбросив абсолютно все лишнее.
Солнце стояло уже высоко в небе, когда две крохотные фигурки, ведя под уздцы игрушечных на фоне гор лошадок, двинулись вниз.
Спуск был страшен. Хотя и альв, и Каэтана уговаривали себя, что еще немного – и цель достигнута – глупо же разбиваться здесь, у самого входа в Запретные земли, – но руки и ноги у них тряслись. Ноги скользили на каменистой тропинке, кони фыркали и постоянно оступались. Срывались и текли вниз струйки мелких камешков.
Тропинка петляла между обломков скал, которые своими острыми краями так и норовили зацепить одежду путешественников. В одном месте Воршуд покачнулся, подвернув ногу, и вцепился обеими руками в уздечку. Лошадь, обычно и не замечавшая веса своего маленького всадника, теперь не устояла и медленно, упираясь всеми четырьмя ногами, заскользила вниз. Каэтана едва успела бросить Воршуду свой спасительный шнур, на котором предусмотрительно завязала скользящую петлю. Схватив шнур, альв успел обмотать его вокруг запястья, сунуть лапку в петлю и захлестнуть намертво.
– Еще, еще обмотай, – прохрипела Каэ, откидываясь назад всем телом, чтобы создать противовес.