Леди вернулась только на третьи сутки. Я помню, проповедник, как она шла по улице нашей деревни. Постаревшая на двадцать лет за один день. В ее глазах поселилось безумие, а на лице отражалось такое горе, какого я не видела никогда прежде. Я побежала к ней, схватила ее за подол и позвала:
– Леди Удача!
Она повернулась ко мне и тихо сказала:
– Нэт больше Лэди Удачи, Клоди. Посмотри на мэня хорошэнько и запомни: так выглядит Боль.
Она оставила меня и дошла до пепелища от костра, на котором жители деревни сожгли ее сына. Не осталось ни костей, ни праха – ничего. Только пепел, который разносил безразличный к горю ветер. Она просидела там целый день, загребая пригоршнями золу и всматриваясь в нее, словно среди угольной пыли могла прочесть последние мысли сына.
Это конец истории Леди Удачи. Она бросила свой токан. Затем и я повзрослела и, покинув свою деревушку, отправилась в Штольц, чтобы стать первой женщиной-писарем Королевства. Если какое-то зерно и заронили в мою голову Эшэм и Леди, то это была мысль о том, насколько свято чтение и письмо. Берех остался дома, он унаследовал поля моих родителей, нашел красавицу-жену и иногда приезжал ко мне с семьей, чтобы повспоминать старые деньки.
И вот однажды, когда он, уже растолстевший до неприличия и потерявший все до единого светлые волосы, поднялся из-за праздничного стола, то не отправился спать, а поманил меня прочь от наших детей и супругов на задний двор.
– Помнишь наше детство, Клоди? Помнишь Леди Удачу? – спросил он. Дождавшись, пока я кивну в ответ, мой брат продолжил: – История Эшема без конца крутится у меня в мыслях все последние дни. Моему сыну сейчас как раз двенадцать. Столько было и мне, когда случилась та заварушка. Он крепкий юноша, но иногда с головой совсем не дружит.
Брат вздохнул и замолчал. Я чувствовала, что ему есть еще что сказать, и терпеливо ждала, пока он соберется с духом.
– Родители уже столько лет в земле, а я все хранил детскую обиду: как они могли допустить такое? И вот сейчас, глядя на сына, начинаю понимать. Этот страх за них, таких хрупких и непутевых, делает нас иногда лучше, а иногда… Но в конце концов наши родители поступили правильно. – И вдруг он ухмыльнулся.
Я вздрогнула.
– Ты же знаешь, что Эшем не обижал Рэйлина.
– Конечно, да и все это поняли. Не сразу, но когда накал страстей поутих и Эшема дотащили до деревни, то не стали вешать его сразу. Его заперли в сарае.
Я потрясенно кивала. Ребятишек тогда разогнали по домам, и все, что мы увидели с утра, – это каменные лица наших родителей да горячее пепелище за деревней.
– Мама с папой первыми догадались, что история уж больно притянута за уши. Но они не были дураками и не могли просить за какого-то ока всю деревню. Не могли даже выступить на его стороне. Но и участвовать в расправе не желали. Мне все это рассказывал отец, когда был при смерти. Он сказал, что они поговорили с Рэйлином без его отца, а затем – с Эшемом. Потом просто оставили дверь сарая приоткрытой. Когда сельчане во главе со старостой пришли вешать бедолагу, того уже и след простыл. И если Эшем был достаточно умен, а я думаю, что это было именно так, то покинул Королевство быстрее, чем ветер, что разносил пепел его погребального костра.
– Но кого же тогда сожгли?
Брат засмеялся.
– В костер кинули коровьи кости да пару бревен. Жгли до последнего, чтобы не осталось ничего. Староста боялся уронить свой авторитет в глазах жителей токана. Он уже сам сомневался в вине Эшема и радовался, что парень сбежал. Но ему надо было показать, что жители Королевства не потерпят преступлений ока. Потому они и устроили это представление. Но Леди Удачу они сломали, пусть и думая, что оберегают своих детей. Представляешь, Клоди, возможно, Эшем где-то на острове Симм или в Тарасийи, а его мать все еще тут, и спустя столько лет не знает, что ее дитя живо…
Редкая удача, подумала я тогда, проповедник. Редкая удача.
Без сомнения, ты уже узнала в Леди Удаче свою подругу Извель. И, думаю, она уже поведала тебе о таинственном даре, который некий крайниец подарил ей, совсем еще молодой девушке, в передвижном цирке на юге Королевства. Шестнадцать зеленых бусин, которые, по преданию, могут спасти жизнь, сам я получил от милого моему сердцу среброволосого друга. Кстати, листок с именами тоже передал мне именно он.
Теперь к делу. Твоим самым первым побуждением сейчас будет пойти к Извель и рассказать ей о том, что сын, которого она похоронила много лет назад, выжил. Это добродетельно и милосердно. Но ответь сама себе: имеешь ли ты право так поступать? Извель, конечно же, отправится на поиски Эшема и оставит тебя с Атосом в этих библиотеках. Насколько оскудеет ваш отряд без ее удачливости и начитанности? Готова ли ты ради правды рискнуть всей вашей миссией? После войны ты можешь рассказать ей все, но сейчас это станет роковой ошибкой. Сохрани тайну Эшема до конца, каким бы он ни был, и следуй к следующей истории, которую, не сомневайся, я вскоре пришлю.
Дочитав строки, я почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Вся та боль, которую пережила Извель, опрокинулась на меня, словно чан с кипящей водой, – я в ней тонула.
Как можно нести столь тяжкий груз под сердцем долгие годы? Улыбаться, сражаться, спасать чужих детей, когда твоего собственного ребенка сожгли из-за нелепой ошибки?
Вместе с тошнотой пришел и гнев на Мастоса. Как мог этот человечишко узнать подобное и смолчать? Да еще и равнодушно писать мне: «Готова ли ты ради правды рискнуть всей вашей миссией?». Однажды я рискнула своей жизнью и гармонией мира ради спасения Слэйто – и это, Войя подери, единственный мой выбор, в котором я никогда не сомневалась. Мы справимся и без Извель. Она имеет право знать!
С этой мыслью я кинулась в келью к своей подруге. Ока не спала. Она сидела, прислонившись спиной к холодной каменной стене, и шептала то ли заокраинское заклинание, то ли молитву. Когда я ворвалась, Извель удивленно приподняла брови.
– Что случилось, Лис’енок? Нэ можэм ли мы поговорить позже? Я молюсь о тэх, кто большэ нэ с нами, и это единствэнная молитва, которую я стараюсь нэ пропускать.
– Эшем жив, – выдохнула я. Глаза Извель округлились, пальцы сжали тонкий край ветхого одеяла, на котором она сидела. Не о своем ли сыне молилась сейчас ока? И не стала ли моя весть ответом на ее молитвы? – Не спрашивай, откуда я знаю, но сомнений в этом нет. Жители той деревни не сожгли его, они выпустили его из хлева, где держали, а в костер кинули коровьи кости. Он убежал куда-то далеко – может, даже покинул Королевство.
На лице ока сейчас отражалась борьба слишком сильных чувств. На миг, как мне показалось, я увидела лицо Леди Боли, о которой говорила в своем рассказе маленькая Клоди. Затем я увидела Надежду, Сомнение, Ярость, Слабость… Неужели именно так представали эмоции перед Сияющим Слэйрусом, когда он пытался выделить чистую эссенцию любви? Как может в одном человеке умещаться столько чувств?
Я схватила Извель за взмокшие от волнения ладони.
– Он жив, Извель. Это главное! Пожалуйста, не повредись в уме от этой вести. Ведь если он жив, ты можешь его найти.
Заокраинка опустила голову и с минуту сидела, не шевелясь. Я, внутренне дрожа, слушала ее прерывистое дыхание и боялась, что она разразится проклятиями или смехом сумасшедшей. Со своей глупой верой в правду я ни на миг не задумалась о том, каково это – принять подобную новость спустя столько лет.
Наконец Извель подняла голову. Ее взгляд был ясен, и только мокрые дорожки на щеках говорили о том, что она плакала. Ока ласково погладила меня по щеке.
– Я всэгда знала, что ты вэстник счастья в моэй жизни, Лис’енок. С пэрвой минуты нашэй встрэчи я была увэрена, что ты принэсешь покой и мир в мою жизнь. Но сэгодня ты сдэлала намного больше: ты придала этой старой и никчэмной жизни смысл. Я нэ могу покинуть вас сэйчас. Какой мне прок искать сына в стране, на которую вот-вот обрушится бэда? Да мэня убьют раньше, чем я найду хоть слэд моего мальчика. Но тэперь… тэперь у мэня намного больше смысла и сил, чтобы искать ответы и сражаться с врагом. У мэня есть цель: после войны я найду сына. И это лишь благодаря тебе, Лис’енок.
Она порывисто заключила меня в объятия. Мы сидели в полумраке, не просто обнимая друг друга, а будто захватив в хрупкое кольцо рук всю нашу дружбу, все наши надежды и чаяния. Я вдыхала маслянистый аромат ее волос и думала, что, как бы Мастос ни ошибался во мне или Извель – все сложилось именно так, как должно было. История никогда не прислушивается к рассказчику. Так говаривала моя бабушка.
Имя восьмое: Король-медведь
Странно, но будто именно этого письма недоставало, чтобы оживить поиски. Глаза Извель, обычно полные глубокой и спокойной грусти, сейчас светились изнутри. Нет, не светились – полыхали ровным пламенем, ведь у ока появилась цель. Собрав нас четверых следующим утром, она объявила новый план:
– Чэм больше книг мы перэбираэм, тэм дальше мы от цэли. Я подумала, что, возможно, мы просто нэ там ищем. Ниточки всэй этой истории могут тянуться нэ от полузверей или жэлеза. Что, если мы что-то упустили?
Мы с Атосом задумчиво переглянулись.
– Я рассказал все, что знал о существах. Гардио и Лис сталкивались с ними чаще моего, – пожал плечами генерал.
Я сдавила пальцами виски. Что я могла забыть или упустить? Монстры, сны, нападения, железо, обагренное кровью, и вселение в животных. Извель ласково сжала мое плечо.
– Просто положись на удачу, Лис’енок. Нам обязатэльно повезет.
Перед глазами замелькали все наши встречи с чудовищами: от последней, в которой ранили Слэйто, к первой – там, в Крылатой пещере перед горным перевалом, на стенах которой Гардио нашел странные рисунки…
– Извель! – произнесла я неожиданно громко. – На стенах пещеры, где мы впервые столкнулись с монстрами, были рисунки: людей то ли с песьими головами, то ли с голубиными. Мы тогда не придали этому значения, ведь и представить не могли, что монстры бывают разными. Гардио пошутил, что там изображено генеалогическое дерево монстров.