Я обхватила ее за плечи, заставив взглянуть на меня, и проговорила:
– Секира, ты молодец. Если бы не ты, я бы сейчас перед тобой не сидела. Глаз – это крошечная цена за жизнь.
Я почти не лукавила. Сейчас, конечно, было тяжело поверить, что я больше никогда не увижу мир полноценно. А вдруг этот затянувшийся кошмар все-таки развеется? Однако у меня назрел вопрос, который был важнее прочего.
– Не подумай, что я тебе не доверяю. Но для человека, находившегося на другом конце страны, ты на удивление хорошо осведомлена о том, что происходило на нашем пути. Неужели бог каждую ночь зачитывал тебе краткий перечень новостей? – Я попыталась шуткой смягчить вопрос, слишком походивший на обвинение.
Но Секира удивленно сдвинула брови, кажется, не распознав юмора.
– Разумеется, нет. Все новости я получала с кошачьей почтой.
О кошачьей почте она рассказала нам в общем кругу. Чтобы не сидеть среди трупов, мы отошли от места побоища примерно на пару километров. Даже если кто-то, кроме Тевия, искал нас, бежать мы уже не могли – все слишком устали.
Атос развел костер, а Извель поставила на него небольшой походный котелок, куда бросила пахучих трав. Такой заокраинский чай я нередко пила в токане. Ока собирали для него семнадцать растений. Из тех, что я могла перечислить: зверобой, мята, кипрей, яснотка, рубус и еще парочка других. Над нашим лагерем уже через пару минут поднялся плотный травянистый пар. Головы прояснились, дрожащие пальцы успокоились на коленях.
– Я не думала, что одна получаю кошачью почту, – почти оправдывалась Секира, будто это какая-то тайна. – Первый кот пришел ко мне, если повспоминать, когда шла гражданская война. Я еще не повстречала Атоса, но мне уже порядком надоели грязные легионы, бесконечные смерти и беспросветность. Тихо жила, не лезла в гущу событий, скромно несла патрули на тилльской границе. Лишь задумывалась иногда, кто я на самом деле, – все еще уроженка Королевства или уже давно стала одним из воинов орды-олонга. – Секира обезоруживающе улыбнулась, и я перехватила направленный на нее взгляд Атоса. Я уже давно забыла, каково это – так открыто улыбаться. Каждый раз я то злобно хохотала, то нервно хихикала, во мне не осталось вот этой простой настоящей улыбки. А у Секиры она была – не притворная, как у Алайлы, а самая настоящая из тех, что я видела. Возможно, именно такую улыбку Атос и искал.
– Первый кот был абсолютно черный с небольшим белым воротничком. Свиток с письмом висел у него на шее на кожаном ремешке.
– Он просто пришел? – удивилась я. Секира кивнула.
– Залез в мою комнатку в гарнизоне, сидел в изголовье кровати и истошно орал до тех пор, пока я не сняла у него с шеи свиток. После чего умчался. Это была почта в один конец – я не могла отправить ответ. В том первом письме было немного. Отправитель представился как Мастос… Лис, что такое?
Я на миг задохнулась от возмущения. Старый интриган, мнивший себя, видимо, вершителем судеб, оказывается, писал еще и Секире.
– Я пересекалась с ним, Извель тоже. А Атос говорил, что Мастос помог вам устроится к Крианне.
Крайниец и сам выглядел ошарашенным, но молчал. Секира же продолжила:
– Так вот, Мастос написал, что наблюдал за мной долгие годы и знает, что мне суждено стать частью чего-то великого. «У меня есть глаза и уши по всему Королевству и за его пределами», – примерно так он выразился. И сказал, что моя помощь нужна человеку, который бродит по зараженной Заокраине.
– Так вот, значит, что за таинственный наниматель! – не выдержал Атос. Он подскочил и начал широкими шагами наматывать круги вокруг костра. – Почему же ты сразу не рассказала об этом?
– А ты бы мне так сразу и поверил, – саркастично усмехнулась Секира. – Особенно добавь я, что в качестве оплаты через пару дней кот принес мне бумаги, согласно которым я стала владелицей дома в Ярвелле. Другой кот, если это имеет значение.
– Почэму кошки? – удивленно спросила Извель.
Перебирая оборки своей рубахи, Секира неуверенно ответила:
– Не знаю. Может, потому что в военное время голубей и коршунов сбивают из лука. Так, на всякий случай: а вдруг это воздушная почта? А кошек много, их заводят почти в каждом доме для борьбы с крысами. Некоторые из них достаточно быстры и выносливы, чтобы добраться из города в город.
– Никка, – сказала я вслух.
– Никка? – переспросила рассказчица.
– Ученица Мастоса из Вурусты. Он говорил о ней как о своей ученице, но что, если она была одной из его «глаз и ушей»? Когда ее кот вернулся домой израненным, она сказала, что он подрался с кем-то из котов в Ярвелле. Тогда мы не заострили на этом внимание, но…
– …Но Вуруста далековато от Ярвелла, чтобы сбегать туда поохотиться на голубей, – закончил за меня Атос.
Мы переглянулись. Затем я спросила Секиру:
– Как часто ты получала письма?
Она вдруг съежилась и показалась мне совсем не взрослой женщиной, генералом с двумя боевыми топорами, которая еще час назад расшвыривала монстров, будто жеребят, а маленькой девочкой, вдвое младше меня. Она продолжала теребить оборки своей тилльской рубахи, и лишь сейчас я заметила, что подол искусно вышит совсем не узорами степного народа. Знакомые мне по югу яблоки, лошади и колоски переплетались в диком танце. Если Секира и хотела вытравить из себя все королевское, то у нее это плохо выходило.
– Я должна сознаться, – тяжело вздохнула она. – Наши победы… Во всяком случае, многие из них – это заслуга Мастоса. – Женщина с тревогой посмотрела на Атоса, но, увидев, что тот скорее растерян, нежели разгневан, продолжила: – Он часто потом присылал письма. О том, что Крианна – самый достойный претендент на трон, я узнала от него. Мастос списался с ней и, можно сказать, составил нам протекцию. Это то, о чем я рассказала Атосу. Но было и другое… Мастос сообщил мне, как устроить осаду Буревестниковой заставы. Он давал советы, когда наступать, а когда отойти, потому что на подходе вражеское подкрепление. Я не такой уж хороший генерал, Атос. Боец неплохой, но все, что мы сделали потрясающего… в этом нет моих заслуг.
Она уныло повесила голову. Неожиданно с утешением помог не Атос, а Извель, чья темная ладонь легла на щеку Секиры.
– Ну-ну, как по мнэ, так ты достаточно потрясающая, – прошептала ока, чем заслужила благодарную улыбку.
Как ни странно, признание Секиры в том, что она лгунья, меня не обрадовало, а расстроило. Легко было с недоверием относиться к ней, когда она была лишь образом, абстракцией, похитившей дружбу и расположение моего некровного брата. А в тот миг, как она предстала передо мной во плоти, неуверенная, честная, порывистая и вправду так напоминавшая меня саму пару лет назад, ненавидеть ее стало невозможно.
Все мы, словно приговора, ждали, что скажет Атос. Бок о бок он шел с Секирой на ратное поле, а она, оказывается, ставила все на карту по подсказке, возможно, самого сумасшедшего старика в Королевстве. Крайниец вздохнул. Он тоже изменился, мой Атос. Может быть, и не стал всепрощающим, но его гордость, самолюбие и гневливость перестали кипеть, будто наш чай в котле. Они лишь оттеняли легким послевкусием его главные черты: великодушие и веру в людей.
– Мастос не махал за тебя топорами, когда мы бились у Катоны. Он не получал за тебя увечья, когда мы выстаивались у переправы Аскилоса. Он не поднимал флаг Белого Чертополоха над Ярвеллом вместе со мной. Да, возможно, он помог нам. Но ты сделала все сама.
Она с такой благодарность взглянула на него, что мне вдруг стало неловко. Будто я присутствую при чем-то очень личном. Секира же посмотрела на меня и сказала:
– Мастос очень много в последнее время писал о тебе, Лис. О том, как важно нам с тобой встретиться.
– Я сейчас скажу откровенную глупость, но, – я запнулась, – каковы шансы, что Мастос и есть твой тилльский бог, который посылал тебе сновидения? Не подумай, что я сошла с ума, но я знала бога в человечьем обличье. Такое вполне возможно.
– Мастос – мой бог? Это вряд ли. – Секира покачала головой. – Я не чувствовала ничего божественного в его письмах. Осведомленность, расчет – он будто выражал в этих посланиях самую суть своей жизни. Но он человек, не бог, в этом я уверена. Тилльское божество – Кац-Хуцаа – это бог времени.
– Но и он тоже постоянно нас преследует. – Я вскочила. – О нем говорила присланная предупредить нас Поглощающая, о времени твердилось в той рукописи, что мы нашли в библиотеках, – якобы оно покарало короля-медведя.
– Рукопись! – закричала вдруг Извель. – Тилльский!
Мы всполошились. Откуда-то из-под юбок ока достала истрепанные листы, пальцы ее дрожали так сильно, что казалось, будто строчки пустились в пляс.
– В концэ истории был кусок тэкста. Прэдсказание о возвращэнии короля проклятого народа, – объяснила она ничего не понимающей Секире. – Можэт быть, мы ужэ пропустили его приход, а можэт, там есть что-то, что сможэт нам помочь. Сможэшь ли ты перевэсти язык ханси?
– Попробую, – неопределенно отозвалась Секира и положила старинную рукопись на колени. Ее глаза быстро забегали по строчкам, которые больше напоминали мне размазанного по листу жука, чем отдельные слова или буквы.
– Харбаа, – прошептала она. И, судя по тону, это было одно из тех слов, что приличные тилльцы не говорят в кругу семьи.
– Ну что там? – Атос уже не мог сдерживать нетерпение.
– Я поняла далеко не все, но переведу вам то, в чем уверена, – произнесла генерал. – «Король-медведь вернется, когда люди напитают его земли кровью и построят до небес огромную дверь из мокрого железа посреди кфалатат». Этого слова я не знаю, да и в «людях» не уверена, это могут быть прислужники или подданные, но на суть это не влияет.
– Зато я знаю, – прошептала Извель, и ее глаза расширились от ужаса. – Это искажйонный заокраинский. Кфалатат – это Квалла-туат.
– Матерь гор, – перевела я. – Яснее не стало.
– В Заокраине так столэтия назад называли горную цепь Хаурака. Якобы от нее пошли всэ прочие горы. Дверь посрэди матери гор, помилуйте нас все боги…