– А вы – не бойтесь этого, – произнесла я и в свою очередь продемонстрировала пожилой женщине повязку на глазу.
Та рассмеялась с каким-то трещащим в горле звуком, будто сухой горох рассыпался по деревянным половицам.
– Я давно жду одноглазого песца. Или недавно, так просто и не скажешь.
Я оторопела и выдала:
– Но я не песец!
– Дело может быть в переводе. В тилльском, из которого родился язык ханси, все хищники рода псовых зовутся аэнэги. И лисы, и песцы. Для нее нет разницы, – предположила Секира.
Атос, который подозрительно долго молчал, вдруг задал вопрос:
– А все ваши мужчины сейчас на охоте?
По голосу крайнийца я сообразила, что он или растерян, или напуган до ужаса. Стоило Атосу потерять душевное равновесие, как он начинал разговаривать на тон выше.
– Да-а-а, – протянула старуха.
Мой друг пристально смотрел в окно, а затем указал туда и нам. Разумеется, в деревне не было никакого стекла, вместо него на раму был натянут лишь тонкий холст. Атос открыл ставни и произнес:
– Смотрите на мальчика в красной рубашке. Сейчас он разозлит собаку. Через пару мгновений она его укусит, затем он заревет, как девчонка…
Предсказания Атоса сбывались с молниеносной скоростью. По улице поплыл протяжный вой маленького сорванца.
– Он отправится к дому справа, у которого женщина в синей шапке лущит лук. Видите? Нет, она его не пожалеет. Покажет пальцем на собаку и что-то скажет на своем языке. Вроде как: ты сам виноват…
– А затем обиженный мальчик отправится за ограду и влезет на одно из деревьев. Будет срывать листья и гневно кидать их вниз, да, – прошамкала женщина, которая все еще разделяла нас и окно.
Лицо старушки по-прежнему жило своей жизнью. Другого это бы испугало, но я не ощущала угрозы. Напротив, в этой деревне меня окутывало удивительное спокойствие, какого давно не испытывало мое сердце.
– Я, вероятно, не самый умный парень в Королевстве, – тихо, с расстановкой произнес Атос, – но даже я понимаю, что если с промежутком в десяток лет я прихожу в вашу деревню, а тут один и тот же день и одни и те же люди раз за разом проживают одни и те же события… То что-то тут не так.
Старуха задумчиво посмотрела в окно. Слабым старческим зрением она бы вряд ли разглядела, что происходило на улице, да и сомневаюсь, что там было что-то новое для нее.
– Каждый день, – начала она, – мы встаем и знаем, что наши мужчины вчера ушли на охоту. К вечеру некоторые из женщин начинают переживать. Но это проходит, ведь на следующий день они встают в уверенности, что мужчины ушли вчера.
– Нэвэроятно, – прошептала Извель. – У вас повторйается один и тот жэ дэнь? Как долго?
– С тех пор, как мужчин убили на охоте, – с неподдельной грустью произнесла старуха. – Дети не растут, женщины не стареют, старики – не умирают. Тогда мне казалось, что это благо: уберечь их от переживания трагедии, смерти их отцов и мужей.
Рука Атоса скользнула к перевязи. Я сделал предупреждающий жест, но крайниец, кажется, меня даже не видел. Он сказал:
– Я знаю только одно место, где погода и время суток не меняются. Как мы вошли в Удел, сами того не заметив?
Старушка вновь сухонько рассмеялась, но за нее ответила я:
– Мы не в Уделе, Атос. Ты пережил Взрыв, а после этого перейти границу Удела не так уж просто. Ты захлебнулся бы его отравленным воздухом. Нет, время остановилось здесь по какой-то другой причине.
– Меня зовут бабушка Ошкэ. Вы не в Уделе, но в чертогах того, кто стал предтечей всех уделов, – прошамкала старуха.
– Вы нэ можэте быть Ошкэ, – неуверенно произнесла Извель. – Она была рассказчицей много лэт назад и повэдала свои сказки летописцу…
Старуха улыбнулась каким-то своим воспоминаниям и произнесла:
– Славный мальчик. Для вас, всех тех, кто остался снаружи, прошли годы – а для меня не прошло и дня с тех пор, как мы повидались в последний раз.
– Почему вы застряли во времени?
– Застряли? – Бабушка Ошкэ явно удивилась. – Вовсе нет. Застревает птица в силке. Мы сознательно погрузились в него. Наш народ поклонялся самому великому из богов. Мы проводили самые ярые обряды и приносили самые драгоценные жертвы. Мы любили нашего бога, а он благоволил нам. Но однажды все мужчины нашего села ушли на охоту и не вернулись. Простых северных охотников убили злые люди. Из-за еды? Из-за шкур? Не знаю, да и не интересовалась. Мы выплакали все глаза, изломали все пальцы, копая могилы, но за потерей кормильцев пришел голод – и наши дети стали страдать. Я взмолилась богу: попросила убить нас всех быстро, но не дать погибнуть мучительной смертью. Дети, чьи слезы по отцам не высохли, и матери, хоронившие своих плачущих детей, – пусть лучше бы бог забрал нас к себе. И наш повелитель услышал мой крик отчаяния. Он сказал, что не в силах вернуть наших мужчин, но может закольцевать время в селении – и мы навечно останемся в дне, предшествующем нашим горестям.
– Это ужасно! – вскричала Секира. – Вы-то помните, что ваши охотники погибли. И вы десятками, если не сотнями лет живете с этой ношей!
Старуха смерила высокую женщину взглядом и мягко ответила:
– На тебе одежда из Тилля, значит, мы поклоняемся одному богу. Но ты ничего не знаешь о времени, девочка. Я вижу в твоих глазах старые раны, которые полыхают, будто ты получила их вчера. Разве одно это не доказывает, что у времени нет сегодня и завтра? Для тех, кто снаружи, прошли годы. А для меня и моих людей будущее так и не наступило. Это было не проклятие, это был величайший дар.
Внезапно заговорил Атос:
– Раз время стоит и в Уделах, значит ли, что ваш бог – Поглощающий?
– Это значит лишь то, мальчик мой, что мой бог царь всех богов. И он закольцевал время в Уделах, как сделал это в нашей деревне. Потому что люди могут познать себя только в неизменности.
– Люди, – недоумевающе произнес Атос.
Объяснять ему сейчас про то, что Поглощающие – это, по сути, люди, сдающие экзамен на божественность, было бы слишком долго. А мне не хотелось оставаться в этом селении дольше, чем требовалось. Я испытывала странную неприязнь к старухе, которая за всех жителей своей деревни приняла такое страшное решение.
– Бабушка, – обратилась я к старухе. – Мы ищем Медвежий острог. Проклятый народ во главе с королем-медведем вернулся. Они строят дверь из мокрого железа прямо посреди Королевства. Мы не знаем, что делать, – но неведомые силы и, возможно, твой бог ведут нас на север.
– Конечно ведут, дитя. Ведь в башне Медвежьего острога скрыта Надежда.
Она подняла руку. В подрагивавших пальцах старуха сжимала кусок пергамента из шкуры животного. На нем синими чернилами была выведена карта.
– Идти вам осталось недолго. Впрочем, я уже и подзабыла, что означает это слово. – Она хихикнула. – Пусть твои друзья идут, песец, а ты задержись.
Я обернулась и кивнула остальным. Чем мне могла навредить старуха, прикованная к кровати? Мы получили карту, и меня уже не беспокоило, что собиралась сказать мне Ошкэ. Как только за замыкающим процессию Атосом закрылась дверь, старуха приподнялась на локтях и позвала тонким голосом:
– Кить-кить-кить.
Откуда-то из-под печи, распушив огромный серый хвост, вылез кот. Настоящий северный мышелов – с мощными лапами, короткими полукруглыми ушами и слегка приплюснутой мордой. Кот подошел к старухе и заурчал, когда та принялась его наглаживать.
– Этот кот пришел вчера или сотню лет назад. Но ему тут нравится. – Старуха подняла на меня хитрый взгляд. – В отличие от тебя, песец. Ты нас осуждаешь.
Я решила, что скрытничать не обязана, поэтому сказала просто:
– Да. Я всю жизнь боролась со своими горестями и училась оставлять их позади. Попросить бога забрать память о них и позволить мне жить так, словно их и не было… я никогда бы не стала самой собой, не перешагни я через свою боль. Это часть меня. Возможно, лучшая и самая мудрая часть. Я не вправе судить никого, – тут я улыбнулась, потому что непредвзятости учил меня Слэйто, – но я никогда не пошла бы вашей дорогой и не стала бы отнимать выбор у них. – Я кивнула за окно, на играющих детей. – Эти дети никогда не вырастут, никогда не познают любви, не заведут свои семьи…
– …И не встретят смерть от голода. – Старуха пыталась казаться равнодушной, но по тому, что ее лицо задергалось сильнее, я догадалась, что мои слова задели ее. Поэтому сложила руки на груди и склонила голову.
– Я пришла не осуждать, а за помощью. Вы дали нам карту, спасибо. Нам пора.
– Постой, песец. Этот кот пришел не просто так, он принес на шее письмо, которое предназначается тебе. Он решил остаться тут, в селе, где постоянно есть молоко, да, мой хороший? Ведь свою главную задачу он уже выполнил.
Кот заурчал еще сильнее, а старуха указала на низкий столик возле печки, на котором покоились уже знакомые мне желтоватые листы бумаги. Очередное письмо от Мастоса жаждало быть прочитанным.
– Можешь не торопиться, – произнесла старуха, лаская кота. – Твои друзья уже вышли за околицу, и теперь сколько бы времени ты ни провела у нас в гостях – минуту или вечность, – снаружи ты будешь отсутствовать всего миг.
Я послушалась ее, взяла листы в руки и начала читать.
Лис,
Моих рассказов осталось всего ничего. И хотя я десятки лет посвятил их сбору, могу поклясться: до сих пор не знаю, на какие размышления они должны тебя натолкнуть. Они важны, но в чем? Я возлагаю все надежды на богов и молюсь им, чтобы они указали тебе путь.
В последний раз, когда я видел Ос Эстоса, он собирался мертвецки напиться в безвестном кабачке в Раздолье Флавис. Называйте его как хотите: хоть Кремень, хоть Атос, хоть Главнокомандующий – без разницы. Лично для меня он навсегда останется Ос Эстосом – маленьким дьяволом, если по-вашему. А дьяволом в Крае именуют Войю.
Так вот, когда я встретил Эстоса в кабаке, он уже прилично накидался. Но кое-что, видимо, соображал: он узнал меня и окликнул. Я как раз выторговывал у м