Гардио встал и начал раздраженно мерять тронный зал шагами. Фалды его поношенного сюртука развевались. Я заметила, что волосы его скреплены порванной перчаткой: видимо, не найдя бечевки или завязки, король воспользовался тем, что было у него под рукой. Гардио выглядел трагикомично, но сейчас именно от него зависело наше будущее.
– Даже если Слэйто соберет десяток магов и они не позволят орде проклятого народа выплеснуться на север, это никак не поможет нам на юге. У меня пять тысяч обученных бойцов, собранных по разбитым остаткам легионов.
Я попыталась прикинуть, сколько всего легионеров было в Королевстве, и спросила:
– Постой, но где же остальные?
– На погосте, – сухо ответил Гардио. – Оставшиеся зализывают раны в родных домах: без рук, ног, глаз.
Король с тоской посмотрел на меня. Он просто боялся спросить про мой потерянный глаз, а вовсе не проглядел увечье.
– Проклятый народ выбрал лучшее время, чтобы уничтожить нас, – сказал он. – Мы почти справились с этим сами, но они явились, чтобы добить оставшихся. Те, кто сейчас метает копья у меня во дворе, – либо ветераны, уставшие от битв, либо желторотые юнцы, которые еще и девушек-то не щупали. Я не знаю, как с такой армией победить ту силу, что засела в самом сердце Королевства.
– А ты и не должен знать, – раздался надтреснутый голос.
В зал, опираясь на плечо своей верной горничной и поварихи Глэйды, вошла Крианна. Старуха хромала сильнее обычного и, видимо, без помощи своей подруги не смогла бы идти вовсе. Гардио удивленно воззрился на нее и спросил:
– Скольких еще парней ты отправила сегодня на бесполезную работу, тетушка, лишь бы освободить от тренировки и не отправлять в бой?
– Недостаточно, – в тон ему ответила старуха. – Так вот, милый, ты – король. Ты не должен знать, как выигрывать битвы имеющимися силами. Для этого у тебя есть генералы.
Старуха кивнула Атосу и Секире, мягко улыбнулась Извель. Когда ее взгляд задержался на моем лице, она содрогнулась и с негодованием воскликнула:
– Вот об этом я тебе и говорю! Юные ребята не должны слепнуть, не должны умирать и ложиться в сырую землю. Такие лица не должны носить траурные повязки. Бедное дитя, бедное дитя, – прошептала старуха.
Почему-то именно от этих слов, вернее, от тона, которым королевская тетка их произнесла, мне стало невыносимо жаль себя. Когда Извель стала моей подругой, она перестала быть тем всеведущим прообразом матери, в котором я так отчаянно нуждалась. Я приобрела гораздо больше, не спорю, но потеряла то покровительство и жалость, которые может подарить только мать, а не друг. И вот Крианна за всеми моими шрамами, за моими доспехами, разглядела ребенка, достойного жалости. У меня задрожала нижняя губа, но в тот же миг я почувствовала шевеление за пазухой.
Лорд Мерзлые Лапки вел себя тихо с тех самых пор, как мы прибыли в Ярвелл. Он высунул из-под рубашки свой розовый нос, только когда мы проходили коптильню, – учуял запах мяса. И вот сейчас, будто встревоженный чем-то, выбрался из своего тканевого плена и спрыгнул на пол. Кот недовольно огляделся, посмотрел на короля с плохо скрываемым презрением, так же, как он смотрел на Атоса, и нетвердой походкой двинулся к Глэйде и Крианне.
– Кис-кис, – неуверенно сказала старая служанка.
– Сама ты «кис-кис», старая трещотка. Такой кот не приемлет подобного балагурства, – сурово произнесла Крианна.
Кот посмотрел на бывшую королеву, та – на него. Наконец Мерзлые Лапки решил для себя что-то важное – подошел к старухе, сел возле ее ноги и с размаху ткнулся плюшевым лбом в сухую щиколотку, видневшуюся из-под юбки. Он не пытался потереться или помурлыкать. Лишь с какой-то обреченностью уперся в ногу Крианны.
– Вообще, я из тех, кто любит собак, а не кошек, – безапелляционно произнесла старая леди. – А ты наверняка блохастый и с глистами. Но какая разница, если жить нам осталось мало, верно?
Она вдруг с неожиданной ловкостью перехватила шерстяное тельце и, прижав его подмышкой, ловко поковыляла из зала. Кот даже не пискнул. Глэйда пыталась поспеть за своей госпожой, но у нее это получалось плохо. Старуха, которая не могла войти без помощи служанки, вышла самостоятельно и стремительно, можно сказать, вылетела вон.
– Когда есть о ком заботиться – силы появляются, – проговорил Гардио. От наблюдения за этой небольшой сценой его лицо разгладилось. «У меня красивый король, – подумалось мне. – У него ясное лицо. Если мы переживем эту ужасную войну, многие прекрасные и благородные леди с ума сойдут от желания стать не только королевой, но и женой этого мужчины».
– Тебе тоже есть о ком заботиться, – отозвался Атос. – У тебя остались десятки тысяч подданных, которые ждут, что ты спасешь их. Поэтому собери свои собственные силы.
– Мне так и не удалось уговорить Тилль. Они оставили свой отказ в силе, – вставила Секира.
Король не выглядел удивленным или расстроенным.
– Я ожидал этого, – произнес он равнодушно. – Симм обещал прислать пять сотен солдат. Это очень много для такого крохотного острова, наверняка вся их действующая армия. Но они пошли на это, стоило только попросить.
– Это же отличная новость… – начала я, но Гардио прервал:
– Они не успеют прибыть. Нам надо выдвигаться уже сейчас, а они пока где-то в море. Еще у нас есть сотня солдат ратарана, из трех выживших токанов. А Край оказал нам великую милость. – Король кисло улыбнулся. – Обещал удержать в узде песчаных бандитов, пока мы пытаемся спасти свою землю.
– Значит, пойдем в бой теми силами, что есть, – уверенно сказал Атос. – Я выигрывал сражения, в которых солдат у меня было вдвое меньше, чем у противника.
– Нас меньше в три раза, – почти шепотом произнес Гардио. Уныние вновь вернулось на его лицо. – Против нас чудовища, один вид которых повергает моих легионеров в ужас. Там есть монстры размером с целое здание, Атос.
– А у нас есть надежда. Иногда большего и не нужно. Это наша земля и наш дом, и мы защитим их. Или умрем, – отрезал Атос.
В тронном зале повисло молчание. Мне вспомнилось, как Атос в наш первый визит сюда говорил, как они отстроят замок. Возможно, царственные чертоги Ярвелла вновь засияют, вот только вопрос – при каком короле?
Пока король и генералы решали вопросы военной кампании против проклятого народа, я решила побродить по Ярвеллу. Подданные достаточно тонко чувствовали настроения во дворце и перенимали его: вся столица погрузилась в уныние.
Первым делом я направилась к бару, где мы в прошлый раз так душевно посидели с Извель. «Тромбон и гусь» стоял на своем месте, а вот булочная с нервным Нэрвином закрылась. Незаколоченные ставни хлопали на ветру, являя миру пустые окна. Я на миг закрыла глаза и попыталась представить запах свежеиспеченной сдобы, которая приманила меня и ока в этот переулок. С тех пор будто бы минули тысяча лет и сотня битв. Сколько радости мне подарил тот визит в Ярвелл: живой Атос, моя Извель и противный блондин Гардио. Тогда со мной еще был Слэйто. А сейчас? Я чувствовала себя заброшенной и одинокой. Как бы я ни храбрилась у Медвежьего острога, война никогда не являлась для меня самоцелью. Конечно, всегда были люди, для которых поле боя становилось смыслом жизни, а кровавая рубка – способом существовать. Но я-то всю жизнь билась за что-то. В легионе – чтобы выжить и сбежать от своего прошлого, затем – спасая тех, кто мне дорог.
И вот внезапно я столкнулась со своей внутренней пустотой. Что, если никто из моих друзей не нуждался в спасении? А те, кто о нем безголосо молили, на мой взгляд, не стоили даже потери правого глаза. Я невольно коснулась повязки, скрывавшей ранение. Сегодня с утра Секира, осматривавшая глаз, довольно сказала, что краснота спала: сосуды зажили, а шрам над бровью уже совсем скоро превратится в тонкую полоску.
– Только радужка побледнела, – с удивлением произнесла она. – Один глаз карий, а другой будто позеленел. Но то, что я не вижу инфекции или раздражения, отличный знак. Зрение к тебе вот-вот вернется, Лис.
Но она врала, и мы обе это знали. С момента травмы прошло достаточно времени, и если бы у меня был шанс снова стать зрячей, то были бы сигналы: размытые очертания предметов или реакция на свет. Но нет – глаз выглядел нормально, но ни Войи не видел.
– Все мы что-то потеряли, – произнес знакомый голос у меня за спиной.
Шмулс, чернобровый кабатчик «Тромбона и гуся», с грустью смотрел на меня. В его пышных темных бакенбардах прорезалась седина, и теперь они выглядели, будто присыпанные пеплом.
– У вас вроде оба глаза на месте, – попыталась пошутить я. Но тот лишь неловко улыбнулся, пожал плечами и ответил:
– Я отдал бы оба, чтобы узнать, как там моя старшенькая в Кармаке. Я только-только стал дедом и уж обрадовался, что внуку предстоит расти в мире без войны. И на тебе…
Мы помолчали, затем Шмулс добавил:
– Все пустое. Мне не узнать о дочери, а тебе не вернуть глаз. Все, что мы можем, – это выпить чего покрепче. – И взмахнул рукой, приглашая внутрь.
В зале трактира было пусто. Хотя, казалось, обреченность должна способствовать пьянству. Заметив мое недоумение, кабатчик хрипло засмеялся.
– Я перестал пускать посетителей еще неделю назад. Все в таком ужасе от происходящего, что совсем не чувствуют берегов. Напиваются, как свиньи, ломают мебель, блюют на пол. – Мужчина скривился.
Мы присели. Шмулс разлил кас-кас из мутной бутылки в два небольших стакана. Мы залпом выпили горячительное. Крайнийский напиток обжег горло, но почему-то дал дышать чуть-чуть свободнее. Помнится, в прошлый раз кабатчик неодобрительно отзывался об этой выпивке, а тут даже глазом не моргнул.
Резкий звук заставил нас поднять головы, но это оказался всего лишь белоснежный кот, который вскочил на полку за стойкой и со звоном подвинул несколько бутылок.
– Кыш, дуралей, – разозлился кабатчик и было замахнулся, чтобы бросить в кота пепельницей со стола. Но пожалел и ее, и бутылки.