– Мама-Ока? – В свою очередь удивилась заокраинка. – Ей на поле битвы делать нечего. Она осталась в токане молиться богам. Кое-кто другой слишком уж навязчиво искал встречи с тобой.
Женщина отошла в сторону, и из-за ее спины вышагнул Ким. Я не сразу узнала в этом хмурящемся и мрачном мальчишке малыша, который путешествовал с нами от Штольца, чтобы обрести свой дом в токане. После магического взрыва, когда я думала, что потеряла все, мальчик-ока бродил за мной по токану хвостом. И злил меня этим, как и тем, что напоминал о невосполнимой утрате – Атосе.
Сейчас Кима было сложно узнать. Он повзрослел. Сколько ему – восемь? Девять? Мальчишка вытянулся еще сильнее и, казалось, вот-вот сравняется со мной ростом.
Я чувствовала неловкость и не знала, что сказать. А мальчик, потерявший голос вместе с родителями, лишь сурово сверлил меня пронзительным взглядом светлых глаз.
– Ну ты и вымахал, – наконец произнесла я. – Через пару лет станешь выше Атоса.
Мальчик молчал.
– Ты уже знаешь, что Атос жив? – робко спросила я. – Ты можешь сходить и повидать его.
Монолог затягивался.
Я так и не научилась общаться с детьми, да и назвать этого хмурого волчонка ребенком было уже сложно – одно слово: подросток. Что я могла ему сказать? Как я стыдилась того, что отказалась от него в токане, потому что он напоминал мне про Атоса? Или о том, что, будучи наемницей в Лароссе, я попросту не вспоминала о нем? Отрезала от сердца и закрыла за самой глухой дверью своей души.
– Ким, я…
Мальчик резко поднял на меня глаза и шагнул вперед. Мне показалось, что он сейчас ударит, но он обхватил меня так крепко, что затрещали кости.
– Рад, – глухо сказал Ким, уткнувшись мне в грудь.
Судя по вытянувшемуся лицу Извель, она тоже не ожидала слов от немого. Я неловко подняла руку и погладила вихрастый затылок.
– И я рада, малыш. Плохое место, плохое время, плохие обстоятельства. Но я все равно рада.
Так же резко, как обнял меня, Ким отошел. Кивнул мне и растворился в подошедшей толпе южного ратарана.
– Зачем он здесь, Извель? – спросила я, повернувшись к ока, которая смотрела вслед мальчишке. – Я надеюсь, старосты не сошли с ума и не отправили на битву детей?
– Ким – самый быстрый наэздник среди наших людей. Если наши войска разобьют, он поскачэт в южный токан, чтобы предупрэдить свой народ.
– И что же вы сделаете? Сядете в лодки и уплывете? Ты не задумывалась… – я попыталась сама оборвать неблаговидную мысль, но потерпела неудачу. – Ты не задумывалась, что проклятый народ не станет устраивать геноцид жителей Королевства? Только уничтожит армию и людей вроде меня, особенно неугодных королю-медведю. В Кармаке осталось достаточно жителей: их не вешали и не сжигали. Да, тем людям пообещали будущее рабов. Но это все-таки жизнь.
Извель посмотрела на меня с удивлением.
– Конэчно, мы обсуждали это, Лис. Главы токанов волнуются нэ о защите прэстола Роуэна, а только о своих людйах. Преклонить колэно перэд новой силой было заманчиво, но то, что случилось с нашими братьями с сэвера… Проклятый народ нэпрэдсказуем: они ели людей, высаживали на них свои сэмена, убивали ради забавы. Хотя в этом они довольно близки с житэлями Королэвства. – Заокраинка бросила грустный, но не осуждающий взгляд за мою голову, туда, где располагались основные силы армии короля. – В любом случае договариваться с ними все равно что надэяться на разумность дикого звэря. Он можэт пройти мимо, а может откусить тебе голову.
Я приобняла подругу, сжала ее предплечье и произнесла:
– В тебе так много силы, Извель. Ты четко видишь цель этой битвы, хочешь сражаться за будущее своего народа и мечтаешь отыскать после войны сына. А мне как будто чего-то не хватает. Я знаю, что уже в печенках у вас всех сижу, но у меня на душе словно кошки скребут. Будто я могу спасти всех, но, чтобы это сделать, мне предстоит отыскать еще некий кусочек головоломки. И главное, кажется, что он прямо над головой, но стоит мне посмотреть наверх – там пусто.
– У тэбя над головой нэ пустота, а бэскрайнее нэбо, – проговорила ока. – И если дажэ его тэбе мало, чтобы успокоить свою душу, то отвэт на свои трэвоги стоит искать только внутри сэбя, Лис.
Попрощавшись с Извель, я пошла обратно к королевскому шатру той же дорогой, глубоко погруженная в свои мысли. Тихий, но настойчивый звук возле одной из палаток лазарета вновь привлек мое внимание. Детский плач. Когда я шла к ратарану, ребенок заходился в крике, а сейчас скорее хныкал. Усталая и раздраженная, я решила не давать поблажек тому, кто притащил младенца в столь неподходящее место. Шагнув к светившемуся изнутри шатру, я рывком отдернула полог и зашла внутрь.
Обстановка тента-лазарета хорошо была знакома мне по легиону Алой Розы. Простая, наскоро сбитая кровать. Высокая тумба с ночной свечой и россыпью трав, порошков и эссенций. С другой стороны кровати обязательно стояла миска с холодной водой и тряпкой для компрессов. Однако в этой палатке, помимо кровати, на травяном полу была еще и корзина. Хныканье доносилось именно оттуда.
Я подошла к кровати. На ней, вытянувшись струной, лежал мужчина, точный возраст которого было сложно определить из-за опоясывающих его голову бинтов. Белая марля оставила свободной только узкую полоску рта. Верхняя часть тела также была перемотана, но там, где бинты спадали, обнажалась красная, в страшных волдырях кожа.
– Кто здесь? – хриплым, булькающим голосом спросил раненый. Он попытался привстать на локтях, но даже это малое движение отдалось такой болью, что рот его искривился в судороге.
– Всего лишь один из солдат его величества, – тихо ответила я. – Я услышала плач ребенка и зашла.
Солдат вдруг оживился.
– Вы, должно быть, генерал Секира? У вас властный голос, да и кроме нее я тут женщин не видел. Все рыцари-самоцветы разбежались, когда дело дошло до настоящей драки. Остались только истинные воины вроде вас. Я всегда мечтал с вами познакомиться, поглядеть своими глазами, но теперь… – и он кудахтающе рассмеялся. Повязка на голове скрывала оба глаза.
– Вы довольно бодры, – заметила я и присела на край кровати, стараясь не задеть обожженного солдата. – Лекари дали хороший прогноз?
– О, лучше не бывает, – отозвался лежащий. – К следующему утру, если не раньше, я отдам богам душу и перестану коптить это небо.
Я растерянно молчала, затих и младенец.
– Это ваш ребенок в корзине? – наконец тихо спросила я.
– Да, моя малышка, – с нежностью произнес мужчина. А затем намного суше и строже добавил: – Мы были в разведке, когда на нас напали. Выжил только я, но принес важные сведения. Я уверен, что важные.
«Так это тот самый солдат, про которого говорил Гардио», – подумалось мне. Единственный, кто уцелел. Стараясь отвлечь его от мыслей о надвигающейся смерти, я вновь спросила про ребенка:
– Как ваша дочка оказалась тут? Надеюсь, вы не брали ее с собой в разведку?
Больной слабо улыбнулся.
– Моя жена – настоящая сумасшедшая, отказалась оставаться дома. После того как король Роуэн созвал нас под свои знамена и мне пришлось уехать, она схватила ребенка и поскакала следом. Сначала я распекал ее: «Что подумают другие солдаты? Бегая за легионом короля, ты выставляешь меня на посмешище!». Но сейчас, о боги, как я рад, что она здесь и я могу проститься с дочерью. Сейчас жена вышла поискать мне опиума, чтобы снять эти адские боли. Можете взять мою девочку на руки? – попросил он. – Только посмотрите, какая она хорошенькая!
Я никогда не ладила с детьми постарше, а с младенцами все обстояло еще хуже.
Во времена моей юности стоило мне взять на руки грудничка, как я моментально оказывалась в чем-нибудь липком и дурно пахнущем. Но отказать умирающему отцу было невозможно. Поэтому, склонившись над корзиной, я аккуратно достала ребенка, завернутого в дорогое пуховое одеялко.
Малышка перестала хныкать и теперь жмурилась от света свечи. Она и правда была хорошенькой, смешно морщила носик и разевала беззубый рот. На ее головке даже росли мягкие волосы, отливавшие в полутемной палатке серебром.
– Ваша дочка – чудо, – произнесла я, уверенная, что именно такие слова хочет услышать любой отец. Но тот внезапно произнес глухим голосом:
– Мне надо исповедаться…
Я переполошилась.
– Сбегать за священником Церкви Прощения? Или позвать кого-то из монахов, служащих простым богам?
– Я не верю в богов, – отозвался лежавший. – Я верю в людей, поэтому хочу исповедаться вам.
Мне вдруг стало страшно, почти настолько же, насколько я была перепугана в Сиазовой лощине.
– Я плохой слушатель…
– А я – никудышный рассказчик. Но тем не менее судьба свела нас здесь, в этой палатке, где мне предстоит умереть. Вы зашли, повинуясь минутному зову, а меня сюда привела долгая дорога искупления. Я согрешил против женщины и судить меня должен кто-то из вашего рода.
Я в панике смотрела на корзину и думала, смогу ли быстро уложить ребенка, не причинив ему вреда, и сбежать от душевных излияний этого обезумевшего от страха смерти человека.
Но он уже начал свой рассказ.
– Знаете, она всегда называла меня «мой Принц». Другие служанки шутили над ней, но ее вера в меня была непоколебима. Она верила в меня, как в бога, и именно это ее и сгубило.
Мир начал темнеть и плыть перед глазами. Только то, что у меня на коленях лежал ребенок, не позволило мне рухнуть на пол. Я с усилием схватилась за деревянный набалдашник кровати, удерживая себя в этом мире. Хотя разум просто отказывался верить в происходящее.
– Я был наследным лордом замка. А она – всего лишь дочерью служанки высокого ранга, но росли мы вместе. Отец никогда не рассказывал, почему оказал такую милость простой девчонке. Я часто ловил его взгляд на своей подруге. Глупым подростком я думал, что это была похоть, но нет – в глазах моего отца царила печаль.
– Я не хочу слушать вашу историю! – Мне показалось, что я прокричала эти слова, но на самом деле они вырвались у меня изо рта жалким шепотом. Настолько тихим, что раненый даже его не услышал.