. Алексий Бабурин.Из общения с А.Ф. Лосевым
В 1980 г. Алексею Федоровичу по состоянию здоровья понадобился массаж. Аза Алибековна стала искать массажиста, и ей рекомендовали меня. Вскоре я стал бывать в доме А.Ф. очень часто, и постепенно наши отношения приобрели глубоко личный характер. А.Ф. стал для меня духовным наставником. Я восхищался отношениями А.А. с А.Ф. Они были нежными, чистыми, в высшей степени тактичными, преисполненными самой искренней и светлой любви. Благодарю Бога, что Господь меня соединил с семьей Лосевых и их друзьями, ставшими также моими. Благодаря А.Ф. я пришел к осознанию необходимости вступить на путь непосредственного служения Богу и людям, путь священства.
За 8 лет интенсивного общения с А.Ф. мне посчастливилось говорить с ним на самые разные темы. Сегодня, в день памяти преподобных Андроника и жены его Афанасии, в честь которых при пострижении в монашеский чин были названы А.Ф. и жена его Валентина Михайловна, я бы хотел рассказать вам о некоторых религиозных переживаниях монаха Андроника.
«Меня многие считают счастливым: профессор, доктор наук, печатается, а я считаю прожитую жизнь неудачной. Я хотел быть настоящим монахом, а стал не поймешь кем: два раза женился; я хотел заниматься одним – работаю над другим. Бог наделил меня различными дарованиями: я был звонарем, регентом, хорошо знал церковный устав, литургию. Наиболее постоянной моя любовь была и остается к богослужению, но даже этого я был лишен… С чем предстану перед Богом?»
В 20-е годы А.Ф. имел духовного отца со святой горы Афон. Это был знаменитый архимандрит Давид, известный имяславец, делатель умной Иисусовой молитвы, настоятель Андреевского скита на Афоне и строитель Андреевского подворья в Петрограде. В Москве о. Давид служил в часовне на Таганке, он 3 июня 1929 г. и постриг А.Ф. и В.Μ. Умер о. Давид в 1930 г. в возрасте 90 лет. В последующем духовником А.Ф. становится о. Досифей, служивший сначала в Смоленской Зосимовой пустыни (находится в трех с половиной км. от станции Арсаки Ярославской ж.д.), а затем в Борисоглебском Аносином женском монастыре (на берегу реки Истры, в 6 км. от станции Снегири Рижской ж.д.) После закрытия Аносина монастыря о. Досифей служил некоторое время в скиту на Никольской улице в Москве, а затем был сослан в Караганду, где и умер от малярии в 1936 г. Из Зосимовой пустыни А.Ф. хорошо знал и даже одно время скрывал у себя в доме от преследования под видом родственника архимандрита Митрофана (после закрытия пустыни служил в Петровском монастыре в Москве и в храме преподобного Сергия при этом монастыре, умер в 1941 г.)[188].
Надо сказать, что для А.Ф. вера и добрые дела были неразделимы. Мало кому известно, что А.Ф. после смерти в лагере о. Александра Воронкова долгое время материально поддерживал его многодетную семью.
А.Ф. любил монастырские службы. Как правило, первую седмицу Великого поста, Страстную, а затем Светлую седмицы он проводил в монастырях. Он любил бывать в Гефсиманском скиту, Зосимовой и Аносиной пустынях.
Бывшая насельница Аносиной пустыни схимонахиня Леонтия[189] рассказывала мне о том, как А.Ф., приезжая в монастырь, всегда привозил с собою для монахинь гостинцы и как он подолгу беседовал с о. Досифеем. Кстати говоря, в этой обители действовал устав общежительных монастырей св. Феодора Студита.
В 20-е гг. у А.Ф. был в Москве свой приход, где он, будучи уже профессором Московской консерватории, регентовал, пел, читал и звонил в колокола. Этим приходом была церковь Воздвижения Креста Господня на Воздвиженке (в это время здесь служил о. Валентин Свенцицкий). В этой же церкви подвизались друзья А.Ф.: Николай Васильевич Петровский, Александр Борисович Салтыков, Владимир Николаевич Щелкачев, Петр Черемухин. Как вспоминали друзья, А.Ф. звонил в колокола так, что за душу хватало.
А.Ф. строго соблюдал посты. Он рассказывал мне, как однажды его нещадно ругал о. Давид только за то, что он во время Великого поста съел кусочек селедки.
Чтобы настроиться на глубокую молитву, А.Ф. нередко ходил в Москве в церковь во имя Ржевской иконы Божией Матери, где в то время пели около 30-ти соловецких монахов. Из церковных распевов А.Ф. особенно любил знаменный и соловецкий. Партесное пение в храме он не признавал, считая, что его «мучительно слушать с точки зрения строгой веры». Слушая записи современного церковного пения, А.Ф. говорил, что «они рассчитаны на художественный эффект, что это не молитва и не церковь».
А.Ф. любил церковно-славянский язык. Он считал, что его нельзя в богослужении заменять русским языком по той простой причине, что церковно-славянский язык «сохраняет благоговение у верующих». В некоторых случаях перевод на русский язык, например, второй половины Херувимской песни «Яко да Царя всех подымем ангельскими невидимо дориносима чинми» решительным образом не проясняет содержания, но вызывает к тому же ложные ассоциации.
Многие молитвы и песнопения А.Ф. знал наизусть. Вспоминаю, как 13 апреля 1987 г. он оживленно делился неизгладимыми впечатлениями о богослужениях на Страстной седмице. Он, в частности, напомнил мне о стихире на «Господи воззвах», составленной инокиней Кассианой и поемой на Святую Великую Среду. Вот ее содержание, по своей глубине превосходящее самого Достоевского, как говорил А.Ф.:
«Господи, яже во многия грехи впадшая жена, Твое ощютившая Божество, мироносицы вземши чин, рыдающи миро Тебе прежде погребения приносит, увы мне глаголющи, яко нощь мне есть разжжение блуда невоздержанна, мрачное же и безлунное рачение греха. Приими моя источники слез, иже облаками производяй моря воду, приклонися к моим воздыханием сердечным, приклонивый небеса, неизреченным Твоим истощанием: да облобыжу Пречистеи Твои нозе, и отру сия паки главы моея власы, ихже в раи Ева, по полудни, шумом уши огласивши, страхом скрыся. Грехов моих множества, и судеб Твоих бездны кто исследит; Душеспасче Спасе мой, да мя Твою рабу не презреши, иже безмерную имеяй милость».
Как говорится, комментарии излишни.
А.Ф. особо чтил святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, просветителей славянских, в день памяти которых он преставился ко Господу.
Позвольте теперь представить вашему вниманию некоторые рассуждения А.Ф. о вере и разуме, об идеальном и материальном, о предведении и предопределении Божием, о жизни и бессмертии, добре и зле, всемирной истории и путях к спасению.
«Вера – утверждение факта как именно факта, без каких-либо умозаключений о нем».
Исходя из этого определения, А.Ф. считает, что всякий человек неосознанно и осознанно верит в фактическое существование Бога, души. Каждый знает, что такое Бог, что такое душа, а если даже кто-то и пытается отрицать свою веру, то тем самым обманывает себя и других или просто притворяется. Спорить тут можно только по поводу определений Бога и души. Но это есть уже наука о факте. Слепая вера – предзнание. Веру и разум уместно противопоставлять в структуре, но не в познании предмета. Предмет же мы постигаем и с помощью веры, и с помощью логики, разума. Сама по себе вера не нуждается ни в какой логике, ни в каких доказательствах, хотя доказательства предмета веры, например, бытия Божия, могут быть. Бог является нам и в разуме. У Гегеля такое доказательство есть. Он называет Бога абсолютной идеей. Это понятие у Гегеля есть предельно обобщенная действительность, бытие. В этом смысле Гегель пантеист.
Обычно говорят: «В душе я верю в существование Бога, но ум мой, сомневаясь в этом ежечасно, мешает мне искренне верить». «У меня, – говорит Алексей Федорович, – все наоборот: душонка пищит, сомневается, а разум неумолимо свидетельствует – Бог есть!»
«Я только и живу разумом. Разум выше всякой логики, он не признает капризов душонки, рассуждений рассудка. Разум видит непосредственно, он созерцает. Рассудок говорит: разве совместимо существование Бога с неисчислимыми страданиями людей? Разум отвечает: молчи, жалкая бренная душонка, Бог есть!»
«Доверие выше веры. Вера в Бога – теория. Доверие Богу – практика. Доверять значительно тяжелее, чем верить. Мы должны полностью полагаться на волю Бога, несмотря на самые невыносимые условия существования».
«Вера в богочеловеческую личность Христа есть требование предельно развитого разума».
Как-то раз заговорил я о предведении и предопределении. Я процитировал св. Иоанна Дамаскина: «Должно знать, что Бог все наперед знает, но не все предопределяет». А.Ф. тут же, не раздумывая, ответил:
«Это неверно. Бог все предвидит и все предопределяет. Бог не только знает о существующем зле. Он его допускает. Человеку непонятно это допущение, т.к. он не может быть советником Бога. Бог за все, что происходит, отвечает. Только не перед человеком, а перед Собой. Все происходит по воле Бога. Иначе: это – судьба, предопределение. Бог сотворил человека из ничто, из небытия по образу Своему и подобию. Бог свободен, т.е. ни от кого не зависит. Он утверждает Себя в Себе.
В человеке свобода предопределена Богом. Человек свободен в выборе. Он может утверждать себя в Боге или в инобытии.
Утверждаясь в меоне (небытии), человек становится его рабом, полностью подчиняя себя ему. Меон же есть стихия бессодержательная, пустая, мертвая.
Утверждаясь в Боге, человек обретает в Нем источник жизни, смысла, истины, красоты и любви. Однако выбор человеком Бога еще не спасает его. Требуется исполнить волю Бога.
Таким образом, сама свобода выбора предопределена. Диалектически тут все можно объяснить. В жизни же это понимание можно только выстрадать. Зло торжествует, а ты веришь – Бог жив! – и ни один волос на голове без Его воли не выпадет и „сокровенная человеков яве предведый“ [молитва святого Василия Великого]. Ты не можешь победить зла, хотя и борешься с ним и продолжаешь эту борьбу вопреки отчаянию, всецело доверяя Богу. Доверие Богу – вот что заставляет терпеть всякие страдания. При этом ты сам не лишен греха. Однако ты веришь – Бог милосерд! Бог – Любовь! Ты продолжаешь каяться и молиться».