Я сделала скорбное лицо, замолчала. Потом заплакала. Не специально, просто с нервами у меня сейчас было не в порядке. Бабаня обняла меня, потом заплакала сама. В сущности, ведь она не старуха еще, она почти моя ровесница? Или старше? Я не помнила, сколько Бабане сейчас лет.
– А денег-то у тебя хватит на обновки? – вдруг забеспокоилась Бабаня.
– Да. Получила по детской страховке, я ее не тратила, берегла. Ну не в Кострове же вещи покупать.
– Много денег дали?
– Тысячу рублей, как обычно, – спокойно произнесла я. И это было чистой правдой. В свое время, сорок шесть лет назад, я тоже получила тысячу рублей по детской страховке. Тогда так принято было – пока ребенок рос, родители отчисляли несколько лет небольшие суммы на его счет, потом на свое совершеннолетие ребенок получал всю сумму целиком.
Мы с Николаем специально обговаривали этот момент – как объяснить потом в прошлом окружающим, откуда у меня вдруг взялись деньги, и немало.
– На всякую ерунду деньги не спускай! – испугалась Бабаня. – И с собой много не бери – вдруг украдут!
– Я знаю, – серьезно произнесла я. – Абы что покупать не стану, только если мне подойдет и недорого.
– С тобой поехать? – спросила она опять.
– Там очереди и толкучка. Тяжело будет, – терпеливо обрисовала я ситуацию.
– Это да… – согласилась Бабаня. – А у меня вот чего, ноги и руки слабые уже. – Она показала свои руки со скрюченными суставами. – Артрит. Ревматоидный. Вторая группа, я инвалид.
– Ну вот, куда тебе по очередям стоять. Поеду. Если что, буду к вечеру.
…К метро я отправилась другой дорогой, не дворами, а улицей.
Сквер напротив, часть домов, церковь – все те же, старинные, узнаваемые, но многого еще не построили. Торгового центра не было, на его месте сквер. Я словно заново узнавала свое прошлое.
Метро. В кассе я разменяла бумажный рубль, кинула пятачок в прорезь турникета… Эти страшные дверцы, которые выскакивали из створок, не пропуская «зайцев». Эскалатор. Вагоны. Люди. Схема метро на стене вагона. Какое маленькое было метро в прошлом, не узнать! И названия некоторых станций другие. Не все, но много прежних, забытых.
Иногда мне казалось, что ничего не изменилось. Большинство людей в вагоне, да и потом на улице не выглядели странными, старомодными, смешными. Они были живыми – улыбались, хмурились, читали в метро книги, листали журналы. Большинство прохожих одеты хорошо, полно модниц и модников. Сложные прически у многих. Портфели у мужчин и сумочки у женщин.
И что-то не то, я не могла понять… Но что-то очень сильно меня беспокоило, удивляло. Что-то было другим, совсем другим. Но что?
И вдруг я поняла что.
Только славянские лица вокруг! Не было тех, кого в моем будущем называли сначала гастарбайтерами, а позже мигрантами. Москва в эту пору – закрытый город, режимный, она принимала не всех, я это вспомнила.
…Выйдя на улицу, я обнаружила, что Никольская улица – проезжая, а по тротуарам передвигаются толпы людей! И вообще она никакая не Никольская, а улица 25-го Октября, я и забыла… табличка на одном из домов напомнила.
А это важно – помнить старые, прежние названия улиц и метро, ну как я ошибусь в разговоре с кем-то и назову «Театральной» станцию, которую все называют «Площадь Свердлова»?!
В ГУМе тоже бурлила толпа. Мое первое, главное ощущение от ГУМа – что это тоже был живой магазин. В глаза бросались вывески «Белье», «Обувь», «Школьные товары», «Мужские сорочки», «Головные уборы»…
Я уже и не помнила такой энергетики внутри ГУМа – когда все вокруг продавалось, покупалось, мерилось… В пространстве чувствовалось движение. На кассе пробивали купленное, очереди в зале и в примерочные, сновали продавцы в спецодежде, шум, гам. Пустых, без посетителей, павильонов, где только одежда на вешалках и манекенах висела, да скучающие консультанты топтались в отдалении – просто не существовало. Здесь, в ГУМе конца семидесятых, – везде были покупатели. Если кто из посетителей ГУМа и сидел возле фонтана с мороженым – так только для передышки между забегами по секциям…
И никаких иностранных названий, никакого намека на вот эту псевдосоветскую эстетику двадцать первого века, которая создавала удивительный диссонанс в моем будущем – когда оформление одно, а содержание другое. Когда в галереях звучали советские хиты времен пятидесятых годов, а в витринах блистали бриллиантами часы от швейцарского бренда.
Хотя и сейчас в ГУМе продавались дорогие часы. Отечественные. Все так, да не так.
ГУМ конца семидесятых пах… даже не знаю, чем. Чем-то живым, а не специальной отдушкой – маркетинговым изобретением из будущего для привлечения покупателей. Сюда сейчас приходили и приезжали за определенными товарами – платьем, сумочкой, туфлями. И, в общем, это было удобно, когда товары разделялись по категориям, а не по брендам.
В отделе готового платья, например, висело одно и то же платье, но разных размеров. Иногда в каком-то отделе что-то «выбрасывали» – и тогда там начиналось столпотворение, мгновенно выстраивалась очередь.
В этом магазине продавались в основном отечественные товары, и никто не чувствовал себя в нем бедным родственником. И посетители не казались чужими людьми… За чем-то конкретно импортным, я это тоже прекрасно помню, ездили в другие универмаги – «Ванду», «Ядран», «Лейпциг», «Ганг»…
Я была просто поражена, насколько этот ГУМ отличался от ГУМа будущего, который на моей памяти превратился в большое прогулочное пространство для москвичей и гостей столицы, где за стеклами павильонов с брендовыми товарами скучали охранники и продавцы. А богатые люди, как мне кажется, появлялись там нечасто, наверное, они заказывали товары за границей либо сами ездили туда на распродажи? В ГУМ обычно ходили за мороженым и просто поглазеть на оформление, на знаменитый фонтан или погреться зимой, нагулявшись на морозе по центру города.
Некоторое время я просто бродила по настоящему универмагу из своего прошлого, наблюдая за людьми, читая вывески, переходя от одной линии к другой, затем заставила себя все же сосредоточиться на своих покупках. Иногда призывала на помощь продавцов-консультантов – они помогали. Энергично, иногда немного вяловато, иногда чуть грубовато, но, в общем и целом, в той же стилистике – «покупай-покупай-покупай». Продавцы заворачивали товары в так называемую крафтовую бумагу, перевязывали ее шпагатом… Тогда, вернее, теперь ее называли просто «оберточной».
Что я себе купила в ГУМе.
Белье. Колготы (правда, не самые лучшие, материал, из которого они сделаны, их цвет мне не понравились, но других, красивых колгот не нашла). Купила юбку классической формы. Две водолазки – белую и черную. Сарафан. То ли пиджак, то ли кофту – из джерси, в клетку. Туфли-лодочки, чехословацкие, фирмы «Цебо», моего размера! Красивый платок под мое пальто. Светло-серый тонкий плащ. Сумку. Берет. Платье для дома. Тапочки. Японский зонтик (с зонтиком, как и с туфлями, мне очень повезло, надо признать – я стояла как раз у прилавка, когда их «выбросили»).
Бесцветную помаду. Так называемую «наплевательскую» тушь для ресниц. Дезодорант «Свежесть». Платки носовые. Зубную пасту «Старт». Зубную щетку. Расчески двух видов. Шампунь! В стеклянном пузырьке, коричневого цвета. Тот самый, мой любимый, из прошлого, который почти не пах, от которого не чесалась голова и он отлично промывал волосы. Назывался просто «Шампунь с хной». Был он вроде оттеночным, но это все ерунда, так-то он особо и не красил волосы, я прекрасно помнила это.
Халат Бабане. Это мой подарок ей.
На что я невольно обратила внимание: большая часть обуви, которая лежала на полках в отделах, напоминала дорогую ортопедическую обувь из моего будущего, из двадцать первого века, которая тоже дорогая и довольно страшная. И тоже кожаная.
Кстати, и то белье, что продавалось в ГУМе, тоже показалось мне крайне актуальным – сделано из хлопка, вискозы и в основном без кружавчиков и «косточек». Нет, присутствовали и кружевные «черемушки», да и синтетики хватало – из модного на тот момент полиэстера, но чаще попадалось то, за чем гонялись в будущем солидные дамы. Ну и я в том числе… Расцветки трусов? Да те же самые, что и в будущем – ромашки и клубнички… У Бабани, кстати, были панталоны с такой игривой расцветкой, я обратила внимание. Вот форма бюстгальтеров показалась мне странной, уж слишком конусовидные какие-то были чашечки, ну да ладно…
Все свои покупки, завернутые в оберточную бумагу, я поместила в две авоськи, приобретенные тут же в ГУМе в одном из хозяйственных отделов.
Я возвращалась домой уже поздно, купила у метро жареный пирожок с мясом за десять копеек с пылу с жару из недр тележки, дышащей паром. Продавщица подала мне его в обрывке все той же оберточной, в смысле, крафтовой бумаги. Пирожок я съела с жадностью, не отходя далеко от тележки. Он был ужасен и прекрасен одновременно.
Когда я ела пирожок (авоськи в одной руке, пирожок в другой), то увидела группу молодых парней. Обычные ребята с тубусами в руках (в такие складывали свернутые в трубочку чертежи). В центре группы – Артур.
Я его узнала сразу. Так «показывать» зубы и сверкать глазами мог только он… Этот его длинный «французский» нос с горбинкой. Его черные волосы, довольно длинные, до плеч, словно не знавшие парикмахерской.
Артур Дельмас не вызвал у меня никаких нежных чувств, никакого волнения. Только приступ внезапного страха. Словно я увидела живого мертвеца. Он же ненастоящий, этот парень!
Да, в этом путешествии во времени я смогла встретить тех, кого давно уже не было в живых, но лишь Артур произвел на меня столь молниеносно-гнетущее впечатление. Ведь ради него, этого человека, все и затевалось. Ради него Николай почти пятьдесят лет работал над машиной времени. И ради него в прошлое отправилась я.
Не представляю, как мне с ним, с Артуром, придется общаться. К нему и подойти-то страшно, на нем словно печать смерти.
…Дома меня уже ждала Бабаня. К моему приходу она приготовила селедку с картошкой. И за ужином я опять ощутила то, что можно назвать «взрывом вкуса». Картошка меня поразила. Настоящая, всеми забытая, сорта «синеглазка», или как тот сорт, почти исчезнувший в будущем, назывался… Ну и селедка тоже – она ничуть не напоминала то расползающееся рыбное суфле с нотками формалина, что продавалось в супермаркетах двадцать первого века.